Мысли Лидди помчались вперед. Димс Уайт исполнял обязанности губернатора Калифорнии уже второй срок. Он и Нора все еще приезжали в Марбеллу, когда Димс был в состоянии вырваться, даже если только на одну неделю. Удивительное влечение Лидди и Димса друг к другу не ослабевало. А то, что встречи были так редки, делало их еще более важными, наполняло особым смыслом. Лидди так и не изменила свою короткую стрижку, которая нравилась Димсу. Ее тело, которое она тренировала с неослабевающим фанатизмом, оставалось таким же твердым и мускулистым, как и всегда, ибо у нее никогда не возникало желания изменить облик той женщины, которую Димс встретил однажды вечером в Сан-Клементе и моментально так высоко оценил.Теперь, когда из-за его положения он всегда оставался в поле зрения публики, Димс Уайт опасался давать выход своим гомосексуальным наклонностям. Комната Лидди, с ее затенением и охристо-золотистым отсветом дневного солнца, тяжелым запахом цветов, была единственным местом в мире, где он мог вообразить себя снова беспечным молодым человеком, каким был когда-то, впервые оказавшись в ее кровати. Приходя в ее комнату каждый день после полудня, он уходил только тогда, когда они оба были удовлетворены. И хотя Лидди об этом не догадывалась, для него она стала его матросом.Нора Уайт, продолжала думать Лидди, научилась полностью использовать преимущества своего положения первой леди Калифорнии, придав себе подобающий вид и манеры, и Лидди всегда была чрезвычайно деликатна, во всем поддерживая ее, ибо как приятельница Нора была глубоко лояльна. Уайты содержали дом в Сан-Клементе, где проводили столько же времени, сколько и в Сакраменто, и Нора, которая за это время вполне овладела искусством жены политика, знала все сплетни калифорнийского общества. Она, конечно, найдет подход к людям, которые знают все о Рэд Эпплтон. Может быть, у нее есть какая-нибудь информация о Рэд, которую можно использовать против нее. Лидди приняла решение позвонить Норе как можно скорее после ленча. Как это она не сделала этого раньше?Официант раздумывал в это время, не спросить ли у леди, готовы ли они заказать кофе, – нет, они явно не собирались заказывать десерт. Возможно, его предложение прошло бы через минуту-другую, но только не сейчас, когда они сидят, не разговаривая, с таким видом, будто недовольны друг другом. Они такие разные, рассуждал он от нечего делать: молодая красивая блондинка с длинными волосами, женщина с волосами, зачесанными назад, с большим носом и явно маленьким подбородком, и та, постарше, с какой-то неулыбчивой жесткостью, что не так часто встречается на лицах леди за завтраком. И все же в чем-то эти трое очень похожи. Возможно, одинаковым выражением лица? XIII – Лети не очень низко, – приказал Джимми Розмонт пилоту маленького вертолета, нанятого им в аэропорту «Джон Уэйн». – Эта штука производит столько шума, черт возьми.В руках он держал развернутую карту Лос-Анджелеса, округов Оранж и Сан-Диего, которую разметил накануне вечером в номере в отеле «Ритц Карлтон», расположенном на берегу океана в Лагуне-Нигуэль. Это была очень мелкая карта огромной территории, поэтому на ней не обозначены детали местности, над которой они пролетали. Но ему этого было вполне достаточно. Он уже облетел частично освоенные районы, занятые когда-то ранчо семьи Ирвин, землю, которой сейчас владел Дональд Брен.Дональд Брен – человек, достойный восхищения, размышлял Джимми Розмонт. Тридцать два года тому назад это был парень, о котором не стоило и говорить, а теперь он стоит многих миллиардов. На цветном фото, помещенном в ежегоднике «Форбс», изданном маленьким тиражом и посвященном мультимиллиардерам, Брен был одет в ковбойку из хлопка, выцветшие джинсы – настоящий хозяин какого-нибудь ранчо, с едва заметной улыбкой победителя на губах, стоящий в лучах яркого солнца среди апельсиновых деревьев. В каждой его черточке проглядывал прежний чемпион по лыжам и солдат морской пехоты, которым он был до того, как занял сто тысяч долларов, чтобы в 1958 году вернуться домой. К 1977 году, когда он уже стал преуспевающим строителем, Брен и его четыре партнера купили ранчо Ирвина за смехотворно малую цену в 337 миллионов долларов. Когда в 1983 году партнеры рассорились и не смогли поладить, Брен выкупил их долю за 518 миллионов.Всего лишь семь лет назад и за такую невероятно малую сумму, раздумывал Джимми Розмонт, мечтательно полузакрыв глаза, глаза мошенника, Брен сумел скупить одну шестую округа Оранж. Как так получилось, что у его партнеров совершенно не сработала способность предвидеть? Неужели никто из этих четырех прожженных богатеев, совместно с которыми Брен вкладывал средства в приобретение земель, не подозревал, что поступают, как зеленые молокососы и лишают себя будущего, продавая эту землю ему? Ну и что, что они не смогли поладить? За те деньги, которые каждый из них потерял, они могли бы поступиться собственным «я». Бог им судья. Но в этой компании Брен был единственным человеком с Запада. Возможно, только он один понимал реальный потенциал той земли, которую покупал. Эл Таубман из Блумфильд-Хиллз, что в штате Мичиган, один из бывших партнеров Брена, получил 150 миллионов, продав свою долю ранчо Ирвина Брену. Какие-то вшивые 150 миллионов за потерю контроля над землей, которая сейчас стоит, вероятно, уже в десять раз дороже, а через несколько лет ее цена вырастет в двадцать раз!Джимми Розмонт презрительно фыркнул, но тут же забыл о своем приятеле миллиардере Эле Таубмане: перед ним, прямо по курсу маленького вертолета со сплошными окнами по бортам и почти целиком прозрачным полом, так что летящим в нем предоставлялся исключительно широкий обзор, появилось ранчо Килкуллена, и он наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть его.– Сначала пролетим над водой, – сказал он пилоту.Вертолет круто завернул к морю и полетел вдоль береговой линии ранчо. Джимми Розмонт даже затаил дыхание, рассматривая созданное природой и еще не тронутое человеком побережье, разворачивающееся перед его глазами. Он понимал, что в этот обычный для Калифорнии зимний день, с ярким солнцем и голубым небом, он смотрит на двадцать миль пустого побережья, но если бы его привели сейчас в пещеру Али-Бабы и раскрыли бы перед ним все бочки с драгоценностями Востока, он вряд ли был бы так взволнован.Жители французского Юга уже давно проводили приезжающих к ним на отдых и теперь готовятся пережить дождливую, ужасно непостоянную зиму. Прованс будет пуст. Там на несколько месяцев – период мистралей и холодов – остаются только фермеры. Флорида будет жить в ожидании ураганов и дождей. Но здесь зимой царствовала наилучшая во всем западном мире погода. И тут, как раз под ними, – прекрасный естественный залив, о котором он столько слышал, широкий, подковообразный, созданный волнами Тихого океана на протяжении тысячелетий. По меньшей мере полторы мили в поперечнике!Как и на остальной части побережья, на берегу залива не было ничего, кроме крошечного строения, расположенного в самой укромной части залива и, должно быть, служившего пристанью. По берегам залива лежала широкая серо-рыжая полоса пляжа, длинная и извилистая. То здесь, то там, убегая далеко в море, виднелись разбросанные скалы, на которые океан бросал дикие полчища волн, взметая фонтаны брызг. А вот и мыс Валенсия, который ему описывали, далеко уходящий в океан, как палец, указующий на запад.– Еще раз, а затем пройдем над пляжем, – приказал Розмонт. – Только не опускайтесь ниже.В следующие десять минут он смог разглядеть, что владения Килкуллена представляют собой широкую полосу вдоль океана: за высоким берегом простирается земля, километра три шириной, плоская, без деревьев, засеянная чем-то.Розмонт приказал пилоту лететь над сушей, над акрами темно-зеленой долины, засеянной и засаженной различными культурами, с домиками фермеров, работающих на этих землях, разбросанными далеко друг от друга. Они все летели и летели над самым сердцем ранчо, над километрами холмистых пастбищ и над глубокими тенистыми ущельями. Там, где деревьев было меньше, можно было заметить стада и людей верхом на лошадях. Тысячи акров отведены под пастбища. Узкие грунтовые дороги, мельницы и пять водоемов – вот все, что можно было заметить на величественном пространстве предгорья.– Не хотите ли облететь вокруг Портола-Пик? – спросил пилот.– Нет. Я и отсюда его вижу достаточно хорошо, – возразил Розмонт.Пик не самая интересная для него часть этого веерообразного ранчо. Над верхней границей лесов он становился скалистым и крутым и будет наиболее трудной территорией для освоения. С другой стороны, как понял Розмонт, когда вертолет поднялся еще выше, чтобы лучше рассмотреть Портола-Пик, если его правильно разбить на площадки, то вид с нижней, да и со средней части горы возместит, и еще с лихвой, все огромные затраты на инфраструктуру. Пик может оказаться столь же ценным, как и береговая часть. А в некоторых случаях даже более ценным.– Обратно в аэропорт, – приказал он пилоту.Инфраструктура, думал Розмонт, кто это, черт возьми, изобрел такое ужасное слово? В нем есть что-то устрашающее, хотя на самом деле оно совсем безобидно. Инфраструктуру любого клочка земли понять гораздо легче, чем линии человеческой ладони.Дороги, водопровод, канализация, телефонные линии, газопровод, электричество – вот и все. Каждый домовладелец сидит на клочке инфраструктуры, хотя и не думает об этом. Если у вас есть представление об этом, вы не станете бояться слова «инфраструктура». На месте Джимми Розмонта или Дональда Брена вы бы так же легко разбирались в инфраструктуре, как в самом себе и даже лучше, потому что вы не сможете построить без нее ничего более сложного, чем простой деревянный дом, лишенный удобств.Джимми Розмонт вылез из вертолета и зашагал через круглую вертолетную площадку к лимузину, который ждал его, чтобы отвезти на встречу с Майком Килкулленом. Еще рано, подумал он, взглянув на часы. Еще есть время выпить чашечку кофе, перед тем как встретиться с человеком, над землями которого он только что пролетел. Земли оказались даже более ценными, чем полагали его партнеры. А эти партнеры, консорциум богатейших банкиров китайской общины Гонконга, по его мнению, были самыми ловкими людьми, с которыми ему когда-либо приходилось иметь дело.
Когда лимузин подъехал к дому, Майк Килкуллен вышел из дверей гасиенды. Он всегда встречал гостей, даже нежеланных, у входа в гасиенду «Валенсия», но на этот раз его дочери Фернанда и Валери так подчеркивали дружбу с Розмонтами, когда звонили ему по телефону на прошлой неделе, что ради них он хотел быть особенно любезным. Если бы не это, он никогда бы не согласился на деловую встречу на ранчо в середине рабочего дня.Мужчины обменялись рукопожатием и оценивающими взглядами. То, что они увидели, не понравилось ни тому, ни другому. У Килкуллена слишком уж важный вид владельца поместья, хотя он всю свою жизнь только и делал, что выращивал бифштекс на копытах, подумал Розмонт; слишком внушительный вид, черт возьми: высок, в серых фланелевых брюках, синей рубашке с открытым воротом и серой твидовой куртке. Все это слишком для человека, который никогда не путешествовал, ведет жизнь фермера, ограниченную каждодневными заботами, и лишен единственного развлечения, которое одно только и имеет смысл, – возможности управлять событиями, совершающимися в мире. И Джимми, конечно, не ожидал, что подъезд к гасиенде настолько великолепен: по аллее, с видом на окружающие гасиенду акры старых, хорошо ухоженных садов. Он был удивлен и размерами самой гасиенды.А Майку не нравились мужчины, которые не сами управляли своими машинами, независимо от того, насколько они были богаты. Ему не нравились мужчины, которые даже днем носили темно-серые, в узкую полоску, костюмы-тройки. Ему не нравились мужчины, прячущие глаза, с улыбками, которые надо тренировать перед зеркалом каждое утро, чтобы быть уверенным, что их обаяние не улетучилось за ночь. Ему было безразлично – толстый или худой человек, но ему не нравились пухлые мужчины, которые думают, что могут спрятать брюшко с помощью прекрасного покроя костюма. Ему особенно не нравились мужчины, которые приезжали к нему «по делу», добиваясь визита через членов семьи, и назначали встречу в такой час, когда хозяин будет вынужден пригласить их на ленч, чтобы не выглядеть невежливым.– Я в восторге, что могу познакомиться с вами, мистер Килкуллен. Очень вам благодарен за то, что вы согласились уделить мне время.– Не стоит благодарности, мистер Розмонт. Пойдемте в дом. Я думаю, пора что-нибудь выпить перед ленчем.Майк быстро провел Джимми Розмонта через длинную гостиную на широкую веранду, увитую жасмином, цветущим в зимнее время. Они уселись в удобные старые кресла перед столом, на котором были расставлены бутылки с вином, бокалы и ведерко со льдом.– Что пожелаете? – спросил Майк.Розмонт обычно не пил за завтраком, но он решил, что, хотя на столе были бутылки с минеральной водой, он не станет пить водичку в компании человека, который, судя по всему, мог перепить кого угодно.– Виски, пожалуйста, безо льда.Майк налил ему из фирменной бутылки, себе плеснул воды «Перрье» с половинкой лимона, и они молча подняли бокалы.Глаза Розмонта бегали по внутреннему двору. Он не посмел летать над гасиендой, боясь, что его обнаружат, и сейчас был очарован видом, открывшимся перед ним с веранды: широкий фонтан окружен вазонами с пурпурными цветами, розовыми геранями и огромными голубыми и белыми анютиными глазками. Дорожки, окаймленные стройными кипарисами, расходились в разных направлениях, и это говорило о том, что здесь большое количество отдельных садов, разделенных этими дорожками.– Как у вас здорово, мистер Килкуллен!– Это моя радость и гордость, мистер Розмонт.– Ничто так не увлекает, как сад, не так ли? Моя жена англичанка, и она иногда целыми днями копается в земле на нашей загородной вилле. Джорджина сказала мне, что у вас есть розовый сад, о котором все говорят.– Благодарю. Он причиняет мне много хлопот, но стоит их. Так о чем же вы хотели поговорить со мной, мистер Розмонт? – спросил Майк, стараясь как можно скорее вылезти из этого словесного болота.– О вашем будущем, мистер Килкуллен.– Занимаетесь страхованием жизни, мистер Розмонт?– Не совсем так, мистер Килкуллен. Вы так проницательны и осторожны, что вам и не нужна никакая страховка.– Как так?– Все хозяева вокруг вас, вверх и вниз по берегу, чьи семьи обосновались здесь в конце прошлого столетия и даже в начале этого, продают землю и становятся богатыми, в то время как вы сидите на вашей земле, живете в комфорте и не расстаетесь ни с одним акром.– «Живете в комфорте». Вы так понимаете выращивание скота?– Насколько я понимаю в скотоводстве, если земля, которой вы владеете, свободна от обязательств и долгов и вы не занимаете денег под залог, ваши дела идут прекрасно. Предположим, у вас четыре тысячи голов скота – верно, мистер Килкуллен? – и девяносто процентов приносят телят каждый год. Это тридцать шесть сотен телят. В хороший год, ко времени, когда они вырастают настолько, что их можно выставить на рынок, они весят по четыреста пятьдесят фунтов, и вы продаете их по пятьсот долларов за голову. Чтобы вырастить каждого из них, уходит четыреста пятьдесят долларов. Таким образом, у вас общий доход достигает пятидесяти долларов за теленка, или двести тысяч долларов в год.– В хороший год, – мягко сказал Майк, чувствуя, как в нем поднимается бешенство от того, что этот незнакомец оперирует точными цифрами, которые невозможно получить без помощи эксперта. Розмонт практически засовывал руку к нему в карман и считал его деньги!– Даже в плохой год вы имеете стабильный доход от ваших арендаторов, которые выращивают цветы, землянику, цитрусовые. И вы были достаточно умны, чтобы не втянуться в коневодство, которое, как ничто другое, съедает все доходы.– Раз уж вы разъяснили мне мое положение дел, то почему бы теперь не рассказать, чем вы занимаетесь?– Я человек, который помогает людям извлекать максимальную пользу из их владений. Без сомнения, я делаю это потому, что мне это выгодно, но одновременно я делаю людей богатыми, мистер Килкуллен. Невероятно богатыми, полностью независимыми от чего-либо, что может с ними произойти, кроме смерти.Налоги не проблема, если вы достаточно богаты. Вы можете стать, приняв одно-единственное решение, одним из самых богатых людей в мире, потому что вы были достаточно умны в свое время и не продали вашу землю слишком рано.– Некоторые не называют меня умным, они называют меня упрямцем, – лениво произнес Майк.– Я не сомневаюсь в этом. Но я не сомневаюсь и в том, что вы к тому же и человек разума. Посмотрите на своих соседей, ваших старых друзей, на семьи, с которыми вы выросли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65