Конь, привыкший возить тяжести, наверно, и не ощущал веса всадника, но по привычке медленно и грузно переставлял большие, как тумбы, наги, обросшие длинной шерстью.
Дивизионный комиссар крикнул, подзывая старшину. Тот слез с лошади, достал из кармана красную тряпицу, вытер большой пористый нос и, ведя коня в поводу, поднялся на взгорок.
- Какая часть? - спросил член Военного Совета.
- А вы кто будете? - прищурился старшина. Он, вероятно, считал, что имеет дело со штатским.
- Отвечай, когда спрашивают! - сказал полковник.
- Старшина прав, - возразил ему комиссар, доставая из нагрудного, кармана удостоверение. Черновод прочитал и от удивления даже выпустил из рук повод.
- Виноват! - вытянулся он. - Как это я вас не признал сразу! Я ведь вас в штабе армии видел.
- Тем лучше, значит, мы с вами старые знакомые. - Член Военного Совета коснулся плеча старшины. - Теперь без всяких опасений можете ответить на мой вопрос.
Черновод назвал номер полка.
- Откуда вы?
- От самого Бреста идем.
- Сколько у вас штыков?
- А это как считать, - прищурился Черновод. - Если по списку, то на нонешнее утро числилось шестьсот тридцать четыре бойца и командира, из них с легкими ранениями в строю девяносто два человека. А ежели по существу в корень смотреть - то две тысячи…
- Это как же понимать?
- Слышали небось - за одного битого трех небитых дают? А уж нас били, били по-всякому: и справа, и слева, и спереди, и сзади, и сверху, и снизу.
- А сдачи вы давали?
- В полную меру, - ответил старшина. - Как полагается, баш на баш. Даже иной раз по своей щедрости вперед выдаем.
- Значит, можно их бить? - спросил член Военного Совета, глядя не на Черновода, а на стоявшего у сосны полковника. - Можно, значит, их колотить?
- За милую душу. У ихней пехоты над нами никакого превосходства нету, хоть даже у них пулеметов и минометов больше. Пехота у них - одни слезы. В атаку она как идет? Сперва разбомбят все, расковыряют наши позиции. Потом артиллерией пригладят. Потом по этому месту танки прут. А уж за ними пехота ползет, подчищает остатки… Обидно, товарищ член Военного Совета. Не по-честному получается. Мы их голой рукой, а они нас - свинчаткой. Металлом воюют. Танк замучил. Бьем его, как комара, а он все лезет.
- Прямо-таки, как комара? - весело прервал комиссар разошедшегося старшину. - Вот у вас лично сколько на счету?
- У меня? - сразу сник голос Черновода. - Я по совести отвечу. Мое дело такое - все больше в тылу. Но в один танк и я бутылку кидал. Только не знаю, с моей бутылки он загорелся или еще с чьей…
- Ну хорошо, старшина, - сказал комиссар. - А теперь разыщите командира полка и пришлите его ко мне.
Черновод убежал, оставив лошадь на попечение красноармейца. Видно, на своих ногах управлялся быстрее.
Член Военного Совета смотрел на двигавшуюся мимо колонну. Красноармейцы шли размеренным шагом, привычно и неторопливо. Выгоревшие гимнастерки, засаленные пилотки, черные, прокаленные солнцем лица. Обувь разнокалиберная: сапоги и русские и немецкие, с широкими раструбами голенищ, и ботинки с обмотками, и даже гражданские штиблеты. Некоторые бойцы курили на ходу. Многие, кроме винтовок, несли еще и немецкие автоматы. Затертые до блеска мешочки с гранатами оттягивали ремни.
Человеку, привыкшему любоваться строгими колоннами войск, может быть, неприятно было смотреть на шагающих вразнобой красноармейцев, на ломаные шеренги. Но в этих нестройных рядах член Военного Совета искал и находил признаки особого фронтового порядка, присущего тем воинским частям, которые много раз вступали в бой и готовы в любую минуту быстро и привычно развернуться цепью, огнем встретить врага. Член Военного Совета отмечал разумную целесообразность построения колонны: следом за каждой ротой ехали повозки с пулеметами и боеприпасами. За головными подразделениями прошла батарея - сытые, крепкие кони легко вынесли на взгорок орудия.
Вглядываясь в лица бойцов, комиссар видел не только усталость, вызванную боями, длительными переходами и бессонными ночами. Он видел главное - уверенность движений, полное отсутствие нервозности, какая бывает на фронте у новичков. И еще - присущее всем им какое-то жесткое выражение глаз.
Разгулявшийся ветер гнал желтые, шуршащие листья, заметал ими дорогу, заглушал недружный топот солдатских ног. Ряд за рядом шли и шли мимо обвешанные оружием бойцы, иные сгорбившись, другие распахнув гимнастерки, подставляя осеннему ветру разгоряченную грудь.. Иногда белели в рядах повязки раненых, и обязательно возле, раненого шел кто-нибудь, навьюченный двойной ношей, своей и товарища.
- Какие люди! - негромко сказал член Военного Совета. - Много я видел парадов, но, чтобы понять армию, чтобы понять дух бойцов, надо увидеть вот это, - показал он рукой. - Это настоящие солдаты, настоящая гвардия.
- Разбитая гвардия, - хмуро ответил полковник.
- Нет, разбитые армии бегут. Они рассыпаются и погибают. А это те люди, которые погонят врага назад… Нам с самого начала недоставало опыта и злости, А у этих бойцов и командиров есть и то и другое.
- Мало тяжелого оружия.
- Рабочие дадут нам его, новое и в достаточном количестве. Люди - это самое главное… А вы, полковник, скажу вам прямо, серьезно больны.
- Я совершенно здоров.
- Есть такая хворь - неверие в человека. Это очень опасно. Не доверять людям - значит потерять почву под нотами. Вам нужно лечиться, и поскорее.
- Я постараюсь.
Мост проходили последние ряды красноармейцев. Замыкали строй два командира. Один худощавый, с прямыми плечами, туго стянутый ремнем. На коричневом от загара лице с ввалившимися щеками отчетливо проступали белесые брови. К петлицам пришиты по три выцветших матерчатых кубика. Рядом с ним, придерживая висевший на груди автомат, шагал высокий старший сержант. Лицо у него несколько удлиненное, с резкими чертами. На выдающемся вперед подбородке - глубокая как разрез, ямочка.
Возле члена Военного Совета оба остановились.
- Старший лейтенант Бесстужев. Исполняю обязанности командира полка, - представился первый. Голос его звучал сухо, смотрел он настороженно, будто спрашивал взглядом: «Ну, что вы еще тут нам придумали?»
- Старший сержант Дьяконский, командир стрелковой роты, - пристукнув каблуками разбитых сапог, четко доложил второй. Он с явным любопытством разглядывал члена Военного Совета.
- Здравствуйте, товарищи, - комиссар пожал им руки. - Хороших бойцов вы привели. Очень хороших и очень кстати. Что, люди сильно устали?
- Устали, - ответил Бесстужев. - Люди вымотались.
- Сколько времени вам нужно на отдых?
- Ну хотя бы до завтрашнего утра. До утра немцы главными силами не подойдут. А нам бы выспаться, окопы не рыть.
- Хорошо. Окопы для вас приготовят. А как вы оцениваете этот рубеж?
- Место выгодное, товарищ член Военсовета. Река, лес. Есть где укрыться. Отойдет с того берега наш арьергард - мост взорвем.
- Трое суток здесь продержитесь? - спросил комиссар, обращаясь сразу и к полковнику и к старшему лейтенанту. Полковник пожал плечами: я, дескать, свое мнение высказал.
- Сколько нужно, столько и продержимся, - оказал Бесстужев. - Пока людей хватит.
- Только бы с флангов не обошли, - добавил Дьяконский. - Они это любят, а соседей у нас, очевидно, нету.
- Растяните на флангах милиционеров и ополченцев, - посоветовал комиссар. - Там бездорожье, там немцы крупными силами не пойдут. Главный удар они нанесут здесь.
- Это точно, - подтвердил Бесстужев.
- Простите, товарищ член Военного Совета, - заговорил полковник. - Я просил бы вас давать указания непосредственно мне. За боевой участок отвечаю я, а не старший лейтенант.
Бесстужев и Дьяконский удивленно переглянулись. Виктор кивнул чуть заметно: уязвленное самолюбие!
Дивизионный комиссар недовольно прищурился.
- Здесь, полковник, справятся и без вашего руководства. Вернетесь со мной в Харьков… А вас, товарищ старший лейтенант, назначаю командиром участка. Милиция и ополченцы передаются в ваше подчинение… Могу я надеяться, что эта дорога на три дня для немцев закрыта?
- Да, - сказал Бесстужев. - Будет выполнено.
- А вы как думаете, товарищ старший сержант?
- Наш полк еще ни разу не отступал без приказа.
- Ну, а по приказу много отступали? - улыбнулся член Военного Совета.
- С самого начала…
- Сколько раз были в бою?
- Теперь уже трудно сосчитать.
- А вы заметили, товарищи, как изменились немцы за последнее время?
- Не особенно, - ответил Бесстужев.
- Разве что техники поменьше, - добавил Виктор. - Раньше танки сотнями лезли, а теперь десятками…
- А солдаты?
- Осторожнее немцы стали.
- Они начинают разочаровываться, - сказал член Военного Совета, глубже надвигая фуражку. - Они думали совершить прогулку, а мы бьем их в хвост и в гриву. Это им не очень нравится… Чем я могу вам помочь? - спросил он, доставая из кармана блокнот. - Что вам требуется в первую очередь?
Бесстужев задумался.
- Батарею противотанковых пушек, - он загнул палец на левой руке. - Сотни три бутылок с горючей смесью. Противотанковых гранат.
- Бутылки и гранаты доставят к утру, - ответил, записывая, комиссар. - Пушки не обещаю. Это все?
- Пополнение бы нам, - вздохнул Бесстужев. - С комсоставом совсем плохо. Хоть бы младших лейтенантов прислали. У меня ефрейторы взводами командуют.
- И справляются?
- Постольку-поскольку. Кадровые, опыт есть.
- Вы отберите несколько десятков кадровиков и направьте их к ополченцам. Там народ хороший, сознательный народ, а опыта боевого не имеют.
- У меня у самого каждый человек на счету!
- Ополченцы - это теперь тоже ваш полк. И вам просто грех командиров себе просить. У вас же замечательные обстрелянные люди. Выдвигайте их на должности, присваивайте звания.
- Прав у меня таких нет.
- Ходатайствуйте перед Военным Советом. Да не задерживайтесь с этим. Командиров нам нужно много. Мы сами у вас фронтовиков брать будем.
Дивизионный комиссар посмотрел на часы, подумал.
- Вот что, товарищ старший лейтенант. У меня еще есть время. Соберите красноармейцев, я побеседую с ними.
* * *
Бойцы выстроились неподалеку от моста.
- Смирно! - скомандовал Бесстужев и, вскинув руку к козырьку, шагнул навстречу члену Военного Совета, спустившемуся с пригорка. Хотел отрапортовать по всей форме, но комиссар сказал громко:
- Отставить!
И, повернувшись к красноармейцам, предложил:
- Подходите, товарищи, ближе.
Шеренги сломались. Бойцы, стоявшие впереди, сели на землю.
Все ждали каких-то высоких, торжественных слов, А комиссар начал просто.
- Вчера я побывал у харьковских рабочих. Прямо скажу - трудно им сейчас. Из цехов не выходят по целым суткам. И едят у станков, и, если сон сморит, ложатся тут же. Делают оружие для вас, для своих защитников. Харьковские рабочие просили меня передать братский привет фронтовикам и узнать, как вы тут воюете. Я с удовольствием передаю привет вам, воинам вашего полка. И еще от себя добавлю: спасибо, товарищи! Вы хорошо сражались, в вашем полку хорошие командиры и бойцы. Я уверен, что и впредь вы будете бить врага как надо. Вы теперь обстрелянные солдаты, вас, как говорится, нахрапом не возьмешь. Я вам, товарищи, поскольку тут все свои, открою одну военную тайну: скоро придет день, когда мы повернем на запад и погоним фашистов с нашей советской земли. Впрочем, какая это тайна, - улыбаясь, развел он руками. По рядам прошелестел смех. - Вы, товарищи, и сами об этом догадываетесь. Вы же сами, уничтожая немецких солдат и технику, приближаете день наступления.
Дивизионный комиссар помолчал. Лицо его стало серьезным.
- Что же это такое, скажете вы, обстановка на фронте трудная, Красная Армия отступает, а член Военного Совета говорит о том, как будем врага гнать? Не слишком ли он торопится? Не слишком ли вперед забегает? Нет, товарищи! - махнул он рукой. - Я вот сегодня беседовал с одним старшим сержантом из вашего полка. По его словам, в начале войны немецкие танки шли сотнями, а теперь - десятками. И это правильно. Фашисты потеряли много техники, много солдат и с каждым днем теряют все больше. Далеко они зашли, спору нет. Но они все чаще получают от нас по зубам и скоро получат такой удар, от которого не оправятся… Сегодня третий день идет бой в Полтаве. Там наши кавалеристы и танкисты замечательно дерутся. Немцы там уже обожгли руки. А вы должны выполнить свою задачу здесь, на этом рубеже. Командование возлагает на вас большие надежды…
Красноармейцы слушали с напряженным вниманием. Им нравилось, что член Военного Совета стоит среди них, как среди равных.
Он коротко рассказал о положении на фронтах, потом спросил:
- Какие вопросы будут ко мне?
Бойцы молчали, поглядывая друг на друга. В задних рядах взметнулась рука. Красноармейцы расступились, пропуская товарища. Виктор узнал пулеметчика Ванина.
- Разрешите, товарищ член Военного Совета? Правда или нет, немцы в листовках пишут, что Москву окружили?
- Брехня она брехней и останется, - ответил комиссар. - В Москве все спокойно, можете не сомневаться. Я вчера вечером с Москвой по телефону разговаривал.
- Так, - удовлетворенно произнес пулеметчик. - Мы так и думали… Еще, значит, интересуется народ насчет урожая. Фашист много земли отхватил. Как теперь с хлебом-то? На зиму хватит?
- Урожай, товарищи, убран полностью. Продуктов у нас достаточно. Вы вот будете домой писать, не забудьте женщинам поклониться. Они в поле и за себя, и за вас работают…
Сразу же после беседы дивизионный комиссар, простившись с бойцами, пошел к своей машине. Бесстужев предложил ему поужинать.
- Неплохо бы закусить, да вот начальник не позволяет, - показал комиссар на часы.
Старшина Черновод, вспомнив, что в неприкосновенном запасе хранятся плитки трофейного шоколада, побежал в обоз. А когда возвратился, зеленая легковая машина была уже далеко, неслась по дороге, подскакивая на ухабах.
- Эх ты, жалость какая! - огорчился Черновод. - Уехал голодный, где он поест теперь, на ночь глядя? Тоже ведь незавидная у него жизнь. Забот полон рот, мотайся то туда, то сюда.
- Ничего, не переживай, - произнес Бесстужев, двигая бровями. - Он через пару часов в Харькове будет. А вот нам он задачку задал. Иди, собери командиров. Надо совет держать.
* * *
Передовые отряды немцев вышли к Ворскле в этот же день. Силы их были пока еще невелики. Фашисты попытались мелкими группами переправиться в нескольких местах через реку, но, встреченные частым беспорядочным огнем ополченцев и милиционеров, сразу же отступили. Командир милицейской роты доложил Бесстужеву, что атака отражена и что противник отброшен. Старший лейтенант в свою очередь разъяснил командиру роты, что никакой атаки не было. Немецкая разведка прощупывала нашу оборону и отошла сама, как только по ней начали стрелять. Бесстужев запретил открывать стрельбу из пулеметов по мелким группам, чтобы не выдавать расположение огневых точек.
Когда стало темнеть, немцы сели в грузовики и уехали ночевать в село, оставив на западном берегу реки боевое охранение.
Красноармейцы отдыхали в глубине леса. Измученные долгими переходами, люди крепко спали. Бесстужев и Дьяконский тоже рассчитывали выспаться наконец этой ночью. Легли на одеяло, расстеленное в шалаше, накрылись шинелями.
Но они не успели даже задремать. Старшина Черновод, дежуривший у телефона, сообщил, что на участке ополченцев через реку переплыли какая-то женщина и хочет немедленно видеть «самого главного командира».
- Пусть приведут сюда, - сказал, подавляя зевоту, Бесстужев. - Вот черт, одеться надо, - кряхтел он, доставая сапоги. - Неудобно все-таки… Ты бы волосы пригладил, - посоветовал он Виктору. - Уж больно лохматый.
Женщина пришла в сопровождении двух ополченцев. Маленькая, босая, она сначала показалась Бесстужеву совсем молодой. Она поеживалась от холода. Сквозь мокрое, прилипшее к телу платье, просвечивал белый бюстгальтер.
- Черновод, принесите сухую одежду. Да побыстрей, - распорядился Бесстужев. Протянул женщине флягу с водкой. Она оттолкнула его руку и спросила вздрагивающим голосом.
- Товарищ командир, вы тут самый главный?
- Вроде бы я, - ответил Бесстужев. - Выпейте глоток. Согреетесь.
- Нет-нет! Дайте я расскажу. Надо скорей идти к детям. Им там есть нечего, немцы все взяли себе. Но дело совсем не в этом. Нас прогнали в подвал и никому не разрешают выходить оттуда, - женщина говорила очень быстро и сумбурно, перескакивая с одного на другое. Бесстужев не перебивал ее, давая возможность успокоиться. Теперь он лучше разглядел ее. Ей было уже за тридцать. Лицо круглое, почти лишенное подбородка. Слишком большой рот и редкие зубы делали ее некрасивой.
Из слов женщины постепенно выяснилось, что зовут ее Варей и что она - воспитательница из детского дома. Когда приблизился фронт, для эвакуации детей обещали прислать грузовики. Но грузовиков долго не было. Тогда директор увел старших ребят на станцию пешком «Тридцать километров, вы представляете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Дивизионный комиссар крикнул, подзывая старшину. Тот слез с лошади, достал из кармана красную тряпицу, вытер большой пористый нос и, ведя коня в поводу, поднялся на взгорок.
- Какая часть? - спросил член Военного Совета.
- А вы кто будете? - прищурился старшина. Он, вероятно, считал, что имеет дело со штатским.
- Отвечай, когда спрашивают! - сказал полковник.
- Старшина прав, - возразил ему комиссар, доставая из нагрудного, кармана удостоверение. Черновод прочитал и от удивления даже выпустил из рук повод.
- Виноват! - вытянулся он. - Как это я вас не признал сразу! Я ведь вас в штабе армии видел.
- Тем лучше, значит, мы с вами старые знакомые. - Член Военного Совета коснулся плеча старшины. - Теперь без всяких опасений можете ответить на мой вопрос.
Черновод назвал номер полка.
- Откуда вы?
- От самого Бреста идем.
- Сколько у вас штыков?
- А это как считать, - прищурился Черновод. - Если по списку, то на нонешнее утро числилось шестьсот тридцать четыре бойца и командира, из них с легкими ранениями в строю девяносто два человека. А ежели по существу в корень смотреть - то две тысячи…
- Это как же понимать?
- Слышали небось - за одного битого трех небитых дают? А уж нас били, били по-всякому: и справа, и слева, и спереди, и сзади, и сверху, и снизу.
- А сдачи вы давали?
- В полную меру, - ответил старшина. - Как полагается, баш на баш. Даже иной раз по своей щедрости вперед выдаем.
- Значит, можно их бить? - спросил член Военного Совета, глядя не на Черновода, а на стоявшего у сосны полковника. - Можно, значит, их колотить?
- За милую душу. У ихней пехоты над нами никакого превосходства нету, хоть даже у них пулеметов и минометов больше. Пехота у них - одни слезы. В атаку она как идет? Сперва разбомбят все, расковыряют наши позиции. Потом артиллерией пригладят. Потом по этому месту танки прут. А уж за ними пехота ползет, подчищает остатки… Обидно, товарищ член Военного Совета. Не по-честному получается. Мы их голой рукой, а они нас - свинчаткой. Металлом воюют. Танк замучил. Бьем его, как комара, а он все лезет.
- Прямо-таки, как комара? - весело прервал комиссар разошедшегося старшину. - Вот у вас лично сколько на счету?
- У меня? - сразу сник голос Черновода. - Я по совести отвечу. Мое дело такое - все больше в тылу. Но в один танк и я бутылку кидал. Только не знаю, с моей бутылки он загорелся или еще с чьей…
- Ну хорошо, старшина, - сказал комиссар. - А теперь разыщите командира полка и пришлите его ко мне.
Черновод убежал, оставив лошадь на попечение красноармейца. Видно, на своих ногах управлялся быстрее.
Член Военного Совета смотрел на двигавшуюся мимо колонну. Красноармейцы шли размеренным шагом, привычно и неторопливо. Выгоревшие гимнастерки, засаленные пилотки, черные, прокаленные солнцем лица. Обувь разнокалиберная: сапоги и русские и немецкие, с широкими раструбами голенищ, и ботинки с обмотками, и даже гражданские штиблеты. Некоторые бойцы курили на ходу. Многие, кроме винтовок, несли еще и немецкие автоматы. Затертые до блеска мешочки с гранатами оттягивали ремни.
Человеку, привыкшему любоваться строгими колоннами войск, может быть, неприятно было смотреть на шагающих вразнобой красноармейцев, на ломаные шеренги. Но в этих нестройных рядах член Военного Совета искал и находил признаки особого фронтового порядка, присущего тем воинским частям, которые много раз вступали в бой и готовы в любую минуту быстро и привычно развернуться цепью, огнем встретить врага. Член Военного Совета отмечал разумную целесообразность построения колонны: следом за каждой ротой ехали повозки с пулеметами и боеприпасами. За головными подразделениями прошла батарея - сытые, крепкие кони легко вынесли на взгорок орудия.
Вглядываясь в лица бойцов, комиссар видел не только усталость, вызванную боями, длительными переходами и бессонными ночами. Он видел главное - уверенность движений, полное отсутствие нервозности, какая бывает на фронте у новичков. И еще - присущее всем им какое-то жесткое выражение глаз.
Разгулявшийся ветер гнал желтые, шуршащие листья, заметал ими дорогу, заглушал недружный топот солдатских ног. Ряд за рядом шли и шли мимо обвешанные оружием бойцы, иные сгорбившись, другие распахнув гимнастерки, подставляя осеннему ветру разгоряченную грудь.. Иногда белели в рядах повязки раненых, и обязательно возле, раненого шел кто-нибудь, навьюченный двойной ношей, своей и товарища.
- Какие люди! - негромко сказал член Военного Совета. - Много я видел парадов, но, чтобы понять армию, чтобы понять дух бойцов, надо увидеть вот это, - показал он рукой. - Это настоящие солдаты, настоящая гвардия.
- Разбитая гвардия, - хмуро ответил полковник.
- Нет, разбитые армии бегут. Они рассыпаются и погибают. А это те люди, которые погонят врага назад… Нам с самого начала недоставало опыта и злости, А у этих бойцов и командиров есть и то и другое.
- Мало тяжелого оружия.
- Рабочие дадут нам его, новое и в достаточном количестве. Люди - это самое главное… А вы, полковник, скажу вам прямо, серьезно больны.
- Я совершенно здоров.
- Есть такая хворь - неверие в человека. Это очень опасно. Не доверять людям - значит потерять почву под нотами. Вам нужно лечиться, и поскорее.
- Я постараюсь.
Мост проходили последние ряды красноармейцев. Замыкали строй два командира. Один худощавый, с прямыми плечами, туго стянутый ремнем. На коричневом от загара лице с ввалившимися щеками отчетливо проступали белесые брови. К петлицам пришиты по три выцветших матерчатых кубика. Рядом с ним, придерживая висевший на груди автомат, шагал высокий старший сержант. Лицо у него несколько удлиненное, с резкими чертами. На выдающемся вперед подбородке - глубокая как разрез, ямочка.
Возле члена Военного Совета оба остановились.
- Старший лейтенант Бесстужев. Исполняю обязанности командира полка, - представился первый. Голос его звучал сухо, смотрел он настороженно, будто спрашивал взглядом: «Ну, что вы еще тут нам придумали?»
- Старший сержант Дьяконский, командир стрелковой роты, - пристукнув каблуками разбитых сапог, четко доложил второй. Он с явным любопытством разглядывал члена Военного Совета.
- Здравствуйте, товарищи, - комиссар пожал им руки. - Хороших бойцов вы привели. Очень хороших и очень кстати. Что, люди сильно устали?
- Устали, - ответил Бесстужев. - Люди вымотались.
- Сколько времени вам нужно на отдых?
- Ну хотя бы до завтрашнего утра. До утра немцы главными силами не подойдут. А нам бы выспаться, окопы не рыть.
- Хорошо. Окопы для вас приготовят. А как вы оцениваете этот рубеж?
- Место выгодное, товарищ член Военсовета. Река, лес. Есть где укрыться. Отойдет с того берега наш арьергард - мост взорвем.
- Трое суток здесь продержитесь? - спросил комиссар, обращаясь сразу и к полковнику и к старшему лейтенанту. Полковник пожал плечами: я, дескать, свое мнение высказал.
- Сколько нужно, столько и продержимся, - оказал Бесстужев. - Пока людей хватит.
- Только бы с флангов не обошли, - добавил Дьяконский. - Они это любят, а соседей у нас, очевидно, нету.
- Растяните на флангах милиционеров и ополченцев, - посоветовал комиссар. - Там бездорожье, там немцы крупными силами не пойдут. Главный удар они нанесут здесь.
- Это точно, - подтвердил Бесстужев.
- Простите, товарищ член Военного Совета, - заговорил полковник. - Я просил бы вас давать указания непосредственно мне. За боевой участок отвечаю я, а не старший лейтенант.
Бесстужев и Дьяконский удивленно переглянулись. Виктор кивнул чуть заметно: уязвленное самолюбие!
Дивизионный комиссар недовольно прищурился.
- Здесь, полковник, справятся и без вашего руководства. Вернетесь со мной в Харьков… А вас, товарищ старший лейтенант, назначаю командиром участка. Милиция и ополченцы передаются в ваше подчинение… Могу я надеяться, что эта дорога на три дня для немцев закрыта?
- Да, - сказал Бесстужев. - Будет выполнено.
- А вы как думаете, товарищ старший сержант?
- Наш полк еще ни разу не отступал без приказа.
- Ну, а по приказу много отступали? - улыбнулся член Военного Совета.
- С самого начала…
- Сколько раз были в бою?
- Теперь уже трудно сосчитать.
- А вы заметили, товарищи, как изменились немцы за последнее время?
- Не особенно, - ответил Бесстужев.
- Разве что техники поменьше, - добавил Виктор. - Раньше танки сотнями лезли, а теперь десятками…
- А солдаты?
- Осторожнее немцы стали.
- Они начинают разочаровываться, - сказал член Военного Совета, глубже надвигая фуражку. - Они думали совершить прогулку, а мы бьем их в хвост и в гриву. Это им не очень нравится… Чем я могу вам помочь? - спросил он, доставая из кармана блокнот. - Что вам требуется в первую очередь?
Бесстужев задумался.
- Батарею противотанковых пушек, - он загнул палец на левой руке. - Сотни три бутылок с горючей смесью. Противотанковых гранат.
- Бутылки и гранаты доставят к утру, - ответил, записывая, комиссар. - Пушки не обещаю. Это все?
- Пополнение бы нам, - вздохнул Бесстужев. - С комсоставом совсем плохо. Хоть бы младших лейтенантов прислали. У меня ефрейторы взводами командуют.
- И справляются?
- Постольку-поскольку. Кадровые, опыт есть.
- Вы отберите несколько десятков кадровиков и направьте их к ополченцам. Там народ хороший, сознательный народ, а опыта боевого не имеют.
- У меня у самого каждый человек на счету!
- Ополченцы - это теперь тоже ваш полк. И вам просто грех командиров себе просить. У вас же замечательные обстрелянные люди. Выдвигайте их на должности, присваивайте звания.
- Прав у меня таких нет.
- Ходатайствуйте перед Военным Советом. Да не задерживайтесь с этим. Командиров нам нужно много. Мы сами у вас фронтовиков брать будем.
Дивизионный комиссар посмотрел на часы, подумал.
- Вот что, товарищ старший лейтенант. У меня еще есть время. Соберите красноармейцев, я побеседую с ними.
* * *
Бойцы выстроились неподалеку от моста.
- Смирно! - скомандовал Бесстужев и, вскинув руку к козырьку, шагнул навстречу члену Военного Совета, спустившемуся с пригорка. Хотел отрапортовать по всей форме, но комиссар сказал громко:
- Отставить!
И, повернувшись к красноармейцам, предложил:
- Подходите, товарищи, ближе.
Шеренги сломались. Бойцы, стоявшие впереди, сели на землю.
Все ждали каких-то высоких, торжественных слов, А комиссар начал просто.
- Вчера я побывал у харьковских рабочих. Прямо скажу - трудно им сейчас. Из цехов не выходят по целым суткам. И едят у станков, и, если сон сморит, ложатся тут же. Делают оружие для вас, для своих защитников. Харьковские рабочие просили меня передать братский привет фронтовикам и узнать, как вы тут воюете. Я с удовольствием передаю привет вам, воинам вашего полка. И еще от себя добавлю: спасибо, товарищи! Вы хорошо сражались, в вашем полку хорошие командиры и бойцы. Я уверен, что и впредь вы будете бить врага как надо. Вы теперь обстрелянные солдаты, вас, как говорится, нахрапом не возьмешь. Я вам, товарищи, поскольку тут все свои, открою одну военную тайну: скоро придет день, когда мы повернем на запад и погоним фашистов с нашей советской земли. Впрочем, какая это тайна, - улыбаясь, развел он руками. По рядам прошелестел смех. - Вы, товарищи, и сами об этом догадываетесь. Вы же сами, уничтожая немецких солдат и технику, приближаете день наступления.
Дивизионный комиссар помолчал. Лицо его стало серьезным.
- Что же это такое, скажете вы, обстановка на фронте трудная, Красная Армия отступает, а член Военного Совета говорит о том, как будем врага гнать? Не слишком ли он торопится? Не слишком ли вперед забегает? Нет, товарищи! - махнул он рукой. - Я вот сегодня беседовал с одним старшим сержантом из вашего полка. По его словам, в начале войны немецкие танки шли сотнями, а теперь - десятками. И это правильно. Фашисты потеряли много техники, много солдат и с каждым днем теряют все больше. Далеко они зашли, спору нет. Но они все чаще получают от нас по зубам и скоро получат такой удар, от которого не оправятся… Сегодня третий день идет бой в Полтаве. Там наши кавалеристы и танкисты замечательно дерутся. Немцы там уже обожгли руки. А вы должны выполнить свою задачу здесь, на этом рубеже. Командование возлагает на вас большие надежды…
Красноармейцы слушали с напряженным вниманием. Им нравилось, что член Военного Совета стоит среди них, как среди равных.
Он коротко рассказал о положении на фронтах, потом спросил:
- Какие вопросы будут ко мне?
Бойцы молчали, поглядывая друг на друга. В задних рядах взметнулась рука. Красноармейцы расступились, пропуская товарища. Виктор узнал пулеметчика Ванина.
- Разрешите, товарищ член Военного Совета? Правда или нет, немцы в листовках пишут, что Москву окружили?
- Брехня она брехней и останется, - ответил комиссар. - В Москве все спокойно, можете не сомневаться. Я вчера вечером с Москвой по телефону разговаривал.
- Так, - удовлетворенно произнес пулеметчик. - Мы так и думали… Еще, значит, интересуется народ насчет урожая. Фашист много земли отхватил. Как теперь с хлебом-то? На зиму хватит?
- Урожай, товарищи, убран полностью. Продуктов у нас достаточно. Вы вот будете домой писать, не забудьте женщинам поклониться. Они в поле и за себя, и за вас работают…
Сразу же после беседы дивизионный комиссар, простившись с бойцами, пошел к своей машине. Бесстужев предложил ему поужинать.
- Неплохо бы закусить, да вот начальник не позволяет, - показал комиссар на часы.
Старшина Черновод, вспомнив, что в неприкосновенном запасе хранятся плитки трофейного шоколада, побежал в обоз. А когда возвратился, зеленая легковая машина была уже далеко, неслась по дороге, подскакивая на ухабах.
- Эх ты, жалость какая! - огорчился Черновод. - Уехал голодный, где он поест теперь, на ночь глядя? Тоже ведь незавидная у него жизнь. Забот полон рот, мотайся то туда, то сюда.
- Ничего, не переживай, - произнес Бесстужев, двигая бровями. - Он через пару часов в Харькове будет. А вот нам он задачку задал. Иди, собери командиров. Надо совет держать.
* * *
Передовые отряды немцев вышли к Ворскле в этот же день. Силы их были пока еще невелики. Фашисты попытались мелкими группами переправиться в нескольких местах через реку, но, встреченные частым беспорядочным огнем ополченцев и милиционеров, сразу же отступили. Командир милицейской роты доложил Бесстужеву, что атака отражена и что противник отброшен. Старший лейтенант в свою очередь разъяснил командиру роты, что никакой атаки не было. Немецкая разведка прощупывала нашу оборону и отошла сама, как только по ней начали стрелять. Бесстужев запретил открывать стрельбу из пулеметов по мелким группам, чтобы не выдавать расположение огневых точек.
Когда стало темнеть, немцы сели в грузовики и уехали ночевать в село, оставив на западном берегу реки боевое охранение.
Красноармейцы отдыхали в глубине леса. Измученные долгими переходами, люди крепко спали. Бесстужев и Дьяконский тоже рассчитывали выспаться наконец этой ночью. Легли на одеяло, расстеленное в шалаше, накрылись шинелями.
Но они не успели даже задремать. Старшина Черновод, дежуривший у телефона, сообщил, что на участке ополченцев через реку переплыли какая-то женщина и хочет немедленно видеть «самого главного командира».
- Пусть приведут сюда, - сказал, подавляя зевоту, Бесстужев. - Вот черт, одеться надо, - кряхтел он, доставая сапоги. - Неудобно все-таки… Ты бы волосы пригладил, - посоветовал он Виктору. - Уж больно лохматый.
Женщина пришла в сопровождении двух ополченцев. Маленькая, босая, она сначала показалась Бесстужеву совсем молодой. Она поеживалась от холода. Сквозь мокрое, прилипшее к телу платье, просвечивал белый бюстгальтер.
- Черновод, принесите сухую одежду. Да побыстрей, - распорядился Бесстужев. Протянул женщине флягу с водкой. Она оттолкнула его руку и спросила вздрагивающим голосом.
- Товарищ командир, вы тут самый главный?
- Вроде бы я, - ответил Бесстужев. - Выпейте глоток. Согреетесь.
- Нет-нет! Дайте я расскажу. Надо скорей идти к детям. Им там есть нечего, немцы все взяли себе. Но дело совсем не в этом. Нас прогнали в подвал и никому не разрешают выходить оттуда, - женщина говорила очень быстро и сумбурно, перескакивая с одного на другое. Бесстужев не перебивал ее, давая возможность успокоиться. Теперь он лучше разглядел ее. Ей было уже за тридцать. Лицо круглое, почти лишенное подбородка. Слишком большой рот и редкие зубы делали ее некрасивой.
Из слов женщины постепенно выяснилось, что зовут ее Варей и что она - воспитательница из детского дома. Когда приблизился фронт, для эвакуации детей обещали прислать грузовики. Но грузовиков долго не было. Тогда директор увел старших ребят на станцию пешком «Тридцать километров, вы представляете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95