Но пока Димс Уайт остается губернатором, пока их с Норой второй дом находится в Сан-Клементе, она будет жить там.Когда же она научится не лукавить перед собой, подумала Лидди, ставя чашку на стол и улыбаясь, как девчонка. Примеряя сегодня наряды, она думала только о том, понравятся ли они Димсу. Все ее разглагольствования о дочерях имели мало отношения к действительности. На самом деле истинной причиной ее отъезда был Димс. Девочки могли бы прекрасно обойтись и без нее, но она нужна была своему любимому, и вот теперь, наконец, могла поехать к нему.Интересно, кто же главный агент по продаже недвижимости в Сан-Клементе? Такой, который может предложить наилучшие варианты?
– Боюсь, мне никогда не удастся разлучить тебя с Валери, – сказала Фернанде леди Джорджина Розмонт.– А я думала, она тебе нравится, – заметила Фернанда. Женщины возвращались в «Ритц» после поездки в Сан-Хуан-Капистрано, где Джорджина существенно пощипала удивительную коллекцию антиквариата в магазине Джепа Дюренбургера, скупив практически все лучшие экспонаты и самую дорогую мебель.– Нравится, – признала Джорджина, – но когда она с нами, мне не так интересно, как когда мы вдвоем. Я чувствую себя лет на сто моложе, чем Вэл, а ты? Слава богу, старая кляча не увязалась с нами. Вот будет веселье, когда мои драгоценные помощники увидят тот гроб, который им надо будет доставить в Нью-Йорк, я имею в виду покупки у Дюренбургера, – теперь-то им придется держаться со мной уважительнее.– Джорджи, да они просто обожают тебя, – воскликнула Фернанда.Она не уставала поражаться этой маленькой рыжеволосой англичанке: та носила свою необыкновенную красоту с поразительной небрежностью, никогда не смущалась и смотрела на себя с изрядной долей самоиронии.– Я просто стараюсь быть честной, Ферни. Ты прекрасно знаешь, что я плохо разбираюсь в этих делах и совсем не умею создавать интерьер... Джимми просто хочет, чтобы у меня было какое-нибудь увлекательное занятие. Как только оно мне надоест, я придумаю что-нибудь еще. Может, хорошенький цветочный магазин. Я прекрасно могла бы составлять букеты. Какие угодно.– А почему не кондитерскую?– Гениально! Я стану печь булочки и раздавать лепешки, а ты будешь разливать чай. Как тебе такая идея? Мы вместе можем открыть дело. Послушай, Ферни, а было бы здорово, если бы мы могли работать вместе. Тебе нужно чем-нибудь заняться, ведь не будешь же ты целыми днями только и делать, что пересчитывать свои денежки.– Но я никогда ничего не делала. Зачем же начинать именно теперь, когда я стану сказочно богатой?– Всегда лучше сделать над собой усилие, энергично взяться за дело, показать всем, на что ты способен. Ведь ты же не хочешь заседать во всех этих благотворительных комитетах? Продавать билеты на всякие там балы, покупать билеты на балы, ходить на эти балы, и так без конца? «Извините, милые дамы, мы не можем выйти к обеду, нам надо стряпать лепешки, а потом будет стирка».– А я думала, тебе нравятся все эти вечера и балы... Ты так здорово умеешь их устраивать.Фернанда въехала на гостиничную стоянку. Они вышли из машины и направились к лифту: Розмонты снимали номер на одном этаже с Фернандой и Валери.– Я это делаю, только чтобы угодить Джимми. Для меня это не составляет труда, по крайней мере, не составляло в прошлом году, когда все еще было для меня в новинку. Но теперь мне это начинает порядком надоедать – скучно, утомительно и бессмысленно. Мне было бы проще посылать им деньги, а самой туда не ходить. Пойдем, милая, закажем чай и посмотрим, смогут ли нам предложить такое же хорошее обслуживание, какое мы собираемся наладить в нашем маленьком кафе.– А где Джимми?– Он на целый день уехал в Сан-Франциско и до ужина не вернется. Все какие-то встречи... Ты же знаешь Джимми!Женщины пили чай и ели бутерброды в относительном молчании. Джорджина, казалось, полностью ушла в свою безумную идею устроить кафе, а Фернанде было достаточно того, что она может просто получать удовольствие, глядя на свою подругу. Джорджине было двадцать девять, на целых десять лет меньше, чем Фернанде. Они чувствовали себя на удивление уютно в обществе друг друга, будто были ровесницами. То ли Джорджина была старше своих лет, то ли Фернанда моложе? А возможно, и то, и другое.Когда поднос с закусками унесли, Джорджина направилась к себе в комнату.– Пойдем со мной, Фернанда, поболтаем, – предложила она. – Мне хочется немножко полежать. Боюсь, я переусердствовала с покупками.– Я лучше пойду к себе. Может, ты вздремнешь.– Нет, честно, мне вовсе не хочется спать, просто ноги немного гудят. К тому же я не хочу, чтобы Валери знала о твоем возвращении.Какой она еще, в сущности, ребенок, подумала Фернанда. Впрочем, они одинаково относились к Валери. Обе они были как дети, которые прячутся от строгой воспитательницы. С того момента, как Джорджина приехала в «Ритц», – через несколько дней после встречи сестер с Джез, – они постоянно пытались улучить минутку, чтобы побыть вдвоем, как это часто бывало во время их обедов в Нью-Йорке, но к ним неизменно присоединялась Валери.Фернанда вполне отдавала себе отчет в том, что продажа ранчо – не ее ума дело, этим займутся более умные головы. Она не возражала, чтобы Джимми и сэр Джон взяли дело в свои руки. Ей было достаточно того, что она вырвалась из Нью-Йорка, а присутствие Джорджины создавало ощущение праздника.Она тоже не хотела, чтобы Валери знала об их возвращении от антиквара. Она просто не хочет ни с кем делить Джорджину, вдруг осознала она. Находиться наедине с Джорджиной – в этом было что-то волнующее, дающее ощущение исключительности, которое сразу разрушалось в присутствии здравомыслящей, организованной умницы Валери. Должно быть, так все девчонки относятся к своим лучшим подругам, размышляла Фернанда. У нее никогда не было такой подруги, какой обзаводятся в школе, – с ней шепчутся о других девчонках, секретничают, ревнуют ее так, будто она мальчишка. Сама Фернанда всегда была настолько занята собой, своим стремлением к красивой жизни, что у нее не было времени искать себе настоящую подругу; она не находила вокруг ни одной девочки, похожей на нее, с которой можно было бы запросто поговорить, а если таковая случайно встречалась, то бывала так же одинока и замкнута, как Фернанда.Вслед за Джорджиной Фернанда вошла в изысканно обставленную спальню. Еще раньше Джорджина объяснила, что они с мужем никогда не спят вместе, потому что он либо вскакивает ни свет ни заря, либо ложится очень поздно, названивая партнерам во все точки земного шара.– Иди сюда, радость моя, садись, – пригласила Джорджина, усаживаясь на кровать и хлопая рукой по покрывалу. – Мне просто нужно задрать ноги.– Ты не выглядишь усталой.– Да я вовсе не устала. Мне очень хорошо здесь. Я специально попросила горничную оставить шторы опущенными, чтобы можно было отдохнуть в полумраке. Этот яркий солнечный свет... После вчерашнего дождя он действует мне на нервы. Хорошо, что в Нью-Йорке так сумрачно зимой.– Ты скучаешь по Лондону?– Немножко. Или, скорее, скучала, пока не встретила тебя. Ты такая радость, Ферни, такая хитрая плутовка, такая бессовестная кокетка, дикарка, роскошная подделка под простую пастушку. Ты напоминаешь мне подругу, от которой я была без ума... Конечно, она была совсем непохожа на тебя, разве что гораздо более коварная...– О ком ты говоришь? – спросила Фернанда, почувствовав укол ревности от того, каким мечтательным голосом говорила Джорджина.– Мы вместе учились в пансионе... Ее звали Клэр. Она была старше меня... Должно быть, ей было пятнадцать, когда мне было двенадцать, но мы крепко подружились, несмотря на разницу в возрасте. Я никогда не забуду Клэр.– И ты до сих пор с нею видишься?– Боюсь, что теперь вряд ли ее узнаю. Я слышала, она стала идеальной женой и идеальной матерью четырех идеальных, скучных-прескучных детей... Обещай мне, Фернанда, что ты никогда не совершишь ничего подобного!– Я бы не смогла, даже если бы захотела. Я неидеальна по сути.– В школе Клэр была совсем другой. Мы жили вместе, в одном общежитии, и я была просто без ума от нее... Порой во время занятий хора я смотрела на нее, не в состоянии оторваться, и не могла петь. Я пожирала ее глазами, когда мы были в столовой, повсюду шпионила за ней. Такой безумной, слепой любви у меня больше не было никогда.– Любви?– Да, Ферни, любви. Чистой, первой любви, самой сладостной, которую невозможно забыть.– А потом она окончила школу и вы больше с ней не встречались?– О, нет, судьба не могла быть так жестока ко мне. Нет, однажды ночью, когда я уже была в постели, Клэр вошла ко мне – старшим девочкам разрешалось больше, чем малышам, они, например, могли позже ложиться спать, – закрыла за собой дверь, подошла и села ко мне на кровать, вот как ты сейчас сидишь. Потом наклонилась и поцеловала меня в лоб.– А что она сказала?– Сказала, что заметила, как я не отрываясь смотрю на нее, и решила узнать, в чем дело. Конечно же, она просто дразнила меня, потому что сама все прекрасно понимала. Я просто потеряла дар речи и не могла ничего сказать, и тогда она поцеловала меня в губы... впервые меня кто-то целовал в губы... А она все целовала и целовала меня... Она знала, что делает.Джорджина говорила тихим, задушевным голосом, словно воспоминания полностью завладели ею.– У нее были такие сладкие губы, Ферни! И знаешь, когда я, наконец, решилась поцеловать ее в ответ, она стянула с меня сорочку и принялась целовать мне грудь... она тогда еще только формировалась, грудки были такие нежненькие, такие маленькие, и, просыпаясь, я каждое утро ощупывала их, не успели ли они за ночь хоть немного подрасти... Так вот, она все целовала и целовала меня в грудки, играла с ними до тех пор, пока я не почувствовала, как они начали набухать. Тогда она забралась ко мне под одеяло, и я почувствовала, как она трогает меня рукой между ног... Ее пальчики трогали меня там... Так нежно, так восхитительно... Никто так меня до этого не ласкал, кроме... Кроме меня самой... Но мне и в голову не могло прийти, что будет так приятно, когда это станет делать кто-нибудь еще... Мне было... понимаешь, это так трудно объяснить, но ничто больше не казалось мне таким... таким безумно важным... у меня было ощущение, что я не жила, не понимала всей прелести жизни, пока Клэр не стала трогать меня там, между ног... и она продолжала трогать меня, пока я... В общем, ты понимаешь, Ферни, о чем я говорю. Я понятия не имела, что нужно сделать, чтобы показать, какое наслаждение я испытала, и она объяснила мне, как доставить ей удовольствие. Таким был мой первый опыт. С тех пор Клэр при каждом удобном случае приходила ко мне, и я училась у нее... Я научилась таким вещам... Я была способной ученицей. – Джорджина тихо рассмеялась. – Лучшей ее ученицей.– А что было потом, когда Клэр окончила школу? – Фернанда сама не узнала свой голос, он звучал словно издалека.– Сначала я просто места себе не находила. Только и думала о ней. Конечно, я сама себе делала... но это было, конечно, уже не то... К тому времени я не могла без этого жить... Мне было тринадцать, и все мои мысли были заняты только этим. Я с трудом заставляла себя делать уроки, еле-еле тянула учебу, и вот однажды я заметила девочку, которая смотрела на меня так же, как я когда-то на Клэр. И как-то ночью я пошла к ней...– А дальше? – хрипло спросила Фернанда.– Мы занимались любовью, как когда-то с Клэр! С тех пор у меня всегда была подружка, пока я не уехала из Англии, но ни одна из них не могла вытеснить из моего сердца образ Клэр, никто не был столь же восхитителен, никого я не желала так, как ее, ни по кому не сходила с ума... Пока не повстречала тебя. – Голос Джорджины дрогнул, но сама она даже не пошевелилась, не протянула руку к Фернанде.– Я не... Мне и в голову не приходило... Я никогда... – Фернанда запнулась, не решаясь посмотреть на Джорджину. Она была смущена и поражена тем, что только что узнала, к удивлению примешивался невольный и неодолимый восторг. Удобно расположившись в кресле в этой комнате, где царил полумрак, слушая мечтательный, прекрасный голос Джорджины и рисуя в своем воображении сцену девичьей любви, Фернанда вдруг почувствовала небывалое возбуждение. Да возможно ли такое? Ее никогда не волновали женщины... Конечно, подобные мысли посещали ее много раз, но она быстро прогоняла их, считая лишь простым любопытством. Всем в тот или иной момент приходит такое на ум, это еще ни о чем не говорит.– Я знаю, что тебе «в голову не приходило», цыпленочек мой. Зачем, ты думаешь, я рассказала тебе про Клэр? Ведь не думаешь же ты, что я стала бы рассказывать об этом кому-то еще? Ферни, ведь тебя не устраивают мужчины, правда? Все считают, что ты сначала используешь мужчину в своих целях, а потом бросаешь его ради другого, но я-то знаю, что тебя просто никто из них не устраивает в любви. Я права?– Я... да... Просто мне казалось, что это... Что-то не в порядке со мной...– Такого просто не может быть! О, любовь моя, с тобой абсолютно все в порядке! Я чувствую, я напугала тебя своим рассказом, тем, что я испытываю по отношению к женщинам. Ты нервничаешь, напряжена, придумываешь всякие доводы против... Но что плохого, если ты один раз попробуешь... со мной? Только один разочек, как эксперимент... Если тебе не понравится, мы больше никогда не станем этого делать, забудем о том, что было, просто останемся лучшими друзьями. Я обещаю, потому что мне доставляет такое удовольствие быть с тобой. Я только тебе покажу. Тебе не придется ничего делать, ты даже рукой не пошевельнешь... И если ты попросишь меня прекратить, я немедленно прекращу... Я просто проведу урок для начинающих, как делала это в школе.Да разве она может отказаться, разве она может вот так просто встать и уйти, подумала Фернанда. От волнения ей было трудно дышать.– Только запри дверь! – с трудом выдавила она.Пока Джорджина исполняла ее просьбу, она подумала, не лечь ли ей на кровать, но от волнения не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она не знала, как это делается, и страшно переживала, но Джорджина подошла к ней, встала позади кресла и принялась гладить ее по волосам, да так успокаивающе, так нежно, что Фернанда почувствовала, как напряжение покидает ее.– Вот так, хорошо. О, я так давно мечтала об этом, – приговаривала Джорджина, прижимая Фернанду к себе. – За обедом я всегда смотрела на тебя и представляла себе, каковы твои волосы на ощупь – мягкие, душистые, даже мягче, чем я себе представляла. Иди сюда, ложись на кровать. Дай мне посмотреть на тебя.Она положила руку Фернанде под голову и поцеловала ее в лоб. Та вздрогнула от приятного предчувствия, вспоминая о том, как начала свой урок Клэр, откинулась на подушки, закрыла глаза и подставила губы под поцелуи Джорджины. Какой восхитительный рот, думала она, и так красиво очерчен; губы не знают помады и так теплы, так нежны; маленький острый язычок проникает в ее рот так осторожно, так неуверенно, не то что неуклюжий язык мужчины, всегда или слишком требовательный, или слишком большой.Когда Джорджина прервала свой долгий поцелуй, Фернанда подумала, что она решила раздеться, и стала было расстегивать пуговицы на блузке, как вдруг почувствовала руку Джорджины на своей.– Дай я сама раздену тебя. Я хочу быть твоей рабыней.– Что?– Твоей рабыней, любовь моя. Я хочу прислуживать тебе, все за тебя делать, выполнять все твои желания. Мы ведь никуда не спешим, у нас вся жизнь впереди. Чем дольше я смогу доставлять тебе удовольствие, тем лучше. О, как бы я хотела, чтобы все это длилось очень-очень долго. Я хочу, чтобы ты говорила мне, что делать.– Так тебе говорила Клэр? – пробормотала Фернанда.– Нет, я поняла это гораздо позже... Так можно я буду твоей рабыней?– Да... конечно, да...– Можно, я расстегну тебе блузку?– Да.Джорджина принялась очень медленно расстегивать пуговицы, и Фернанда слышала, как участилось ее дыхание, но, когда роскошные груди Фернанды вырвались на свободу, Джорджина не смела прикоснуться к ним, пока не получила разрешения. Только тогда она стала ласкать их кончиками пальцев, точно зная, какой силы должно быть прикосновение, чтобы доставить максимум удовольствия. Эти опытные, чувствительные пальцы знали, как возбудить в Фернанде желание, все приближаясь к соскам, но не касаясь их, так что соски напряглись, изнывая от желания, чтобы руки Джорджины наконец дотронулись до них. Но Джорджина медлила, ожидая приказаний.Фернанда вся напряглась под этой изощренной пыткой, выгибая спину и шею и желая только одного: чтобы Джорджина сама попросила разрешения. Джорджина, ее раба! Но хотя теплое дыхание Джорджины согревало ей грудь, та молчала, и Фернанда наконец поняла, что рабу не позволено многого, и о более интимных ласках хозяину придется просить самому. Она облизнула палец и быстро дотронулась им до груди, словно подавая сигнал, и тогда раскрытые губы Джорджины немедленно устремились вниз, обхватив сосок и принимаясь со знанием дела, но очень осторожно посасывать его, стараясь не причинить боли, в отличие от большинства мужчин, в порыве страсти готовых на все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Боюсь, мне никогда не удастся разлучить тебя с Валери, – сказала Фернанде леди Джорджина Розмонт.– А я думала, она тебе нравится, – заметила Фернанда. Женщины возвращались в «Ритц» после поездки в Сан-Хуан-Капистрано, где Джорджина существенно пощипала удивительную коллекцию антиквариата в магазине Джепа Дюренбургера, скупив практически все лучшие экспонаты и самую дорогую мебель.– Нравится, – признала Джорджина, – но когда она с нами, мне не так интересно, как когда мы вдвоем. Я чувствую себя лет на сто моложе, чем Вэл, а ты? Слава богу, старая кляча не увязалась с нами. Вот будет веселье, когда мои драгоценные помощники увидят тот гроб, который им надо будет доставить в Нью-Йорк, я имею в виду покупки у Дюренбургера, – теперь-то им придется держаться со мной уважительнее.– Джорджи, да они просто обожают тебя, – воскликнула Фернанда.Она не уставала поражаться этой маленькой рыжеволосой англичанке: та носила свою необыкновенную красоту с поразительной небрежностью, никогда не смущалась и смотрела на себя с изрядной долей самоиронии.– Я просто стараюсь быть честной, Ферни. Ты прекрасно знаешь, что я плохо разбираюсь в этих делах и совсем не умею создавать интерьер... Джимми просто хочет, чтобы у меня было какое-нибудь увлекательное занятие. Как только оно мне надоест, я придумаю что-нибудь еще. Может, хорошенький цветочный магазин. Я прекрасно могла бы составлять букеты. Какие угодно.– А почему не кондитерскую?– Гениально! Я стану печь булочки и раздавать лепешки, а ты будешь разливать чай. Как тебе такая идея? Мы вместе можем открыть дело. Послушай, Ферни, а было бы здорово, если бы мы могли работать вместе. Тебе нужно чем-нибудь заняться, ведь не будешь же ты целыми днями только и делать, что пересчитывать свои денежки.– Но я никогда ничего не делала. Зачем же начинать именно теперь, когда я стану сказочно богатой?– Всегда лучше сделать над собой усилие, энергично взяться за дело, показать всем, на что ты способен. Ведь ты же не хочешь заседать во всех этих благотворительных комитетах? Продавать билеты на всякие там балы, покупать билеты на балы, ходить на эти балы, и так без конца? «Извините, милые дамы, мы не можем выйти к обеду, нам надо стряпать лепешки, а потом будет стирка».– А я думала, тебе нравятся все эти вечера и балы... Ты так здорово умеешь их устраивать.Фернанда въехала на гостиничную стоянку. Они вышли из машины и направились к лифту: Розмонты снимали номер на одном этаже с Фернандой и Валери.– Я это делаю, только чтобы угодить Джимми. Для меня это не составляет труда, по крайней мере, не составляло в прошлом году, когда все еще было для меня в новинку. Но теперь мне это начинает порядком надоедать – скучно, утомительно и бессмысленно. Мне было бы проще посылать им деньги, а самой туда не ходить. Пойдем, милая, закажем чай и посмотрим, смогут ли нам предложить такое же хорошее обслуживание, какое мы собираемся наладить в нашем маленьком кафе.– А где Джимми?– Он на целый день уехал в Сан-Франциско и до ужина не вернется. Все какие-то встречи... Ты же знаешь Джимми!Женщины пили чай и ели бутерброды в относительном молчании. Джорджина, казалось, полностью ушла в свою безумную идею устроить кафе, а Фернанде было достаточно того, что она может просто получать удовольствие, глядя на свою подругу. Джорджине было двадцать девять, на целых десять лет меньше, чем Фернанде. Они чувствовали себя на удивление уютно в обществе друг друга, будто были ровесницами. То ли Джорджина была старше своих лет, то ли Фернанда моложе? А возможно, и то, и другое.Когда поднос с закусками унесли, Джорджина направилась к себе в комнату.– Пойдем со мной, Фернанда, поболтаем, – предложила она. – Мне хочется немножко полежать. Боюсь, я переусердствовала с покупками.– Я лучше пойду к себе. Может, ты вздремнешь.– Нет, честно, мне вовсе не хочется спать, просто ноги немного гудят. К тому же я не хочу, чтобы Валери знала о твоем возвращении.Какой она еще, в сущности, ребенок, подумала Фернанда. Впрочем, они одинаково относились к Валери. Обе они были как дети, которые прячутся от строгой воспитательницы. С того момента, как Джорджина приехала в «Ритц», – через несколько дней после встречи сестер с Джез, – они постоянно пытались улучить минутку, чтобы побыть вдвоем, как это часто бывало во время их обедов в Нью-Йорке, но к ним неизменно присоединялась Валери.Фернанда вполне отдавала себе отчет в том, что продажа ранчо – не ее ума дело, этим займутся более умные головы. Она не возражала, чтобы Джимми и сэр Джон взяли дело в свои руки. Ей было достаточно того, что она вырвалась из Нью-Йорка, а присутствие Джорджины создавало ощущение праздника.Она тоже не хотела, чтобы Валери знала об их возвращении от антиквара. Она просто не хочет ни с кем делить Джорджину, вдруг осознала она. Находиться наедине с Джорджиной – в этом было что-то волнующее, дающее ощущение исключительности, которое сразу разрушалось в присутствии здравомыслящей, организованной умницы Валери. Должно быть, так все девчонки относятся к своим лучшим подругам, размышляла Фернанда. У нее никогда не было такой подруги, какой обзаводятся в школе, – с ней шепчутся о других девчонках, секретничают, ревнуют ее так, будто она мальчишка. Сама Фернанда всегда была настолько занята собой, своим стремлением к красивой жизни, что у нее не было времени искать себе настоящую подругу; она не находила вокруг ни одной девочки, похожей на нее, с которой можно было бы запросто поговорить, а если таковая случайно встречалась, то бывала так же одинока и замкнута, как Фернанда.Вслед за Джорджиной Фернанда вошла в изысканно обставленную спальню. Еще раньше Джорджина объяснила, что они с мужем никогда не спят вместе, потому что он либо вскакивает ни свет ни заря, либо ложится очень поздно, названивая партнерам во все точки земного шара.– Иди сюда, радость моя, садись, – пригласила Джорджина, усаживаясь на кровать и хлопая рукой по покрывалу. – Мне просто нужно задрать ноги.– Ты не выглядишь усталой.– Да я вовсе не устала. Мне очень хорошо здесь. Я специально попросила горничную оставить шторы опущенными, чтобы можно было отдохнуть в полумраке. Этот яркий солнечный свет... После вчерашнего дождя он действует мне на нервы. Хорошо, что в Нью-Йорке так сумрачно зимой.– Ты скучаешь по Лондону?– Немножко. Или, скорее, скучала, пока не встретила тебя. Ты такая радость, Ферни, такая хитрая плутовка, такая бессовестная кокетка, дикарка, роскошная подделка под простую пастушку. Ты напоминаешь мне подругу, от которой я была без ума... Конечно, она была совсем непохожа на тебя, разве что гораздо более коварная...– О ком ты говоришь? – спросила Фернанда, почувствовав укол ревности от того, каким мечтательным голосом говорила Джорджина.– Мы вместе учились в пансионе... Ее звали Клэр. Она была старше меня... Должно быть, ей было пятнадцать, когда мне было двенадцать, но мы крепко подружились, несмотря на разницу в возрасте. Я никогда не забуду Клэр.– И ты до сих пор с нею видишься?– Боюсь, что теперь вряд ли ее узнаю. Я слышала, она стала идеальной женой и идеальной матерью четырех идеальных, скучных-прескучных детей... Обещай мне, Фернанда, что ты никогда не совершишь ничего подобного!– Я бы не смогла, даже если бы захотела. Я неидеальна по сути.– В школе Клэр была совсем другой. Мы жили вместе, в одном общежитии, и я была просто без ума от нее... Порой во время занятий хора я смотрела на нее, не в состоянии оторваться, и не могла петь. Я пожирала ее глазами, когда мы были в столовой, повсюду шпионила за ней. Такой безумной, слепой любви у меня больше не было никогда.– Любви?– Да, Ферни, любви. Чистой, первой любви, самой сладостной, которую невозможно забыть.– А потом она окончила школу и вы больше с ней не встречались?– О, нет, судьба не могла быть так жестока ко мне. Нет, однажды ночью, когда я уже была в постели, Клэр вошла ко мне – старшим девочкам разрешалось больше, чем малышам, они, например, могли позже ложиться спать, – закрыла за собой дверь, подошла и села ко мне на кровать, вот как ты сейчас сидишь. Потом наклонилась и поцеловала меня в лоб.– А что она сказала?– Сказала, что заметила, как я не отрываясь смотрю на нее, и решила узнать, в чем дело. Конечно же, она просто дразнила меня, потому что сама все прекрасно понимала. Я просто потеряла дар речи и не могла ничего сказать, и тогда она поцеловала меня в губы... впервые меня кто-то целовал в губы... А она все целовала и целовала меня... Она знала, что делает.Джорджина говорила тихим, задушевным голосом, словно воспоминания полностью завладели ею.– У нее были такие сладкие губы, Ферни! И знаешь, когда я, наконец, решилась поцеловать ее в ответ, она стянула с меня сорочку и принялась целовать мне грудь... она тогда еще только формировалась, грудки были такие нежненькие, такие маленькие, и, просыпаясь, я каждое утро ощупывала их, не успели ли они за ночь хоть немного подрасти... Так вот, она все целовала и целовала меня в грудки, играла с ними до тех пор, пока я не почувствовала, как они начали набухать. Тогда она забралась ко мне под одеяло, и я почувствовала, как она трогает меня рукой между ног... Ее пальчики трогали меня там... Так нежно, так восхитительно... Никто так меня до этого не ласкал, кроме... Кроме меня самой... Но мне и в голову не могло прийти, что будет так приятно, когда это станет делать кто-нибудь еще... Мне было... понимаешь, это так трудно объяснить, но ничто больше не казалось мне таким... таким безумно важным... у меня было ощущение, что я не жила, не понимала всей прелести жизни, пока Клэр не стала трогать меня там, между ног... и она продолжала трогать меня, пока я... В общем, ты понимаешь, Ферни, о чем я говорю. Я понятия не имела, что нужно сделать, чтобы показать, какое наслаждение я испытала, и она объяснила мне, как доставить ей удовольствие. Таким был мой первый опыт. С тех пор Клэр при каждом удобном случае приходила ко мне, и я училась у нее... Я научилась таким вещам... Я была способной ученицей. – Джорджина тихо рассмеялась. – Лучшей ее ученицей.– А что было потом, когда Клэр окончила школу? – Фернанда сама не узнала свой голос, он звучал словно издалека.– Сначала я просто места себе не находила. Только и думала о ней. Конечно, я сама себе делала... но это было, конечно, уже не то... К тому времени я не могла без этого жить... Мне было тринадцать, и все мои мысли были заняты только этим. Я с трудом заставляла себя делать уроки, еле-еле тянула учебу, и вот однажды я заметила девочку, которая смотрела на меня так же, как я когда-то на Клэр. И как-то ночью я пошла к ней...– А дальше? – хрипло спросила Фернанда.– Мы занимались любовью, как когда-то с Клэр! С тех пор у меня всегда была подружка, пока я не уехала из Англии, но ни одна из них не могла вытеснить из моего сердца образ Клэр, никто не был столь же восхитителен, никого я не желала так, как ее, ни по кому не сходила с ума... Пока не повстречала тебя. – Голос Джорджины дрогнул, но сама она даже не пошевелилась, не протянула руку к Фернанде.– Я не... Мне и в голову не приходило... Я никогда... – Фернанда запнулась, не решаясь посмотреть на Джорджину. Она была смущена и поражена тем, что только что узнала, к удивлению примешивался невольный и неодолимый восторг. Удобно расположившись в кресле в этой комнате, где царил полумрак, слушая мечтательный, прекрасный голос Джорджины и рисуя в своем воображении сцену девичьей любви, Фернанда вдруг почувствовала небывалое возбуждение. Да возможно ли такое? Ее никогда не волновали женщины... Конечно, подобные мысли посещали ее много раз, но она быстро прогоняла их, считая лишь простым любопытством. Всем в тот или иной момент приходит такое на ум, это еще ни о чем не говорит.– Я знаю, что тебе «в голову не приходило», цыпленочек мой. Зачем, ты думаешь, я рассказала тебе про Клэр? Ведь не думаешь же ты, что я стала бы рассказывать об этом кому-то еще? Ферни, ведь тебя не устраивают мужчины, правда? Все считают, что ты сначала используешь мужчину в своих целях, а потом бросаешь его ради другого, но я-то знаю, что тебя просто никто из них не устраивает в любви. Я права?– Я... да... Просто мне казалось, что это... Что-то не в порядке со мной...– Такого просто не может быть! О, любовь моя, с тобой абсолютно все в порядке! Я чувствую, я напугала тебя своим рассказом, тем, что я испытываю по отношению к женщинам. Ты нервничаешь, напряжена, придумываешь всякие доводы против... Но что плохого, если ты один раз попробуешь... со мной? Только один разочек, как эксперимент... Если тебе не понравится, мы больше никогда не станем этого делать, забудем о том, что было, просто останемся лучшими друзьями. Я обещаю, потому что мне доставляет такое удовольствие быть с тобой. Я только тебе покажу. Тебе не придется ничего делать, ты даже рукой не пошевельнешь... И если ты попросишь меня прекратить, я немедленно прекращу... Я просто проведу урок для начинающих, как делала это в школе.Да разве она может отказаться, разве она может вот так просто встать и уйти, подумала Фернанда. От волнения ей было трудно дышать.– Только запри дверь! – с трудом выдавила она.Пока Джорджина исполняла ее просьбу, она подумала, не лечь ли ей на кровать, но от волнения не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она не знала, как это делается, и страшно переживала, но Джорджина подошла к ней, встала позади кресла и принялась гладить ее по волосам, да так успокаивающе, так нежно, что Фернанда почувствовала, как напряжение покидает ее.– Вот так, хорошо. О, я так давно мечтала об этом, – приговаривала Джорджина, прижимая Фернанду к себе. – За обедом я всегда смотрела на тебя и представляла себе, каковы твои волосы на ощупь – мягкие, душистые, даже мягче, чем я себе представляла. Иди сюда, ложись на кровать. Дай мне посмотреть на тебя.Она положила руку Фернанде под голову и поцеловала ее в лоб. Та вздрогнула от приятного предчувствия, вспоминая о том, как начала свой урок Клэр, откинулась на подушки, закрыла глаза и подставила губы под поцелуи Джорджины. Какой восхитительный рот, думала она, и так красиво очерчен; губы не знают помады и так теплы, так нежны; маленький острый язычок проникает в ее рот так осторожно, так неуверенно, не то что неуклюжий язык мужчины, всегда или слишком требовательный, или слишком большой.Когда Джорджина прервала свой долгий поцелуй, Фернанда подумала, что она решила раздеться, и стала было расстегивать пуговицы на блузке, как вдруг почувствовала руку Джорджины на своей.– Дай я сама раздену тебя. Я хочу быть твоей рабыней.– Что?– Твоей рабыней, любовь моя. Я хочу прислуживать тебе, все за тебя делать, выполнять все твои желания. Мы ведь никуда не спешим, у нас вся жизнь впереди. Чем дольше я смогу доставлять тебе удовольствие, тем лучше. О, как бы я хотела, чтобы все это длилось очень-очень долго. Я хочу, чтобы ты говорила мне, что делать.– Так тебе говорила Клэр? – пробормотала Фернанда.– Нет, я поняла это гораздо позже... Так можно я буду твоей рабыней?– Да... конечно, да...– Можно, я расстегну тебе блузку?– Да.Джорджина принялась очень медленно расстегивать пуговицы, и Фернанда слышала, как участилось ее дыхание, но, когда роскошные груди Фернанды вырвались на свободу, Джорджина не смела прикоснуться к ним, пока не получила разрешения. Только тогда она стала ласкать их кончиками пальцев, точно зная, какой силы должно быть прикосновение, чтобы доставить максимум удовольствия. Эти опытные, чувствительные пальцы знали, как возбудить в Фернанде желание, все приближаясь к соскам, но не касаясь их, так что соски напряглись, изнывая от желания, чтобы руки Джорджины наконец дотронулись до них. Но Джорджина медлила, ожидая приказаний.Фернанда вся напряглась под этой изощренной пыткой, выгибая спину и шею и желая только одного: чтобы Джорджина сама попросила разрешения. Джорджина, ее раба! Но хотя теплое дыхание Джорджины согревало ей грудь, та молчала, и Фернанда наконец поняла, что рабу не позволено многого, и о более интимных ласках хозяину придется просить самому. Она облизнула палец и быстро дотронулась им до груди, словно подавая сигнал, и тогда раскрытые губы Джорджины немедленно устремились вниз, обхватив сосок и принимаясь со знанием дела, но очень осторожно посасывать его, стараясь не причинить боли, в отличие от большинства мужчин, в порыве страсти готовых на все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65