Все наконец поняли, к чему она клонит.
- Да они все услышат, как кошка слышит скребущуюся мышь, - сказал
Болл.
- Кажется, ветер поднялся, - ответила она, - слышно, как зашумели
деревья. Думаю, что скоро начнется буря. К тому же у задней стены
аббатства, где заделанная брешь, можно собрать людей, которые будут ходить
взад и вперед с фонарями и кричать, словно в этом месте подготовляется
штурм. Это отвлечет осажденных. А мы с Джефри Стоуксом тем временем
попытаем счастья с лестницей и пороховыми бочонками - он их подкатит, а я
подожгу, когда придет время. Вы же слышали, что я ведьма, - значит, сера
мне нипочем [по средневековому поверью, сера, как и другие
воспламеняющиеся материалы, считалась обязательной принадлежностью ада,
чертей и ведьм].
Через десять минут план был выработан. А спустя два часа, под вой
бури, скрытые непроглядной тьмой и дополнительным заслоном - торчащим над
стеной поднятым настилом моста, - Эмлин и силач Джефри перекатили бочонки
с порохом по переброшенным через ров доскам в жерло большой сточной трубы
и в глубь ее футов на двадцать, пока они не оказались как раз под башнями
главных ворот. Затем, лежа в зловонной грязи, Эмлин и Джефри вынули втулки
из отверстий, заблаговременно просверленных в бочонках, и заложили туда
фитили. Джефри выбил из кремня искру, раздул подложенный трут и передал
его Эмлин.
- Теперь ты уходи, - сказала она, - а я за тобой. На это дело двух
человек не нужно.
Через минуту она присоединилась к нему на противоположном краю рва.
- Беги! - сказала она. - Беги, не то погибнешь. За нами - смерть.
Он повиновался, но Эмлин обернулась и принялась кричать так громко,
что стража на стенах услышала ее и, зажигая фонари, бросилась к башням
посмотреть, что случилось.
- Штурм! Штурм! - кричала она. - Ставьте лестницы! За короля и
Харфлита! Штурм! Штурм!
Затем она тоже пустилась наутек.

18. ИЗ ТЬМЫ К СВЕТУ
Внезапно среди мрака ночи, освещая все вокруг, подобно молнии,
поднялась багряная пелена пламени. Покрывая вой бури, прокатился глухой
тяжкий гул, словно отдаленный грохот грома. Потом все затихло, и через
мгновение с неба посыпался град камней, а с ними - разорванные на части
человеческие тела.
- Ворота взорваны! - прокричал мощный голос; то был Томас Болл. -
Кидай лестницы!
Люди, стоявшие наготове, бросились вперед и перекинули через мост
четыре лестницы. По доскам, привязанным к перекладинам, осаждающие
перебежали на другую сторону рва и, перебравшись через нагромождение
камней, устремились во двор, где их никто не ждал, так как все сторожившие
здесь были убиты или покалечены.
- Зажигай фонари! - снова закричал Болл. - Там, внутри, будет темно!
Появился Джефри с мечом в одной и фонарем в другой руке, а с ним
Эмлин, у которой тоже был меч, взятый у одного из убитых; Эмлин, вся еще в
грязи, так и оставшейся на ней после клоаки и рва.
- Я не могу, - пробормотал Томас Болл. - Я ищу Мэлдона. - Веди нас в
подземелье! - крикнула ему Эмлин. - Или я тебя заколю! Я слышала, как они
велели убить Харфлита.
Тогда он вырвал фонарь из рук Джефри и с криком "За мной!" помчался
по коридору; так добежали они до открытой двери, за которой находилась
лестница. Они быстро сошли вниз, миновали еще другие переходы и лестницы,
спускались все нище, пока, повернув направо, не очутились в небольшом
сводчатом помещении. Два факела пылали в железных гнездах, вделанных в
стену, освещая картину необычайную и страшную. В глубине этого помещения
была широко открыта тяжелая, утыканная гвоздями дверь, за которой
виднелась камера или, вернее, маленький погреб, - любопытные еще и в наши
дни могут его увидеть. К стене этой подземной темницы прикован был
человек, который держал в руке трехногий табурет и рвался на цепи, как
взбесившийся зверь. Впереди, заслоняя его и защищая проход, стоял высокий
худой монах; полы его рясы были приподняты и подоткнуты за пояс. Он был
ранен, ибо с его бритой головы стекала кровь, и, сжимая обеими руками
рукоять тяжелого меча, яростно отбивался от четырех воинов, старавшихся
повалить его на землю.
Когда появился Болл во главе своего маленького отряда, один из этих
людей только что пал, сраженный монахом, но другой встал на его место,
крича:
- Прочь с дороги, изменник! Мы хотим прикончить Харфлита, а не тебя.
- Вместе мы умрем или отобьемся, убийца, - ответил монах хриплым,
прерывающимся голосом.
В это мгновение один из нападающих, тот, что говорил, услышал
приближающиеся шаги освободителей и обернулся. Тут же он обратился в
бегство, метнувшись мимо них, словно заяц. Однако свет фонаря упал на его
лицо, и Эмлин узнала аббата. Она ударила его мечом, но сталь только
скользнула по кольчуге. Он тоже ударил, но попал по фонарю, свалив его на
пол.
- Хватай его, - закричала Эмлин, - хватай Мэлдона, Джефри!
Стоукс бросился догонять аббата, но тотчас же вернулся, потеряв его в
темных переходах. Тогда Болл, рыча, обрушился на двух оставшихся солдат, и
вскоре под ударами топора и меча, которыми у них с тыла орудовал монах,
они пали наземь и умерли, сражаясь до последней секунды, так как знали,
что им не будет пощады.
Все было кончено, и кругом воцарилась тишина, безмолвие смерти,
прерываемое лишь тяжелым дыханием тех, кто остался в живых. Раненый монах
прислонился к дверной притолоке, выпустив из рук обагренный кровью меч.
Харфлит, пошатываясь от изнеможения, все еще держа в руке поднятый
табурет, до отказа натягивал свою цепь и изумленно глядел вперед. А на
полу лежали трое убитых, один из которых еще судорожно подергивался.
Сайсели проскользнула вперед, прошла между убитыми, мимо монаха и
наконец оказалась лицом к лицу с пленником.
- Подойди только ближе, и я размозжу тебе голову, - хрипло проговорил
он, ибо слабый свет факела падал на нее сзади, и он думал, что перед ним
находится один из убийц.
Наконец Сайсели обрела голос.
- Кристофер, - крикнула она, - Кристофер!
Он услышал, и табурет выпал из его руки.
- Опять тот же голос, - пробормотал он. - Что ж, пора. Погоди
немножко, жена, сейчас я приду к тебе. - И, откинувшись на стену, он
закрыл глаза.
Она скользнула к нему и, обняв его обеими руками, поцеловала прямо в
губы, бледные, бескровные губы. Веки его снова разомкнулись.
- Смерть могла бы быть хуже, - произнес он. - Но я ведь знал, что мы
свидимся.
Тогда Эмлин, заметив, что лицо его как-то изменилось, сорвала со
стены один из факелов и метнулась вперед, держа его так, чтобы свет падал
на Сайсели.
- О Кристофер, - вскричала та. - Я не призрак, я жена твоя, и я жива!
Он услышал, взглянул, взглянул еще раз, потом поднял исхудалую руку и
погладил ее по волосам.
- О боже, - воскликнул он, - мертвые оживают! - И, потеряв сознание,
упал к ее ногам.
Сайсели оттащили от него; она вся дрожала, думая, что снова потеряла
мужа, и теперь уже навсегда. С трудом разбили цепь, которой он был
прикован, как собака у конуры, и понесли, все еще бесчувственного, наверх
по длинным переходам: Болл выступал впереди, взяв на себя охрану; за ним
шел Джефри Стоукс, потом Эмлин, поддерживающая монаха Мартина, ибо это не
кто иной, как он, спас жизнь Кристофера.
Подходя к лестнице, они услышали какое-то гудение.
- Огонь! - сказала Сайсели, хорошо знавшая этот звук; и в тот же миг
их озарил отблеск пламени и со всех сторон окружил дым. Аббатство пылало,
и главный зал его прямо перед ними походил на жерло ада.
- Разве я не предсказывала, что так и будет, еще тогда, в горящем
Крануэле? - с каким-то жестоким смехом спросила Эмлин.
- За мной! - прокричал Болл. - Живей, не то крыша обрушится, и тогда
нам не выбраться отсюда.
Они стали отчаянно пробиваться вперед, обойдя зал слева, и счастьем
было для них, что Томас знал дорогу. Одна небольшая комната, через которую
они проходили, была уже охвачена огнем, сверху на них ладами какие-то
пылающие хлопья, клубился густой дым. Но они прошли, хоти еще минутой
позже этим путем им не удалось бы выбраться живыми. Они прошли по горящему
аббатству и вышли на чистый воздух через парадную дверь, которую оставили
широко открытой те, кто бежал до них. Они достигли рва в том самом месте,
где брешь была заделана хворостом, и, взобравшись на этот плетень, Болл
кричал до тех пор, пока один из его людей не услышал и не опустил лука,
собираясь пустить стрелу в Томаса, которого он принял за мятежника.
Принесли доски, лестницы, и наконец все опасности миновали и нестерпимое
пекло осталось позади.
И случилось так, что Сайсели, в огне потерявшая своего возлюбленного,
в огне же обрела его снова.
Кристофер не умер, как опасались вначале. Его отнесли в обитель, и
Эмлин, убедившись, что сердце у него бьется, хотя и слабо, послала мать
Матильду за португальским вином, которое так одобрил комиссар Ли. Ложку за
ложкой вливала она ему в горло это вино, пока наконец он не открыл глаза
лишь для того, впрочем, чтобы тотчас же закрыть их снова; но теперь он
просто уснул - так подействовало вино на его измученное тело и ослабевший
мозг. Шли часы; Сайсели все время сидела подле него, лишь время от времени
поднимаясь, чтобы взглянуть, как горит большая церковь аббатства; так же
она в свое время смотрела на пожар, охвативший его сторожки и службы.
Около трех часов утра растопленный свинец перестал стекать с крыши
серебристым ливнем, она обрушилась, и к утру от церкви остался только
закоптелый остов - почти такой, каким мы видим его в наши дна.
Перед самым рассветом Эмлин пришла к Сайсели и сказала:
- С тобой хочет говорить один человек.
- Я не могу к нему выйти, - ответила она. - Я оберегаю сон своего
мужа.
- Все же тебе следовало бы пойти, - сказала Эмлин. - Не будь его,
твой муж не был бы в живых. Монах Мартин, защищавший его от убийц, умирает
и хочет с тобой попрощаться.
Сайсели нашла Мартина еще в сознании, но с каждой минутой он слабел,
истекая кровью, которую ничем невозможно было остановить.
- Я пришла поблагодарить вас, - прошептала она, не зная, что ей
сказать.
- Не надо, - ответил он слабым, прерывающимся голосом. - Я старался
хоть частично возместить свой великий долг. Прошлой зимой и принял участие
в совершении ужасного греха, повинуясь не голосу сердца, а данным мною
обетам. Когда потом мне было поручено бодрствовать над телом вашего мужа,
я обнаружил, что он жив; с моей помощью его перенесли на корабль, который
был захвачен неверными, и потом нас с ним и Джефри заставили работать
гребцами на галерах. Там я заболел, и ваш муж выходил меня. Это я привез
вам документы и написал письмо и затем отдал все Эмлин Стоуэр. Однако,
верный своим обетам, большего я не сделал. Нынче же ночью я разорвал эти
узы: услышав, как отдан был приказ о его умерщвлении, я бросился вниз,
оказался там раньше, чем убийцы, и, забыв о своем монашеском сане, бился с
ними, как мог, пока вы не подоспели. Да послужит хоть частичным
искуплением моей тяжкой вины перед родиной, королем и вами то, что в конце
концов я отдал жизнь за своего друга. И я рад, что умираю, - слишком
тяжело мне в этом мире.
- Я передам ему все, если он останется жив, - со вздохом молвила
Сайсели.
- О, он будет, будет жить. Много страданий перенесли вы оба, но
теперь вам уже ничто не грозит, кроме, конечно, старости и смерти. Я вижу,
я знаю это.
Он опять смежил веки, и стоявшие вокруг подумали, что он испустил
дух, как вдруг глаза его открылись еще раз, и, с трудом произнося слова,
он добавил:
- Настоятель... будьте к нему милосердны... если сможете. Он человек
злой, жестокий, но я был его духовником и читал в его сердце. Шел он к
благой цели, хоть и дурным путем. Королева Екатерина была законной
супругой короля. Захват монастырей - бессовестный грабеж. К тому же по
рождению он не англичанин. У него другие взгляды; он служит папе, как,
впрочем, и я, но также Испании, которой я не слуга. Я помог вам, помогите
же и вы ему. Не судите, да не судимы будете. Обещайте! - Тут он слегка
приподнялся и настойчиво поглядел на Сайсели.
- Обещаю, - сказала она, и в ответ на ее слова Мартин улыбнулся.
Потом его лицо покрылось сероватой бледностью, глаза потухли, и через
мгновение Эмлин покрыла его голову куском полотна. Все было кончено.
Сайсели возвратилась к Кристоферу и увидела, что он сидит на кровати
и пьет из чашки бульон.
- О муж мой! - сказала она, заключая его в объятия. Затем она взяла
на руки сына и положила его отцу на грудь.
Прошло еще три дня. Кристофер и Сайсели прогуливались по саду Шефтон
Холла. Он уже почти совсем поправился, хотя был еще слаб; но единственной
болезнью его были горе и голод, а лучшее лекарство от них - радость и
изобилие. Спустился вечер; мягкие и ясные сумерки, незаметно переходящие в
ночь. Они сидели на скамье; он рассказывал ей о своих приключениях, и это
была волнующая повесть; потом Сайсели написала старому Джекобу Смиту (эти
листки, исписанные ее тонким своеобразным почерком, сохранились доныне; из
них стоило бы составить книгу, хотя сделано это, по-видимому, никогда не
было).
Он рассказывал ей о жестокой битве на корабле "Большой Ярмут", когда
на них напали два турецких судна, и о том, как храбро вел себя брат
Мартин. После того как их посадили гребцами на галеры, Мартину, Джефри и
ему посчастливилось очутиться на одной скамье. Потом Мартин схватил
какую-то южную лихорадку, но так как в то время они стояли в Тунисском
порту, где можно было достать фрукты, чтобы кормить больного, Кристофер и
Джефри выходили его. Через четыре месяца император Карл появился под
Тунисом, и, когда город пал, по милости божией они были освобождены вместе
с прочими рабами-христианами, после чего Мартин возвратился в Англию с
бумагами сэра Джона, которые намеревался вернуть его ближайшему
наследнику, так как все они считали Сайсели погибшей.
Кристоферу же и Джефри на родине нечего было делать, и они остались,
чтобы на стороне испанцев сражаться против турок, от которых так много
натерпелись. Когда эта война кончилась, они тоже отправились в Англию, -
больше им некуда было деваться, да и хотелось свести счеты с испанским
настоятелем Блосхолма. А остальное она сама знает.
Да, ответила Сайсели, она знает и никогда не забудет; но становится
холодно, и ему вредно сидеть тут на скамейке, надо уходить. В ответ
Кристофер только засмеялся:
- Голубка моя, если бы ты только видела галерную скамью, на которой я
сидел там, у берегов Туниса, я, едва оправившийся после раны, нанесенной
мне солдатами Мэлдона в Крануэл Тауэрсе, ты бы не стала сейчас
беспокоиться. В течение шести месяцев мы трое - я, Мартин и Джефри - были
скованы одной цепью, ибо эти черти-язычники почему-то держали нас вместе,
- может быть, чтобы легче было следить за нами. И днем, изнемогая от шары,
и ночью, дрожа от сырости, мы гребли и гребли, а нехристи-надсмотрщики
ходили взад и вперед между рядами скамей и подбадривали нас ременными
плетьми. Да, - медленно добавил он, - они хлестали нас, словно мы были
волами в ярме. Ты видела шрамы у меня на спине. - О боже! Подумать только,
- прошептала она, - тебя, англичанина из знатного рода, били, словно
скотину, эти злодеи и дикари! Как мог ты перенести все это, Кристофер?
- Не знаю, жена. Думаю, что, не находись подле меня этот ангел в
образе человека, монах Мартин - мир его благородной душе, - по меньшей
мере трижды спасший мне жизнь, я бы или раздробил себе череп об уключины
для весел, или перестал бы есть, чтобы подохнуть с голоду, или учинил бы
что-нибудь такое, что вынудило бы мавров покончить со мной. Я ведь считал
тебя умершей и вовсе не хотел жить. Но Мартин внушал мне другое, убеждая
меня, что не напрасно я столько страдал. О своих собственных муках он
никогда не говорил и уверял, что, как ни ужасна моя участь, все для меня
сложится к лучшему.
- И поэтому ты решил выжить, муж мой? О, этот Мартин поистине святой,
и я выстрою раку для его останков.
- Не только поэтому, дорогая. Я жил для мщения Клементу Мэлдону -
человек он или сам дьявол, - который причинил мне столько горя и мук, что
из-за них я преждевременно постарел, - при этом он указал на свой
изборожденный морщинами лоб и волосы, где уже проступала седина, - для
мщения также и этим пиратам-магометанам, державшим меня в рабстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34