Перед ним гордо восседал в седле всадник из меди. Под копытами коня
вилась надпись на латыни. Поворачивая фуражку под разными углами и ловя
начищенной кокардой луч света, Гордон улыбался. Это будет дерзостью -
возможно, гораздо большей, нежели попытаться перелезть в потемках через
забор. Однако сама идея манила своей гармоничностью, чем и пленила
Гордона. Наверное, никто, кроме него, уже не в силах избрать столь опасную
стезю исключительно по эстетическим соображениям. Пусть попытка обречена
на неудачу - поражение все равно будет захватывающим зрелищем.
Претворение замысла в жизнь требовало набега на старый Окридж,
оставшийся вне пределов возникшей здесь после войны деревни; цель набега -
визит в учреждение, наверняка вызвавшее наименьший интерес у мародеров,
терзавших город. Снова покрыв голову фуражкой, он быстро зашагал, чтобы не
терять оставшегося светлого времени суток.

Спустя час Гордон, выбравшись из выпотрошенных зданий старой части
города, торопливо двинулся по разбитому асфальту, чтобы успеть вернуться к
воротам до наступления ночи. Сделав крюк через лес, он вышел на дорогу, по
которой уехал из деревни фермер Сонни, - она вела от ворот на юг. Теперь
он шагал уверенно, ориентируясь по свету фонаря, вывешенного над воротами.

Часовой проявил преступную небрежность: Гордон остался незамеченным,
подобравшись к его посту футов на тридцать. Он отлично видел этого
болвана, торчавшего на стене у ее дальнего конца, но тот глазел в
противоположную сторону.
Набрав в легкие побольше воздуха, Гордон зажал зубами свисток Эбби и
трижды оглушительно свистнул. Звук заметался среди домов и эхом отразился
от леса, как клекот пикирующего хищника. По доскам загремели шаги. Над
воротами возникли три физиономии с ружьями и масляными фонарями,
силившиеся разглядеть пришельца в сгущающейся тьме.
- Кто здесь? Чего вам надо?
- Мне необходимо переговорить с вашим начальством, - отозвался
Гордон. - У меня официальное поручение, и я требую допуска в город Окридж!
Неслыханное требование совершенно сбило их с толку. Последовало
томительное молчание. Стражники очумело смотрели то друг на друга, то на
Гордона. Наконец один из них торопливо удалился, а другой, откашлявшись,
закричал:
- Эй, где ты там? Ты бредишь? Ты болен?
- Здоров. Но утомлен и голоден. Кроме того, я рассержен тем, что в
меня стреляли. Однако всему свое время. Первым делом я должен выполнить
данное мне поручение.
На сей раз старший караула не смог скрыть замешательства.
- Данное тебе... Да о чем ты болтаешь, приятель?
По доскам снова застучали шаги. Над воротами появились, еще несколько
мужчин, а также женщины и дети, растянувшиеся в обе стороны. Похоже, с
дисциплиной в Окридже было слабовато. Местный мэр и его приспешники,
видимо, давно выпустили бразды правления из рук.
Гордон снова затянул свое, стараясь говорить медленно и веско,
голосом гамлетовского Полония:
- Я требую встречи с вашим начальством. Вы испытываете мое терпение,
не пуская меня в город, что обязательно будет отражено в моем отчете.
Немедленно вызовите кого-нибудь, кто наделен правом принимать решения, и
отворите ворота!
Толпа делалась все гуще; наконец над воротами образовался целый лес
голов. Люди тупо пялились на Гордона, пока справа не появилась группа с
фонарями. Толпа отпрянула, пропуская вновь прибывших.
- Слушай, бродяга, - рыкнул старший караула, - ты напрашиваешься на
пулю. Мы не ведем никаких "официальных" дел ни с кем за пределами этой
долины с той самой поры, как порвали отношения с коммунистами в
Блейквилле, а это было уже несколько лет назад. Заруби себе на носу: я не
стану беспокоить мэра из-за какого-то психа...
Не договорив, стражник удивленно обернулся, заслышав властные голоса.
- Господин мэр... Прошу прощения за гвалт, но...
- Я оказался неподалеку и услышал шум. Что здесь происходит?
Стражник махнул рукой.
- Там какой-то тип бормочет такую ерунду, какой я не слыхал с
незапамятных времен. Наверное, спятил. Вечно они здесь шляются...
- Сейчас разберемся.
Над воротами появилась новая голова.
- Я мэр Окриджа, - сообщил зычный голос. - Мы не подаем милостыню. Но
если ты - тот самый парень, который нашел сегодня днем кое-какое добро и
великодушно передал его нашим людям, то я готов признать, что мы перед
тобой в долгу. Я велю спустить тебе горячей пищи и одеяло. Можешь провести
ночь у обочины под воротами. А завтра уходи подобру-поздорову. Нам здесь
ни к чему болезни. Судя по словам моих часовых, у тебя горячка.
- Ваша щедрость произвела на меня впечатление, господин мэр, - с
улыбкой ответил Гордон. - Но я проделал слишком неблизкий путь, выполняя
официальное поручение, чтобы сейчас повернуть назад несолоно хлебавши.
Ответьте мне, есть ли в Окридже работающая рация или волоконно-оптическая
связь?
Нелогичность его слов заставила всех разинуть рты. Гордон отлично
представлял себе недоумение мэра. Однако тот быстро собрался с мыслями.
- Мы уже десять лет как забыли про радио. С тех пор ничего не
работает. А что? Какое это имеет значение, раз...
- Постыдитесь! Конечно, после войны было почти невозможно
пользоваться радиосвязью из-за... - Гордон отчаянно импровизировал, -
из-за радиоактивности. - И все же я надеялся воспользоваться вашим
передатчиком, чтобы связаться со своим руководством.
Он разглагольствовал с наглым апломбом. На сей раз его слова были
встречены в толпе не молчанием, а удивленным шушуканьем. Гордон
догадывался, что стена облеплена теперь населением Окриджа почти в полном
составе. Лишь бы она не-повалилась... В его планы вовсе не входило
вступление в город, подобное штурму Иерихона Иисусом Навином. У него были
совсем другие намерения.
- Дайте-ка сюда светильник! - распорядился мэр. - Да не тот, дубина!
Настоящий фонарь! И направьте луч на этого человека. Хочу его получше
разглядеть.
Вид Гордона, залитого светом, вызвал волнение среди зрителей. Он был
готов к свету рампы и не стал загораживать глаза или щуриться. Вместо
этого он поправил кожаную сумку и повернулся так, чтобы желающие могли
рассмотреть его форму. Почтальонская фуражка с лучезарной кокардой сидела
сейчас у него на голове набекрень.
Толпа зароптала громче прежнего.
- Господин мэр! - крикнул Гордон. - Учтите, мое терпение не
беспредельно. Мне так или иначе придется переговорить с вами насчет
сегодняшнего поведения ваших подчиненных. Не вынуждайте меня прибегать к
полномочиям, которыми я наделен, ибо этого, я думаю, не хотелось бы ни
мне, ни вам. Еще немного - и вы лишитесь привилегии установления контакта
с остальной нацией.
Мэр в раздумье переминался с ноги на ногу.
- Контакт? Нация? Что за чушь? Мы знаем только Блейквилл и
самодовольных шутов из Калп-Крик, остальной же мир населен черт знает
какими дикарями. Кто вы-то такой, черт возьми?
Гордон прикоснулся к околышу фуражки.
- Гордон Кранц, почтовое ведомство Соединенных Штатов. Я исполняю
функции курьера и имею поручение установить почтовую линию в Айдахо и на
юге Орегона. Одновременно я являюсь генеральным федеральным инспектором по
этому району.
И он еще смущался, изображая в Пайн-Вью Санта-Клауса! Слова насчет
"генерального инспектора" сорвались с его уст без всякой подготовки.
Вдохновение или оплошность? Эх, двум смертям не бывать, а одной не
миновать!
Толпа бурлила. До Гордона несколько раз доносились слова "внешний
мир" я "инспектор", не говоря уже о "почтальоне". Когда мэр потребовал
тишины, она установилась не сразу и далеко не полностью.
- Значит, вы - почтальон... - В голосе мэра звучал сарказм. -
По-вашему, Кранц, мы совсем лишились мозгов? Напялили форму - и заделались
правительственным чиновником? Какое еще правительство? Какие у вас есть
доказательства? Убедите нас, что вы - не съехавший с катушек безумец,
охваченный радиационной лихорадкой!
Гордон вытащил из сумки бумаги, изготовленные им всего час назад при
помощи резинового штампа, найденного среди развалин окриджской почты.
- Вот мой мандат... - начал было он, но его тут же прервали:
- Держи свои бумажки при себе, бродяга! Мы не подпустим тебя близко,
чтобы ты нас не перезаразил.
Мэр гордо выпрямился и помахал рукой, привлекая внимание подданных.
- Кто из вас не помнит, как безумцы и самозванцы болтались в округе в
годы Хаоса, готовые назваться кем угодно, от Антихриста до поросенка
Наф-Нафа? Факт остается фактом: сумасшедшие приходят и уходят, а
правительство остается, и оно - одно-единственное - то, что есть здесь у
нас! - Он повернулся к Гордону. - Твое счастье, бродяга, что чумные годы
остались в прошлом. Тогда бы с тобой быстро разобрались, и радикальным
способом - путем кремации!
Гордон выругался про себя. Местный тиран оказался ловок и не давал
заморочить себе голову. Если они откажутся взглянуть на его поддельный
"мандат", то, значит, напрасно он наведывался сегодня в старый город. В
колоде у Гордона остался последний козырь. С его лица не сходила
предназначенная толпе улыбка, однако ему очень хотелось перекреститься
перед главным испытанием.
Он запустил руку в боковой карман кожаной сумки и извлек оттуда
небольшую пачку писем, после чего притворился, будто перебирает их,
выискивая то, что нужно.
- Есть тут некий... Дональд Смит? - обратился он к народу.
Те завертели головами и стали увлеченно переговариваться. Даже в
сгущающихся сумерках нетрудно было понять, сколь велико волнение,
охватившее люден. Наконец кто-то ответил:
- Погиб через год после войны. В последней битве за склады.
Голос отвечавшего дрожал. Уже хорошо: дрожь эта была вызвана не
только удивлением. И все же Гордону требовалось гораздо большее. Мэр
по-прежнему таращил на него глаза, пораженный не менее остальных; когда до
него дойдет, каковы намерения Гордона, жди неприятностей.
- Вот как... В этом надо будет удостовериться. - Не давая никому
раскрыть рта, он зашелестел конвертами. - А мистер или миссис Франклин
Томпсон? Или их сын или дочь?
В шепоте, пробегающем по толпе, теперь звучали суеверные нотки.
Гордону ответил женский голос:
- Они погибли! Сын умер только в прошлом году. Он работал на ферме
Джесковича. Его родители были в Портленде, когда все взлетело на воздух.
Проклятье! В распоряжении Гордона оставалось всего одно имя. Поразить
их своими познаниями - уже неплохо, но ему было необходимо найти хоть одну
живую душу!
- Ладно, разберемся. А как насчет Грейс Хортон? Мисс Грейс Хортон?
Нет тут никакой Грейс Хортон! - не вытерпел мэр. Его голос обрел
прежнюю саркастическую самоуверенность. - Я знаю на своей территории всех
до одного. За десять лет, что я тут провел, у нас не объявилось никакой
Грейс Хортон, слышишь, самозванец? А вы, вы что, не соображаете, как он
все подстроил? Нашел в городе старую телефонную книгу и выписал несколько
имен, чтобы посеять смуту. - Он погрозил Гордону кулаком. - Парень, я
постановляю, что ты нарушаешь общественный порядок и представляешь угрозу
для здоровья населения! У тебя есть пять секунд, чтобы унести ноги, прежде
чем я отдам своим людям приказ стрелять!
Гордон тяжело дышал. У него не оставалось выбора. Что ж, придется
отступить, пожертвовав гордостью ради спасения жизни.
"Замысел был хорош, но ты и сам знал, сколь невелики шансы на успех.
По крайней мере ты заставил этого мерзавца пережить пару неприятных
минут".
Однако, к своему удивлению, Гордон обнаружил, что тело отказывается
повиноваться воле. Ноги словно приросли к земле. Желания спасаться
бегством словно бы и не было. Правда, разумная часть его естества испытала
ужас, когда он, расправив плечи, опять обратился к мэру:
- Учтите, господин мэр, что покушение на почтового курьера является
одним из немногих федеральных преступлений, наказания за которые не
отменены временным Конгрессом на восстановительный период. Соединенные
Штаты всегда защищали своих почтальонов.
Он холодно глядел туда, где разгорались фонари. "Всегда!" - это слово
Гордон произнес с нажимом. По его телу пробежала дрожь. Он чувствовал себя
курьером - по крайней мере, был им в душе. Он представлял собой
анахронизм, чудом уцелевший при наступлении нового каменного века,
методично стиравшего с лица земли остатки идеализма. Не сводя горделивого
взгляда с темного силуэта мэра, Гордон молча бросал ему вызов. Ну, убей же
меня, уничтожь последнее, что осталось от былого величия нации!
Несколько секунд стояла тишина. Потом мэр поднял руку и сказал:
- Раз...
Он не торопился, то ли давая Гордону время спастись, то ли из
садистских побуждений.
- Два...
Игра проиграна. Гордон знал, что ему надо бежать, более не мешкая.
Однако непокорное тело по-прежнему не повиновалось.
- Три!
"Так принимает смерть последний идеалист", - подумалось ему.
Шестнадцать лет, которые ему удалось прожить, были случайностью, ошибкой
Природы, которая сейчас будет исправлена. В конце концов весь его
приобретенный такими трудами прагматизм улетучился, уступив место
самоубийственному лицедейству.
Тем временем в толпе зрителей возникло какое-то движение. Кто-то
пробивался в первые ряды.
Часовые вскинули ружья. Гордону показалось, что некоторые делают это
как-то нехотя. Вряд ли его спасут их колебания...
Мэр завершал отсчет секунд, несколько сбитый с толку упрямством
Гордона, однако взлетевший в воздух кулак начал опускаться.
- Господин мэр! - Дрожащий от страха голос принадлежал женщине,
повисшей на начальственной руке. - Прошу вас! Я...
Мэр вырвал руку.
- Не встревай, женщина! Уберите же ее!
Тощая фигурка увернулась от часовых, и над толпой прозвенел чистый
голос:
- Я - Грейс Хортон!
- Что?! - Мэр впился в нее гневным взглядом.
- Это моя... девичья фамилия. Я вышла замуж за год до второго голода.
Тогда вы и ваши люди еще не появились в наших краях.
Толпа опять зароптала.
- Дурачье! - выкрикнул мэр. - Говорю вам, он выписал ее имя из
телефонной книги!
Гордон, победно ухмыляясь, одной рукой держал письма, другую
приставил к околышу фуражки.
- Добрый вечер, мисс Хортон. Чудесный вечерок, не правда ли? Между
прочим, у меня тут есть для вас письмишко от мистера Джима Хортона - он
проживает в Пайн-Вью, штат Орегон... Он вручил его мне двенадцать дней
назад...
Теперь все люди, столпившиеся у ворот, заговорили разом. Кто-то
размахивал руками, кто-то рыдал. Гордон приложил к уху ладонь, чтобы лучше
расслышать изумленные восклицания женщины, а потом повысил голос, стараясь
перекрыть шум:
- Да, мадам, у него все в порядке. Боюсь, что не смогу вам сказать
ничего больше. Но я с радостью доставлю ваше ответное письмо брату,
завершив обход долины.
Он сделал шаг вперед, ближе к свету.
- Только вот какое дело, мадам... У мистера Хортона в Пайн-Вью не
оказалось достаточного количества марок, поэтому я вынужден взять с вас
десять долларов наложенного платежа.
Толпа взревела.
Мэр, залитый светом ламп, вертелся из стороны в сторону, размахивая
руками и громко увещевая подданных. Однако его уже никто не слушал: ворота
распахнулись, и люди хлынули в темноту. Гордона обступила плотная толпа
разгоряченных, возбужденных граждан всех возрастов. Некоторые хромали,
многие были украшены шрамами, тяжелое дыхание иных свидетельствовало о
туберкулезе. Однако в этот момент жизненные невзгоды отступили,
потесненные внезапным возрождением надежды.
Сохранивший невозмутимость, Гордон тем временем неуклонно продвигался
к воротам. Он улыбался и кивал направо и налево, не сторонясь тех, кто
тянулся к нему и трогал за локоть или за набитую битком сумку. Молодежь
взирала на почтальона с суеверным ужасом. По лицам представителей старшего
поколения струились слезы.
Сделавшись вдруг объектом поклонения, Гордон все же не терял остатки
совестливости и продолжал стыдиться своей лжи.
"А впрочем, черт с ним! Не моя вина, если им хочется верить в сказки.
Сам я наконец-то стал взрослым и хочу всего лишь вернуть свое. Эх вы,
простаки!.."
Однако, думая так, он продолжал расточать улыбки и усердно пожимал
тянущиеся к нему руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36