- Это что же, древоточец такой? - спросил красноармеец с приплюснутым носом.
- Разуй глаза, плюха с околицы. Не видишь, что ли, пулевые пробоины, - бойко ответил ему новоявленный командир расчета.
Плосконосый потрогал пальцами отверстия, зачем-то понюхал их.
- Знакомишься, дядя? - крикнул появившийся из казармы шофер. - Вы, давай, веселей шевелитесь. Пока вы раскачиваетесь, немцы Пулково займут. Там сейчас светопреставление, нажимают фашисты без передыха.
- Много их?
- За техникой людей не видать. Вас там, как богов, ждут.
- А что мы сделаем? - махнул рукой Альфред.
- Как что? - удивился шофер. - Ополченцы с одними винтовками, а вы - сила!
Странным казалось, что их наспех собранную группу воспринимают как нечто серьезное и возлагают на них какие-то надежды. Альфреду же дело представлялось так: есть он сам, есть бойцы, которых не знает он и которые не знают его. И еще имеется миномет - металлическая конструкция на колесах. Вот три исходные, разрозненные точки, формально объединенные во взвод, но ничем не связанные внутренне. Существенным являлся только миномет, а Альфред и красноармейцы были случайным придатком к нему. Их можно заменить любой комбинацией людей, от этого ничего не изменится, во всяком случае - не изменится в худшую сторону.
Машины выехали из ворот казармы. По улицам неслись быстро. Но едва выехали на шоссе, ведущее в Пулково, скорость пришлось уменьшить. Дорога была забита грузовиками и повозками. Навстречу везли раненых. Создавались заторы. Шоферы сигналили и кричали, высовываясь из кабин. Раненые говорили, что немцы прорвались и движутся к городу.
Наверное, положение было действительно очень серьезным. Через поле к Пулкову на полной скорости неслось несколько танков, подпрыгивая, будто спотыкаясь, на кочках. Минометчики обогнали отряд краснофлотцев. Моряки, в легкой летней форме, быстро шли, почти бежали к передовой по обочине дороги. Лица потные, бескозырки сдвинуты на затылок. Рядам с колонной, впритирку к ней, двигался грузовик, из кузова подавали краснофлотцам патроны и гранаты.
Все громче становилась канонада. Впереди завиднелась высокая насыпь железной дороги, под которую убегало через тоннель шоссе. В это время в небе появились самолеты. Поток на дороге сразу остановился. И здоровые и раненые вылезали из машин и повозок, бежали на торфяные болота, прятались в канавы. Альфред вместе с лейтенантом Ступникером залез под грузовик. Лежал между колесами, голова лейтенанта упиралась ему в подбородок. Альфред подумал, что Ступникер, конечно, еврей; и фамилия у него такая, и черные волосы вьются кольцами. А глаза голубые. Это редко, чтобы у черного были голубые глаза.
- Они не станут бомбить дорогу, - оказал лейтенант, прислушиваясь к нарастающему гулу, - Они берегут дороги. В худшем случае обстреляют из пулеметов. Они охотятся за людьми.
- Вам надо остричься, - посоветовал Альфред. - Если попадете в плен, вас расстреляют. Говорят, что немцы расстреливают всех евреев.
- Я знаю, я уже был на фронте. В плен я не попаду, у меня пистолет.
Начали рваться бомбы и, наверное, близко, потому что Альфреда подбрасывало. Он будто лежал на пароходной койке, а в пароход били волны. Он смотрел на грязное днище автомашины, думая, что если бомба угодит в грузовик, то их разнесет на куски, так как в кузове находятся мины. Но Альфред твердо верил, что в машину бомба не попадет - теория вероятности почти исключала такую возможность.
Самолеты улетели дальше к городу. С поля потянулись к дороге люди. Какие-то командиры кричали на шоферов, приказывали скорей ехать, не задерживать движение. Грузовики тронулись. Красноармейцы да ходу прыгали в первые попавшиеся машины. Пехотинцы смешались с артиллеристами и минометчиками. В кузов к Альфреду набилось много людей, но он не знал, свои это или чужие. Списка не составил, а в лицо помнил лишь нескольких человек. Оба командира расчетов находились тут, но бойца с приплюснутым носом не было. Альфред сказал об этом Ступникеру.
- Оставшихся не растеряй, - ответил лейтенант и приказал записать двенадцать человек из тех, кто сейчас в грузовике.
Машины въехали в Пулково. Шоссе было изрыто воронками. Свернули влево. Дачные домики с крылечками, окруженные участками и огородами, стояли поодаль друг от друга. Впереди виднелась церковь. Не доезжая до кирпичного здания школы, разрушенного бомбой, грузовики остановились. Капитан Ребров распорядился установить два миномета возле аккуратного домика с зелеными ставнями. Ступникер оказал Альфреду: «Готовь огневую!», сам уехал дальше.
Отцепили минометы, выгрузили из кузова ящики с минами. Альфред отошел в сторону от дома, чтобы осмотреться. С южной стороны поселка горбатилась высота, полого стекавшая влево. Гребень высоты зарос кое-где лесом. На фоне деревьев отчетливо выступали белые постройки Пулковской обсерватории. Там что-то горело, оттуда неслось непрерывное бухание, треск, появлялись и опадали черные бутоны разрывов. Правее обсерватории он увидел множество маленьких человечков. Они суетились, бегали, и было совсем непонятно, что они делают там. Альфреду и в голову не пришло, что это контратакует немцев 2-й полк ополченской дивизии, в которой начал он свою службу.
- Там кто? - спросил Альфред красноармейца с перевязанной рукой.
- Все там, - ответил раненый, морщась от боли. - И наши там и немцы там. Кутерьма… Спичку дай.
Из-за угла вприпрыжку выскочил лейтенант Ступникер, запыхавшийся, глаза навыкате. Пилоткой стер пот с лица, закричал:
- Первый - основной! Основному двадцать пять ноль-ноль, наводить в отдельное дерево справа впереди!
Все стояли и с удивлением смотрели на лейтенанта, не понимая. Только Альфред бросился к миномету, опустился на колени возле него.
- Вы может, оглохли? Или я совсем не вам говорю! - налетел Ступникер на красноармейцев. - Боже мой! - схватился он за голову. - Даже канавку не вырыли! А? Вы кого губите? Ленинград губите? Кто вас прислал таких на мою бедную шею?!
И вдруг сразу перешел с крика на тихий, плачущий голос:
- Товарищи, дорогие, ну делайте же хоть что-нибудь!
- А что делать-то? - спросил командир расчета, неловко переминаясь. - Мы эту штуку первый раз видим, вы уж попроще нам.
- Это просто, просто, - говорил Ступникер, устанавливая миномет, производя вертикальную наводку. - Ермаков, мину!
Альфред вгорячах даже не ощутил веса пудовой продолговатой чушки, поднял ее, поднес к трубе.
- Огонь! - крикнул лейтенант. Выпустил мину из рук, она ушла в ствол; миномет дернулся, кольцо дыма пыхнуло из трубы.
- Ермаков, дерево видишь? Наводи на него, бей осколочными через гребень. На южных скатах высоты - немцы. Туда, туда бей! - показал он рукой и опять убежал к школе, где молчали минометы другого взвода.
Альфред постоял минуту, вспоминая, чему учили его. Посмотрел, на каких отметках находятся прицел и угломер первого миномета, сделал такую же наводку второго. Чтобы закрепить точку наводки, повернул коллиматор так, что через щель стало видно дерево. Теперь, кажется, все, можно стрелять. Распределил красноармейцев: одним поручил подносить мины, другим - опускать их в трубы. Отошел в сторону, поднял руку и, еще не веря, что выстрел произойдет, скомандовал:
- Огонь!
Когда унеслись к высоте невидимые мины, оставив горький дымок, Альфред понял: он может! Второй раз подал команду уже совсем другим, непривычно твердым, ликующим голосом:
- Огонь!
Они стреляли! Хоть и редко, хоть и не зная куда, но стреляли, и это сейчас было самое главное. Альфред бегал от одного миномета к другому, проверял, не сдвинулась ли наводка. Ему было радостно и горячо. Сердце бешеными толчками гоняло кровь. Он бросил на землю пилотку, расстегнул ворот.
Снова появился лейтенант Ступникер, но Альфред, увлеченный делом, не обратил на него внимания. Метался по огневой огромный, растрепанный, падал на колени возле минометов, близоруко втыкаясь носом в прицелы. Оглушительно рявкал команды, при этом сам вздрагивал каждый раз так, что подпрыгивали очки. А с блестящего от пота лица его не сходила мальчишеская, глупо-счастливая улыбка.
Ступникер посмотрел и, ничего не сказав, убежал в другой взвод, где с горем пополам действовал только один миномет.
Альфред, время от времени поглядывавший на высоту, видел, что людей на обращенном к поселку скате стало больше и там чаще рвались снаряды. Он подсознательно понял, что это плохо, торопил красноармейцев: «Скорее! Скорее!» Потом, когда гребень высоты опустел, он на свой страх и риск изменил наводку с таким расчетом, чтобы мины падали за обсерваторией.
Немецкие пушки крупных калибров, установленные где-то на закрытых позициях, вели все усиливающийся огонь по поселку. Альфред приказал свободным бойцам рыть на всякий случай щель.
Мимо прошел отряд краснофлотцев, тот самый, который обогнали они на шоссе. За отрядом артиллеристы - тоже моряки - на руках катили небольшие орудия, облепив их, как муравьи. Три орудия свернули за угол и скрылись из глаз, а четвертое задержалось на перекрестке. Краснофлотцы доставали из колодца воду.
Альфред, нагнувшись, проверял прицел, когда раздался неподалеку резкий треск, будто разорвали плотную ткань; воздушная волна мягко толкнула в бок. Альфред выпрямился. Над перекрестком расплывалось облако дыма. Возле свежей ямки валялось опрокинутое орудие, а чуть подальше лежали обугленные взрывом черные трупы. Обрывки одежды клочьями висели на них. Шестеро были неподвижны. Седьмой полз по переулку и отчаянно кричал высоким голосом…
Несколько часов почти беспрерывно вели огонь минометчики. Грузовик дважды привозил им ящики с минами. От нервного напряжения Альфред не чувствовал усталости, но, когда пришел капитан Ребров и приказал прекратить стрельбу, он без сил опустился на землю. Попросил хрипло:
- Дайте попить.
Ему принесли целый котелок, и он, не отрываясь, выпил его до дна.
- Кури, Ермаков, - протянул ему папиросу командир дивизиона. - Спасибо тебе, друг. Всем вам, товарищи, от пехоты низкий поклон. Сам начштаба дивизии мне звонил. Прижали мы немцев на том скате. Начштаба так и сказал: сотню фашистов смело можно на наш счет записать.
Альфред слушал и не верил. Неужели это они, посылавшие мины куда-то, в неизвестную пустоту, убили сто человек? Почти каждая мина оборвала чью-то жизнь или причинила кому-то страдания. А ведь он и не думал об этом, просто он увлечен был азартом.
Он посмотрел вокруг. Улицы поселка были пусты. Только со стороны высоты группами и в одиночку шли раненые, погромыхивало несколько подвод. На гребне, ярко освещенном косыми лучами солнца, не видно было людей, а лес там сильно поредел. Альфред испытывал какое-то странное ощущение. Что-то произошло. Чего-то не доставало. И только услышав громкий голос Ступникера, звавшего телефониста, Альфред понял: непривычной казалась ему тишина. Мирная, предвечерняя тишина, в которой лишь изредка потрескивали сухие далекие выстрелы. После многолюдья последних дней, после гвалта и шума казарм, после грохота боя эта тишина казалась удивительной и неправдоподобной, и в то же время очень приятно было слышать ее…
Все думали, что передышка будет кратковременной. Но немцы не наступали больше ни в этот вечер, ни в последующие дни. Пехота противника закреплялась на южных скатах Пулковских высот, атакуя лишь на отдельных участках, чтобы улучшить позиции.
Сражение на ближних подступах к Ленинграду закончилось. Немецкие войска, действовавшие на этом направлении, выдохлись, как выдыхается к концу дистанции бегун, не рассчитавший своих сил. Фашистские дивизии докатились за три месяца до стен города, сохранив значительную часть техники, но растеряв людей в боях под Ригой и Таллином, под Лугой и Кингисеппом. Дивизии сберегли свой стальной скелет, но истекли кровью.
23 сентября, в тот самый день, когда Альфред Ермаков принял огневое крещение, командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Лееб донес фюреру, что оставшимися войсками взять Ленинград не сможет. А у Гитлера не имелось резервов, чтобы пополнить группу «Север». Все силы и средства были сосредоточены на центральном участке фронта для генерального наступления на Москву.
Часть вторая
Утром 2 октября войскам группы армий «Центр» был зачитан приказ фюрера. «Теперь наконец созданы все условия для того, чтобы еще до начала зимы нанести противнику сокрушительный удар, - писал Гитлер. - Для подготовки наступления сделано все, что только можно было сделать. Сегодня начинается последнее крупное сражение этого года».
Немцы обрушили на советские войска, преграждавшие путь к Москве, всю тяжесть восьмидесяти отдохнувших и пополненных дивизий. Бои развернулись на пространстве протяжением в несколько сот километров, от города Белый на севере и до Севска на юге.
Приказ Гитлера не зачитывался только в танковой группе Гудериана; для танкистов приказ опоздал, они уже вели наступление. Генерал-полковник выполнил свой хитроумный план: начал движение вперед на трое суток раньше других войск. Ему предстояло пройти до Москвы значительно большее расстояние, чем Готу и остальным соперникам. Нужно было выиграть время, чтобы опередить конкурентов. Кроме того, начав наступление первым, Гудериан имел еще одну выгоду. Три дня вся авиация группы армий работала только на него, прокладывала дорогу ударным отрядам.
Танки шли в колоннах, сметая небольшие заслоны русских. Командиры машин стояли в открытых люках, подставляя лица осеннему ветру, смотрели на убранные поля. Кое-где ползали по степи тракторы, оставляли за собой черные полосы свежей пахоты. Крестьяне возили на телегах солому, снопы к молотилкам. Немцы вспоминали первые дни войны: стремительный прорыв от Бреста до самого Слуцка. Нечто подобное повторялось и сейчас.
Конечно, с тех пор многое изменилось. Главные силы танковой группы наступали теперь только по одной дороге. В группе стало больше пехоты и гораздо меньше машин. Если в начале войны каждая дивизия имела 566 танков, то к октябрю, после крупных потерь, штаты были урезаны наполовину. В тылах наскребли и прислали для пополнения машины самых различных марок: французские - заводов Шнейдер-Крезо и Рено; чехословацкие - заводов Шкода и даже трофейные - английские.
Но и теперь войска Гудериана представляли грозную силу. Сотни танков и броневиков, тысячи автомашин с пехотой, батальоны мотоциклистов - все это двигалось к Орлу, имея задачу выйти на автостраду Симферополь - Москва и катить по ней на север, к столице большевиков. Механизированные части вырвались вперед, а [6!3] сзади, подпирая, их, растягивались на флангах пехотные корпуса.
Учитывая, что по пути придется подавлять сопротивление противника и уничтожать окруженные части русских, Гудериан планировал завершить этот поход примерно через две недели - к 15 октября.
Командующий Брянским фронтом генерал Еременко, узнав о прорыве немцев на левом фланге, сразу же связался по ВЧ с начальником штаба Орловского военного округа и предупредил его о возникшей угрозе. Город Орел не входил в полосу действий фронта, ответственность за его оборону нес Военный Совет округа. Но Еременко счел своим долгом высказать начальнику штаба некоторые пожелания. Тот принял их с благодарностью и заверил командующего, что немцы ни при каких обстоятельствах Орел взять не смогут.
Потеря города была бы очень чувствительной для Брянского фронта. Орел - узел дорог, промышленный центр. Захватив его, немцы вышли бы в тыл войскам фронта.
Получив заверения начальника штаба, генерал Еременко успокоился. Он знал, что в Орле имеется достаточно сил. Там, кроме стрелковых частей, стояли четыре артиллерийских противотанковых полка и один гаубичный полк. Требовалось лишь разумно использовать эти силы.
Начальник штаба округа не спешил подкрепить свое обещание делом. По его мнению, не было необходимости принимать экстренные меры. Немцы находились более чем в двухстах километрах от города, и это расстояние являлось достаточной гарантией от неожиданностей. Начальник штаба решил подождать, пока возвратится в Орел сам командующий округом генерал Тюрин, бывший в это время в отъезде.
Артиллеристы и пехотинцы продолжали жить в казармах, занимаясь обычной учебой. На западных окраинах начали возводить укрепления, делая это без особой спешки.
Но немцы пришли не с запада, а с юга. 3 октября утром их танки неожиданно появились на улицах города. Гудериан всегда старался беречь своих любимцев - танкистов 4-й дивизии. Особенно в ту пору, когда в ней служил его сын. Он сохранял бывалых, опытных солдат для последних схваток. И теперь, когда решалось, кому будет принадлежать слава завоевателя Москвы, Гудериан послал вперед эту, самую сильную и надежную дивизию. Прорвав линию фронта, она за трое суток проделала по тылам русских марш в двести пятьдесят километров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95