До встречи с Матвеем Горбушиным оставалось еще часа два. Ольга задернула занавески на окнах, закрыла дверь и сбросила халат, оставшись в лифе и трусах. Вытащив шпильки, она резко тряхнула головой: каштановые волосы рассыпались по плечам, закрыли ее до пояса.
Поправила пальцами брови. Они были такие густые и пушистые, что даже ей самой нравилось гладить их.
Ольга заплела косу, натянула на ноги шелковые чулки. Осторожно достала из гардероба лучшее платье: маркизетовое, в синюю и белую полоску, с прозрачными пуговицами. Эти пуговицы из пластмассы, похожие на леденцы, только входили в моду.
Повернулась к зеркалу боком, через плечо осмотрела себя сзади. Платье плотно облегало ее фигуру, особенно бедра. Баска подчеркивала, выделяла талию. Ольга подумала, что платья надо все-таки делать пошире.
Сорвав лист герани, она растерла его между ладонями. Духов у нее не было. Дорого, да и не любила их Ольга. Хорошо, когда от девушки пахнет цветами.
«Ну, вот и все», - подумала она, чувствуя, что ее снова охватывает сомнение и тревога. Хотелось еще заняться чем-нибудь, чтобы отогнать мысли, не дававшие покоя весь день. Но делать было попросту нечего. Не садиться же, одевшись к свиданию, за швейную машинку.
Опустившись в кресло и крепко сцепив пальцы, она думала: идти или не идти?
Горбушин пригласил ее прогуляться в лес, на Большой обрыв, полюбоваться заходом солнца. Ольга дала согласие, а теперь раскаивалась в этом. Она вспомнила, как крепко и даже грубо обнимал ее Матвей вчера в саду, и ей становилось жутко от мысли остаться наедине с ним в темном лесу. Было страшно, и в то же время ее влекло к этому страшному и неизвестному. Хотелось пройти по краю пропасти, испытать что-то необыкновенное, хоть на короткое время отвлечься от домашних хлопот, от однообразных будничных мыслей.
Ей было интересно с Горбушиным, приехавшим из далеких краев. Он повидал много городов, служил на разных морях, умел хорошо рассказывать. Слушая Матвея, девушка с горечью думала о том, как нелепо сложилась ее собственная судьба.
Несколько лет назад все казалось Ольге простым и доступным. В те счастливые годы семья Дьяконских жила в Москве, в просторной и удобной квартире на улице Горького. Много радости было у Ольги в то время. Она ходила на майские демонстрации, на открытие первой линии метрополитена, мама часто водила ее в театры. Всей семьей они ездили отдыхать в Крым. Там Ольга увидела женщину-моряка в белом кителе и белой фуражке. После этого она решила, что непременно станет штурманом дальнего плавания, будет водить по океанам корабли, побывает в самых далеких странах.
Правда, против морской профессии возражала мама. Она хотела видеть свою дочь дипломатам, нанимала учителей, занимавшихся с Ольгой немецким и английским языками. Но с мамой Ольга не очень считалась. Самое главное - отец был согласен. Это решало все. А знание языков могло пригодиться и штурману.
Ольга очень любила отца. По вечерам всегда сама открывала ему дверь. Наклонив седую голову, он целовал ее в щеку. От него пахло дорогим табаком.
Сбросив портупею и сняв гимнастерку, он шел умываться. Ольга держала полотенце.
- Докладывай, - коротко говорил отец.
- Все в порядке, товарищ комдив. Мама уехала в театр, ужин готов. Витька получил пятерку по географии.
- Где он?
- Сидит в твоем кабинете, читает какого-то немца.
- Тащи ужинать.
Ольга гордилась отцом, восхищалась его спокойствием и широтой кругозора. Не было такого вопроса, на который он не мог бы ответить. Он шутя решал трудные геометрические задачи и умел разжигать костер в лесу под проливным дождем, знал, в каких странах растет хлебное дерево и в каком году Жюль Верн написал «Дети капитана Гранта».
У отца была интересная жизнь. До революции он был офицером. Потом служил в Красной Армии, дрался с Колчаком, с белололяками. Он видел Чапаева и был знаком с Фрунзе. На Дальнем Востоке отец воевал с белокитайцами, в Средней Азии - с басмачами. На шее у него виднелся шрам от осколка. И, кроме того, он три раза был ранен пулями.
Теперь отец работал в Наркомате обороны и преподавал. По праздничным дням он надевал орден Красного Знамени. Этот орден лично вручил ему Фрунзе.
У Дьяконских собирались иногда товарищи отца, тоже все военные, командиры. Ольга вместе с мамой хлопотала на кухне, готовила закуски. Но гости ели мало, они все спорили о чем-то. Ольгу эти споры не интересовали. Зато Витька мог часами сидеть, забившись в угол дивана, и слушать разговоры старших.
Как-то, ложась спать после ухода гостей, Витька оказал сестре:
- Я согласен с папой. Теперь нельзя воевать так: вы к нам на танках, а мы к вам на санках!
- Что ты понимаешь? - фыркнула Ольга.
- Во всяком случае больше тебя, - обиделся он. - Это ты ничего не знаешь. Штурман в юбке, а сама пароход от самолета не отличишь.
Уже тогда, в девятом классе, Ольга знала, что она красива. Но она терпеть не могла ухаживаний, была резка с теми ребятами, у которых замечала повышенное внимание к себе. Если ей писали записки, она рвала их, не читая. Иногда видела, что мужчины на улице пристально разглядывают ее; ей становилось противно и обидно. Она жалела, что родилась девчонкой.
Мечта Ольги должна была скоро осуществиться. Девушке оставалось только окончить школу и послать заявление в мореходное училище. Но все изменилось в один день, вернее, в одну ночь. Случилось это осенью 1937 года.
Вечером Ольга, лежа в постели, читала «Труженики моря» Гюго. Потом завела на семь часов будильник, поставила его у изголовья кровати и уснула. Среди ночи ее разбудили громкие незнакомые голоса, раздававшиеся в соседней комнате. Она подумала, что это опять прислали за отцом со службы - его часто вызывали неожиданно в наркомат. Спустила ноги с постели, включила свет. Вошла мама - бледная, растерянная.
- Что? - опросила Ольга. - За папой?
- Его… Его хотят арестовать. Там обыск.
Ольга вскрикнула и выбежала в соседнюю комнату.
Отец стоял у стены, оправляя на себе портупею. Он был спокоен, только лицо какое-то серое, неживое.
Поднявшись на носки, Ольга обхватила руками его шею, прижалась головой к груди.
- Это недоразумение, доченька, - говорил отец, гладя ее волосы. - Я вернусь, и вернусь очень скоро.
Потом он разжал ее руки, отстранил от себя, чуть подтолкнул и сказал сердито:
- Иди оденься.
Только спустя много дней, перебирая в памяти все, что произошло, Ольга поняла, почему отец отослал ее. Уже у двери, оглянувшись, она поймала на себе изучающий взгляд молодого смуглого военного. Он рассматривал ее с откровенным любопытством - ведь она выбежала в ночной рубашке.
Плача, Ольга оделась.
За час в квартире перерыли все вещи. Обыскивавшие забрали бумаги отца, его записные книжки и даже схемы боев, срисованные Витькой из военных учебников.
Уже в шинели, стоя между двумя конвоирами, едва доходившими ему до плеча, отец сказал:
- Что бы ни случилось, дети, вы всегда помните: ваш отец - честный коммунист. - Он улыбнулся и добавил поспешно: - Впрочем, это я так… Скоро вернусь. Берегите маму. Ну, до свиданья, ребятки, и чур - не вешать носов.
Витька все время, пока длился обыск, не отходил от отца. Прощаясь, отец трижды поцеловал его и крепко, как мужчина мужчине, пожал руку.
- Ты, пап, не беспокойся, - торопливо говорил Витя. - Мы тебе табак принесем… Мы ведь взрослые…
Отца увели. Ольга хотела проводить, но у двери ее задержал молодой военный.
- Нэльза, девишка, - улыбаясь, сказал он.
Ольга остановилась, а Виктор, рванувшись головой вперед, чуть не сбил военного с нот и вылетел в коридор.
- Дурак бэшанай! - выругался тот, погрозив кулаком.
Военный скоро ушел, а Виктор вернулся только на рассвете.
- Увезли в «черном вороне», - сообщил он. - В ту сторону, к центру… В нашем доме еще Журавкова арестовали.
Ольга и Наталья Алексеевна долго плакали, сидя на кровати. Усталые, разбитые горем, заснули только в полдень. Виктор не плакал. Он молча и деловито укладывал на место книги и вещи, прикреплял кнопками обои там, где их оборвали во время обыска.
Виктор держал себя в руках весь день. Слезы вырвались у него только вечером, в то время, когда обычно возвращался с работы отец. Виктор ушел в ванную и закрылся там…
Никто из бывших друзей не помог Наталье Алексеевне в ее хлопотах о судьбе мужа. Они боялись.
Ольга убеждала маму послать письмо самому Сталину. Ведь он даже не знает, наверное, что арестовывают хороших, честных людей, которые сами завоевывали советскую власть.
Но против письма неожиданно выступил Виктор, повзрослевший, посерьезневший в эти дни.
- Сталину все известно, - возразил он. - Сталину докладывают обо всем. Тем более, когда арестовывают командиров.
- Но ведь это же ужасно, если он знает!
- Ты не читаешь газет, мама, - сказал Виктор. - Враждебные государства засылают к нам врагов. Ну, свою «пятую колонну», как в Испании… Советский Союз ведет с ними борьбу…
- Это наш-то отец - пятая колонна! - всплеснула руками Наталья Алексеевна. - Что ты говоришь, опомнись!
- Я ничего не говорю. Наш папа честный человек. Его, конечно, арестовали по ошибке. Вот разберутся и выпустят. Простая логика.
Наталья Алексеевна с удивлением смотрела на сына. Сказала после долгого молчания:
- Вот какой ты…
- Какой?
- Незнакомый… Взрослый какой-то…
- Пятнадцать лет, не ребенок…
Ольга и Виктор не могли больше учиться в своей школе. Тяжело было ловить на себе любопытные или презрительные взгляды, слышать шепот за спиной. Их окружала настороженная пустота. Многие бывшие товарищи избегали встреч с ними. И Виктор и Ольга сделались замкнутыми, нелюдимыми. Целыми днями сидели дома.
Сбережений Дьяконские не имели, а устроиться на работу Наталье Алексеевне не удалось: по сути дела у нее не было никакой специальности. Семья жила впроголодь, продавая вещи.
А потом наступил страшный день: Наталье Алексеевне сообщили, что ее муж, Евгений Яковлевич Дьяконский, расстрелян, как враг народа. В этот день она сразу состарилась на десять лет и, не будь детей, с горя наложила бы на себя руки. Она равнодушно отнеслась к предписанию: в двадцать четыре часа выехать из Москвы. Ей было теперь все равно, где жить и как жить. Заботы о переезде взяла на себя Ольга.
В Одуеве Наталья Алексеевна пошла работать сестрой-хозяйкой в больницу. Ольга закончила десятый класс. О поступлении в мореходное училище теперь нечего было и думать. Девушка приучила себя здраво смотреть на вещи. Можно было попытаться поступить в педагогический институт. Она послала туда документы. Их возвратили: окончен набор. Отказали ей и на следующий год. Что оставалось делать? В маленьком городке Ольге трудно было найти работу, которая нравилась бы ей. Уехать, скрыть прошлое? Но девушка не хотела лгать.
Ольга старалась поменьше мечтать, поменьше думать о том большом и интересном мире, который оказался теперь недоступным для нее. Она научилась шить, брала заказы на дом. Заработок был неплохой, Ольга радовалась, что помогает маме, сильно сдавшей за последнее время. Быстро, на глазах детей, увяла красота Натальи Алексеевны, изменился характер. Она стала рассеянной, пугливой, всегда боялась чего-то.
Единственной надеждой Ольги и Натальи Алексеевны был теперь Виктор. Обе женщины понимали, что только он сможет бороться, восстановить честное имя их семьи, поставить их вровень со всеми.
Ольга все чаще думала о том, что время летит и ей пора уже выходить замуж. Не для того, чтобы свить уютное гнездышко и успокоиться навсегда в этом городке. Эту мысль она с негодованием гнала прочь. Девушка мечтала о сильном человеке с трудной и интересной жизнью. Она стала бы верным другом ему, делила бы с ним все невзгоды и радости. Но где его разыщешь такого?
За Ольгой неуклюже, по-мальчишески, ухаживал Игорь Булгаков. Девушке приятна была его чистая, романтическая влюбленность. Даже жить легче стало с тех пор, как появился этот юноша с вихром на макушке. Ольга все больше привыкала к нему, скучала и злилась, если он не приходил несколько дней. Робко, намеками, он говорил девушке, что если она подождет некоторое время, они всегда, будут вместе.
Молодость Игоря порой смущала и тяготила Ольгу. Дружили они почти целый год, но он ни разу не обнял, не поцеловал ее. Они гуляли по улицам или сидели в саду, держась за руки. Вероятно, Игорь и в помыслах не шел дальше этого. А Ольга возвращалась после этих свиданий возбужденная, с больной головой. Спала плохо и беспокойно.
Матвей Горбушин привлек ее внимание сразу, едва только появился в городе. Ольга была польщена - моряк выделил ее из числа других, начал ухаживать. На первое свидание она отправилась с одной мыслью: утереть нос местным девчонкам.
Красное обветренное лицо старшего лейтенанта и его грубоватые манеры не нравились Ольге. Но ее привлекали рассказы о море, о далеких солнечных краях, о веселых и смелых людях. Рядом с Горбушиным начинала верить, что еще не все потеряно, что может быть ей удастся осуществить свои мечты.
Об Игоре в эти дни думала редко. Если начинала тревожить совесть, она убеждала себя, что ничего плохого не делает. Разве она жена? Разве ей нельзя встречаться и разговаривать с интересным человеком? Если Игорь и поревнует - это неплохо. Крепче станет любить… Скоро Горбушин уедет, и все будет по-прежнему.
Сегодня, собираясь на свидание в лес, Ольга впервые колебалась. Стоит ли? Не слишком ли смело?
«Чего мне бояться? Если он начнет приставать, я уйду», - решила она.
Рывком встав с кресла, поправила прическу. Крупно написала на обрывке газеты: «Мама, вернусь поздно, не жди. Окрошка в погребе. Нитки Пане отнесла. О.»
Положив бумагу под вазу на столе, Ольга вышла на крыльцо, заперла дверь и сунула под порог ключ.
В гуще леса бежит, петляет тропинка. По узкому перешейку между двумя глухими оврагами выходит она на площадку, нависшую над крутым и глубоким обрывом. Внизу серебряными кольцами вьется в зеленом бархате луга река, блестят озерки, сохранившиеся с весеннего паводка. Дальше - поля и синий лес на горизонте.
Простор, открывающийся с площадки, так необъятен, что кажется, будто ты птица, парящая высоко в небе, над рекой, над лугами, над лесом.
- Взлететь можно? - серьезно спросила Ольга, когда они с Матвеем подошли к самому краю обрыва.
- С ума сошла. Не прыгай - наверняка разобьешься.
- Хочу, Матвей! Улететь хочу.
- А ну тебя! Выдумываешь глупости. - Горбушин опасливо заглянул ей в лицо, за руку потянул от края площадки. - Иди сюда.
- Не бойся, не поднимусь я. Силы у меня такой нет.
- Да что это с тобой, Оля?
- Ничего.
Она села на разостланную газету, борясь с тоской, нахлынувшей вдруг на нее. Лицо стало злым, отчужденным. Матвей терялся, не понимая, о чем она думает, не находя слов для разговора.
- Парашютисткой бы тебе стать, - промолвил он, улыбаясь. - Или планеристкой. В Крыму, в Коктебеле девушки на планерах с высоких гор летают.
Ольга не ответила. Сидела покачиваясь, охватив руками колени, смотрела вдаль. Солнце уже скрылось, лучи его, вырываясь из-за горизонта, окрашивали облака в мягкие розовые, желтые и сиреневые полутона.
Ветер нес теплый запах цветов. Рядом где-то беспрерывно и печально пиликал кузнечик, провожая угасающий день.
- Что же ты молчишь? - вскинула голову Ольга.
- Просто не знаю, о чем говорить.
- Не все ли равно… Ну, скажи, какие тебе девушки нравятся, смуглые или светлые?
- Мне ты нравишься.
- Ой ли?
- Все смеешься?
- Наоборот. Я сегодня серьезна, как никогда.
- Огорчил тебя кто-нибудь?
- Нет, - грустно оказала она. - И не нужно об этом. Пора нам, Матвей, обратно.
- Успеем еще.
Он набросил на нее китель, обнял левой рукой. Прижимая ее голову к своему плечу, спросил:
- Хочешь уснуть вот так?
- Так тепло, - отозвалась она.
Объятие Горбушина было таким сильным, что Ольгу снова охватил страх: она чувствовала, что не сможет сопротивляться. И, странно, - ей совсем не было стыдно, хотя Матвей гладил ее ноги, колени. Она хотела сказать: «Не надо», но сидеть ей было уютно и лень было произносить что-нибудь.
Горбушин вдруг отодвинулся, шумно потянул носом воздух.
- Что? - встрепенулась девушка.
- Подожди. - Матвей сделал несколько шагов, наклонился и пошарил рукой под кустом. - Ага, есть, - удовлетворенно сказал он, садясь рядом. - Вот цветок интересный. Днем хоть и цветет, а не пахнет. Будто стыдится. Зато ночью какой запах, а? Голова кружится!
- Фиалка?
- Белая фиалка, ночная красавица.
- Зрение у тебя хорошее…
- Я сперва запах услышал… Жаль только с корнем сорвал, может, на этом месте еще бы вырос. Знаешь, как грибы растут?
- Может быть.
- А ну, дай я его тебе на грудь приколю.
- Сама.
- Не мешай. Я лучше сумею.
- Пусти, Матвей.
- Не пущу, - отстранил он руки Ольги, стиснул их крепко, до боли.
Совсем рядом она увидела его глаза, хотела крикнуть, но подумала с удивительным равнодушием, что это бесполезно, что в пустом лесу все равно никто не услышит ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95