Однако от монаха Бэзила и других они узнали еще одну важную
вещь, а именно, что запасов продовольствия в аббатстве на весь его
гарнизон было слишком мало: Бэзил полагал, что дня на три, а по мнению
других, уж никак не больше, чем на четыре.
В тот же вечер состоялся второй военный совет, на котором решено было
взять аббатство измором, а на приступ идти лишь в том случае, если
разведка донесет, что мятежники двинулись ему на помощь.
- Но, - возразила Сайсели, - в таком случае супруг мой и Джефри
Стоукс тоже умрут с голоду.
Все печально разошлись, заявив ей, что тут уж ничего не поделаешь -
нельзя ради двух человек положить десятки жизней.
Началась осада, такая же, как та, которую Сайсели перенесла в Крануэл
Тауэрсе. В первый день гарнизон аббатства насмехался над ними со своих
стен. Но на второй - насмешки прекратились: осажденные увидели, что силы
их противников с каждым часом увеличиваются. На третий - они внезапно
опустили мост и бросились к нему, словно намереваясь сделать вылазку, но,
увидев перед собою десятки воинов Болла с натянутыми луками, отказались от
этой мысли и снова подняли мост.
- Они начали голодать и отчаиваться, - заметил рассудительный Джекоб.
- Скоро мы получим от них известия.
Он оказался прав. Незадолго до захода солнца открылись боковые
ворота, и какой-то человек, держа над головой белый флаг, бросился в ров и
поплыл на противоположную сторону. Он выбрался из рва, отряхнулся и
медленно двинулся туда, где на лужайке перед аббатством, на месте, куда не
могли долететь стрелы осажденных, стояли Болл и обе женщины. Сайсели,
ослабевшая от горя и страха за мужа, прислонилась к дубовому столбу, к
которому она была в свое время прикована для сожжения на костре и который
до сих пор не убрали.
- Кто этот человек? - спросила у нее Эмлин.
Сайсели вгляделась в изможденного бородатого человека,
направлявшегося к ним прерывающейся походкой больного.
- Не знаю; а впрочем, да, он чем-то напоминает Джефри Стоукса!
- Это не кто иной, как Джефри, - сказала Эмлин, кивнув головой. -
Что-то он нам сообщит?
Не ответив ни слова, Сайсели только теснее прижалась к столбу; на
сердце у нее было не легче, чем тогда, когда повар аббатства раздувал
растолку, чтобы поджечь хворост. Теперь Джефри стоял уже прямо перед ней.
Взгляд его ввалившихся глаз упал на нее, и рот раскрылся от изумления,
отчего лицо еще больше вытянулось и еще резче обозначились скулы.
- Ах, - пробормотал он, ни к кому не обращаясь. - От всех этих боев и
путешествий и трехдневной голодовки, когда еды у меня было меньше, чем
хватило бы крысе, да к тому же от холодной ванны в ноябре - не говоря уже
о том, что похуже, - в уме и вправду может помутиться. Но все же, подумать
только, что мне довелось увидеть призрак среди бела дня, да еще у нас
дома, в Блосхолме, где такого никогда не бывало!
Не спуская глаз с Сайсели, он выжал из бороды воду и добавил:
- Брат-мирянин или капитан Томас Болл, кто бы ты теперь ни был, если
ты тоже не привидение, дай мне четверть крепкого эля и краюху хлеба, ибо в
нутре у меня пусто, как у выпотрошенной селедки, и я, можно сказать,
сейчас вознесусь к небесам, а предпочел бы все же стоять обеими ногами на
нашей грешной земле...
- Джефри, Джефри, - прервала его Сайсели, - что ты сообщишь нам о
своем господине? Эмлин, скажи ему, что мы обе живы. Он не понимает.
- О, так вы живы? - медленно произнес он. - Значит, вы не погибли от
пожара и Эмлин тоже? Ну, раз так, каждый может надеяться; и, пожалуй, ни
голод, ни нож аббата Мэлдона не прикончат Кристофера Харфлита.
- Значит, он жив и здоров?
- Жив и здоров, поскольку можно быть живым и здоровым и после
трехдневной голодовки в подземной темнице, к тому же довольно-таки
сыроватой. Вот тут имеется письмо по поводу всех этих дел к командиру
вашего отряда.
Он развернул свой белый флаг и достал из складок его прикрепленное к
флагу письмо, протянул его Боллу, а тот, не умея читать, передал письмо
Джекобу Смиту. В это же самое время мальчик принес эль, о котором спросил
Джефри, а также поднос с кусками мяса и хлеба. Джефри набросился на них,
как изголодавшийся пес, поглощая огромными глотками и эль и пищу, которую
не трудился даже прожевывать.
- Клянусь всеми святыми, да ты, видно, чуть не помер с голоду,
Джефри, - сказал один из стоявших тут же йоменов. - Пойдем-ка со мной и
сбрось свою мокрую одежду, не то тебе станет худо. - И он увел Джефри,
продолжавшего жевать, в ближайшую палатку.
Тем временем Джекоб, тревожно хмуря лоб, ознакомился с письмом, а
затем прочел его вслух. Оно гласило:
"Командиру воинов короля от Клемента, настоятеля Блосхолмского
аббатства.
Мне неведомо, по чьему указу осадили вы нас, грозя аббатству и его
инокам огнем и мечом. Я прослышал, что предводительствует вами Сайсели
Фотрел. Передайте же этой избежавшей костра ведьме, что в плену у меня
находится человек, которого она именует своим мужем и который является
отцом ее незаконнорожденного ребенка. Если в эту же ночь она не распустит
свой отряд и не пришлет нам подписанный и засвидетельствованный документ,
где мне и всем находящимся со мною от имени короля гарантируется прощение
за все, что мы могли содеять против него и его законов, а также против нее
лично, и возможность свободно уйти, куда мы пожелаем, так, что при этом
нам не станут препятствовать, и не будут нас преследовать, и не отнимут
наших земель и движимого имущества, знайте, что завтра на заре мы предадим
смерти рыцаря Кристофера Харфлита в наказание за убийства и другие
преступления, которые он против нас совершил, и в доказательство этого вы
увидите его труп, повешенный на башне аббатства. Если же вы примете наши
условия, мы оставим его здесь невредимым, и вы найдете его, когда мы
удалимся. Об остальном спросите его слугу Джефри Стоукса, которого мы
посылаем к вам с этим письмом.
Клемент, настоятель."
Джекоб кончил читать, и среди слушавших воцарилось молчание.
- Пойдемте отсюда и где-нибудь в четырех стенах обсудим это дело, -
сказала Эмлин.
- Нет, - вмешалась Сайсели, - в отсутствие моего супруга я являюсь
уполномоченной короля и требую, чтобы меня выслушали. Томас Болл, прежде
всего пошли к аббату парламентера с заявлением, что если хоть один волос
упадет с головы сэра Кристофера Харфлита, каждого находящегося в стенах
аббатства человека я предам смерти от меча или веревки и лично буду
отвечать за это перед королем. Напишите это, мастер Смит, и пошлите вместе
с копией королевской грамоты, подтверждающей мои полномочия. Сейчас же,
без промедления.
Они отправились в стоявший неподалеку домик, где Болл устроил
караульное помещение. Там это суровое предупреждение было изложено на
бумаге, переписано начисто, подписано Сайсели, а также Боллом, как
командиром отряда, и Джекобом Смитом в качестве свидетеля. Бумагу вместе с
копией королевской грамоты Сайсели собственноручно передала смелому и
верному человеку, поручив ему потребовать ответа; и он отправился в путь с
белым флагом в руке и стальной кольчугой под стеганым камзолом, чтобы
обезопасить себя от предательского удара.
Когда он ушел, они послали за Джефри, который явился в сухой одежде и
все еще жуя, ибо голод у него был волчий.
- Расскажи нам все, - сказала Сайсели.
- Если начинать с начала, то это будет длинная история, леди. Когда
ваш блаженной памяти батюшка, сэр Джон, и я с ним выехали из Шефтона в
день его гибели...
- Нет, нет, - прервала Сайсели, - с этим можно обождать, сейчас не до
того. Мой супруг и ты бежали из Линкольна - не так ли? - и, как мы видели,
были снова захвачены в лесу.
- Так точно, леди. Какой-то дух сыграл с нами шутку, позвал его вашим
голосом; он услышал и придержал коня, тогда они нас догнали и захватили
благодаря своему численному превосходству, но, по счастью, мы остались
целы я невредимы. Нас привезли в аббатство и бросили в это окаянное
подземелье, где в течение трех дней мы почти не получали пищи, только
немного хлеба и воды, и подыхали с голоду в полной темноте. Вот и весь
рассказ.
- А как ты вышел оттуда, Джефри?
- Да вот как, миледи. Около часу тому назад какой-то монах и три
вооруженных стражника открыли дверь нашей тюрьмы. Пока мы моргали глазами
на свет его фонаря, как совы в полдень, монах стал говорить, что аббат
намеревается послать меня в лагерь королевских людей с предложением
обменять жизнь Кристофера Харфлита на жизнь всех, находящихся в аббатстве.
Он добавил также, что принес чернила и бумагу и что, если Харфлит хочет
спастись, ему следовало бы написать письмо с просьбой принять это
предложение, не то он наверняка умрет на заре.
- Что же сказал мой муж? - спросила Сайсели, подавшись вперед.
- Что он сказал? Он рассмеялся им в лицо и заявил, что скорее отрубит
себе руку, после чего они потащили меня из темницы, и притом довольно
грубо, так как я хотел оставаться с ним до конца. Но, когда дверь уже
закрывали, он успел крикнуть мне: "Скажи офицерам короля, чтобы они
спалили эту крысиную нору, не помышляя о Кристофере Харфлите, который
вовсе не прочь умереть".
- А почему он желает смерти? - снова спросила Сайсели.
- Потому что считает жену свою умершей, госпожа, как и я считал, и
думает, что в лесу слышал ее голос, призывающий его соединиться с нею.
- О боже, боже! - простонала Сайсели. - На моей совести будет его
гибель.
- Нет, - ответил Джефри. - Неужто вы так плохо знаете Кристофера
Харфлита, что думаете - он предал бы дело короля ради спасения своей
жизни? Да если бы вы сами пришли к нему и умоляли его об этом, он бы
оттолкнул вас и сказал: "Отойди от меня, сатана!"
- Верю, что он поступил бы так, и горжусь этим, - прошептала Сайсели.
- Если нельзя будет иначе, пусть Харфлит умрет. Мы спасем его честь и
свою, чтобы он не проклял нас, если бы остался жив. Продолжай.
- Ну, меня привели к аббату; он передал мне это самое письмо и велел
мне взять его и все рассказать тому, кто здесь у вас начальник. Потом он
поднял руку и, положив ее на крест, висевший у него на груди, поклялся,
что это не пустая угроза и что если его условий не примут, с зарею Харфлит
будет повешен на башне, и при этом добавил, хоть я тогда и не понимал, что
он имеет в виду: "Думаю, ты там найдешь человека, который прислушается к
этим доводам". Он уже собирался отпустить меня, как вдруг один солдат
сказал:
"А умно ли будет освободить этого Стоукса? Бы забываете, милорд
настоятель, что предполагается, будто он присутствовал при одном убийстве
в лесу, и что он может выступить свидетелем". - "Да, - ответил Мэлдон, - я
забыл в этой спешке; я помнил только, что никому другому, пожалуй, не
поверят. Все же, может быть, и лучше будет послать кого-нибудь другого, а
этого парня заставить замолчать навеки. Напишите, что Джефри Стоукс,
пленник, был убит при попытке к бегству стражником, защищавшим свою жизнь.
Заберите его отсюда, и чтобы я о нем больше не слышал".
Тут кровь у меня в жилах застыла, хотя я и старался держаться смело,
как только может держаться человек, три дня просидевший в темноте с пустым
животом, и прямо в лицо наговорил ему по-испански разных крепких слов.
Когда меня уже тащили из комнаты, брат Мартин - помните его, он был нашим
товарищем, когда мы попали за морем в переделку, - выступил вперед из
темного угла и сказал: "Для чего, настоятель, пятнать вам свою душу столь
гнусным убийством? С тех пор как умер Джон Фотрел, король может записать
на ваш счет еще много других дел, и любого из них достаточно, чтобы вас
повесить. Попадись вы ему в руки, он не станет добираться до обстоятельств
гибели Фотрела, даже если бы вы и были к ней причастны".
"Вы наговорили резких слов, брат мой, - ответил аббат. - То, что
происходит на войне, нельзя считать убийством, хотя, может быть,
впоследствии, спасая свою шнуру, вы и станете говорить об этом как об
убийстве, вы или кто другой. Как бы там ни было, но речь ваша разумна. Не
надо трогать этого человека. Дайте ему письмо и бросьте его в ров, пусть
плывет на ту сторону. Что бы он на меня ни наклеветал, участь моя хуже не
станет".
Так они и сделали. Я попал сюда, как вы сами видели, и нашел вас
живой. Теперь-то мне понятно, почему Мэлдон считал, что жизнь одного
Харфлита так дорого стоит. - И, закончив свой рассказ, Джефри снова
принялся за еду.
Сайсели смотрела на него, я все смотрели на этого измученного,
ожесточившегося человека, который после многих других бедствий и мук
провел три дня в мрачной темнице, полной крыс, где получал только воду да
немного черного хлеба. Да, он сидел там вместе с крысами и с другим
человеком, бесконечно дорогим одной из присутствующих, и тот все еще
находился в этой ужасной дыре, ожидая, что на заре его повесят, словно
какого-нибудь злодея. Все молчали, слышно было только, как жует Джефри; и
молчание стало так тягостно, что все обрадовались, когда дверь открылась и
перед ними предстал человек, посланный к настоятелю. Он задыхался, так как
быстро бежал и, видимо, находился в некоем смятении, может быть потому,
что в спине у него - вернее, в камзоле - торчали две стрелы: в тело они не
вонзились, задержанные кольчугой.
- Говори, - сказал старый Джекоб Смит, - каков их ответ?
- Взгляните на мою спину, мастер, и сами увидите, - ответил посланец.
- Они перекинули через ров лестницу, на нее положили доску, на которую
вступил какой-то монах, чтобы принять от меня письмо. Я немного подождал,
потом услышал, как кто-то зовет меня с башни над воротами, и, когда поднял
глаза, увидел, что там стоит аббат Мэлдон, и лицо у него от злобы черное,
как у дьявола.
"Слушай, ты, мошенник, - крикнул он мне, - ступай к ведьме Сайсели
Фотрел и к ренегату монаху Боллу, которого я предаю анафеме и извергаю из
лона святой церкви, и скажи им, чтобы при первых лучах зари они взглянули
в нашу сторону, да повыше, ибо тогда смогут увидеть, как, чернея на
утреннем небе, здесь болтается тело Кристофера Харфлита!"
Услышав это, я не сдержался и крикнул в ответ: "Коли так, то завтра
еще дотемна вы составите ему компанию, ибо все до единого будете висеть,
чернея на вечернем небе, кроме тех, кто будет впоследствии четвертован в
Тауэр-холле и Тайберне". Потом я пустился наутек, и они стреляли мне
вдогонку и раза два попали, но кольчуга, хоть и стара, служит хорошо, и
вот я здесь невредимый, если не считать двух-трех ссадин.
Немного позже Сайсели, Джекоб Смит, Томас Болл, Джефри Стоукс и Эмлин
Стоуэр сидели все вместе, держа совет - очень важный совет, ибо положение
было отчаянное. Вносилось одно предложение за другим и сразу же по той или
иной причине отвергалось. Под конец они молча переглянулись.
- Эмлин, - вскричала наконец Сайсели, - в прежнее время у тебя всегда
находились нужные слова. Неужто теперь, в такой беде, ни одного не
найдется? - Ибо, пока они совещались, Эмлин все время сидела молча.
- Томас, - сказала Эмлин, подняв глаза, - помнишь то место во рву
аббатства, где мы ребятишками ловили самых крупных карпов?
- Ну да, помню, - ответил он, - но при чем тут рыбная ловля, да еще
столько лет назад? Я уже говорил, - на подземный ход рассчитывать нечего.
За рощей он обвалился и полностью засыпан, - я уже смотрел. Правда, будь у
меня неделя времени...
- Пусть она говорит, - прервал его Джекоб, - ей, видно, есть что
сказать.
- А помнишь, - продолжала Эмлин, - ты говорил мне, что карпы здесь
такие крупные и жирные потому, что в этом месте, как раз под подъемным
мостом, опорожняется в ров сточная труба аббатства, та, в которую спускают
все помои и отбросы? И я после того в рот не могла взять этой рыбы.
- Ну помню. Так что же?
- Томас, ты, кажется, говорил, будто порох, за которым посылали, уже
доставлен?
- Да, час назад пришел фургон с шестью бочонками, весом в сто фунтов
каждый. Мы надеялись, что пришлют больше, но и это неплохо, хотя делать с
порохом нечего, так как пушку не прислали - у королевских солдат ее не
оказалось.
- Темная ночь, лестница с доской, кирпичный сводчатый сток, два, нет,
лучше четыре бочонка, по сто фунтов каждый, в сток под ворота, фитиль и
смелый человек, который его подожжет, - со всем этим да еще с божьим
благословением в придачу многое можно сделать, - задумчиво, словно про
себя, произнесла Эмлин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34