от подъезда
дома, в котором жил погибший, до автобуса-катафалка с черной траурной
лентой насчитывалось всего полсотни шагов.
Хоронили двоих: молодого парня, бывшего акробата и танцора, и его
друга, бывшего инженера-электронщика. Одному едва исполнилось двадцать
шесть лет, второму тридцать два. Правда, увидеть, какими они были, не
представлялось возможным: хоронили их останки, завернутые в белое полотно.
Оба погибли в автокатастрофе - их машина врезалась на повороте в дерево и
загорелась, так что опознать их по лицам было невозможно, разве что по
личным вещам, да мать более молодого узнала сына по родинкам на плече.
На кладбище, пока произносили прощальные речи представители делегаций
театра, в котором выступал танцор, спортивного комитета и Института
электроники, где работал инженер, к одному из рабочих похоронной команды
подошел пожилой лысоватый мужчина с брюшком; он бродил среди могил, когда
привезли погибших.
- Кого хоронят?
Рабочий, молодой, загорелый, в черной рубашке, разматывающий длинное
полотенце, оглянулся.
- Говорят, какого-то мастера спорта по акробатике и его друга-японца.
- Молодые?
- Да кто их знает, отец. Говорят, молодые, разбились на машине и
сгорели.
- А как их опознали?
Рабочий пожал плечами.
- Что за интерес, отец? Опознали, иначе не хоронили бы. Да и кто мог
ехать в машине спортсмена, кроме него самого?
- Ну, угнал кто-то...
- А ты часом не из милиции, папаша? Так их спецы уже провели
расследование. - Парень отошел к гробам, возле которых стояли родственники
погибших, человек двадцать.
Пожилой мужчина проводил его взглядом, долго смотрел на гробы, на
которых заколачивались крышки, и тихонько отошел к деревьям у прохода. К
нему подошел еще один мужчина, совсем старик, они поговорили о чем-то, а
затем вдруг начали оглядываться в недоумении, будто не понимая, как и
зачем сюда попали. Они приходили в себя долго, в течение всей церемонии, и
по их лицам было видно, насколько они удивлены и напуганы. Правда, за ними
никто не наблюдал.
Похороны закончились. Гробы закопали, на холмиках установили обелиски
с крестами, обнесли оградой. Близкие родственники погибших сели в
микроавтобус и уехали, за ними потянулись автобусы с похоронной
делегацией. Кладбище в этом неуютном уголке, с готовыми ямами для
очередных умерших, опустело. А затем к свежим могилам подошел человек в
странном зелено-сером с разводами комбинезоне, огромный, широкий, с
бледным лицом и бездонно-черными глазами. Постоял в задумчивости у могил,
пристально глядя на обелиски с фотографиями похороненных, и тяжело, но
бесшумно, канул в заросли за оградой. На свежей земле у ограды остался
отпечаток его ботинка: рифленая подошва и в центре вдавленный трезубец.
Через час после окончания похорон в квартиру к матери более молодого
из погибших Никиты Сухова позвонил тот же человек в пятнистом комбинезоне,
с черным чемоданчиком в руках. Ему открыл один из родственников Сухова,
его дядя по материнской линии Федор Тихонович Симагин.
- Извините, здесь проживает гражданка Сухова Мария Ильинична?
- Проходите, - посторонился Симагин, круглый, потный, в костюме
несмотря на жару. - У нас тут похороны, помянете ее сына. А что вы хотели?
- Я не знал, извините. Газ-служба, обычная профилактика.
Я зайду в следующий раз. А что случилось?
- Погиб ее сын. - Симагин вытер лоб платком, поморщился. - Несчастный
случай, разбился с другом на машине, она загорелась... - Федор Тихонович
махнул рукой с платком. - В общем, еле узнали, да и то по родинкам на
плече.
Гость сожалеюще поцокал языком.
- Да, это неприятно. - Увидев удивленный взгляд родственника,
заторопился. - Извините, у меня еще много заказов.
- Ничего себе - "неприятно"! - пробормотал Симагин, провожая его
взглядом, но тут же забыл об этом, возвращаясь в квартиру, где царила
тягостная атмосфера воспоминаний и последних тостов вослед безвременно
ушедшему.
Самолет взлетел в девять часов вечера из Быково, и Сухов с каким-то
новым доя себя чувством потери глянул на город сверху: скопление
рукотворных холмов из бетона, кирпича, стали, стекла и асфальта, среди
которых сновали металлические жуки - автомобили и ползали мураши-люди. На
душе скребли кошки, было муторно и тоскливо, и до боли в желудке хотелось
проснуться и зажить прежней, расписанной по мелочам жизнью. Но танцор
знал, что это невозможно, возврата к прежней жизни не было, как бы ни
повернулось колесо судьбы. И все же сердце жаждало успокоения, а не
борьбы. Все еще помнились глаза матери, растерянные, ничего не понимающие,
не умеющие лгать, и сжималось сердце в тревоге за нее: сможет ли она
сыграть убитую горем мать, если кому-то из неведомых далей и времен
вздумается проверить, умер ее сын на самом деле или нет.
На свои похороны Никита не пошел, вернее, его не пустил Такэда,
предпочевший не рисковать. Ксения присутствовала на кладбище и должна была
рассказать все подробности, хотя и месяцем Позже, когда все поутихнет. Как
и мать, она знала правду, но роль свою сыграла вполне искренне, понимая,
что от ее поведения зависят последствия "похорон".
Улетали "погибшие" без нее, девушка даже не знала - куда, но готова
была ждать весточки и прилететь по первому же зову.
Такэда, сидевший рядом, искоса поглядывал на друга, но молчал,
понимая его состояние. Сухов отрезал свои длинные волосы, волной падавшие
на шею, отрастил бородку и усы и теперь походил на коммерсанта, спешащего
по делам на край света - в Хабаровск.
Такэда тоже отрастил усики "а ля Чарли Чаплин" и превратился в
типичного экранного мафиози, связываться с которым не стоило никому.
Операцию с "похоронами" они разрабатывали почти месяц, а осуществили
в середине сентября, когда подвернулся случай.
Во всем мире существовала практика негласной перевозки и похорон
трупов из полиции или милиции, "прошедших опознание, но не опознанных".
Чаще всего такими становились одиночки, уехавшие из родных мест и погибшие
на чужбине, в авариях, катастрофах, а зачастую и от ножа бандитов. На этот
раз милицейский "ворон" перевозил в Москву из Реутово десять молодых
парней, целую команду "самоубийц", путешествующую по стране на велосипедах
и не имевшую никаких документов: все они, перепившись, спали на сеновале в
одной из деревень и сгорели в одно мгновение, не успев сообразить, что
случилось, когда одному из них захотелось покурить.
Машина с останками слетела с шоссе в овраг ночью - лопнуло переднее
колесо, и водитель не смог удержать холодильник на дороге: к счастью, сам
он остался жив, как и сопровождающие мертвый груз. Правда, этим повезло
меньше, оба милиционера получили сотрясение мозга.
Сообщение об аварии пришло в центральное городское ГАИ в первом часу.
и тотчас же это стало известно Такэде, компьютер которого давно "дежурил"
в сети компьютеров всех тревожных служб Москвы. На место происшествия
инженер приехало Никитой через полчаса, опередив гаишников и милицию. Еще
через несколько минут два полуобгоревших трупа, завернутых в гардины,
лежали в кабине "сотки" Сухова, а остальное было делом техники. Водитель
возился с потерявшими сознание милиционерами и ничего не заметил. Выяснили
ли милицейские чины пропажу останков двух человек, друзья так и не узнали.
Самым трудным делом оказалось воспроизведение на плече одного из
трупов, соответствующего по габаритам и мускулатуре Сухову, наколки,
имитирующей родинки-"семерки", но в конце концов Такэда, специально
консультировавшийся по данному вопросу, справился и с этим. Все их
действия так психологически измотали танцора, что он едва не сорвался,
крича шепотом, что плевать он хотел на все эти СС и ЧК, что хочет жить,
как все люди, пойдет в госбезопасность и во всем признается, и будь, что
будет, Такэда не возражал, продолжая начатое, и пыл Сухова иссяк, хотя
потом он признался, насколько все это ему противно.
День они готовились к "операции отхода", а пятнадцатого сентября
вывели ранним утром машину, выехали за город и удачно разбили ее на
повороте о ствол огромного тополя, уложили подготов тенные трупы
надлежащим образом внутри и возле машины и подожгли ее. Похороны
состоялись через два дня...
Самолет набрал высоту, стюардесса разнесла напитки, но Сухова сон не
брал, несмотря на то, что в последние сутки нервы его напряглись до
предела, а сейчас наступило расслабление. Не спал и Толя, делая вид, что
читает. Устал и он, взяв на себя на этом этапе всю тяжесть путешествия. В
отличие от Никиты, все еще сомневающегося в верности их действий и
реальности происходящего, инженер точно знал, что опасность смертельна и
возврата к прежней жизни не будет. И только он один ведал, куда они летят
и зачем.
В Хабаровске еще лет десять назад был создан Центр русского боевого
искусства - ЦРБИ, инструктором-наставником которого стал учитель Романа,
мастер шестой категории россдао, ученик знаменитого Деда, Иван Григорьевич
Красильников. Такэда надеялся договориться с ним обучать Никиту, с успехом
начавшего путь бойца у Романа.
- Он просто талант! - вспомнил инженер слова инструктора. - За два
месяца обогнал моих орлов, которые занимаются уже по году-полтора! Если
так пойдет и дальше, он и меня обгонит через год. - Через год, повторил
про себя Толя. В том-то и дело, что года в запасе у него нет. Главное,
чтобы в ходе занятий он осознал две истины: важна победа не над
противником, а над собой, это раз, и два - побеждает не борющийся против
чего-то, побеждает борющийся за что-то...
- А как было все здорово! - сказал вдруг с тоской Никита, не отрывая
взгляда от иллюминатора, словно разговаривая сам с собой.
- Ты что? - покосился на него Толя. - Машину жалко, что ли?
Сухов на шутку не ответил и продолжать не стал, но Такэда и так понял
его мысль: танцор до вмешательства в его жизнь темных сил жил в своем
мире, удобном во всех отношениях, созданном для таких же, как и он, людей
искусства и спорта, и потому оторванном от остальных миров, в которых на
разных уровнях достатка и бытовых условий жили другие люди, от безработных
до президентов, членов банд и мафиозных кланов. Оказавшись за бортом
своего достаточно прочного ковчега, столкнувшись с чужим миром жестокости,
насилия и страха, поняв, что теперь необходимо жить иначе, решать все
самому и отвечать за последствия каждого шага, Никита Сухов, чемпион
России по акробатике, серебряный призер чемпионата мира, великолепный
танцор - растерялся. Умом он понимал, что спокойное течение бытия
закончилось, но душа все еще жаждала возвращения. А почва под ногами была
зыбкой, неверной, колеблющейся, как слой торфа на болоте...
- Наверное, я просто невезучий, - закончил Сухов разговор с самим
собой.
- Не плачь, меченый, - сухо сказал Такэда. - Тебе еще повезло: ведь
боевики СС могли тебя убить еще тогда в парке. Вожак тебя просто пожалел.
Никита оторвался от созерцания иллюминатора, глянул на товарища,
криво улыбнулся, щеки его порозовели.
- Кого милует Бог, того жалует царь. Непонятно только, что за царь и
где его искать.
- Главное, чтобы он был в голове. Знаешь пословицу: без царя в голове
царем не станешь?
- Ты говорил, существовала какая-то книга, в которой якобы указан
вход в тоннель, связывающий Миры Веера.
- Книга Бездн. По легенде она связана Страшным проклятием на десять
тысяч лет. Была заточена в стенах Сухаревой башни, которая стояла между
Сретенкой и Мещанской, ее строили в эпоху Петра I. Но после разрушения
башни Книга исчезла. - Такэда помолчал. - Я ищу ее уже почти полтора года.
- Ну и?
- Есть кое-какие следы... слабые. Мне придется в связи с поисками
помотаться по свету, так что побудешь один. Я оставлю тебе Даосскую книгу,
она хоть и не Книга Бездн, но скрасит твое одиночество. Хочешь изречение
из нее?
- Валяй, учитель. - В голосе Никиты прозвучала ирония, но инженер не
обижался на такие вещи.
- Будь текуч, как вода, покоен, как зеркало, отзывчив, как эхо и
невозмутим, как тишина.
Разговор на время прервался. Ровно гудели двигатели самолета,
некоторые пассажиры шуршали газетами, другие разговаривали или спали.
Уплывала назад Европа, дом, уют, уплывало прошлое.
Потом Никита подвинулся ближе, сказал мрачно:
- Совет неплохой, да опоздал. Ну-ка, расскажи мне про Веер еще раз,
поподробней.
- Что именно?
- Как он возник, я понял, а какие вселенные реализовал? С какими
условиями?
- На эту тему можно говорить долго, но я постараюсь покороче. Спектр
миров, реализованных Веером, практически необъятен, хотя и не бесконечен.
Есть миры, совсем не отражающие земных представлений о пространстве,
времени и жизни, но есть и вполне земноподобные, то есть имеющие планеты,
звезды, галактики, черные дыры, сверхновые звёзды и даже саму Землю.
Правда, обитатели тех "земель" не всегда называют ее Землей, но существуют
и почти идентичные миры, отличающиеся лишь деталями. Интересно, что такие
Миры Веера создают своеобразные "пакеты", в которых спектр условий
проходит предельные варианты, скажем, от Порядка до Хаоса, или от Добра до
Зла.
Такэда остановился.
- Нет, так я тебя запутаю.
- Продолжай, я пока соображаю.
- Хорошо. В качестве примера: наша родная Земля находится в середине
такого "пакета". "Ниже", то есть ближе к моменту начала Веера, реализуется
М-физика, магическая физика, дающая возможность изменять мир с помощью
волевого усилия, волшебства - по нашим понятиям, конечно. "Выше" идут
Миры, в которых есть Земли и где реализуется уже Т-физика,
технологическая, счетно-анализаторная. Не спрашивай только, как все это
выглядит, я не путешествовал по Мирам Веера. Может, с тобой повезет?
Никита не отреагировал на вопрос, и Толя продолжал:
- Иерархия Веера довольно проста - она включает всего пять ступеней,
каждая из которых имеет свой спектр вариантов. Первая ступень: верны все
классические законы физики. Пример: наша Земля и ее "двойники" в соседних
хронах. Вторая ступень: работают законы относительности: в нашем хроне они
соблюдаются частично.
Третья ступень: хозяева - законы энергоинформационного обмена, это
уже подходы к магическому воздействию. Четвертая: властвуют законы
изменения структуры волевым усилием. И наконец пятая: абсолютная власть
над материей, формой и сущностью, над жизнью и смертью - у сил, названий
которых мы не знаем. И вряд ли узнаем. С этими силами могут соперничать
только Владыки, да и то не всегда индивидуально, а лишь соединяясь в нечто
вроде коллективного разума типа Соборной Души нашего Веера. Известно
только одно: существуют ступени развития материи более высокие, чем разум
в человеческом понятии, и принципы, более совершенные, чем добро, и более
желаемые, чем блаженство. А также системы знаний, не основанные на
познании и науке. Но это уже тема для отдельного разговора. Денница,
кстати, родился в одном из таких миров.
Такэда задумчиво пососал палец, - хотя и не реализовал все эти
перечисленные мной постулаты. Правда, я сам не все здесь понимаю... - Он
осекся.
Сухов спал. Лицо у него было бледное, осунувшееся, измученное. И
Такэда впервые остро пожалел, что случай вовлек парня в эту дикую,
непонятную, непредсказуемую, невероятную авантюру.
Но дороги назад действительно не было.
Иван Григорьевич Красильников, инструктор россдао, о котором говорил
Роман, бывший его ученик, оказался почти таким же молодым, как и сам
Роман: шел ему тридцать первый год. На вид нескладный, долговязый, слегка
сутулый, не имеющий особо развитой мускулатуры, он не оставлял впечатления
сильного человека и опытного бойца, но глаза - серые, цепкие, умные -
выдавали его сразу. В них за блеском иронического внимания таилась скрытая
сила и предупреждение, вызывающие невольное уважение у любого, кто
встречался с Красильниковым.
Никита помнил слова Такэды, что мастера шестой категории россдао
"достать" невозможно, однако убедился в справедливости сказанного только в
ЦРБИ, в котором Красильников работал инструктором-наставником. На первой
же-тренировке наставник провел учебный бой сразу с шестнадцатью учениками,
нападавшими со всех сторон, и, не получив ни одного прямого удара, уложил
их всех в течение трех минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79