У меня, может, живот болит, я через пять минут ноги протяну, а тут фокстроты наяривают…
- Игорь, ты зол на всех.
- Кроме тебя.
- Чем обязан? - спросил Дьяконский.
- Скоро уедешь.
Настя, ссутулясь, стояла возле борта спиной к ним.
- Любуешься? - подошел Виктор. Заглянул в лицо, увидел слезы на глазах. - Ну, это ты зря, - взял он ее за локоть. - Не сердись. Игорь, он ведь такой… Никогда особой вежливостью не отличался.
- Не из-за него. Устала очень, - пыталась улыбнуться Настя. - Вот уйдете вы, и опять одна останусь.
- Я завтра отправляюсь, еще увидимся.
- Нет, - твердо сказала Настя. - Завтра я не могу.
Теплоход загудел протяжно и сердито, заглушая слова. Закачалась под ногами палуба. С правого борта быстро надвигался причал.
* * *
Высокие окна кабинета завешаны белыми шторами. В одном месте, где штора задернута неплотно, пробился косой солнечный луч. За несколько минут он так нагрел письменный прибор на столе, что горячо было притронуться. На улице жаркий день. Душно и в кабинете. Полковник Порошин давно бы расстегнул воротник гимнастерки, но неудобно при генерале. А Ватутин будто и не чувствовал духоты. Наклонив голову, постукивал по чернильнице карандашом, внимательно слушал Порошина. Генерал по-мужицки крепок, осанист. Простое русское лицо: нос картошкой, широкие, немного вывернутые ноздри, светлые волосы. От сидячей работы в Генеральном штабе он начал заметно полнеть. Появился второй подбородок, выдаются вперед толстые щеки, туго обтянутые кожей.
Ватутин еще молод, ему всего сорок - на пять лет старше Порошина. Он отлично окончил две военные академии, слыл крупным специалистом штабной работы.
У генерала маленькие, будто подпухшие глаза, умные и проницательные. Казалось, ему достаточно одного взгляда, чтобы определить, что за человек перед ним. А когда он улыбался, узкие и продолговатые глаза его почти совсем скрывались под складками век, поблескивали под изогнутыми бровями с веселой хитринкой.
Ватутин обладал довольно редким среди генералов даром: он мог подолгу терпеливо выслушивать людей, не перебивая, не навязывая своего мнения.
Порошин уже представил письменный доклад о результатах инспекции, а теперь делился личными впечатлениями. Ватутин молчал, изредка, порой невпопад, кивал головой. Прохор Севостьянович смотрел на его руки, державшие карандаш. Они были совсем не крестьянские: узкая кисть, длинные пальцы. Это были руки интеллигента, привычные к бумаге, к циркулю, но не к топору.
- Вам известно, Николай Федорович, о сообщениях перебежчиков. С одним я беседовал. Он переплыл ночью Буг, несмотря на холодную воду. Немецкий коммунист, рабочий. Утверждает, что в приграничном районе сосредоточивается 2-я танковая группа генерал-полковника Гудериана. Назвал даже некоторые соединения: 24-й танковый корпус, мотодивизия СС «Рейх» генерал-лейтенанта Гауссера, пехотный полк «Великая Германия». Нет оснований не доверять этим показаниям. А мы знаем; что танковая группа Гудериана - ударный кулак для наступления. Отсюда выводы.
Порошин вопросительно посмотрел на Ватутина. Тот кивнул.
- Я слушаю.
- Меня удивляет благодушие в приграничных войсках. Решение Высшего Военного Совета о приведении в боевую готовность войсковых частей на западе было принято еще десятого апреля. Прошло больше двух месяцев, а решение фактически не выполняется. Строительство укреплений на берегу Буга ведется медленно, готовые уже укрепления не имеют гарнизонов. Части выведены в лагеря, командиры ездят ночевать на квартиры. Что это, Николай Федорович: недопустимое благодушие? Зазнайство? Глупость?
- Не горячитесь. Эти факты известны и мне, и там, выше. Видимо, есть определенные соображения, о которых нам с вами не говорят. Нужны достаточные основания. Не забывайте - у нас с немцами хорошие отношения.
- Может случиться, что когда появятся достаточные основания, будет уже поздно.
- Думаю, Прохор Севостьянович, что черт не так уж страшен, - улыбнулся генерал. - Если немцы рискнут начать когда-нибудь войну с нами, то сделают это в конце весны, чтобы иметь запас хорошей погоды. А нынешняя весна прошла спокойно.
- Еще не поздно.
- Упущены два месяца, это большой срок. Войска Гитлера были заняты на Балканах и только начинают освобождаться.
Ватутин поднялся.
Поняв, что разговор окончен, Порошин встал, одернул гимнастерку.
- Разрешите идти, товарищ генерал?
- Да, пожалуйста.
Ватутин долго стоял у карты, задумчиво смотрел туда, где синей змейкой тянулся Буг. «Не годится… Нет, не годится», - негромко повторял он, вытирая платком повлажневший лоб. Обстановка на западной границе тревожила его не меньше, чем Порошина. Но полковнику он не мог сказать об этом. По долгу службы обязан был в разговорах с подчиненными придерживаться той точки зрения, которая существовала официально.
Первому заместителю начальника Генерального штаба генерал-лейтенанту Ватутину было известно гораздо больше, чем полковнику Порошину. Еще в январе правительство США предупредило Советский Союз о возможности нападения со стороны Германии. 19 апреля такое же предупреждение было сделано правительством Англии. И США, и Англия преследовали, конечно, свои определенные цели. Однако и советская разведка располагала сведениями о прибытии крупных контингентов фашистских войск в Польшу, Румынию и Финляндию. Участились полеты немецких самолетов над советской территорией. Почти ежедневно регистрировалось несколько нарушений воздушной границы.
В войсках имелся приказ, строго запрещавший открывать по самолетам огонь, чтобы не вызвать серьезных провокационных действий. Советским истребителям разрешалось только без применения оружия принуждать нарушителей к посадке. Но как принудишь немцев сесть, если их самолеты имеют большую скорость и легко отрываются от преследователей? Кроме того, немцы, оказавшись в трудном положении, не стеснялись применять пулеметы против русских истребителей, поднявшихся в воздух без боеприпасов. Пользуясь безнаказанностью, фашисты совсем обнаглели, летали низко, фотографируя аэродромы, железнодорожные узлы, районы дислокации войск.
Сталин не придавал особого значения сообщениям о подготовке немцев к нападению на СССР. Он упрямо придерживался своей точки зрения, считал, что англо-американские империалисты стремятся обострить отношения и вызвать военный конфликт между Германией и Советским Союзом. Поэтому нужно проявлять осторожность и терпение, не поддаваться никаким провокациям. Сталин был убежден, что в ближайшее время немцы не рискнут начать войну, опасаясь могущества Красной Армии. Пакт о ненападении даст возможность выиграть еще многие месяцы, а может быть, и годы, необходимые для укрепления обороны.
Между тем поток тревожных сообщений все увеличивался. Разведка доносила о концентрации фашистских дивизий возле западной границы. В Варшаве немецкие офицеры скупили все карты Советского Союза, все книги о России, о походе Наполеона.
Ватутин и другие руководители Генерального штаба и Наркомата обороны были очень обеспокоены обстановкой на границе, но их беспокойство разбивалось о твердую позицию Сталина. Он говорил военным руководителям: если вы искренне и до конца убеждены в чем-либо, защищайте свою точку зрения всеми средствами, вплоть до подачи в отставку. Но ни маршал Тимошенко, ни Жуков, ни Ватутин и никто другой не решался на этот крайний шаг. И не только потому, что опасались идти против течения. Они привыкли верить в прозорливость Сталина, привыкли не сомневаться в его правоте, как не сомневался он сам.
К нему поступали сведения по военным, по дипломатическим и по различным другим каналам. Он имел возможность изучать и сопоставлять сообщения из разных источников. Он знал, во всяком случае должен был знать, гораздо больше других.
Народный комиссариат обороны исподволь принимал все же некоторые меры. На запад постепенно перебрасывались воинские соединения из глубинных районов страны.
Наиболее серьезная подготовка развернулась на Украине. Здесь некоторые дивизии были приведены в полную боевую готовность и заняли оборону в укрепленных районах вдоль границы.
Но войска не успели даже осмотреться на новых местах. Пограничники, подчинявшиеся непосредственно наркому внутренних дел, немедленно доложили в Москву о выходе в их зону полевых частей. Берия, в свою очередь, тотчас доложил обо всем Сталину, не преминув указать, что размещение войск возле границы может вызвать нежелательную реакцию со стороны немцев.
Результат этого доклада сказался очень быстро. 10 июня Генеральный штаб дал от имени наркома обороны распоряжение командующему Киевским особым военным округом: все соединения отвести обратно, в места их постоянной дислокации. Предложение о занятии дивизиями и полками укрепленных районов было отклонено.
А через несколько дней, 14 июня, Ватутин прочитал опубликованное в газетах сообщение ТАСС В нем говорилось, что распространяемые иностранной печатью заявления о близости войны между СССР и Германией не имеют никаких оснований. Черным по белому было написано, что, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы.
Если даже дело обстояло именно так, если даже не учитывать тревожную обстановку на границе, то все равно это сообщение не могло принести пользу. Оно настраивало народ и армию на мирный лад как раз в то время, когда в Европе продолжала разгораться война и конца ей не было видно.
О конкретной подготовке к боевым действиям теперь не могло быть и речи. Оставалось только надеяться, что Сталин с высоты своего положения видит дальше других. Генерал Ватутин верил, что Сталин, оценивая обстановку, мудро обдумал и взвесил все. Он не мог ошибиться, ибо такая ошибка обернулась бы трагедией для народа.
* * *
Поезд несся на запад, с ходу пролетал полустанки, оглашая воздух пронзительными гудками, грохотал по многочисленным мостам, перекинутым через речонки. Позади остались старинные русские города - Можайск, Гжатск, Вязьма. Они казались маленькими островками среди необозримых лесных массивов. Бодро стучали не притомившиеся еще колеса, впереди был долгий путь через Минск, до самой границы.
В вагоне, где ехал Виктор, народ подобрался солидный, пожилые степенные люди. Окна открывали неохотно, боялись сквозняка и угольной копоти. Сидели в духоте, вялые и распаренные.
Виктор почти не уходил из тамбура. Отдав проводнице пилотку, он устроился на подножке. Тугая струя воздуха била в лицо, ветер трепал волосы, забирался под гимнастерку. Иногда Виктор выгибался вперед, держась рукой за поручни, висел над мелькавшими внизу шпалами. На поворотах показывался впереди паровоз, торопливо крутивший высокие красные колеса.
- Я дверь закрою! - грозила проводница, совсем еще молодая некрасивая девушка с толстыми губами и маленьким носом.
- Не закроете, от жары задохнетесь! - кричал ей Виктор.
Проводница с робостью и восхищением смотрела на лихого, веселого сержанта. Он нарушал правила, девушке могло крепко влететь за это от начальника поезда, но у нее не поднималась рука закрыть дверь. Сержант обидится и уйдет, нужно будет одной стоять в тамбуре. Этот парень очень нравился ей. Когда он повернулся спиной, проводница вдруг неожиданно для себя прижала к щеке его пилотку. От нее шел чуть заметный запах духов и еще какой-то, совсем незнакомый. Девушка воровато оглянулась - слава богу, никто не видел.
У Виктора давно уже скрипела на зубах угольная пыль, черными крапинками оседала она на лице и на руках. Но подниматься с подножки не хотелось, очень уж хорошо было вокруг. Проносились мимо аккуратные домики железнодорожников. В темной гуще ельника мелькали белые стволы берез. На пригорках высокие, с раскидистыми кронами, желтели старые сосны. Небо, голубое над поездом, к горизонту становилось темнее, будто наливалось синевой.
В лесах, на полях царствовало перволетье, самая нарядная и светлая пора года.
Поезд шел по высокой насыпи - бескрайний горизонт развертывался перед глазами. Изумрудные разливы ржаных полей сменялись красными всходами гречихи, посевами льна.
Червонными июньскими цветами пестрела сочная зелень лугов и лесных полян. Буйно разрослись огненная гвоздика и кашка дикого клевера. Длинными полосами тянулась розовая трава - дрема.
Вдали, над зубчатыми гребнями лесов, струились потоки нагретого воздуха. Как легкий прозрачный дым, колебалось над вершинами деревьев зыбкое марево, и казалось, будто охвачены леса невиданным зеленым пожаром.
Даже на станциях, черных от копоти, паровозный чад не в силах был заглушить запахи жасмина и сирени, приносимые ветром из палисадников.
Проводница собралась идти за водой. Виктор отнял у нее жестяной жбан, сам сбегал за кипятком.
- Я сменяюсь сейчас, - грустно сказала девушка
- Ну и хорошо. Отдохнете.
Она ничего не ответила. Виктор закрылся в умывальнике, долго плескался, обтираясь по пояс. Вышел освеженный, с мокрыми волосами. Розовела на щеках кожа. Остановился у двери служебного отделения. Проводница пила чай.
- Приятного аппетита, - кивнул Дьяконский.
- Спасибо. - Девушка застеснялась, говорила, глядя в сторону. - Может, и вы со мной? Мне мама пирожков положила.
- Чего же, это можно. Готовьте вторую кружку.
Виктору нравились руки девушки. Большие, в рыжих веснушках, они спокойно лежали у нее на коленях. На пальце левой руки - дешевое колечко со стеклышком. Как-то быстро и незаметно могли двигаться эти большие руки. Виктор не видел, когда девушка успевает подливать ему кипяток, резать колбасу, хлеб.
- А у вас есть друг? - спросил он.
- Н-не знаю, - неуверенно ответила девушка. - Сосед вот у нас… Только он очень грубый. Ругается и водку пьет.
- Вам-то он нравится?
- Не очень… Да ведь никого нет больше, - простодушно сказала она. - Мама говорит, что неудачница я.
Лицо у девушки было усталое. Вспомнив, что она ночью дежурила, Виктор поторопился уйти, пожелав ей хорошо отдохнуть. Возвратился в купе со светлым приподнятым настроением: хорошая была девчушка, простая, открытая.
- Явился? - насмешливо спросил сосед, мордастый парень в очках, со множеством «молний» на клетчатой рубахе-ковбойке.
- Как видишь.
- А ты ловкач, сержант. Девка она сочная, хоть и губошлепая. Я уж приглядывался, да ты опередил… Ночевать-то небось не придешь сюда? Вы уж там окно тогда откройте, а то вспотеете.
Виктор молча порылся в вещевом мешке, достал круглое зеркальце, дыхнул на него, вытер подолом гимнастерки, поднес к лицу парня.
- На, посмотри.
- Прыщи, что ли?
- Лоб гляди.
- Ничего не вижу.
- Неужели? Значит, ты и в очках слепой. А между прочим, даже издалека заметно, какой у тебя на лбу штамп стоит.
- Штамп? - удивленно замигал парень. - Какой?
- Обыкновенный. Из семи букв - сволочь.
- Это я? - приподнялся парень.
- Разумеется, - хладнокровно подтвердил Виктор, пряча в карман зеркальце. - Жаль, лоб у тебя узковат, а то надо бы добавить: первосортная сволочь.
Парень выругался.
- Стихни! - приказал Дьяконский. - В конце вагона есть места свободные. Перетаскивай туда свое барахло и воняй там.
Не обращая внимания на продолжавшего ворчать парня, Виктор залез на свою полку. Принялся читать газету, удивляясь тому, что так рано и быстро стало темнеть. Он с трудом различал буквы.
- Туча-то, туча какая! - заохала внизу старушка.
Дьяконский свернул газету, сунул ее под матрац и вышел в тамбур.
С запада надвигалась гроза. Иссиня-черная туча, выползавшая из-за горизонта, закрыла солнце. Сразу померкли, потемнели все краски, туманной кисеей подернулись дальние леса. Густым и жарким воздухом трудно было дышать. Впереди тучи ветер гнал серые, грязные клочья облаков, причудливо менявших свои очертания. Края тучи рвались, расползались, клубились, как дым. Там шла борьба стихий, сталкивались потоки теплого и холодного воздуха. Зато дальше туча была одинаковой, черной и мрачной. Вспыхивали белые зигзаги молний, пронизывали ее десятками блестящих стрел, ломались, гасли и вспыхивали вновь почти непрерывно. Угрожающе, не переставая, рокотал гром.
Поезд бежал навстречу, и поэтому казалось, что туча приближается очень быстро.
- Господи, спаси и помилуй нас, - шептала, мелко крестясь, пожилая проводница, сменившая девушку. - Дверь-то закрой, чего смотришь! - крикнула она.
- Боитесь?
- Молонью не могу видеть, жуть берет.
- Идите в купе, там окна завешаны. Я здесь постою.
Налетел порыв холодного ветра, задрожала на деревьях листва. На ладонь Виктора упала первая капля. Ураган, с воем и грохотом обрушившийся на поезд, заставил Дьяконского обеими руками ухватиться за поручни. Ветер несся стремительно, вздымая тучи песка и пыли. Враз полегла, прижалась к земле трава. Ударил косой дождь, он усиливался с каждой секундой и вскоре превратился в сплошной ливень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95