- Никаких документов, - воскликнул сэр Джон, - но у меня в секретном
ящике есть договор, подписанный моим прадедушкой и аббатом Франком
Ингхэмом! Никаких документов, но мой вышеупомянутый прадедушка дал вам
вместо них другие земли, и вы ими сейчас владеете! Прекрасно, продолжайте,
святой отец.
- Мой сын, я повинуюсь вам. Ваше право, хотя и является сомнительным,
не аннулировано полностью; считается все еще, что вы будете владеть этими
землями как арендатор аббатства, но они перейдут к нему, если вы умрете,
не оставив потомства. Если же вы умрете, имея несовершеннолетних детей, то
они будут переданы под опеку блосхолмского аббата, если таковой будет
существовать, а если нет - то есть не будет ни аббата, ни аббатства, - то
под опеку короны.
Сэр Джон выслушал это, затем откинулся на спинку стула, а его красное
лицо посерело, как зола.
- Покажите мне это решение, - медленно сказал он.
- Оно еще не написано, сын мой. В течение десяти дней или около того,
я надеюсь... Но вам, кажется, плохо. Быть может, после наружного холода
подействовало тепло этой комнаты. Выпейте бокал нашего скромного вина.
И по его знаку один из капелланов шагнул к буфету, наполнил бокал из
стоявшей там бутылки с длинным горлышком и поднес ее сэру Джону.
Тот взял его, не сознавая, что делает, затем внезапно бросил
серебряный бокал вместе с содержимым в огонь, откуда капеллан и извлек его
щипцами.
- Выходит, что вы монахи, оказываетесь моими наследниками, - сказал
сэр Джон совсем другим, спокойным голосом, - по крайней мере вы так
говорите, а если это так, то, вероятно, мне осталось недолго жить. Я не
буду пить вашего вина, оно может быть отравлено. Теперь послушайте меня,
сэр аббат. Я мало верю в эту сказку, хотя, без сомнения, взятками и
другими способами вы сделали все от вас зависящее, чтобы за моей спиной
навредить мне там, в Лондоне. Но завтра на рассвете, будет ли хорошая
погода или ненастье, я поскачу сквозь снега в Лондон, где у меня тоже есть
друзья, и мы еще посмотрим... мы еще посмотрим. Вы умны, аббат Мэлдон, и я
знаю, что вам нужны деньги или что-нибудь взамен, чтобы платить вашим
оруженосцам и чтобы удовлетворить ваши громадные потребности - да, да,
старинные драгоценности времен крестовых походов. Из-за них вы ищете
способа ограбить меня - ведь вы всегда меня ненавидели, и, может быть,
Кромуэл поверил вашей басне. Быть может, безумный монах, - добавил он
медленно, - он хотел откормить на моих хлебах такого церковного гуся, как
вы, перед тем как свернуть ему шею и сварить его.
При этих словах бесстрашный аббат содрогнулся и даже два бесстрастных
капеллана переглянулись.
- Ах! Это вас волнует? - спросил сэр Джон Фотрел. - Хорошо, тогда вот
что заставит вас содрогнуться по-настоящему. Вы думаете, что к вам
благоволят при дворе, не так ли? Потому что вы принесли присягу на счет
престолонаследия [в 1534 году, после развода Генриха VIII с Екатериной
Арагонской, был издан закон, лишающий права на престол детей Генриха VIII
от первого брака], от которой люди храбрее вас, например братья
картезианского монастыря [картезианцы - монахи, принадлежащие к одному из
католических орденов (картезианскому); католические ордена вообще и
картезианский в частности представляли собой монашеские организации,
которые активно поддерживали папство в его борьбе со всякими отклонениями
от католического вероучения], отказались и погибли из-за этого. Но вы
забыли слова, сказанные вами мне в моем доме, когда любимое ваше вино
повлияло на вас, что...
- Замолчите! Ради самого себя замолчите, сэр Джон Фотрел! - перебил
аббат. - Вы заходите слишком далеко.
- Не так далеко, как отправитесь вы, милорд аббат, прежде даже, чем я
сам рассчитаюсь с вами. А вы попадете в Тауэр Хилл [старинная крепость в
Лондоне, превращенная в начале XVII века в тюрьму; здесь содержались
важнейшие государственные преступники] или на площадь Тайберн [место в
Лондоне, где производились казни], где вас повесят и четвертуют как
изменника его величеству. Говорю вам, вы забыли сказанные вами слова, но я
вам их напомню. Разве вы мне не сказали, когда ушли гости, что король
Генрих - еретик, тиран и безбожник, и папа хорошо сделал, если отлучит его
от церкви и лишит престола? Разве вы не спросили меня, когда я пошел вас
провожать, не мог ли бы я вызвать в этой местности, где пользуюсь
влиянием, восстание простолюдинов, а также знающих и любящих меня дворян,
чтобы свергнуть короля, а на его место посадить некоего кардинала Пола, и
за это обещали мне прощение и отпущение всех грехов и великие почести -
именем папы и испанского императора [имеется в виду испанский король и
император так называемой Священной Римской империи германской нации -
Карл V, ярый противник Генриха VIII и союзник папы римского].
- Никогда этого не было, - отвечал аббат.
- И разве я, - продолжал сэр Джон, не обращая внимания на его слова,
- разве я не отказался слушать вас и не сказал вам, что ваши слова
предательство, и будь они сказаны где-нибудь в другом месте, а не в моем
доме, я, как повелевает мой долг верноподданного, доложил бы о них? Да, да
и разве не с этой минуты вы стремитесь погубить меня, потому что вы меня
боитесь?
- Я все это отрицаю, - снова сказал аббат. - Все это пустая ложь,
вымышленная вашей злобой, сэр Джон Фотрел.
- Вот как! Пустые слова, милорд аббат? Ну, так я говорю вам, они все
записаны и подписаны, как полагается по форме. Говорю вам, что у меня есть
свидетели, о которых вы и не подозревали и которые слышали их собственными
ушами. Здесь, за моим столом, стоит один из них. Не так ли, Джефри?
- Так точно, хозяин, - ответил слуга. - Я вместе с другими случайно
оказался в маленькой комнате с деревянной панелью, где мы ждали аббата,
чтобы проводить его домой, и слышали все, а потом я и они поставили свои
подписи на документе. Это так же верно, как то, что я христианин, но,
несмотря на это, хозяин, как бы несправедливо со мной не обошлись в этом
доме, я не стал бы об этом распространяться.
- А мне так нравится, - ответил рассвирепевший рыцарь, - и я стану
говорить об этом еще громче в любом другом месте, например перед
Королевским советом. Завтра, милорд аббат, я с этим документом отправлюсь
в Лондон, и тогда вы узнаете, чего вам будет стоить попытка лишить Фотрела
его состояния.
Теперь, в свою очередь, испугался аббат. Его гладкие оливковые щеки
побледнели и впали, как будто он уже почувствовал, как веревки обвиваются
вокруг его шеи. Его руки, все в драгоценных кольцах, дрожали, и он,
схватив руку одного из капелланов, оперся на нее.
- Человек, - прошипел он, - неужели ты думаешь, что, произнеся
подобные лживые угрозы, ты выйдешь отсюда, чтобы погубить меня,
священнослужителя? У меня здесь есть темницы; я облечен властью. Будет
доказано, что ты напал на меня и я всего лишь защищался; не ты один, сэр
Джон, можешь давать показания. - И он прошептал какие-то слова по-латыни
или по-испански на ухо одному из капелланов, после чего священник
повернулся, чтобы уйти.
- Кажется, теперь мы попали в историю, - сказал Джефри Стоукс, кладя
руку на кинжал у пояса и проскользнув между дверью и монахом.
- Вот именно, Джефри! - воскликнул сэр Джон. - Держись, крысиная
нора. Смотри, испанец, вот мой меч. Проводите меня к воротам, или, в силу
королевских полномочий, мне данных, я буду немедленно судить тебя как
предателя и, если добьюсь своей цели, отвечу за все.
Аббат с минуту подумал, как бы измеряя мысленно ярость стоящего перед
ним рыцаря. Затем сказал:
- Идите как пришли, с миром, о раб ярости и зла, но знайте, что
проклятие церкви последует за вами. Я говорю вам, что вы стоите на краю
гибели.
Сэр Джон посмотрел на него. Злоба исчезла с его лица, на нем
появилось какое-то странное выражение - пророческое или вдохновенное,
можно назвать это как угодно.
- Во имя неба и всех святых! Я думаю, что вы правы, Клемент Мэлдон, -
пробормотал он. - Под этой черной рясой вы такой же человек, как и мы все,
- не правда ли? У вас есть сердце, есть руки и ноги, есть мозг, чтобы
думать. Для бога вы всего лишь скрипка, на которой он играет, и как бы
сильно ваш религиозный фанатизм ни искажал ее звуков, струны порой говорят
правду. Ну, а я - другая, может быть, более честная скрипка, хоть я и не
поднимаю двух пальцев правой руки и не говорю: "Благословляю, сын мой"
или: "Отпускаются вам грехи ваши", и вот сейчас наш единый бог играет во
мне свою мелодию, и я скажу вам, что она говорит. Я стою у порога смерти,
но и вы стоите недалеко от виселицы. Я умру как честный человек; вы
умрете, как пес, предавший все, и после этого пусть ваши молитвы, ваши
обедни и ваши святые помогут вам, если им это удастся. Мы поговорим об
этом еще раз, когда снова встретимся где-нибудь в другом месте. А теперь,
милорд аббат, ведите меня к воротам, помня, что я с мечом следую за вами.
Джефри, поставь перед собой этих мерзких воронов и следи за ними как
следует. Милорд аббат, я ваш слуга. Вперед!

2. УБИЙСТВО У ЗАВОДИ
Некоторое время сэр Джон и его слуга ехали молча. Потом сэр Джон
громко рассмеялся.
- Джефри, - позвал он, - это было опасным испытанием. Сэр священник
намеревался воткнуть нам между ребер испанскую зубочистку, а потом для
успокоения совести дать предсмертное отпущение грехов.
- Да, хозяин, но он благоразумно вспомнил, что у английских мечей
лезвие длиннее и что его головорезы провожают старый новый год в харчевне
у брода, и отказался от своего замысла. Я всегда говорил вам, хозяин, что
ваше старое октябрьское вино слишком крепко для употребления днем. Его
следовало бы приберечь, чтобы пить перед сном.
- Что ты хочешь сказать парень?
- Я хочу сказать, что вашими устами говорит эль, а не мудрость. Вы
раскрыли ваши карты и сваляли дурака.
- Как ты смеешь учить меня! - сердито сказал сэр Джон. - Мне
хотелось, чтобы этот льстивый предатель хоть раз в жизни услышал правду.
- Так-так, но для правды и для тех, кто ее почитает, наступили плохие
дни. Разве было необходимо говорить ему о том, что завтра вы отправляетесь
в Лондон по этому делу?
- Почему нет? Я приеду туда раньше его.
- Приедете ли вы туда когда-нибудь, хозяин? Дорога идет мимо
аббатства, а у этого священника достаточно головорезов, умеющих держать
язык за зубами.
- Ты хочешь мне сказать, что он подставит мне ловушку. Не посмеет, я
тебе говорю. Но для твоего успокоения мы поедем дальней тропинкой через
лес.
- Дорога там трудная, хозяин; а кто ж будет сопровождать вас?
Большинство отправилось в извоз, другие - отдыхают. В доме только трое, вы
не можете оставить без охраны леди Сайсели или взять ее с собой в такой
холод. - И он прибавил многозначительно: - Помните, что в доме есть
богатство, которое кое-кому нужнее ваших земель. Лучше подождите немного,
ваши люди вернутся или вам удастся созвать арендаторов и поехать в Лондон,
как подобает человеку вашего звания, в сопровождении двадцати славных
молодчиков.
- И дать нашему другу аббату время нашептать на ухо Кромуэлу, а через
него и королю. Нет, нет, я поеду завтра на рассвете с тобой или, если ты
боишься, без тебя, как я ездил раньше и возвращался целым и невредимым.
- Никто не посмеет сказать, что Джефри Стоукс боится человека,
священника или дьявола, - покраснев, ответил старый солдат. - Тридцать лет
ваш путь был хорош для меня и теперь хорош. Я предупредил вас не ради себя
- мне-то безразлично, что будет, - а ради вас и вашего дома.
- Я это знаю, - сказал сэр Джон, смягчаясь. - Не принимай моих слов
близко к сердцу, я сегодня не в себе. Во имя всех святых! Наконец-то мы
дома. О! Чья это лошадь проскакала в ворота до нас?
Джефри взглянул на следы, отчетливо выделявшиеся при лунном свете на
только что выпавшем снегу.
- Серая кобыла сэра Кристофера Харфлита, - сказал он. - Я узнаю ее
подковы и круглую форму копыт. Без сомнения, он приехал навестить госпожу
Сайсели.
- Я запретил ему это, - пробормотал сэр Джон, выскакивая из седла.
- Не запрещайте, - ответил Джефри, забирая его лошадь. - Кристофер
Харфлит может быть хорошим другом для девушки, когда понадобится, а мне
кажется, что это время близко.
- Делай свое дело, мошенник! - закричал сэр Джон. - Чтобы в моем
собственном доме какая-то девчонка и щеголь, желающий поправить свои
пошатнувшиеся дела, не ставили меня ни во что?
- Раз уж вы меня спрашиваете, то, по-моему, они правы, - невозмутимо
ответил Джефри, уводя лошадей.
Сэр Джон большими шагами направился к дому через заднюю дверь,
выходившую в конюшню. Взяв фонарь, стоявший около двери, он прошел по
галереям наверх в гостиную, расположенную перед залом, которым после
смерти матери пользовалась его дочь; тут он предполагал найти ее. Поставив
фонарь на столик в коридоре, он толкнул незапертую дверь и вошел.
Вся передняя часть большой комнаты тонула во мраке. Задняя была
освещена только ярким светом топившегося камина и двумя свечами. Все же
около глубокой оконной ниши мрак рассеивался и озарял ярким светом сидящую
на дубовом кресле с высокой спинкой Сайсели Фотрел, единственное
оставшееся в живых дитя сэра Джона. Это была высокая грациозная девушка с
голубыми глазами, каштановыми волосами и белоснежной кожей, с круглым
ребячьим личиком, какие большинство людей считают красивыми. В эту минуту
это лицо, обычно радостное и лукавое, казалось обычным. И для этого,
видимо, были причины, так как рядом с ней на стуле сидел молодой человек и
что-то горячо говорил ей.
Это был здоровенный молодец, очень широкий в плечах, с правильными
чертами лица, длинным прямым носом, черными волосами и веселыми черными
глазами. Как и подобает влюбленным, он, по всей вероятности, пылко и очень
искренне объяснялся ей в любви; сидя лицом к Сайсели, он о чем-то умолял
ее, а она откинулась на спинку кресла и ничего не отвечала.
Как раз в эту минуту обильный поток слов иссяк: то ли высказавшись до
конца, то ли по какой-нибудь другой причине, но молодой человек перешел к
иному, более действенному способу наступления. Вдруг, соскользнув со
стула, он опустился на колени, взял руку Сайсели и, не встретив
сопротивления, поцеловал ее несколько раз; затем вдохновленный успехом,
раньше чем сэр Джон, задыхавшийся от негодования, смог найти слова, чтобы
остановить его, он обнял девушку своими длинными руками, прижал к себе и
стал целовать ее алые губы, как прежде целовал руки.
Эта дерзость, казалось, разрушила сковывающие ее чары, так как,
оттолкнув назад кресло и высвободившись из его объятий, она поднялась и
сказала дрогнувшим голосом:
- О! Кристофер, дорогой Кристофер, так ведь нельзя!
- Может быть, - ответил он. - Раз вы меня любите, мне все остальное
безразлично.
- Уже два года, как вы знаете это, Кристофер. Да я люблю вас, но увы!
- мой отец не согласен. Теперь уходите, пока он не вернулся, или нам обоим
придется поплатиться за это, а меня, быть может, отправят в монастырь,
куда ни один мужчина не может проникнуть.
- Нет, моя голубка. Я пришел сюда, чтобы просить его согласия.
Тогда наконец сэр Джон не выдержал.
- Просить моего согласия, бесчестный мошенник! - проревел он из
темноты; при этом Сайсели упала обратно в кресло почти в обмороке, а дюжий
Кристофер зашатался, словно пронзенный стрелой. - Сначала обнимаешь мою
дочь у меня на глазах, а потом, позволив себе такую дерзость, просишь
моего согласия! - И он бросился к ним, как бык, готовый к нападению.
Сайсели поднялась, стремясь убежать, но, увидев, что бегство
невозможно, бросилась в объятия своего возлюбленного. Взбешенный отец,
надеясь вырвать девушку из объятий молодого человека, схватил первое, что
попалось ему под руку - одну из ее длинных каштановых кос, - и изо всех
сил стал тянуть ее, пока Сайсели не закричала от боли. При звуке ее голоса
Кристофер тоже вышел из себя.
- Оставьте в покое девушку, сэр, - сказал он тихо и зловеще, - или,
да простит меня господь, я заставлю вас сделать это!
- Оставить девушку в покое? - задохнулся сэр Джон. - А кто держит ее
крепче - ты или я? Это ты должен отпустить ее.
- Да, да Кристофер, - прошептала она, - а то вы меня разорвете
пополам.
Он повиновался и посадил ее в кресло, хотя отец все еще не отпускал
каштановой косы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34