Королям из династии Йорков это пришлось не по душе, вот статую и убрали.Он повернулся ко мне и добавил, многозначительно вскинув бровь:– Как видите, вычеркнуть из истории можно не только святого, но и монарха.Мимо нас, направляясь на хоры, торопливо прошли два клерка. Я услышал, как один из них говорит другому:– Так точно завтра?– Точно. Королю надоело ждать, и он заявил, что завтра с утра отправляется в Халл. Он просто рвет и мечет. И все из-за этой несчастной гробницы, а еще потому, что король Джеймс обманул его ожидания.– Простите, джентльмены, но я невольно услышал обрывок вашего разговора, – произнес я, нагнав клерков. – Неужели король завтра покидает Йорк?– Именно так, сэр, – с улыбкой ответил старший из клерков. – Завтра на рассвете. Он более не намерен ожидать, соизволит ли прибыть король Джеймс. Сборы уже идут вовсю.Он снова улыбнулся, довольный тем, что может сообщить такую приятную новость.Повернувшись к своим спутникам, я увидел, что их лица сияют.– Слава богу! – выдохнула Тамазин. – Наконец-то мы отсюда выберемся! ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ Когда мы вернулись в аббатство Святой Марии, все там уже изменилось до неузнаваемости. Шатры были свернуты, работники бережно выносили из павильонов роскошную мебель и гобелены и грузили их на повозки.К нам подошел какой-то чиновник, надзиравший за сборами.– Скажите, джентльмены, ваши лошади находятся в церкви?– Да.– Будьте любезны забрать их завтра с утра. В шесть все должны собраться во дворе аббатства.– Так рано?– Медлить никак нельзя. Завтра прежде наступления сумерек король уже должен быть в Хоулме. Он, так сказать, хочет как можно скорее отряхнуть с ног своих Йоркскую пыль.– А где мы завтра будем спать? – осведомился Барак.– Разумеется, в палатках, в открытом поле. В Хоулме есть помещичья усадьба, но дом так мал, что сможет вместить лишь короля и его приближенных. Простите, джентльмены, я должен вас оставить.С этими словами чиновник отошел в сторону и схватил за локоть какого-то клерка, спешившего по своим делам.– Итак, завтра всем нам предстоит спать на сырой земле, Тэмми, – усмехнулся Барак, повернувшись к Тамазин.– Ночлег в поле меня не страшит, – покачала головой девушка. – Слугам королевы всегда предоставляют хорошие палатки. Ну, или почти всегда, – добавила она, состроив гримасу.Мы расхохотались. Перспектива скорого отъезда всем подняла настроение.– Мне следует узнать, сделаны ли все необходимые приготовления к отъезду Бродерика, – вполголоса обратился я к Бараку. – Увидимся позже.– Может, мне лучше пойти с вами?Поколебавшись, я решил, что в разгаре дня вполне могу обойтись без провожатого.– Не надо. Там полно солдат, так что опасаться нечего. Через час встретимся в трапезной.Расставшись со своими спутниками, я поспешил к зданию, в котором содержался заключенный. Мысли мои крутились вокруг Джайлса. Он сказал, что завтра на рассвете прибудет в аббатство. Оставалось лишь надеяться, что он сумеет найти нас в той суматохе, которая, вне сомнения, воцарится здесь перед отъездом. Сейчас старый законник, вероятно, готовится к дальнему путешествию, с которым связывает столько надежд.Сержант Ликон, вместе с еще одним солдатом, стоял в карауле возле камеры Бродерика. Я сердечно его приветствовал.– Ну, сэр, вот мы и дождались, – заявил сержант. – Завтра наконец двинемся в путь. Что до меня, я оставляю Йорк без всяких сожалений.– Я тоже. Уже решено, каким образом будут перевозить Бродерика?– Да, его повезут в закрытой карете в сопровождении Редвинтера. Об этом нам сообщил сам сэр Уильям. Похоже, он чертовски рад наконец избавиться от Бродерика. Вскоре заключенный окажется в Тауэре.– Да, – кивнул я.«Новость, которая так обрадовала меня, для Бродерика означает лишь одно – приближение смертельных мук», – пронеслось у меня в голове.– Как он себя ведет?– По обыкновению, почти не встает со своей койки. Сейчас с ним Редвинтер. Он вернулся к своим обязанностям, – добавил сержант, и в голосе его послышалась откровенная неприязнь.Я заглянул в камеру сквозь зарешеченное оконце в дверях. Бродерик лежал на койке, Редвинтер сидел на табурете у его изголовья и что-то тихонько говорил. Глаза заключенного беспокойно поблескивали в свете свечи. В следующее мгновение взгляд мой встретился с его взглядом. Редвинтер тоже меня увидел, недовольно сдвинул брови, затем подошел к дверям и отпер их.– Вот и вы, мастер Шардлейк, – процедил он. – Мы с сэром Эдвардом так устали друг от друга, что с нетерпением ожидали вашего визита.– У сэра Эдварда все благополучно? – осведомился я.– Вполне. Ест он с отменным аппетитом и, полагаю, чувствует себя превосходно.Однако же вид Бродерика отнюдь не подтверждал слов тюремщика. За минувшие сутки лицо его приобрело заметный желтоватый оттенок.– Ему необходимо больше двигаться, – заметил я.– О том, чтобы выводить его из камеры, не может быть и речи, – решительно покачал головой Редвинтер. – Так что до самого Лондона ему придется обходиться без свежего воздуха и прогулок. Спору нет, досуг у него не слишком разнообразный. Правда, я из кожи вон лезу, чтобы немного развеять его скуку. Сейчас развлекал сэра Эдварда историями о башне Лоллард и о заключенных, с которыми мне довелось познакомиться.– Этот весельчак пытался нагнать на меня страху рассказами о том, как по его приказу людей пытали каленым железом и выпускали им кишки, – приподнявшись на локте, сообщил Бродерик. – Признаюсь, рассказы эти изрядно мне надоели. Так что я и в самом деле рад видеть вашу длинную физиономию, мастер Шардлейк.– Сэр Эдвард, вам сообщили о том, что завтра мы отбываем в Халл? – спросил я.– Конечно, он все знает, – ответил вместо заключенного Редвинтер. – Подумать только, весь путь мне придется трястись вместе с ним в тесной закрытой карете.– Насколько мне известно, следующую ночь мы проведем в местечке под названием Хоулм.– Я бывал в Хоулме, – кивнул Бродерик. – Там находится поместье, прежде принадлежавшее сэру Роберту Констеблу, который во время «Благодатного паломничества» был правой рукой Эска. Останки Констебла висят на городских воротах Халла, а поместье его прибрал к рукам король. Дом, кстати, очень красив, – добавил он, немного помолчав.Не зная, что ответить, я отделался невразумительным мычанием и, поймав взгляд Редвинтера, указал глазами на дверь.– Мне надо сказать вам несколько слов, сэр.Редвинтер вслед за мной вышел в коридор и приказал караульному войти в камеру. Судя по всему, заключенного не оставляли в одиночестве ни на минуту.Прислонившись к стене, Редвинтер устремил на меня вопросительный взгляд. Сержант Ликон стоял чуть поодаль, опираясь на пику.– Бродерик выглядит далеко не лучшим образом, – заявил я. – Он очень бледен. В камере душно, и это его губит. Ему необходим свежий воздух.– Завтра он прокатится в карете и хорошенько проветрится, – усмехнулся Редвинтер.– Я не уверен, что он в состоянии выдержать все тяготы пути.– Ваше мнение никого не волнует, – отрезал тюремщик. – Существуют правила, и я не собираюсь их нарушать.– Отправляя меня сюда, архиепископ Кранмер предупредил, что однажды своими попечениями вы уже довели заключенного до смерти, – отчеканил я, глядя прямо в глаза Редвинтеру. – Если это повторится вновь и Бродерик не доедет до Лондона живым, я бы не хотел оказаться на вашем месте.Я полагал, что слова мои вызовут у тюремщика приступ ярости, но он лишь кивнул и растянул губы в улыбке.– Мне не в чем себя упрекнуть, мастер Шардлейк. Ошибиться может каждый. К тому же сейчас обстоятельства совсем иные. Хотите, я расскажу вам, как и почему умер тот арестант?– Рассказывайте, если считаете нужным.– Это случилось семь лет назад, – неторопливо начал Редвинтер. – Король тогда недавно женился на Анне Болейн. Так вот, в Лондон явился монах из какого-то монастыря в Хертфордшире и начал поносить короля на улицах. Он громогласно вещал, что за разрыв с Римом король будет проклят Богом. Разумеется, его схватили и доставили к архиепископу, однако он отказался назвать имена покровителей, которые предоставляли ему кров и пищу. Бывший ваш патрон, Кромвель, хотел отправить монаха в Тауэр и при помощи пыток сделать его разговорчивее. Но архиепископ решил оставить его в башне Лоллард. Он не сомневался, что тюремный холод остудит пыл еретика и развяжет ему язык. Монаха доверили моим попечениям, приказав обращаться с ним без всякого снисхождения и вытянуть из него как можно больше сведений.– И что же?– Старый еретик оказался на редкость упрямым и дерзким. Он обрушил на меня потоки брани, а когда я принес ему английский молитвенник, запустил им мне в голову. Вот я и решил привести его в чувство, применив старое испытанное средство. Взял и подвесил его за руки к потолку камеры, так, чтобы он мог касаться пола лишь кончиками пальцев. Говорят, шотландцы обычно подвешивают человека за большие пальцы рук, но мне такой способ не по нраву. Суставы слишком быстро рвутся, а я хотел, чтобы у брата Фредерика было время поразмыслить над своим поведением.Я бросил на тюремщика взгляд, исполненный отвращения, которое он, по всей вероятности, и хотел возбудить своим рассказом.– Старому монаху пришлось воздержаться от обличений, ибо человеку, натянутому как струна, весьма трудно дышать, не то что извергать брань. Откуда ж мне было знать, что у столь рьяного еретика окажется слабое сердце. Теперь-то я понимаю: мне следовало принять во внимание его комплекцию и багровый цвет лица. Он был излишне жирен и ужасно пыхтел, когда ему приходилось подниматься по лестнице. Каюсь, я не придал этому значения, и в результате моей оплошности монах унес с собой свои тайны. Провисев всего сутки, он умер. Должен признать, архиепископ был чрезвычайно недоволен. Он даже направил меня в Тауэр на обучение. И там опытные мастера объяснили мне, по каким признакам определять, пытки какой тяжести способен вынести тот или иной заключенный.– Кранмер направил вас на обучение к тауэрским палачам?– Да, он более не хотел терять важных арестантов из-за моей неопытности. Теперь, решая, какой способ воздействия применить, я всегда учитываю состояние заключенного.– И как только земля носит такого, как вы?! – бросил я.– О, мой горбатый друг, вам стало жаль монаха? На самом деле я оказал брату Фредерику бесценную услугу. Страдания, которые ему пришлось пережить, – ничто в сравнении с четвертованием или сожжением заживо, которые неминуемо его ожидали. Так что я проявил истинное милосердие.Я повернулся, не в силах более переносить общество этого выродка.– Я слышал, вы беседовали с Бродериком в мое отсутствие, – произнес он мне вслед. – Об английском престоле и о правах на него. И упомянули о возможной беременности королевы.Удивление заставило меня обернуться.– О, солдаты, стоящие в карауле, тоже имеют уши, и я приказал им передавать мне каждое ваше слово, – усмехнулся Редвинтер. – Вы нарушили приказ, согласно которому вам запрещено вызывать арестанта на откровенность.– Это была самая обычная беседа, – растерянно пробормотал я.– Вот как? – Редвинтер прожег меня взглядом. – Порой мне кажется, что вы преследуете некую тайную цель, мастер Шардлейк, и ваши заботы о заключенном вызваны отнюдь не только мягкосердечием, свойственным многим калекам. Если мои подозрения справедливы, берегитесь.Обедая в трапезной в обществе Барака, я беспрестанно повторял про себя слова Редвинтера. За соседними столами люди торопливо утоляли голод, дабы безотлагательно приступить к сборам. В трапезной было даже шумнее, чем обычно: радость, охватившая всех в предвкушении отъезда, казалось, носилась в воздухе. Наверное, в аббатстве не было человека, которому не хотелось бы вернуться в Лондон, и осуществление этого желания близилось.Слово за словом я прокрутил в памяти подробности недавней беседы с Бродериком. Вне всякого сомнения, я не позволил себе ничего крамольного. Об осторожности я никогда не забывал, хотя у меня и мысли не было, что Редвинтер приказал одному из караульных подслушивать. Скорее всего, он подкупил солдата. Поначалу я хотел сообщить сержанту Ликону о недостойном поведении одного из его людей, но, поразмыслив, решил, что в этом нет надобности. В любом случае я более не буду рисковать и вызывать Бродерика на разговоры.– Как вы думаете, когда мы попадем в Лондон? – прервал мои размышления Барак.– Для того чтобы добраться до Халла, потребуется дня три-четыре. А потом еще неделя плавания. Когда мы окажемся в море, многое будет зависеть от погоды. Но все равно на корабле мы доберемся быстрее, чем верхом.– Всю эту неделю вас никто не тревожил, – задумчиво произнес Барак. – Может, неизвестный, который на вас покушался, решил-таки оставить вас в живых?– Надеюсь, так оно и есть. Но, честно говоря, всю неделю у меня не было ни единой спокойной минуты.– Слава богу, через неделю вся эта скверная история кончится, – заметил Барак. – Мы вернемся в Линкольнс-Инн и снова займемся привычными делами. Сейчас даже судейская тягомотина представляется мне желанной.Сердце мое сжалось от радости.– Так вы решили продолжать работать под моим началом?– Ничего лучше мне не придумать.– Когда мы приедем в Халл, я первым делом попытаюсь добыть места на корабле для Джайлса и Тамазин. Наверняка потребуется дать кое-кому взятку. Но, между нами, я могу себе это позволить. И Джайлс тоже.– Спасибо, – тихо проронил Барак.Спал я тревожно, ибо мысли о предстоящем отъезде, вкупе с доносившимися со двора криками и грохотом повозок, не давали мне покоя. С первыми рассветными лучами я поднялся и оделся, впервые после прибытия в Йорк натянув сапоги для верховой езды. Соседи наши тоже уже встали. Проходя через холл, я увидел как несколько клерков толпятся у очага, который один из них пытается зажечь. Холодно кивнув, я вышел во двор.День обещал быть пасмурным и прохладным, небо сплошь затянула пелена туч. Барак стоял на крыльце, озираясь по сторонам. Двор выглядел непривычно пустым. Загоны для скота исчезли, так же как и их обитатели.– Вот и кончились последние славные денечки аббатства Святой Марии, – изрек Барак. – Я слышал, король приказал уничтожить уцелевшие витражные окна и снять с церкви крышу.Я поглядел на церковь, шпиль которой снова терялся в тумане, и вспомнил беднягу Олдройда.Позавтракав, мы пошли забрать лошадей. Плотники снова были при деле – они разбирали павильоны. Я с сожалением подумал о том, какая пропасть средств и усилий затрачена на эти ненужные сооружения. Королевские слуги бережно заворачивали в непромокаемую ткань огромный гобелен, посверкивавший золотыми листьями. Длина гобелена составляла не менее сорока футов, и для того, чтобы свернуть его, потребовалось четыре человека; солдаты стояли рядом, охраняя бесценную вещь. Около распахнутых дверей церкви царила невероятная суета. Люди выводили своих лошадей и присоединялись к небольшим группам, тут и там собиравшимся во дворе. Войдя внутрь, мы оказались в толпе владельцев лошадей, сновавших туда-сюда вдоль рядов стойл. По большей части скакуны уже были оседланы. Навстречу мне попался сержант Ликон.– Вы тоже отправляетесь сегодня? – спросил я.– Да, если найду свою лошадь.Вдруг кто-то бесцеремонно толкнул меня в спину, заставив сердито обернуться.– Дорогу свите королевы!Несколько придворных, окруженных слугами, которые расчищали им путь, вели к дверям своих лошадей. Я заметил среди них Франциска Дерема. Он тоже меня увидел и наградил издевательской улыбкой. Когда придворные прошли, мы с Бараком продолжили поиски.– Осторожнее, сэр, осторожнее! – донесся до меня знакомый женский голос.Впереди я увидел Дженнет Марлин. Какой-то молодой придворный пытался успокоить свою лошадь. Животное, как видно, испугавшись толпы и шума, закидывало голову и ржало, угрожая задеть копытами мистрис Марлин. Барак выступил вперед.– Эй, придержите лошадь! – крикнул он. – Здесь дама.С помощью Барака придворному удалось успокоить коня.Я тем временем предложил мистрис Марлин руку и отвел ее на безопасное расстояние. Она была так испугана, что, казалось, не сразу меня узнала.– Это вы? О, благодарю вас.– Вы ищете свою лошадь?– Да, она должна быть где-то здесь.Мы с Бараком помогли мистрис Марлин отыскать принадлежавшую ей серую кобылу, уже оседланную.– Подождите нас, – предложил я. – Мы только найдем своих лошадей.– Нет, я должна идти, – вспыхнув, возразила мистрис Марлин. – Я очень признательна вам за помощь.И, взяв свою кобылу за поводья, она двинулась к дверям.– Ей не слишком по душе, когда ее считают слабой, беспомощной женщиной, – заметил Барак.– Да, гордостью она наделена с избытком, – кивнул я.Мы наконец подошли к стойлам, где ждали нас Сьюки и Предок, тоже уже оседланные. Лошади беспокоились, и мы не без труда вывели их из церкви. Кобыла Барака всегда была норовистой, но возбуждение, в котором пребывал мой обычно невозмутимый гнедой мерин, удивило меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80