Но все это было неважно. Война снова стала холодной. Она продолжалась
за столами конференций, где договаривающиеся стороны пытались найти
биологические различия, которых не существовало, и провести границы в
безграничном трехмерном пространстве - дабы охранить мир, которого, на
памяти Арианы Эмори, никогда не было.
Могло показаться, что ничего этого не происходило. Точно так же она
могла лететь и сто лет назад, за исключением того, что самолет был
ухоженный и красивый, совсем непохожий на ту колымагу, которая перевозила
грузы между Новгородом и Резьюн: в те дни все сидели на мешках и ящиках с
семенами или еще на каких-то вещах из багажа.
Тогда она попросила разрешения сесть около окна (пусть грязного).
Помнится, мать велела ей опустить солнцезащитный экран.
Теперь она сидела в кожаном кресле. Возле локтя - прохладительные
напитки, на борту самолета - тепло и уютно. Несколько помощников обсуждают
дела и просматривают свои записи; их разговоры чуть-чуть слышнее, чем
рокот двигателей.
Теперь никакое путешествие не обходится без суеты помощников и без
телохранителей. Кэтлин и Флориан сидели там, сзади, с натренированным
спокойствием глядели ей в спину, даже здесь, на высоте 10.000 метров и
среди сотрудников Резьюн, чьи дипломаты набиты секретными документами.
Совсем, совсем не так, как в старые времена.
Maman, можно я сяду у окна?
Она была не как все, ребенок двух родителей, Ольги Эмори и Джеймса
Карната. Они основали лаборатории в Резьюн и начали тот самый процесс, в
результате которого сформировался Союз. Они поставляли колонистов, солдат.
Их собственные гены присутствовали в сотнях этих людей. Ее
квазиродственники были рассеяны на многие световые годы. Но в те времена
это никого не удивляло. Изменилось основное человеческое восприятие:
биологическое родство стало значить очень мало. Семья еще имела значение -
чем она больше, чем разветвленнее, тем безопаснее и состоятельнее.
Резьюн она получила в наследство. Отсюда и этот самолет, а не
грузовой лайнер. А также не наемный самолет и не военный. Женщина ее
положения могла бы воспользоваться чем угодно из перечисленного, однако
она по-прежнему предпочитала механиков, являющихся частью Семьи, пилота, в
чьей психомодели она была уверена, телохранителей, которые были лучшими
результатами разработок Резьюн.
Мысль о городе, о подземках, о жизни среди чиновников, техников,
поваров и рабочих, толкающих друг друга и спешащих выполнить свои
обязанности, чтобы заслужить доверие, пугала ее так же, как безвоздушное
пространство. Она сама направляла движение миров и колоний. Мысль о том,
чтобы поесть в ресторане, о толпах, воюющих за место в вагоне подземки, о
простом появлении на улице верхнего уровня, где ревет транспорт и мечутся
прохожие, наполняла ее безотчетной паникой.
Она не умела жить вне Резьюн. Она знала, как договориться о самолете,
как разобраться в расписаниях полетов, как позаботиться о багаже, о
помощниках, о безопасности, - каждую мельчайшую деталь, - и считала
появление в общественном аэропорту тяжелым испытанием. Конечно, серьезный
недостаток. Но каждый опасается чего-то одного, а эти полеты находились
отнюдь не в центре ее внимания. Представлялось невероятным, чтобы Ариана
Эмори когда-нибудь появилась в новгородской подземке или на открытой
платформе станции.
Прошло много времени прежде, чем она увидела реку и первую плантацию.
Тонкая ленточка дороги, и, наконец, купола и башни Новгорода; и -
внезапность, великолепная внезапность столицы. Под крыльями самолета
плантации расширились, климатические башни с электронными экранами
заслонили поля и транспорт, ползущий по дорогам с приземленной
неторопливостью.
Баржи тянулись вереницей к морю вниз по Волге, баржи и буксиры,
выстроились вдоль речных доков позади плантаций. Новгород по-прежнему был
во многом индустриальным и неухоженным, несмотря на блеск новизны. За
сотню лет эта часть города не изменилась, разве что разрослась, баржи и
транспорт стали обычным явлением вместо редкого и удивительного зрелища.
Смотри, смотри, Maman! Там грузовик!
Заросли мехового дерева под крылом сливались в сплошное синее пятно.
Промелькнули линии ограничительной разметки и плиты дорожки.
Шасси мягко коснулись полосы, и самолет, постепенно замедляясь,
остановился перед левым поворотом к терминалу. И тут легкая паника
коснулась Арианы Эмори, несмотря на уверенность, что ей никогда не
придется проходить через толпу в вестибюле. Ее уже ожидали автомобили. Ее
собственный экипаж займется багажом, позаботится о самолете, сделает все.
Это был только край города; а окна машины позволят смотреть наружу, но не
вовнутрь.
Но вот незнакомцы. Это движение, случайное и хаотическое. Она любила
его, только когда смотрела издалека. Она понимала это движение в целом, а
не отдельные его проявления. На расстоянии, в совокупности, она доверяла
ему.
От приближения к нему ее ладони потели.
Подъехали автомобили, и по возбуждению торопящихся агентов возле
охраняемого входа в Зал Торжеств стало ясно, что прибыл кто-то очень
важный. Михаил Корэйн, остановившись на балконе, опоясывающем снаружи
Палату Советников, окруженный своими собственными телохранителями и
помощниками, взглянул вниз на откликающийся эхом огромный каменный нижний
этаж с его фонтаном, латунными перилами грандиозной лестницы, на его
многолучевую звезду - эмблему, блестевшую золотом на фоне серого камня
стены.
Имперским амбициям - имперская роскошь. И главный архитектор этих
амбиций исполняет выход на сцену. Советник от Резьюн вместе с Секретарем
по Науке. Ариана Карнат-Эмори со своим окружением прибыла, как и следовало
ожидать, поздно, поскольку Советник чертовски уверена в том, что
большинство - на ее стороне, и только потому соблаговолила посетить Зал,
что каждый член Совета должен голосовать персонально.
Михаил Корэйн взглянул вниз и почувствовал то самое ускоренное
сердцебиение, которого доктора настойчиво советовали ему избегать.
Успокойтесь, обычно говорили они. Не все в жизни находится в нашей власти.
Можно подумать, что они имели в виду Советника от Резьюн.
Сайтиин, гораздо более многолюдная, чем остальные участники Союза,
постоянно умудрялась захватывать два места в правительстве, в Совете
Девяти. Логично, что одно из двух мест принадлежало Гражданскому
Департаменту, представляющему рабочих, фермеров и малый бизнес. И было
нелогично, что избиратели от науки со всех концов Союза, разбросанных
вдоль и вширь на многие световые годы, из десятков выдающихся и именитых
кандидатов выбрали именно Ариану Эмори и постановили, чтобы она неизменно
возвращалась в правительственные коридоры.
Более того. Она возвращалась к положению, которое сохраняла в течение
пятидесяти лет, пятидесяти проклятых лет подкупов и запугивания всех на
Сайтиин и каждой станции Союза (и даже ходили слухи, но бездоказательные,
- в Сообществе и Сол). Вы хотите, чтобы что-то было сделано? Вам нужно
попросить кого-то, кто сможет доложить об этом Советнику по Науке. Сколько
Вы готовы заплатить? Что Вы хотите взамен?
А эти чертовы научные избиратели, эти как бы интеллектуалы,
продолжали голосовать за нее, несмотря на все скандалы, связанные с ней,
несмотря на то, что она фактически владела лабораториями Резьюн, которые,
по закону, были равны целой планете в правительстве Союза, в стенах
которых вершились дела, подвергавшиеся бесчисленным (но не удавшимся из-за
крючкотворства) расследованиям.
Но не деньги были причиной. У Корэйна были деньги. Причиной была сама
Ариана Эмори. Дело в том, что большая часть населения Сайтиин, даже
большая часть населения самого Союза, так или иначе появилась из Резьюн, а
остальные использовали ленты... которые разработала все та же Резьюн.
Которые эта женщина... разработала.
Сомнение в доброкачественности лент считалось паранойей. Ну,
разумеется, находились такие, которые отказывались пользоваться ими и
изучали высшую математику или бизнес самостоятельно, а также никогда не
принимали таблеток и не просматривали учебных снов, так же, как это делали
практически все в Союзе, а знания при этом вливались в их головы в таком
количестве, которое они могли усвоить, и притом всего за несколько
сеансов. Драму можно было не только посмотреть, но и пережить, причем с
точно выбранной интенсивностью. Навыки приобретались на телесном и
психическом уровне. Вы использовали ленты, поскольку это делали
конкуренты, поскольку Вам надо было выделиться в этом мире, потому что это
был единственный способ получить образование достаточно быстро, притом
достаточно высокое и разностороннее в условиях, когда окружающий мир
менялся, менялся и менялся в течение одной человеческой жизни.
Департамент информации просматривал ленты. Эксперты проверяли их. Они
обязательно заметили бы скрытое воздействие на подсознание пользователя.
Михаил Корэйн не принадлежал к сумасшедшим, которые подозревали
правительство в перебивке лент, Сообщество в отравлении товаров или в
порабощении сознания выродками из развлекательных лент. Такого рода
пуристы могли отказаться от омолаживания, умереть от старости в семьдесят
пять лет, проведя жизнь вдали от общественной деятельности, потому что они
были невежественными самоучками.
Однако, к черту это все, к черту эту женщину по-прежнему выбирают. И
он не мог понять, почему.
Вот она, только слегка ссутулившаяся и с легкой проседью в черных
волосах. А ведь любой, умеющий считать, знал, что она старше, чем Союз,
что она постоянно пользуется омолаживающими препаратами и совершенно седая
под краской. Помощники толпились вокруг нее. Камеры нацеливались на нее,
как будто она центр вселенной. Проклятая костлявая сука!
Если Вы хотите вывести определенную породу человека, как призовую
свинью, обратитесь в Резьюн. Вы хотите солдат, хотите рабочих, Вам нужны
сильные спины и слабые мозги или полноценный гарантированный гений -
обратитесь в Резьюн.
И сенаторы и Советники подходят поклониться, шаркнуть ножкой,
произнести любезность - о Боже, кто-то даже вручает ей цветы!
Михаил Корэйн отвернулся с отвращением.
Двадцать лет он заседал в Девятке главой оппозиционной партии,
двадцать лет плыл против течения, добиваясь время от времени небольшого
успеха и всегда проигрывая по-крупному, включая последнее голосование.
Станислав Фогель, выдвинутый избирателями-торговцами, умер, а поскольку
Сообщество намеревалось нарушить свой договор как только сумеет вооружить
свои торговые корабли, освободившееся место следовало бы получить
центристам. Но нет. Торговый округ избрал Людмилу де Франко, племянницу
Фогеля. Эта проклятая оппортунистка де Франко только изображала, что она
следует выдержанным курсом. А на самом деле она экспансионистка не хуже
своего дяди. Что-то смешало карты. Кто-то был подкуплен, кто-то склонил
компанию "Андрус" на сторону де Франко, а центристы потеряли свой шанс
провести в Девятку своего пятого сторонника и добиться большинства в
правительстве впервые в истории.
Это было тяжелое разочарование.
А там, там внизу в зале, окруженная льстецами и всеми этими молодыми
талантливыми законодателями, находилась особа, что дергала за те
веревочки, до которых и с деньгами было не дотянуться.
Но истинная сила не в деньгах, а в политическом влиянии, хотя это и
не видимая глазу ценность. Зыбкий неуловимый товар.
И на этом висела судьба Союза.
В его голове уже не в первый раз рождались самые жестокие фантазии.
Будто каким-то образом на наружных ступенях какой-нибудь сумасшедший
сможет подбежать с пистолетом или ножом и одним взмахом решить все их
проблемы. Эти мысли в глубине души смутно беспокоили его. Но это изменит
Союз. Это даст человечеству шанс.
Жизнь одного человека значит очень мало в этих масштабах.
Он несколько раз глубоко вздохнул и направился в апартаменты
Советников побеседовать с теми немногочисленными, кто пришел
посочувствовать проигравшим. Стиснув зубы, он подошел с вежливыми
поздравлениями к Богдановичу, который, занимая место от Государственного
Департамента, председательствовал в Совете.
Богданович изобразил на лице абсолютное бесстрастие, а в добрых
глазах под седыми бровями - выражение этакого всеобщего дедушки,
преисполненного ласковой учтивости. Ни намека на триумф. Если бы он так же
искусно вел переговоры об устройстве Сообщества, Союз имел бы подходы к
Пелле. Богдановичу всегда лучше удавалась мелкая политика. И он тоже
засиделся. Его избиратели - все какие-нибудь специалисты, посланники,
назначенцы, администраторы со станций или иммиграционные - жалкое
количество людей, чтобы избрать орган, который вначале был гораздо менее
важным, чем оказался впоследствии. О господи, как могли создатели
Конституции позволить себе поиграть при построении политической системы?
Они называли это "новой моделью", "правительство формируется
информированными избирателями". И они тогда сбросили со счетов
тысячелетний опыт человечества, эта проклятая компания
обществоведов-теоретиков, включая Ольгу Эмори и Джеймса Карната, в те
времена, когда Сайтиин имела пять мест в Девятке и большинство в Совете
Миров.
- Не повезло тебе на этот раз, Михаил, - сказал Богданович, пожимая
ему руку и похлопывая ее.
- Что делать, - воля избирателей, - произнес Корэйн. - С ней не
поспоришь. - Он улыбнулся, полностью контролируя себя. - Мы все-таки
добились высокого процента.
Когда-нибудь, старый ты разбойник, когда-нибудь я получу большинство.
Вот увидишь!
- Воля избирателей, - повторил Богданович, по-прежнему улыбаясь. И
Корэйн улыбался, пока не заболели зубы, а затем отвернулся от Богдановича
к Дженнеру Харого, из того же выводка, представлявшему в Совете
могущественный Департамент Внутренних Дел, и Катерине Лао, возглавлявшей
Департамент Информации, который, разумеется, контролировал все ленты.
Вплыла Эмори, и они бросили его на полуслове, чтобы присоединиться к
ее свите. Корэйн обменялся огорченными взглядами с Промышленностью,
Нгуеном Тиеном с Викинга, и Финансами, Махмудом Чавезом со станции
Вояджер; оба центристы. Их четвертый сторонник, адмирал Леонид Городин,
находился тут же, в окружении своих свирепых адъютантов в форме. Оборона,
по иронии судьбы, была наименее надежной, наиболее склонна пересмотреть
свою позицию и переметнуться в лагерь экспансионистов, если услышит
подходящие аргументы. Таков был Городин. Он поддерживал центристов только
потому, что хотел держать под рукой новые военные транспорты класса
Эксцельсиор так, чтобы он мог их использовать, а не, по его словам,
"держать где-то далеко в тылу, когда Сообщество установит новое проклятое
эмбарго. Вы хотите, чтобы избиратели колотили в ваши двери, требуя
поставок, вы хотите новой настоящей войны, граждане, тогда отправим эти
корабли в Запредельность и останемся здесь в полной зависимости от
торговцев Сообщества..."
Не говоря уже о том, что, согласно пелльскому Договору, торговое
Сообщество будет перевозить грузы и не будет строить крейсеры, что Союз,
который понастроил изрядное количество грузовых кораблей, сохранит свой
флот, но не станет строить новые и конкурировать с торговцами... что сами
статьи Договора - это дипломатический залог, чтобы снова оживить
прекратившееся снабжение. Когда Богданович растолковал им все это, даже
Эмори голосовала против.
Этот договор протащили станции. Генеральный Совет в полном составе
был вынужден голосовать по этому вопросу, и он был ратифицирован с
минимальным перевесом. Союз устал от войны, вот и все. Устал от
разрушенной торговли и скудного снабжения.
Теперь Эмори хотела запустить новую волну исследований и колонизации
в глубокой Запредельности.
Все знали, что там можно найти только неприятности. И опыт Солнечной
системы на другой стороне космоса был тому убедительным доказательством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47