На секунду остановившись, он ослабил захват, оставляя ей возможность ударить его еще раз.– Упрямая неумеха, – пробормотал он, когда она не двинулась с места и не изменила безучастного выражения. Он снова обнял ее застывшее, безответное тело, притянул к себе и снова склонился к ее холодным губам, полностью сосредоточившись на том, чтобы она признала его, вспомнила его губы. Он уловил в ней легкий отзыв, пока еще чуть заметный, легкую дрожь, какой-то натиск, тепло, намек на желание, постепенно усиливающееся, пока оно не превратилось в настоящий ответный поцелуй.Они молча стояли у окна, за которым тяжело плескал океан, сжав друг друга в объятиях и осторожно целуя друг друга, боясь проронить хоть слово, чтобы не нарушить неожиданное волшебство момента, в котором переплелись настоящее и прошлое, вспомнились радости прожитых вместе лет и забылись все боли и обиды. Гэйб прижимал ее к себе все крепче и крепче, и Джез почувствовала вдруг, как он возбужден, как страстно стремится к ней, – и оттолкнула его, выпрямившись, застыв в гордой и вызывающей позе.– Ну нет. Никогда! Нет, – выговорила она неожиданно сильным и спокойным голосом. – Ты добился своего, Гэйб. Физически я все еще неравнодушна к тебе – что ж, я всего лишь человек. Но не это важно. Просто выплыл на свет кусочек прошлого, каким-то невероятным образом... переживший то, что ты со мной сделал. – Она печально качнула головой, вспоминая. – Но как бы там ни было, это чувство не настолько сильно, Гэйб, чтобы я позволила себе заниматься с тобой любовью. Да, признаю, мне этого хочется. Не думай, что я забыла плывущие по реке экскурсионные кораблики, их огни, освещавшие наши окна. А мы, невидимые, лежали в постели, вслушиваясь в звуки танцевальной музыки, льющейся с реки, я тогда была полна тобой, чувствовала тебя настолько осязаемо, что было ясно: никому в мире не было так чудесно вдвоем, как нам.Положив руки ему на плечи, она мягко продолжала говорить, и глаза ее излучали свет, который так слепил воспоминаниями, что он не мог выдержать ее взгляда и отвернулся.– Ты был лучшим, самым лучшим любовником, какого я знала. И не потому, что ты первый. У меня была возможность сравнивать. – Джез откинула голову и улыбнулась, вспомнив что-то свое, что, как вдруг понял Гэйб, не имеет к нему никакого отношения. – Но беда в том, что я тебе не верю. И не хочу ложиться в постель с мужчиной, которому не верю.– Ты не можешь поверить, что я мог измениться за девять лет? – спросил он с болью. – Что я должен был измениться? Что мне теперь можно верить?Джез только коротко рассмеялась.– Верить? Верить тебе? Да нет, это чепуха. Даже ты способен это понять. Но я не стану мешать тому, чтобы Фиби представляла тебя. Даже можешь снять у нас помещение. Знаешь, тебе удалось доказать мне совсем другое, не то, что ты собирался. У тебя нет больше надо мной власти. Бедный Гэйб!Он попытался что-то сказать, но Джез погладила его по щеке и поднесла палец к губам, словно призывая его молчать, и он замер.– Молчи! Если ты еще раз скажешь о том, что это не так, что иначе я бы спокойно пошла с тобой в постель, я снова возненавижу тебя! Нет, Гэйб, хватит. Не стоит играть дальше. Это недостойно... даже Венгерца. Ты получил то, ради чего пришел. И даже чуть-чуть больше. Удовлетворись этим.Гэйб смотрел на Джез, не в силах вымолвить ни слова. Черт, на этот раз он сам себя выпорол. Сам себя трахнул. А он-то думал, что излечился от любви к ней. Хотя бы в целом. Отнюдь нет. Он так же болен. Серьезно болен. Скажите, ну какой, казалось бы, риск в том, чтобы поздороваться с Джез, снова пожать друг другу руки? Он попробовал – и теперь вот загнан в тупик результатом. Ошарашен навечно и полностью, если в нем осталась хоть капля рассудка. Джез – его единственная любовь.– Так что, похоже, Теда Коппела мы пропустили, – едва нашелся он что ответить.– Похоже, – дружески и безлично улыбнулась ему Джез. – Хочешь посмотреть Джей Леноу?– Нет, мне пора. Спасибо, Джез, до встречи, – сказал он, пулей вылетая прочь.
Джез в панике решила, что на занятия она явно опаздывает. Помимо всех прочих мерзостей, связанных с автошколой, тут еще и негде парковаться! Опоздает на занятия! Она почувствовала, как на шее и лбу выступили капельки пота – от волнения. Опоздает! На! Занятия! Одно звучание этих слов немедленно повергает ее в состояние кошмара.После происшествия на дороге Джез тщательно и неспешно взвесила свои возможности. Ясно как божий день, что она – не единственный нарушитель правил дорожного движения в городе, недаром же тут понатыкано столько этих автошкол, в коттеджах своего же, калифорнийского производства, – наверное, нарушителей здесь никак не меньше, чем членов Общества анонимных алкоголиков в Беверли-Хиллз. Некоторые из этих школ объявляли, что рассчитаны только на одиноких, другие завлекали горячей пиццей, поданной в перерыве, третьи соблазняли клиентов волшебными фокусами и диснеевскими мультиками, а случалось, что кто-то и называл себя школой комедии. Та единственная, что располагалась неподалеку от ее дома, носила название «Легендарные комики».Охая и постанывая при мысли о загубленной субботе, Джез решила позвонить и записаться к комикам, чтобы разделаться с квитанцией. Она примчалась к автошколе заранее и в удобное, как ей казалось, время, но обнаружила, что стоянка по субботам не работает, а вся улица вокруг школы буквально запружена автомобилями, припаркованными нос к носу.– Подхалимы учительские, – фыркнула Джез, обливаясь потом в поисках места и стараясь погасить нарастающую тревогу.В конце концов ей удалось найти свободное место в трех кварталах от школы, и, бросив там автомобиль, она со всех ног помчалась обратно, к неприглядному двухэтажному зданию на бульваре Пико. Ни в коридорах, ни на лестнице не было ни души, и, когда она влетела в комнату, где должны были проходить занятия, ее встретили свистом и аплодисментами.– Вы опоздали на две минуты, – заметил инструктор, запирая за нею дверь. – Еще секунда – и было бы поздно.– Спасибо, – выдохнула Джез, озираясь в поисках свободного стула.Пустовал только один – в проходе в переднем ряду, прямо под носом у инструктора: похоже, желающих занять его не нашлось – пугали дурные воспоминания еще со школьной скамьи. Она пробралась вдоль прохода и опустилась на стул рядом со странно одетым человеком с огромными, черными и выгнутыми, как велосипедный руль, усами. Глаза незнакомца скрывала помятая форменная фуражка, глубоко натянутая на лоб, и темные очки.Крошечный стул оказался жестче и меньше, чем она ожидала. Тряхнув головой, чтобы отгородиться от присутствующих упавшими на лицо волосами, Джез неотрывно смотрела прямо перед собой. Наверное, не нужно было спешить с записью в автошколу, подумала она вдруг. Еще пару месяцев могла бы и потянуть. Нет, школа лучше не будет, зато немного оправится она сама. С того самого вечера, неделю назад, когда к ней заявился Гэйб, она чувствовала себя непривычно опустошенной. Даже тяжелый график работы и масса дел в студии не сняли неприятного осадка и не помогли переключиться на другое. Она заметила, как Тоби с Мелиссой обмениваются озабоченными взглядами, не говоря ни слова. Джез отменила несколько запланированных ранее встреч, назначенных на конец недели, намереваясь пораньше лечь спать, но спала плохо, мучилась кошмарами, хотя наутро и не могла вспомнить, что в них так ее напугало.Утром она поднялась еще более разбитой, чем когда ложилась. Будто бы вдруг на плечи обрушилась страшная тяжесть, пригибающая к земле, словно она пережила нечто ужасное и жестокое, а не просто встречу с Гэйбом. Ей казалось, что она постарела на несколько лет, прошла тяжелую жизненную школу и стала абсолютным циником. Каждый раз, открывая газету или включая телевизионную программу новостей, она задавалась вопросом: а стоило ли вообще подниматься с постели? Все казалось каким-то... безнадежным, бесконечно безнадежным. Если это депрессия – хотя с чего бы? – то как от нее избавиться?Какова бы ни была причина этого состояния, ясно, что дело тут не в Гэйбе. В этом она уверена. Наконец-то ей удалось освободиться от этого призрака. Они встретились, даже целовались, и она поняла, что свободна. Ей выпал шанс высказать ему то, что восемь лет жгло ее сердце, и он вынужден был признать ее правоту. Она показала ему, каков он в истинном свете, – он лишь часть ее прошлого, скорее светлого и святого, несмотря на болезненный разрыв под конец.Если следовать логике, размышляла Джез, и расставить все факты по своим местам, то справедливости ради нужно признать, что она многим обязана Гэйбу профессионально. Только у фотожурналиста можно научиться умению снимать из любой позиции в любых обстоятельствах, видеть объект в истинном свете. Так что она должна быть ему благодарна.Она и была благодарна. Проведенные вместе годы – это бесценный опыт. Понятно, что за подобное образование нужно платить. Любая трезво мыслящая женщина это понимает. Вернуться назад и заново прожить свою жизнь ей не дано, это уж точно, и сегодняшняя ее реальность – это автошкола со спертым воздухом и набитым людьми помещением. Джез осторожно, краем глаза, окинула пространство с обеих сторон от себя, насколько позволяли пряди волос, из соображений защиты почти полностью закрывавшие ей лицо. Неряшливый сосед справа оказался высоким, с длинными руками, то и дело норовившими посягнуть на ее территорию: стулья были расставлены так плотно, что он не мог сдвинуться в сторону и освободить для нее чуть больше места. К счастью, с другой стороны оказался узенький проходик, но стул все равно сдвинуть не удавалось: он был привинчен к полу. Джез сжала губы в молчаливом отвращении: что толку злиться. Лучше не обращать внимания на этого человека. Ни реплик, ни взглядов, словно они в нью-йоркской подземке. Это единственный способ сохранить физическую дистанцию между нею и тем, к соседству с которым она приговорена судьбой на последующие восемь часов. Оборванец, похоже, был раза в три больше своего стула. Всем телом, от плеча до колена, он привалился к Джез. На ней были джинсы и рабочая рубашка, облюбованная еще во времена работы у Мэла Ботвиника, но сейчас куда более кстати пришлись бы шипы, чтобы отгородиться от этой ужасной и вынужденной близости.Человек, закрывший за нею дверь, поднялся на подиум и начал речь.– Меня зовут Маффет, я офицер полиции и ваш инструктор. Вы проведете здесь восемь часов. Любая попытка отвлечь мое внимание от предмета прежде, чем истекут ваши четыреста восемьдесят минут, будет пресекаться. И не пытайтесь отвлечь меня вопросами, нельзя ли закончить занятие пораньше, – я расцениваю подобные разговоры как попытку подкупа.Инструктор, немолодой уже человек, бледен и суров, как тюремный охранник, подумала Джез. А где же обещанные легендарные комики? Почему здесь одни только неотесанные мужики и только одна, кроме нее, женщина?– Занятия в этом классе тщательно отслеживаются транспортной полицией, – продолжал Маффет. – И если вы опоздаете после обеда, дверь будет закрыта и вам придется занятие повторить. Вам полагается пятнадцатиминутный перерыв в первой половине дня и один такой же – во второй. Но это время не входит – повторяю, не входит! – в учебное. Вы должны прослушать весь курс за отведенные вам четыреста восемьдесят минут. Дверь закрывается сразу же после окончания перерыва.Вот досада! Кошелек у нее набит деньгами, а вот мелочи нет совсем. Интересно, могут ли оштрафовать за нарушение правил парковки, пока владелец автомобиля находится на занятиях? Бесспорно.– Офицер, который должен был вести эти занятия, болен, так что в последнюю минуту мне пришлось заменить его, а я шутить не люблю.Замурованные в комнате души разразились воплем протеста. Маффет бесстрастно выслушал возражения, а когда голоса смолкли, сказал:– Кто хочет уйти, может сделать это прямо сейчас. Но я не советую, если вы не хотите провести в автошколе еще одну субботу. Разве что вам наплевать на время, уже потраченное вами на то, чтобы рано встать, добраться сюда и занять эти места. Таковы правила нашей автошколы.Джез слышала, как несколько человек с шумом поднялись и двинулись к выходу, но осталась сидеть. И так уж пришлось пожертвовать поездкой на ранчо из-за этого ада, потом еле-еле нашла место для парковки... Да будь она проклята, если пройдет весь этот путь еще раз!Бесстрастно выждав, пока последний беглец покинет территорию, Маффет начал речь.– Никакой суд не возьмется защищать ваши права. Если вас оштрафовали, значит, вы виновны, пока не докажете обратного. Если ваше время дороже двадцати долларов в час, не возражайте против штрафа. Это мой первый совет.Маффет оглядел комнату, неприятно улыбаясь. «Интересно, здесь что, не действует Билль о правах?» – подумала Джез.– Отлично, – проговорил Маффет. – Ну а теперь кто знает, что такое «избирательное принуждение»? Никто? Так я и думал. Никто не знает, кроме тех, кто приходит сюда во второй раз, но они в этом никогда не признаются. «Избирательное принуждение» – это право офицера выбрать именно вас, хотя другие нарушают не меньше. Любой автомобиль в свободном ряду идет на шестидесяти милях, а вас за это оштрафовали. Вы не считаете себя виновным, но вы виновны. Избирательное принуждение практикуется лос-анджелесской полицией, поскольку только в одном случае из одной тысячи двухсот подобных выбор падет именно на вас. Другими словами, если вас оштрафовали один-единственный раз, мы точно знаем, что подобное нарушение вы совершили тысячу двести раз, только вас не поймали. Так что независимо от обстоятельств вы виновны. Это второй урок.Маффет подтянул штаны: его власть тут настолько сильна, словно всех их приговорили до конца жизни оставаться на острове дьявола.– Сколько среди вас одиноких? Поднимите руки, – продолжал он. Собравшиеся зашевелились, вздымая кверху лес рук. – А сколько замужних и женатых? – Опять движение и шорох. – А сколько не знают ответа?Джез сжала руки. Она не шелохнулась ни в одном случае. Ее личная жизнь его не касается. Какое она имеет отношение и так к вопиюще несправедливому штрафу за нарушение дорожных правил?– Теперь я хотел бы узнать ваши имена, профессию и за что вас сюда направили.Нет, все это происходит не со мной, думала Джез. Меня здесь нет. Люди вокруг нее старательно отвечали Маффету. Их нарушения, все без исключения, были куда серьезнее, чем ее. Преимущество первого ряда сказалось в тот самый момент, когда настал ее черед: отвечать можно было тихо. Сосед справа пробормотал еще тише, чем она, что его зовут Лесли Дафф, что он строительный рабочий и оштрафован за то, что проехал знак остановки.– Почему же вы не остановились? – спросил Маффет.– Я остановился, – возразил Дафф, – но там не было ни одной машины, ниоткуда, ну, я огляделся как следует, подкатил к знаку и пересек улицу. Мне показалось, что все нормально.– Знак остановки означает, что вы должны остановиться на три полных секунды, – неодобрительно заметил Маффет. – Мы называем эти три секунды «стоянкой на восемь часов». Если б вы остановились, вас бы сейчас здесь не было.Дафф затих в обиженном молчании. Ну и тип, подумала Джез. Она, со своей стороны, не даст Маффету возможности издеваться. Полиция Лос-Анджелеса известна своей грубостью и наглостью, так что приходится с этим мириться, хотя подобные классы встречаются и за пределами территориальных вод Соединенных Штатов.– Вы, – требовательно указал на Джез Маффет. – Вы знаете, что есть только две вещи, которые позволено выбрасывать из машины?– Нет, сэр.– Воду и перья живой птицы.– Да, сэр.Маффет помедлил, и Джез поняла, что ему страшно хочется отмочить какую-то шутку, просто чтобы проверить ее реакцию.– Не хотелось бы мне когда-нибудь поймать вас на перекрестке с подушкой, – проговорил Маффет, и Джез с отвращением услышала в ответ свой собственный нервный смешок.Маффет обрушил на головы собравшихся град предупреждений о правах пешеходов, и глаза Джез начали слипаться. Ее приводила в ужас перспектива насильного заключения в этом переполненном замкнутом пространстве еще на восемь с половиной часов. Плотно закрытые маленькие окна не давали притока свежего воздуха, стул с каждой минутой казался все жестче, а Дафф все больше и больше завоевывал отведенное ей пространство, попросту заваливаясь понемногу в ее сторону. Если б она умела перенестись в высшую – космическую – сферу, переместиться туда полностью, подняться над собственным телом! Да, с Ширли Маклейн такого бы не случилось!Внезапно Дафф опустил ей на колено листочек бумаги. Не веря своим глазам, она изумленно прочитала: «Салют, красотка!»Джез едва не взвилась от ярости. Этот идиот пытается с нею заигрывать! Для полного комплекта она обречена еще терпеть его приставания, не имея возможности избежать этого! Достав из сумочки блокнот и ручку, она написала в ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Джез в панике решила, что на занятия она явно опаздывает. Помимо всех прочих мерзостей, связанных с автошколой, тут еще и негде парковаться! Опоздает на занятия! Она почувствовала, как на шее и лбу выступили капельки пота – от волнения. Опоздает! На! Занятия! Одно звучание этих слов немедленно повергает ее в состояние кошмара.После происшествия на дороге Джез тщательно и неспешно взвесила свои возможности. Ясно как божий день, что она – не единственный нарушитель правил дорожного движения в городе, недаром же тут понатыкано столько этих автошкол, в коттеджах своего же, калифорнийского производства, – наверное, нарушителей здесь никак не меньше, чем членов Общества анонимных алкоголиков в Беверли-Хиллз. Некоторые из этих школ объявляли, что рассчитаны только на одиноких, другие завлекали горячей пиццей, поданной в перерыве, третьи соблазняли клиентов волшебными фокусами и диснеевскими мультиками, а случалось, что кто-то и называл себя школой комедии. Та единственная, что располагалась неподалеку от ее дома, носила название «Легендарные комики».Охая и постанывая при мысли о загубленной субботе, Джез решила позвонить и записаться к комикам, чтобы разделаться с квитанцией. Она примчалась к автошколе заранее и в удобное, как ей казалось, время, но обнаружила, что стоянка по субботам не работает, а вся улица вокруг школы буквально запружена автомобилями, припаркованными нос к носу.– Подхалимы учительские, – фыркнула Джез, обливаясь потом в поисках места и стараясь погасить нарастающую тревогу.В конце концов ей удалось найти свободное место в трех кварталах от школы, и, бросив там автомобиль, она со всех ног помчалась обратно, к неприглядному двухэтажному зданию на бульваре Пико. Ни в коридорах, ни на лестнице не было ни души, и, когда она влетела в комнату, где должны были проходить занятия, ее встретили свистом и аплодисментами.– Вы опоздали на две минуты, – заметил инструктор, запирая за нею дверь. – Еще секунда – и было бы поздно.– Спасибо, – выдохнула Джез, озираясь в поисках свободного стула.Пустовал только один – в проходе в переднем ряду, прямо под носом у инструктора: похоже, желающих занять его не нашлось – пугали дурные воспоминания еще со школьной скамьи. Она пробралась вдоль прохода и опустилась на стул рядом со странно одетым человеком с огромными, черными и выгнутыми, как велосипедный руль, усами. Глаза незнакомца скрывала помятая форменная фуражка, глубоко натянутая на лоб, и темные очки.Крошечный стул оказался жестче и меньше, чем она ожидала. Тряхнув головой, чтобы отгородиться от присутствующих упавшими на лицо волосами, Джез неотрывно смотрела прямо перед собой. Наверное, не нужно было спешить с записью в автошколу, подумала она вдруг. Еще пару месяцев могла бы и потянуть. Нет, школа лучше не будет, зато немного оправится она сама. С того самого вечера, неделю назад, когда к ней заявился Гэйб, она чувствовала себя непривычно опустошенной. Даже тяжелый график работы и масса дел в студии не сняли неприятного осадка и не помогли переключиться на другое. Она заметила, как Тоби с Мелиссой обмениваются озабоченными взглядами, не говоря ни слова. Джез отменила несколько запланированных ранее встреч, назначенных на конец недели, намереваясь пораньше лечь спать, но спала плохо, мучилась кошмарами, хотя наутро и не могла вспомнить, что в них так ее напугало.Утром она поднялась еще более разбитой, чем когда ложилась. Будто бы вдруг на плечи обрушилась страшная тяжесть, пригибающая к земле, словно она пережила нечто ужасное и жестокое, а не просто встречу с Гэйбом. Ей казалось, что она постарела на несколько лет, прошла тяжелую жизненную школу и стала абсолютным циником. Каждый раз, открывая газету или включая телевизионную программу новостей, она задавалась вопросом: а стоило ли вообще подниматься с постели? Все казалось каким-то... безнадежным, бесконечно безнадежным. Если это депрессия – хотя с чего бы? – то как от нее избавиться?Какова бы ни была причина этого состояния, ясно, что дело тут не в Гэйбе. В этом она уверена. Наконец-то ей удалось освободиться от этого призрака. Они встретились, даже целовались, и она поняла, что свободна. Ей выпал шанс высказать ему то, что восемь лет жгло ее сердце, и он вынужден был признать ее правоту. Она показала ему, каков он в истинном свете, – он лишь часть ее прошлого, скорее светлого и святого, несмотря на болезненный разрыв под конец.Если следовать логике, размышляла Джез, и расставить все факты по своим местам, то справедливости ради нужно признать, что она многим обязана Гэйбу профессионально. Только у фотожурналиста можно научиться умению снимать из любой позиции в любых обстоятельствах, видеть объект в истинном свете. Так что она должна быть ему благодарна.Она и была благодарна. Проведенные вместе годы – это бесценный опыт. Понятно, что за подобное образование нужно платить. Любая трезво мыслящая женщина это понимает. Вернуться назад и заново прожить свою жизнь ей не дано, это уж точно, и сегодняшняя ее реальность – это автошкола со спертым воздухом и набитым людьми помещением. Джез осторожно, краем глаза, окинула пространство с обеих сторон от себя, насколько позволяли пряди волос, из соображений защиты почти полностью закрывавшие ей лицо. Неряшливый сосед справа оказался высоким, с длинными руками, то и дело норовившими посягнуть на ее территорию: стулья были расставлены так плотно, что он не мог сдвинуться в сторону и освободить для нее чуть больше места. К счастью, с другой стороны оказался узенький проходик, но стул все равно сдвинуть не удавалось: он был привинчен к полу. Джез сжала губы в молчаливом отвращении: что толку злиться. Лучше не обращать внимания на этого человека. Ни реплик, ни взглядов, словно они в нью-йоркской подземке. Это единственный способ сохранить физическую дистанцию между нею и тем, к соседству с которым она приговорена судьбой на последующие восемь часов. Оборванец, похоже, был раза в три больше своего стула. Всем телом, от плеча до колена, он привалился к Джез. На ней были джинсы и рабочая рубашка, облюбованная еще во времена работы у Мэла Ботвиника, но сейчас куда более кстати пришлись бы шипы, чтобы отгородиться от этой ужасной и вынужденной близости.Человек, закрывший за нею дверь, поднялся на подиум и начал речь.– Меня зовут Маффет, я офицер полиции и ваш инструктор. Вы проведете здесь восемь часов. Любая попытка отвлечь мое внимание от предмета прежде, чем истекут ваши четыреста восемьдесят минут, будет пресекаться. И не пытайтесь отвлечь меня вопросами, нельзя ли закончить занятие пораньше, – я расцениваю подобные разговоры как попытку подкупа.Инструктор, немолодой уже человек, бледен и суров, как тюремный охранник, подумала Джез. А где же обещанные легендарные комики? Почему здесь одни только неотесанные мужики и только одна, кроме нее, женщина?– Занятия в этом классе тщательно отслеживаются транспортной полицией, – продолжал Маффет. – И если вы опоздаете после обеда, дверь будет закрыта и вам придется занятие повторить. Вам полагается пятнадцатиминутный перерыв в первой половине дня и один такой же – во второй. Но это время не входит – повторяю, не входит! – в учебное. Вы должны прослушать весь курс за отведенные вам четыреста восемьдесят минут. Дверь закрывается сразу же после окончания перерыва.Вот досада! Кошелек у нее набит деньгами, а вот мелочи нет совсем. Интересно, могут ли оштрафовать за нарушение правил парковки, пока владелец автомобиля находится на занятиях? Бесспорно.– Офицер, который должен был вести эти занятия, болен, так что в последнюю минуту мне пришлось заменить его, а я шутить не люблю.Замурованные в комнате души разразились воплем протеста. Маффет бесстрастно выслушал возражения, а когда голоса смолкли, сказал:– Кто хочет уйти, может сделать это прямо сейчас. Но я не советую, если вы не хотите провести в автошколе еще одну субботу. Разве что вам наплевать на время, уже потраченное вами на то, чтобы рано встать, добраться сюда и занять эти места. Таковы правила нашей автошколы.Джез слышала, как несколько человек с шумом поднялись и двинулись к выходу, но осталась сидеть. И так уж пришлось пожертвовать поездкой на ранчо из-за этого ада, потом еле-еле нашла место для парковки... Да будь она проклята, если пройдет весь этот путь еще раз!Бесстрастно выждав, пока последний беглец покинет территорию, Маффет начал речь.– Никакой суд не возьмется защищать ваши права. Если вас оштрафовали, значит, вы виновны, пока не докажете обратного. Если ваше время дороже двадцати долларов в час, не возражайте против штрафа. Это мой первый совет.Маффет оглядел комнату, неприятно улыбаясь. «Интересно, здесь что, не действует Билль о правах?» – подумала Джез.– Отлично, – проговорил Маффет. – Ну а теперь кто знает, что такое «избирательное принуждение»? Никто? Так я и думал. Никто не знает, кроме тех, кто приходит сюда во второй раз, но они в этом никогда не признаются. «Избирательное принуждение» – это право офицера выбрать именно вас, хотя другие нарушают не меньше. Любой автомобиль в свободном ряду идет на шестидесяти милях, а вас за это оштрафовали. Вы не считаете себя виновным, но вы виновны. Избирательное принуждение практикуется лос-анджелесской полицией, поскольку только в одном случае из одной тысячи двухсот подобных выбор падет именно на вас. Другими словами, если вас оштрафовали один-единственный раз, мы точно знаем, что подобное нарушение вы совершили тысячу двести раз, только вас не поймали. Так что независимо от обстоятельств вы виновны. Это второй урок.Маффет подтянул штаны: его власть тут настолько сильна, словно всех их приговорили до конца жизни оставаться на острове дьявола.– Сколько среди вас одиноких? Поднимите руки, – продолжал он. Собравшиеся зашевелились, вздымая кверху лес рук. – А сколько замужних и женатых? – Опять движение и шорох. – А сколько не знают ответа?Джез сжала руки. Она не шелохнулась ни в одном случае. Ее личная жизнь его не касается. Какое она имеет отношение и так к вопиюще несправедливому штрафу за нарушение дорожных правил?– Теперь я хотел бы узнать ваши имена, профессию и за что вас сюда направили.Нет, все это происходит не со мной, думала Джез. Меня здесь нет. Люди вокруг нее старательно отвечали Маффету. Их нарушения, все без исключения, были куда серьезнее, чем ее. Преимущество первого ряда сказалось в тот самый момент, когда настал ее черед: отвечать можно было тихо. Сосед справа пробормотал еще тише, чем она, что его зовут Лесли Дафф, что он строительный рабочий и оштрафован за то, что проехал знак остановки.– Почему же вы не остановились? – спросил Маффет.– Я остановился, – возразил Дафф, – но там не было ни одной машины, ниоткуда, ну, я огляделся как следует, подкатил к знаку и пересек улицу. Мне показалось, что все нормально.– Знак остановки означает, что вы должны остановиться на три полных секунды, – неодобрительно заметил Маффет. – Мы называем эти три секунды «стоянкой на восемь часов». Если б вы остановились, вас бы сейчас здесь не было.Дафф затих в обиженном молчании. Ну и тип, подумала Джез. Она, со своей стороны, не даст Маффету возможности издеваться. Полиция Лос-Анджелеса известна своей грубостью и наглостью, так что приходится с этим мириться, хотя подобные классы встречаются и за пределами территориальных вод Соединенных Штатов.– Вы, – требовательно указал на Джез Маффет. – Вы знаете, что есть только две вещи, которые позволено выбрасывать из машины?– Нет, сэр.– Воду и перья живой птицы.– Да, сэр.Маффет помедлил, и Джез поняла, что ему страшно хочется отмочить какую-то шутку, просто чтобы проверить ее реакцию.– Не хотелось бы мне когда-нибудь поймать вас на перекрестке с подушкой, – проговорил Маффет, и Джез с отвращением услышала в ответ свой собственный нервный смешок.Маффет обрушил на головы собравшихся град предупреждений о правах пешеходов, и глаза Джез начали слипаться. Ее приводила в ужас перспектива насильного заключения в этом переполненном замкнутом пространстве еще на восемь с половиной часов. Плотно закрытые маленькие окна не давали притока свежего воздуха, стул с каждой минутой казался все жестче, а Дафф все больше и больше завоевывал отведенное ей пространство, попросту заваливаясь понемногу в ее сторону. Если б она умела перенестись в высшую – космическую – сферу, переместиться туда полностью, подняться над собственным телом! Да, с Ширли Маклейн такого бы не случилось!Внезапно Дафф опустил ей на колено листочек бумаги. Не веря своим глазам, она изумленно прочитала: «Салют, красотка!»Джез едва не взвилась от ярости. Этот идиот пытается с нею заигрывать! Для полного комплекта она обречена еще терпеть его приставания, не имея возможности избежать этого! Достав из сумочки блокнот и ручку, она написала в ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65