— На сегодня я пришлю вам троих из расчета «Дора». Кроме того, нескольких дружинников. А завтра с утра мы наново всех распределим.
Хольт так извелся, что одна только мысль засела у него в голове: спать, будь что будет! Вернувшись в барак, он бросился на койку. Но уже через час Вольцов растолкал его.
— Не слышишь, что ли? Сигнал к бою!
Над Рурской областью пролетала очередная группа скоростных бомбардировщиков.
В окопах дожидались дружинники, они уже разнесли по батарее новость о покушении.
— Теперь мне все понятно! — уверенно заявил Феттер. — Это, конечно, большевики! Это их рук дело!
— А как большевики попали в ставку фюрера? Соображаешь, что ты говоришь? — накинулся на него Вольцов.
— Ну, значит, коммунисты! — не сдавался Феттер.
— Коммунисты? Немецкие коммунисты? — негромко и с подчеркнутым равнодушием отозвался кто-то из дружинников. — Они ведь все в концлагерях или в тюрьмах.
— Там им и место! — отрезал Вольцов.
Лишь незадолго до полуночи служба воздушного оповещения сообщила, что скоростные бомбардировщики противника возвращаются обратно через Гельголландскую бухту.
Вольцов и Хольт натянули на пушку брезент.
— Чудной народ — эти дружинники, — заметил Феттер.
— Пролетарии! — презрительно бросил Вольцов. В бараке Феттер занялся маленьким приемником, оттуда опять лились бравурные марши. «Сейчас будут передавать речь фюрера!» — взволнованно объявил Феттер. Но тут настежь отворилась дверь. На пороге стояла монументальная и грозная фигура Кутшеры.
— Внимание! — крикнул Феттер. Кутшера сделал знак «вольно».
— Всем собраться в столовой! — прорычал он. — Совместное прослушание речи фюрера!
Хольт успел снять с себя только тяжелые, подбитые гвоздями башмаки и, как был, одетый, забрался на верхнюю койку. Он так вымотался и устал, что воспринимал все безучастно, словно из отдаления, как если бы происходившее его не касалось, а было лишь кадрами киноленты. Плевать мне на вес, думал он… Сейчас проснусь и увижу: Цише сидит на своей койке и несет обычную ахинею: «нордическая раса призвана установить новый порядок в Европе» — или другую подобную чепуху… Еще не очнувшись как следует, Хольт соскочил вниз. Неужели все это было только вчера? Один день, как тысяча лет, но почему Кутшера пришел сам, а не прислал дежурного унтер-офицера?
— Феттер! — гаркнул Кутшера, и голос его прокатился по комнате ударом гонга. — Как вы расцениваете террористический акт против нашего фюрера Адольфа Гитлера?
— Я? — растерянно пробормотал Феттер. — Вы меня спрашиваете? Вы хотите знать…
— Что с ним? Он бредит? — разгневался Кутшера.
— Господин капитан! — неожиданно вмешался Гомулка — за последние четыре дня нам и пяти часов не пришлось поспать!
Кутшера повернул к Гомулке свое лошадиное лицо, но тут из коридора донесся голос Готтескнехта:
— Господин капитан, сейчас начнут нередавать речь фюрера!
В столовой теснилась уставшая до изнеможения молодежь, а также старшие ефрейторы и дружинники ПВО. Готтескнехт настраивал радиоприемник, стоявший обычно в бараке у Кутшеры.
Хольт забрался подальше в угол, надеясь, что его здесь не заметят. Он устроился поудобнее на своем жестком стуле. Вольцов сел рядом. Какое-то сонное оцепенение овладело Холь-том; дребезжащая музыка действовала на него усыпляюще. В этом состоянии, между явью и сном, лихорадочно работало его воображение. Но вот марши умолкли. Диктор долго и пространно объявлял что-то. Говорят все германские радиостанции, работают такие-то, такие-то и такие-то радиопередатчики… Диктор без конца перечислял радиопередатчики, а потом водворилась тишина, тишина длилась бесконечно, и Хольт думал: сейчас начнется! Он склонил голову к плечу, это позволяло ему видеть профиль Вольцова. Рассудок его, спотыкаясь, бродил по самой границе забытья. Вольцов — лучший боец в огневом взводе, дорогие немецкие соплеменники и соплеменницы, такого заряжающего не найти ни на одной батарее! Я уж и не припомню, сколько раз на меня готовились и совершались покушения — то есть, как это не припомню, это по меньшей мере странно, такие вещи не забываются, я бы, например, запомнил, террористы не каждый день бросают бомбы… Хольт широко открыл глаза. Говорит фюрер! подумал он. Эти слова, знакомые ему с детства, обладали силой заклинания. Говорит фюрер! Причем сегодня его заставили выступить главным образом два соображения: во-первых, я хотел, чтобы вы услышали мой голос и убедились, что сам я жив и невредим, а во-вторых, чтобы полнее раскрыть перед вами это преступление, невиданное в немецкой истории… Гоп-ля! Не засыпать! Ничтожная кучка честолюбивых, бессовестных и преступно недальновидных офицеров — задремавший было Хольт встрепенулся — вступила, в заговор, который ставил себе целью меня устранить… Хольт сделал героическое усилие стряхнуть сон, и это ему удалось, правда, глаза болели от спета, но рассудок на иакое-то время прояснился, у него было чувство, будто его окатили ледяной водой. Офицеров?.. Заговор немецких офицеров против величайшего фюрера всех времен?..
— «Бомба, подложенная полковником графом Штауффенбергом, взорвалась в двух метрах от…»
Штауффенберг? Как Хольт ни старался, он не мог уследить за каждым словом этой речи. Только отдельные обрывки фраз удерживались сознанием. Полковник граф Штауффенберг? Полковник подкладывает бомбу? Что это значит, как это понять, и для чего он, собственно, это сделал?..
— «…не считая нескольких пустячных царапин и ожогов. В этом видно предопределение судьбы, подтверждение той миссии, которую оно на меня возложило, моей жизненной цели…»
Предопределение, думал Хольт. Он чувствовал какую-то расслабленность во всем теле. Усталость и изнеможение погасили л нем минутную возбужденность. Сознание заволокло туманной завесой, мысли беспорядочно путались, как во сне. Предопределение, судьба… Что Цише этим утром погиб, конечно, тоже рука провидения, иначе мне бы не поздоровилось — и Герти и мне… А ведь совсем неплохо, что есть такая штука, как провидение… Вера в провидение, вера в бога… Я верю в разум истории, где только я это слышал, это, должно быть, сказал доктор Геббелье в одной из своих речей… Я верю… да, но отец, отец! Он всегда недовольно морщился, когда говорили о вере, о провидении… Знаем мы эти штучки! Интеллигент не верит, потому что неспособен верить, это я где-то вычитал, кажется, у Ганса Йоста, а отец вообще типичный пораженец, самый настоящий брюзга и нытик! В школе нам задали выучить две странички Ганса Йоста: в области веры нет никакой проблематики, а только наитие свыше, да, никакой проблематики, а только наитие свыше, тогда я этого не понимал, а теперь понимаю: надо верить в фюрера, в провидение, в нашу конечную победу, в «Ме-163», в «Фау-1», в человек-торпеду, даже если русские продвинутся западнее Вильны, даже если они вторгнутся в наши границы… Грудь вздымается в предвосхищении решающего часа…
— Не спи! — это Вольцов толкнул его в бок. Ну конечно! Ведь говорит фюрер! Хольт, щурясь от света, огляделся по сторонам: все как зачарованные уставились на радиоприем-вин. Хриплый голос в громкоговорителе, надрываясь, кричал:
«…они готовились нанести нам удар кинжалом в спину как в 1918 году…»
Правильно, удар кинжалом в спину, в полудреме размышлял Хольт. В самом деле, что за гнусная подлость! Как подумаешь, что десяток сутенеров и дезертиров обезоружили весь фронт; но в хрестоматии говорится: «И все же вы победили… и пусть все рушится вокруг, я постою один за двух, а если жизнь моя нужна, мне смерть и гибель не страшна!..»
— «…ничтожная, жалкая клика оголтелых преступников, которую мы истребим с корнем…»
«Истребим с корнем» — были последние слова, которые Хольт еще слышал, прежде чем снова задремать. Но Вольцов сильным толчком под ребро опять привел его в чувство.
— Слушай, тебе говорят!
Сделав над собой усилие, Хольт очнулся и заставил себя прислушаться к голосу, звучавшему в радиоприемнике.
— «…а потому приказываю, чтобы с этой минуты ни одно лицо на гражданской службе не выполняло распоряжений, исходящих из инстанций, подвластных узурпаторам. Во-вторых, чтобы ни одно военное учреждение, ни один командир, ни один солдат не выполняли приказов, отданных узурпаторами».
Что такое узурпаторы? — размышлял Хольт. Это, вероятно, от латинского корня, ну ясно — usu rapere, это уж по части Визе, Петера Визе, вот кому живется, сидит себе дома и дрыхнет сколько влезет! «…либо арестовать, либо, при малейшем сопротивлении, убить на месте…» Убить на месте, истребить с корнем, думал Хольт; его пробирал озноб, ну, что ж, тем лучше, по крайней мере не заснешь… »с удовлетворением приветствовать этот факт… — слышал он, ничего не понимая, так как утерял нить, — ибо мне дано было избежать гибели, которая ни капли меня не страшит, но которая привела бы к гибели весь немецкий народ. Я вижу перст судьбы в том, что мне дано завершить дело моей жизни, и я его завершу!..» Тишина. И следом другой голос: «Передача транслировалась радиостанциями Великогерманского вещания». Всё!
Внезапно раздалось громкое жужжанье — все, хоть и приглушенными голосами, заговорили наперебой. У Хольта стучали зубы.
— Ба-та-ре-е-ея! — протяжно гаркнул Готтескнехт, и гомон десятка голосов оборвался. — Внимание!
Мгновенный грохот топающих сапог. Курсанты и дружинники, руки по швам, стояли, затаив дыхание. Громовый рявкающий голос Кутшеры заполнил низкое помещение столовой.
— Приказы принимать только от ваших непосредственных начальников! — Пауза. — Сто седьмая тяжелая зенитная батарея ПВО хранит неколебимую верность фюреру! Если кто-нибудь на батарее… — Пауза. — …или кто из дружинников вообразит, будто теперь самое время вести разлагающую пропаганду, подстрекать исподтишка… — Пауза. — …того я сам, собственной рукой уложу на месте! Я не сочту это ни за унижение, ни за труд!
Дверь за ним захлопнулась. Готтескнехт приказал расходиться по баракам. Хольт посмотрел на часы. Половина первого. Курсанты и дружинники вскоре рассеялись по обширной территории батареи. Спотыкаясь в потемках, они кое-как перебирались через кучи земли и кратеры наполовину засыпанных воронок. На БКП с карабином на ремень нес охрану старший ефрейтор.
Прошло два-три дня. Ночь за ночью грохотало небо, падали ракеты, полыхали пожары.
Хольт спал как убитый. Когда кто-то стал трясти его за плечо, он еще долго лежал на боку лицом к стенке, не раскрывая глаз, пока наконец не очнулся. Повернувшись на другой бок, он с удивлением увидел перед собой желтый шнур и каску… У его койки стоял дежурный унтер-офицер. Хольт приподнялся на локте. Старший ефрейтор сказал негромко:
— Да проснитесь вы наконец! Вас шеф требует! Шеф требует!
Хольт с удивлением воззрился на дежурного.
Для чего это я ему сдался в четыре часа утра, чего хочет от меня Кутшера?
— А вы не знаете, зачем я ему нужен?
— Не разговаривать! Вставайте, да поживее! Хольт зашнуровывал башмаки, а в голове мелькали мысли одна другой тревожнее. Снова подкрался страх, мгновенно превратившийся в чувство панического ужаса… Это русские! Все дело в них! Надо же было так влопаться! Какое мне дело до этих военнопленных!
— Каску надеть! — приказал дежурный.
Кто же меня выдал? И это теперь, по прошествии трех недель! Он машинально провел рукой по френчу, проверяя, все ли пуговицы застегнуты. Или… Но почему же сейчас, ни свет ни заря? Тут он вспомнил дневник, который вел Цише. Проклятый дневник! Но ведь Готтескнехт взял его к себе, а Готтескнехт… Нет, быть того не может!
Было уже светло, почти как днем. На подъездной дороге ждал большой легковой автомобиль. Перед бараком начальства стоял Готтескнехт. Хольт, проходя мимо, бросил на него умоляющий взгляд, и Готтескнехт, кажется, кивнул ему, словно успокаивая.
В затемненной комнате шефа горела мутная лампочка. Унтер-офицер доложил, и Хольт остался один. Сиротливо стоял он на пороге, спиной к закрытой двери. Однако взял себя в руки. Щелкнул каблуками, правая рука взлетела для приветствия.
— Старший курсант Хольт по вашему приказанию прибыл! Секунды тянулись бесконечно, пока Кутшера не сказал ему «вольно».
Только теперь решился Хольт осмотреться в тускло освещенной комнате. В воздухе стлался густой табачный дым. Нетронутая походная кровать, у курительного столика два кресла, письменный стол, телефонный аппарат, знакомый радиоприемник… За столом — человек в штатском. В одном из кресел — Кутшера в расстегнутом мундире, а рядом с ним незнакомый офицер, нет, какой-то чиновный эсэсовец. Хольт напряженно соображал, что означают его эполеты. Он в чине обер-лейтенанта, следовательно оберштурмфюрер… Оберштурмфюрер — не спутать бы! Хольту вовремя вспомнилось, что в обращении к эсэсовцу слово «господин» отпадает.
— Подойдите ближе, Хольт! — сказал Кутшера. Даже когда он говорил негромко, голос его оглушал. Хольт повиновался. — Вы Вернер Хольт? — обратился к нему эсэсовец.
— Так точно, оберштурмфюрер!
Вопросы и ответы следовали друг за другом короткими ударами. Кутшера дымил сигаретой и слушал.
— Волонтер?
— Так точно, оберштурмфюрер! Зачислен в бронетанковые войска.
— Занятие отца?
— Он врач по профессии, оберштурмфюрер! В настоящее время служит контролером продовольственных товаров.
— Ваш отец был репрессирован в 1938 году. Как вы к этому относитесь?
Хольт не сразу нашелся что ответить.
— Я уже много лет не поддерживаю с ним связи. Он мне совсем чужой.
— А для чего вы поехали к нему в свой рождественский отпуск?
— Он… пригласил меня, оберштурмфюрер! — Это была ложь. — Я не мог ему отказать.
— Вы провели у отца только день и даже не зарегистрировались как отпускник в местном призывном управлении. Где вы провели остальные три дня?
Вот еще незадача! Откуда ему все известно?
— Отвечайте!
— Я провел их в деревне неподалеку отсюда, в Везельском округе. Деревня Дйнгден. Остановился в гостинице… В гостинице «У источника»…
— А там отмечались?
— Я был записан в книге для приезжающих, а уезжая, выписался, оберштурмфюрер!
Легкое движение руки налево — сидевший за столом штатский кивнул и что-то записал. Они проверят мои показания, подумал Хольт, проклятие, ведь Герти записана вместе со мной! Но чего он, собственно, от меня хочет? Вертится вокруг да около…
— Вы знакомы с полковником Барнимом?
— Так точно, оберштурмфюрер, вернее, нет, не знаком!
— Как же вас понять — знакомы или незнакомы?
Так вот он главный вопрос, Хольт безошибочно это почувствовал. Пот градом катился у него из-под каски и ручейками сбегал по лицу.
— Я не знаю его лично, оберштурмфюрер, я никогда его не видел и никогда с ним не говорил.
— Кого вы знаете в этой семье?
— Только обеих дочерей, оберштурмфюрер, старшая мне лично знакома, а младшую я видел издали.
— Старшую дочь зовут Ута?
— Так точно, оберштурмфюрер!
— Когда вы виделись с ней последний раз?
— В сентябре, в начале сентября прошлого года, oбeрштурмфюрер!
— Где у вас хранятся письма, которые вы от нее получаете?
Хольт проглотил слюну.
— Они у меня в шкафчике, оберштурмфюрер!
Обязательный жест в сторону Кутшеры.
— Готтескнехт! — гаркнул Кутшера. За спиной у Хольта открылась дверь.
— Господин капитан?
— Объясните, где лежат письма! — обратился эсэсовец к Хольту.
Хольт взглянул на Готтескнехта.
— Шкафчик у меня не заперт… На верхней полке слева папка, письма в ней, они связаны в пачку.
— Принесите всю папку! — распорядился оберштурмфюрер. Дверь захлопнулась. Не успел еще Хольт собраться с мыслями, как последовал новый вопрос.
— Знаете ли вы лейтенанта Кифера?
Хольт задумался: Кифер, Кифер, кто бы это мог быть?..
— Отвечайте!
— Как-то в обществе я встретился с одним лейтенантом, женихом Уты Барним. Может быть, его и звали Кифер, не припомню. Вполне возможно. Лейтенант бронетанковых войск.
— Когда это было?
— В прошлом году, в июле, оберштурмфюрер!
— Что это было за общество?
— У сестры моего школьного товарища был день рождения. Я попал туда случайно.
— Как зовут этого школьного товарища?
— Визе, оберштурмфюрер!
Вопросительный взгляд в сторону капитана. Кутшера отрицательно покачал головой. Движение руки налево, штатский сделал у себя заметку.
— Вы уже тогда были знакомы с Барнимами?
— Нет, оберштурмфюрер, я именно в тот день с ними познакомился.
В тот день… Незабываемая минута! Хольт чувствовал себя глубоко несчастным, он чуть не плакал.
Заскрипела дверь, Готтескнехт доложил: «Ваш приказ выполнен!» — и положил папку Хольта на курительный столик. Оберштурмфюрер вытащил из нее пухлую пачку и небрежно ее полистал. Писем накопилось порядочно.
— Здесь все письма, какие она вам прислала?
— Так точно, штурм… простите, оберштурмфюрер!
— Все до единого?
— Так точно, обер… штурм… фюрер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62