Больно ударило в голову, и будто острым ножом полоснули левое колено.
— Все назад! — крикнул Хозе.— Я остаюсь... Все назад!
Хозе лежал на земле. Я подполз к нему.
— Медико,— шептал он.— Я остаюсь... не могу... Я задержу. Уходи!
По моему лицу текло что-то теплое. Это был не пот. Кровь. Я дотронулся до колена, и оно было тепло и влажно от крови.
— Идем, я помогу,— сказал я Хозе.— Обними меня! За шею. Я унесу...
— Поздно, медико, поздно,— ответил он глухо.— Не мешкай, уходи! Передай Марко... Скажи ему... У него есть адрес... Уходи! Держи руку...
Я схватил его руку. В ней еще билась горячая жизнь.
— Иди же! Передай Марко...
Со скалы снова бросили гранату. Я приник к земле. От взрыва заложило уши. Просвистели осколки. Хозе не поднял головы. Он был мертв.
Разведчики давно исчезли в темноте. Приставленный ко мне солдат тоже куда-то скрылся. Я остался один, совсем один среди врагов, у холодеющего тела комиссара. Я знал, что надо немедленно уходить, и знал, что мне никуда не уйти, потому что ранен в ногу. Даже если я попробую ползти, меня нагонят и прикончат фашисты. Я сжал в руке пистолет.
Указательный палец уже лежал на спуске, холодная сталь касалась виска. И вдруг я расслышал чьи-то шаги. «Может, это мой солдат?» — пронеслось в голове. Последняя надежда! Он поможет мне выбраться! Ну, конечно, это он! Я ждал. Секунды тянулись мучительно долго, как месяцы для прикованного к постели больного. Шаги приближались. Из темноты показался человек с винтовкой.
Враг!
Я лежал, не двигаясь, как убитый. Человек приблизился к трупу Хозе, опустил винтовку и потянулся за наганом комиссара. В этот момент я ткнул ему под нос пистолет и прохрипел:
— Молчать! Ни слова!
Солдат онемел от страха. Я вырвал наган из похолодевшей руки Хозе, сунул его в карман и приказал:
— Помоги мне подняться! Вот за это плечо!
Он исполнил приказание. Его сильные руки крепко держали меня, а я так же крепко прижимал к его виску пистолет.
— Теперь веди!
— Куда, сеньор?
— Б долину.
— Долина велика.
— К источнику.
— А там меня отпустите?
— Не рассуждай, веди!
Солдат повиновался. Ему было трудно: я почти не ступал на левую ногу.
— Не ходи на тропу,— сказал я.— Там ваши посты. Возьми левее!
Солдат послушался. Над нами свистели пули, где-то рвались ручные гранаты, а мы все ниже спускались в долину. Не раз спотыкались в темноте, падали, но я ни на миг не отпускал от себя своего пленника. Одной рукой обвил его шею, другой изо всех сил прижимал к виску пистолет.
— Не давите так сильно, сеньор, мне больно,— сказал он, и я слегка ослабил нажим.
— Если вздумаешь бежать, пристрелю на месте.
— Я и не думаю бежать, сеньор.
— Тише!
— Хорошо, хорошо, сеньор.
— Если выведешь меня, сохраним тебе жизнь.
— Вы расстреляете меня.
— Мы пленных не расстреливаем.
— Нам говорили, вы всех подряд расстреливаете.
— Неправда. Прибавь шагу!
— Анархисты, я слышал, всех подряд расстреливают.
— Так же, как вы,— ответил я.
— Мы расстреливаем только коммунистов и бойцов интербригад.
— Вы всех подряд расстреливаете,— сказал я.
— Мне тяжело,— сказал он, запыхавшись.— Надо было идти по тропе.
— Там далеко не уйдешь. Поторопись!
— Здесь очень скользко.
— У источника отдохнем.
— Я не дойду до источника...
— Остановись!
Пленный остановился. Не отнимая пистолета от его виска, припадая на левую ногу, я сделал шаг и всем телом навалился на другое плечо пленного.
— Так лучше?
— Да, сеньор.
— Идем.
— Идемте...
Впереди горизонт озарился вспышками света, из темноты на мгновение вырвался ломаный контур гор. Над нами с воем пронеслись снаряды, затем мы услышали грохот пушек по ту сторону долины и почти одновременно оглушительные взрывы на Сьерра-де-Польо»
— Давайте приляжем,— взмолился пленный.
— Ерунда, пошли! Это на горе.
Снова стреляли. Утирая ладонью пот, пленный испуганно озирался.
— Как бы в нас не угодили!
— Сюда стрелять не будут.
— Откуда вы знаете, сеньор?
Я ничего не сказал, но был уверен, что это Борис создает для нас огневую завесу. И я представил себе, как он и Марко стоят на Сьерра-Педросо, стоят и ломают голову, чем бы нам помочь. Если Борис хоть на полчаса задержит погоню, я спасен. Еще полчаса, и мы будем в долине, в нейтральной полосе. Там-то можно вздохнуть свободней. Всего полчаса...
И снова стреляли. Может, ребята с пулеметом успели вернуться к своим и все рассказать? Нет, такИ>ыстро им не пересечь долину, не взобраться на Сьерра-Педросо. Нет, нет, они еще в пути, просто из Сьерра-Педросо понимают, что схватка закончилась, нужно огнем прикрыть отступление. Отступление... Я горько усмехнулся про себя. Не будь этого пленного, я бы лежал сейчас рядом с комиссаром.
Я, видимо, потерял много крови, меня мутило, кружилась голова. Нужно было остановиться, перевязать раны. Стиснув зубы, я огляделся на ходу. Чуть в стороне чернела каменная глыба. Это было надежное укрытие. Я опустился на землю, привалившись спиною к камню. Мой пленник стоял в двух шагах, и я все время держал его под прицелом.
— Перевязать сумеешь?
— Я санитар пулеметной роты, сеньор.
Содрав с плеча санитарную сумку, швырнул ее под ноги пленному.
— На, перевяжи! Сначала колено, потом голову.
Пленный присел на корточки, раскрыл сумку.
— Там найдешь скальпель. Разрежь мне штанину! Он отыскал скальпель. Я целился ему в голову.
Он разрезал штанину.
— Положи скальпель на место!
Он исполнил приказание. Осмотрев мою рану, прошептал:
— Сеньор, у вас раздроблено колено! И вся нога в крови.
— Смочи перекисью водорода, перевяжи и затяни выше колена!
Судя по его ловким и точным движениям, он был неплохим санитаром. Вскоре с коленкой было покончено.
— Теперь голову!
Пока он перевязывал голову, дуло пистолета упиралось ему в живот.
— Не пугайте меня, сеньор, я вам ничего не сделаю,— взмолился он, и я несколько ослабил руку с пистолетом.— Рана в голове пустяковая, скоро заживет. А вот ногу придется в гипс положить. С ногою дело дрянь.
— Дрянь?
— Коленка не будет сгибаться. Разве хороший хирург...
Пленный не закончил. Его слова покрыл страшный грохот: Борис Эндруп все еще пытался меня спасти. Теперь-то разведчики вернулись, и Борис, наверное, догадывается о моей участи.
— С чего это ваши палят среди ночи? — спросил пленный.
— Откуда я знаю? Может, ваши перешли в наступление.
— Наступление начнется только через два дня.
— А где?
— Этого я не знаю. Нашему батальону приказано занять противоположные высоты.
— Сьерра-Педросо?
— Кажется, так. На подмогу прислали кавалерию. Но ваши пушки вчера изрядно потрепали ее.
— Большие потери?
— Большие. Сам видел — помогал перевязывать раненых. Много полегло людей. Наш командир сказал, что скоро и нам подбросят тяжелую артиллерию, и тогда вам крышка.
— Крышка?
— Так он сказал.
Санитар закончил перевязку и протянул мне руку. Я встал. Нога горела, словно в огне. Я стиснул зубы, поднял пистолет.
— Пошли!
Только теперь я чувствовал боль по-настоящему. Сначала показалось, что не вынесу, но с каждым шагом боль утихала, и мы медленно волочились вниз.
— Скоро начнет светать,— сказал пленный.
— До тех пор мы должны добраться до источника.
— Это невозможно, сеньор!
— Должны.
— Тогда надо идти быстрее.
— Пошли быстрее.
Я напряг все силы и прибавил шагу. По спине градом катился пот, из-под повязки на голове сочилась кровь, белая марля на колене тоже потемнела. Не прошло и десяти минут, как силы мои иссякли. Я присел на камень и сжал кулаки.
— Сеньор,— сказал пленный,— дайте мне ваш скальпель! Я срежу вам трость.
Я протянул ему скальпель. Пленный направился в заросли, дуло пистолета неотступно шло за ним. Но он не пытался бежать. Он срезал толстый сук с кривым концом и вернулся ко мне.
— Примерьте, какой длины нужно!
Я поднялся, примерил. Он укоротил палку, принялся обтесывать ее.
— Хороша будет трость,— сказал он.
Мне стало совестно целиться в него, я опустил пистолет.
— Как вы считаете, сеньор, война скоро кончится?
— Как разобьем фашистов, так и кончится,— ответил я.
— Вы думаете, их разобьют?
— Не сомневаюсь.
— Генералу Франко помогают Гитлер и Муссолини. Я слышал, к нам прибыли германские летчики, танкисты, артиллеристы и даже целые моторизованные дивизии из Италии. И португальцы нам помогают.
— И марокканская кавалерия,— добавил я.
— И марокканская кавалерия,— согласился пленный,— и не только кавалерия, но и пехота марокканская, иностранный легион. Нелегко будет республике со всеми справиться.
— Ничего, справимся.
— Но где же возьмете оружие? Нам говорили, побережье блокируют итальянские и германские корабли, а~ в тылу у вас орудует пятая колонна. Республика погибнет.
— Республика победит.
— Вы думаете?
— Уверен!
— Дай бог! — промолвил пленный и протянул мне трость.— А у вас какое-то странное произношение. Вы из Валенсии или, может, из интербригады?
— Из Валенсии,— ответил я.
— Валенсия,— задумчиво произнес пленный,— вот ваша житница. Если б не она, республика давно погибла.
— У нас тоже есть друзья, они помогают нам,— сказал я, поднимаясь с помощью трости.
— Я знаю, вам помогает Россия,— продолжал пленный и сам положил мою руку к себе на плечо.— Но Россия далеко, побережье блокировано. А скажите, сеньор, вы видали хоть одного русского? Какие они из себя? Почему их все называют красными?
— Пошли,— торопил я его.— Скоро утро.
— Вон уже источник видать,— сказал пленный. Одной рукой опираясь на трость, другой на плечо
пленного, я шел теперь быстрее, уверенней. Мы достигли пологого склона, это тоже облегчало продвижение. Земля была бурая, сухая, твердая и гремела под ногами, словно засохшая бычья шкура. С треском ломались какие-то стебли, колючки жалили сквозь веревочные подошвы. Неимоверная усталость, безразличие постепенно подступали ко мне. Пленник, видимо, почувствовал это. Он сказал:
— Тяжко, да? Ну, потерпите немного, у источника отдохнем.
— Ничего,— ответил я.— Как-нибудь...
На Сьерра-де-Польо время от времени рвались снаряды. Хорошо, что Борис стрелял. Если бы не он, нас давно бы настигли.
Рука, сжимавшая пистолет, совсем онемела.
— Дай поменяю плечо,— сказал я пленному.
Я переложил трость в другую руку, он подставил другое плечо.
— Положили бы в карман пистолет! — сказал пленный.— Так вам будет легче.
— Ничего,— ответил я.— Он не мешает.
— Вы боитесь?
Я смутился. Может, и правда мне нечего опасаться? Но вдруг это хитрость? Вдруг он воспользуется моей доверчивостью? Нет, пистолет я не спрячу в карман. Пусть думает обо мне что угодно.
— Вы боитесь? — повторил он.
— Да,— ответил я. — На войне всегда надо быть начеку.
— Теперь-то уж за нами не погонятся,— успокаивал меня пленный.— Если бы нас заметили, мы бы далеко не ушли.
— Как тебя звать? — спросил я, чтобы прервать никчемный разговор, и пленный ответил:
— Фернандо. А вас, сеньор?
— Анатолио.
— Так вы говорите, сеньор Анатолио, меня не расстреляют?
— Я же сказал, мы пленных не расстреливаем.
— Но вдруг возьмут и расстреляют?
— Не расстреляют.
— Если б наши не боялись, к вам бы многие перешли.
— Чего ж они боятся?
— Видите, в чем дело, сеньор Анатолио, если б я сам перешел к вам и вы меня бы не расстреляли, то фашисты расстреляли бы мою семью.
— Неужели они расстреляют твою семью?
— Нет, теперь не расстреляют. Они поймут, что меня взяли в плен. Но вот если бы я сам перешел...
— А где твоя семья?
— В Фуэнта Овехуне.
— Чудесный городок. С наших высот его хорошо видно.
— Да, отсюда рукой подать. Чудесный, это верно, только народ живет там впроголодь. Да теперь, наверное, везде так. Скорей бы кончилась война! Устал народ, просто сил нет.
— И многие так думают у вас?
— Многие, сеньор, очень многие. Я вот раньше на чужих полях с утра до вечера работал, и то иной раз детишек нечем было накормить. А сейчас и подавно...
Из предрассветного сумрака выплыл кустарник, окружавший источник. Чтобы не упасть, я всей тяжестью навалился на пленного. Я понимал, что ему тяжело, очень тяжело, но что было делать. На последнем
дыхании мы продвигались вперед. Одной рукой он держал меня за пояс — так было удобней и легче,— и я вдруг почувствовал, как его ладонь коснулась рукоятки нагана Хозе в кармане моих брюк. В любой момент он мог его выхватить и пристрелить меня. Но пленный шагал как ни в чем не бывало, изо всех сил поддерживая меня, пот ручьями катился по его лицу, шее.
— Карамба! — воскликнул он.— Наконец-то пришли!
Мы раздвинули заросли. Поодаль лежали сраженные гранатами разведчиков водоносы-мятежники.
— Надо их подальше в кусты оттащить,— сказал Фернандо.— А то скоро солнце начнет припекать.
— Иди,— сказал я, и Фернандо скрылся в зарослях. Скоро он вернулся с большим осколком от глиняного кувшина и сказал:
— Это ребята из нашей пулеметной роты. С младшим, Петере, соседями были. У него в Фуэнте жена и двое ребятишек. А уж голосом ой как славился! Фламенко тянул — заслушаешься! Я похороню его, сеньор.
— Как же похоронишь без лопаты?
— А я вот этим черепком. Прямо в кустиках. Место хорошее, холодок.
— Ладно, иди, я подожду. Только поживей.
— Я мигом. Долго ждать не придется. Фернандо снова ушел. Я черпал ладонями воду, пока
не напился. Вода была студеная, прозрачная. Давно не пил такой вкусной и чистой воды. Потом я решил перевязать свою ногу. Она распухла так, что было страшно смотреть. Я размотал и отбросил в сторону окровавленную марлю, обмыл рану спиртом, наложил стерильный бинт. Остаток спирта разбавил водой и выпил, чтобы заглушить боль. Захотелось курить. Я ощупал карманы, но не нашел табаку. Может, у Фернандо найдется?
— Фернандо! — позвал я.
Из кустов показалось его потное и грязное лицо.
— Что, сеньор?
— У вас не найдется закурить?
— Есть сигареты, сеньор. Только они подмокли от пота.
— Но курить-то их можно?
— Думаю, можно. Возьмите, сеньор.
Спички у меня были свои. Я взял сигарету и с наслаждением закурил.
— А сам не хочешь?
— Не могу, сеньор. Нужно похоронить беднягу Петере.
— Не зови меня сеньором. Зови компаньеро.
— Компаньеро?
— Ну да. Какой я тебе сеньор? Я тебе компаньеро.
— Хорошо, компаньеро, похороню Петере и тут же вернусь. Я уже выкопал могилу.
Фернандо скрылся в кустах, оттуда было слышно, как глиняный черепок скоблит землю, изредка натыкаясь на камни. Казалось, кто-то грызет зубами каменистую почву. Я с наслаждением затягивался сигаретой, чувствуя приятное головокружение. Сквозь листву пробились первые лучи солнца, и сразу стало жарко. Вместе с сумраком из долины отступала прохлада. Из зарослей на солнцепек выползла погреться огромная змея. Свернувшись в клубок, она долго наблюдала за мной застывшим взглядом, потом склонила голову и как будто уснула. Меня тоже одолевала дрема — почти сутки я не сомкнул глаз.
Кажется, я все-таки уснул, а разбудил меня какой-то странный шум. Открыв глаза, я стал свидетелем интересного поединка. Змея обвилась вокруг зеленой горной ящерицы, пытаясь задушить ее. Но ящерица вонзила зубы в шею противницы и не сдавалась. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы в пылу сражения они обе не свалились в ручей. Очутившись в воде, они тут же разжали объятия и кинулись в разные стороны. Я докурил сигарету, загасил окурок и снова уснул.
Когда открыл глаза, рядом со мной сидел Фернандо и кусочком марли чистил мой пистолет. Он увлекся этим занятием и не заметил, что я проснулся. Некоторое время я наблюдал за ним, стараясь догадаться, что у него на уме. Но в сером, землистом лице Фернандо я не углядел и тени злого умысла. Оно казалось очень усталым, и только. Я рывком приподнялся, выхватил наган Хозе.
Фернандо вздрогнул от неожиданности и в смущении произнес:
— Компаньеро, вы уронили пистолет в песок. Теперь из него не выстрелишь.
— А ты пробовал?
— Нет, не пробовал.
— Петере похоронил?
— Похоронил. Надо бы жене сообщить, да как теперь сообщишь?
— Не стоит,— сказал я.— Этим горю не поможешь.
— Чтоб не ждала понапрасну,— пояснил Фернандо.
— Лучше пускай ждет. Когда ждешь, живется легче.
— А вы сами, компаньеро, надеетесь выжить?
— Мы-то с тобой еще поживем.
— Дай бог! — промолвил Фернандо.— Жизнь — дело хорошее, как вы считаете?
— Жизнь — чудесная штука. Даже если приходится туго... Но во всякой жизни должна быть цель, большая, прекрасная цель. Только тогда и стоит жить. Только тогда хорошо живется.
— У вас, компаньеро, есть такая цель?
— У меня есть.
— А у меня ее нет. Всю жизнь протоптался на месте, как жеребенок в путах. Я и прыгал, и рвался, и кричал во все горло, а вырваться не смог. Как же мне быть, компаньеро? Посоветуйте!
— Тебе нужно найти цель жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Все назад! — крикнул Хозе.— Я остаюсь... Все назад!
Хозе лежал на земле. Я подполз к нему.
— Медико,— шептал он.— Я остаюсь... не могу... Я задержу. Уходи!
По моему лицу текло что-то теплое. Это был не пот. Кровь. Я дотронулся до колена, и оно было тепло и влажно от крови.
— Идем, я помогу,— сказал я Хозе.— Обними меня! За шею. Я унесу...
— Поздно, медико, поздно,— ответил он глухо.— Не мешкай, уходи! Передай Марко... Скажи ему... У него есть адрес... Уходи! Держи руку...
Я схватил его руку. В ней еще билась горячая жизнь.
— Иди же! Передай Марко...
Со скалы снова бросили гранату. Я приник к земле. От взрыва заложило уши. Просвистели осколки. Хозе не поднял головы. Он был мертв.
Разведчики давно исчезли в темноте. Приставленный ко мне солдат тоже куда-то скрылся. Я остался один, совсем один среди врагов, у холодеющего тела комиссара. Я знал, что надо немедленно уходить, и знал, что мне никуда не уйти, потому что ранен в ногу. Даже если я попробую ползти, меня нагонят и прикончат фашисты. Я сжал в руке пистолет.
Указательный палец уже лежал на спуске, холодная сталь касалась виска. И вдруг я расслышал чьи-то шаги. «Может, это мой солдат?» — пронеслось в голове. Последняя надежда! Он поможет мне выбраться! Ну, конечно, это он! Я ждал. Секунды тянулись мучительно долго, как месяцы для прикованного к постели больного. Шаги приближались. Из темноты показался человек с винтовкой.
Враг!
Я лежал, не двигаясь, как убитый. Человек приблизился к трупу Хозе, опустил винтовку и потянулся за наганом комиссара. В этот момент я ткнул ему под нос пистолет и прохрипел:
— Молчать! Ни слова!
Солдат онемел от страха. Я вырвал наган из похолодевшей руки Хозе, сунул его в карман и приказал:
— Помоги мне подняться! Вот за это плечо!
Он исполнил приказание. Его сильные руки крепко держали меня, а я так же крепко прижимал к его виску пистолет.
— Теперь веди!
— Куда, сеньор?
— Б долину.
— Долина велика.
— К источнику.
— А там меня отпустите?
— Не рассуждай, веди!
Солдат повиновался. Ему было трудно: я почти не ступал на левую ногу.
— Не ходи на тропу,— сказал я.— Там ваши посты. Возьми левее!
Солдат послушался. Над нами свистели пули, где-то рвались ручные гранаты, а мы все ниже спускались в долину. Не раз спотыкались в темноте, падали, но я ни на миг не отпускал от себя своего пленника. Одной рукой обвил его шею, другой изо всех сил прижимал к виску пистолет.
— Не давите так сильно, сеньор, мне больно,— сказал он, и я слегка ослабил нажим.
— Если вздумаешь бежать, пристрелю на месте.
— Я и не думаю бежать, сеньор.
— Тише!
— Хорошо, хорошо, сеньор.
— Если выведешь меня, сохраним тебе жизнь.
— Вы расстреляете меня.
— Мы пленных не расстреливаем.
— Нам говорили, вы всех подряд расстреливаете.
— Неправда. Прибавь шагу!
— Анархисты, я слышал, всех подряд расстреливают.
— Так же, как вы,— ответил я.
— Мы расстреливаем только коммунистов и бойцов интербригад.
— Вы всех подряд расстреливаете,— сказал я.
— Мне тяжело,— сказал он, запыхавшись.— Надо было идти по тропе.
— Там далеко не уйдешь. Поторопись!
— Здесь очень скользко.
— У источника отдохнем.
— Я не дойду до источника...
— Остановись!
Пленный остановился. Не отнимая пистолета от его виска, припадая на левую ногу, я сделал шаг и всем телом навалился на другое плечо пленного.
— Так лучше?
— Да, сеньор.
— Идем.
— Идемте...
Впереди горизонт озарился вспышками света, из темноты на мгновение вырвался ломаный контур гор. Над нами с воем пронеслись снаряды, затем мы услышали грохот пушек по ту сторону долины и почти одновременно оглушительные взрывы на Сьерра-де-Польо»
— Давайте приляжем,— взмолился пленный.
— Ерунда, пошли! Это на горе.
Снова стреляли. Утирая ладонью пот, пленный испуганно озирался.
— Как бы в нас не угодили!
— Сюда стрелять не будут.
— Откуда вы знаете, сеньор?
Я ничего не сказал, но был уверен, что это Борис создает для нас огневую завесу. И я представил себе, как он и Марко стоят на Сьерра-Педросо, стоят и ломают голову, чем бы нам помочь. Если Борис хоть на полчаса задержит погоню, я спасен. Еще полчаса, и мы будем в долине, в нейтральной полосе. Там-то можно вздохнуть свободней. Всего полчаса...
И снова стреляли. Может, ребята с пулеметом успели вернуться к своим и все рассказать? Нет, такИ>ыстро им не пересечь долину, не взобраться на Сьерра-Педросо. Нет, нет, они еще в пути, просто из Сьерра-Педросо понимают, что схватка закончилась, нужно огнем прикрыть отступление. Отступление... Я горько усмехнулся про себя. Не будь этого пленного, я бы лежал сейчас рядом с комиссаром.
Я, видимо, потерял много крови, меня мутило, кружилась голова. Нужно было остановиться, перевязать раны. Стиснув зубы, я огляделся на ходу. Чуть в стороне чернела каменная глыба. Это было надежное укрытие. Я опустился на землю, привалившись спиною к камню. Мой пленник стоял в двух шагах, и я все время держал его под прицелом.
— Перевязать сумеешь?
— Я санитар пулеметной роты, сеньор.
Содрав с плеча санитарную сумку, швырнул ее под ноги пленному.
— На, перевяжи! Сначала колено, потом голову.
Пленный присел на корточки, раскрыл сумку.
— Там найдешь скальпель. Разрежь мне штанину! Он отыскал скальпель. Я целился ему в голову.
Он разрезал штанину.
— Положи скальпель на место!
Он исполнил приказание. Осмотрев мою рану, прошептал:
— Сеньор, у вас раздроблено колено! И вся нога в крови.
— Смочи перекисью водорода, перевяжи и затяни выше колена!
Судя по его ловким и точным движениям, он был неплохим санитаром. Вскоре с коленкой было покончено.
— Теперь голову!
Пока он перевязывал голову, дуло пистолета упиралось ему в живот.
— Не пугайте меня, сеньор, я вам ничего не сделаю,— взмолился он, и я несколько ослабил руку с пистолетом.— Рана в голове пустяковая, скоро заживет. А вот ногу придется в гипс положить. С ногою дело дрянь.
— Дрянь?
— Коленка не будет сгибаться. Разве хороший хирург...
Пленный не закончил. Его слова покрыл страшный грохот: Борис Эндруп все еще пытался меня спасти. Теперь-то разведчики вернулись, и Борис, наверное, догадывается о моей участи.
— С чего это ваши палят среди ночи? — спросил пленный.
— Откуда я знаю? Может, ваши перешли в наступление.
— Наступление начнется только через два дня.
— А где?
— Этого я не знаю. Нашему батальону приказано занять противоположные высоты.
— Сьерра-Педросо?
— Кажется, так. На подмогу прислали кавалерию. Но ваши пушки вчера изрядно потрепали ее.
— Большие потери?
— Большие. Сам видел — помогал перевязывать раненых. Много полегло людей. Наш командир сказал, что скоро и нам подбросят тяжелую артиллерию, и тогда вам крышка.
— Крышка?
— Так он сказал.
Санитар закончил перевязку и протянул мне руку. Я встал. Нога горела, словно в огне. Я стиснул зубы, поднял пистолет.
— Пошли!
Только теперь я чувствовал боль по-настоящему. Сначала показалось, что не вынесу, но с каждым шагом боль утихала, и мы медленно волочились вниз.
— Скоро начнет светать,— сказал пленный.
— До тех пор мы должны добраться до источника.
— Это невозможно, сеньор!
— Должны.
— Тогда надо идти быстрее.
— Пошли быстрее.
Я напряг все силы и прибавил шагу. По спине градом катился пот, из-под повязки на голове сочилась кровь, белая марля на колене тоже потемнела. Не прошло и десяти минут, как силы мои иссякли. Я присел на камень и сжал кулаки.
— Сеньор,— сказал пленный,— дайте мне ваш скальпель! Я срежу вам трость.
Я протянул ему скальпель. Пленный направился в заросли, дуло пистолета неотступно шло за ним. Но он не пытался бежать. Он срезал толстый сук с кривым концом и вернулся ко мне.
— Примерьте, какой длины нужно!
Я поднялся, примерил. Он укоротил палку, принялся обтесывать ее.
— Хороша будет трость,— сказал он.
Мне стало совестно целиться в него, я опустил пистолет.
— Как вы считаете, сеньор, война скоро кончится?
— Как разобьем фашистов, так и кончится,— ответил я.
— Вы думаете, их разобьют?
— Не сомневаюсь.
— Генералу Франко помогают Гитлер и Муссолини. Я слышал, к нам прибыли германские летчики, танкисты, артиллеристы и даже целые моторизованные дивизии из Италии. И португальцы нам помогают.
— И марокканская кавалерия,— добавил я.
— И марокканская кавалерия,— согласился пленный,— и не только кавалерия, но и пехота марокканская, иностранный легион. Нелегко будет республике со всеми справиться.
— Ничего, справимся.
— Но где же возьмете оружие? Нам говорили, побережье блокируют итальянские и германские корабли, а~ в тылу у вас орудует пятая колонна. Республика погибнет.
— Республика победит.
— Вы думаете?
— Уверен!
— Дай бог! — промолвил пленный и протянул мне трость.— А у вас какое-то странное произношение. Вы из Валенсии или, может, из интербригады?
— Из Валенсии,— ответил я.
— Валенсия,— задумчиво произнес пленный,— вот ваша житница. Если б не она, республика давно погибла.
— У нас тоже есть друзья, они помогают нам,— сказал я, поднимаясь с помощью трости.
— Я знаю, вам помогает Россия,— продолжал пленный и сам положил мою руку к себе на плечо.— Но Россия далеко, побережье блокировано. А скажите, сеньор, вы видали хоть одного русского? Какие они из себя? Почему их все называют красными?
— Пошли,— торопил я его.— Скоро утро.
— Вон уже источник видать,— сказал пленный. Одной рукой опираясь на трость, другой на плечо
пленного, я шел теперь быстрее, уверенней. Мы достигли пологого склона, это тоже облегчало продвижение. Земля была бурая, сухая, твердая и гремела под ногами, словно засохшая бычья шкура. С треском ломались какие-то стебли, колючки жалили сквозь веревочные подошвы. Неимоверная усталость, безразличие постепенно подступали ко мне. Пленник, видимо, почувствовал это. Он сказал:
— Тяжко, да? Ну, потерпите немного, у источника отдохнем.
— Ничего,— ответил я.— Как-нибудь...
На Сьерра-де-Польо время от времени рвались снаряды. Хорошо, что Борис стрелял. Если бы не он, нас давно бы настигли.
Рука, сжимавшая пистолет, совсем онемела.
— Дай поменяю плечо,— сказал я пленному.
Я переложил трость в другую руку, он подставил другое плечо.
— Положили бы в карман пистолет! — сказал пленный.— Так вам будет легче.
— Ничего,— ответил я.— Он не мешает.
— Вы боитесь?
Я смутился. Может, и правда мне нечего опасаться? Но вдруг это хитрость? Вдруг он воспользуется моей доверчивостью? Нет, пистолет я не спрячу в карман. Пусть думает обо мне что угодно.
— Вы боитесь? — повторил он.
— Да,— ответил я. — На войне всегда надо быть начеку.
— Теперь-то уж за нами не погонятся,— успокаивал меня пленный.— Если бы нас заметили, мы бы далеко не ушли.
— Как тебя звать? — спросил я, чтобы прервать никчемный разговор, и пленный ответил:
— Фернандо. А вас, сеньор?
— Анатолио.
— Так вы говорите, сеньор Анатолио, меня не расстреляют?
— Я же сказал, мы пленных не расстреливаем.
— Но вдруг возьмут и расстреляют?
— Не расстреляют.
— Если б наши не боялись, к вам бы многие перешли.
— Чего ж они боятся?
— Видите, в чем дело, сеньор Анатолио, если б я сам перешел к вам и вы меня бы не расстреляли, то фашисты расстреляли бы мою семью.
— Неужели они расстреляют твою семью?
— Нет, теперь не расстреляют. Они поймут, что меня взяли в плен. Но вот если бы я сам перешел...
— А где твоя семья?
— В Фуэнта Овехуне.
— Чудесный городок. С наших высот его хорошо видно.
— Да, отсюда рукой подать. Чудесный, это верно, только народ живет там впроголодь. Да теперь, наверное, везде так. Скорей бы кончилась война! Устал народ, просто сил нет.
— И многие так думают у вас?
— Многие, сеньор, очень многие. Я вот раньше на чужих полях с утра до вечера работал, и то иной раз детишек нечем было накормить. А сейчас и подавно...
Из предрассветного сумрака выплыл кустарник, окружавший источник. Чтобы не упасть, я всей тяжестью навалился на пленного. Я понимал, что ему тяжело, очень тяжело, но что было делать. На последнем
дыхании мы продвигались вперед. Одной рукой он держал меня за пояс — так было удобней и легче,— и я вдруг почувствовал, как его ладонь коснулась рукоятки нагана Хозе в кармане моих брюк. В любой момент он мог его выхватить и пристрелить меня. Но пленный шагал как ни в чем не бывало, изо всех сил поддерживая меня, пот ручьями катился по его лицу, шее.
— Карамба! — воскликнул он.— Наконец-то пришли!
Мы раздвинули заросли. Поодаль лежали сраженные гранатами разведчиков водоносы-мятежники.
— Надо их подальше в кусты оттащить,— сказал Фернандо.— А то скоро солнце начнет припекать.
— Иди,— сказал я, и Фернандо скрылся в зарослях. Скоро он вернулся с большим осколком от глиняного кувшина и сказал:
— Это ребята из нашей пулеметной роты. С младшим, Петере, соседями были. У него в Фуэнте жена и двое ребятишек. А уж голосом ой как славился! Фламенко тянул — заслушаешься! Я похороню его, сеньор.
— Как же похоронишь без лопаты?
— А я вот этим черепком. Прямо в кустиках. Место хорошее, холодок.
— Ладно, иди, я подожду. Только поживей.
— Я мигом. Долго ждать не придется. Фернандо снова ушел. Я черпал ладонями воду, пока
не напился. Вода была студеная, прозрачная. Давно не пил такой вкусной и чистой воды. Потом я решил перевязать свою ногу. Она распухла так, что было страшно смотреть. Я размотал и отбросил в сторону окровавленную марлю, обмыл рану спиртом, наложил стерильный бинт. Остаток спирта разбавил водой и выпил, чтобы заглушить боль. Захотелось курить. Я ощупал карманы, но не нашел табаку. Может, у Фернандо найдется?
— Фернандо! — позвал я.
Из кустов показалось его потное и грязное лицо.
— Что, сеньор?
— У вас не найдется закурить?
— Есть сигареты, сеньор. Только они подмокли от пота.
— Но курить-то их можно?
— Думаю, можно. Возьмите, сеньор.
Спички у меня были свои. Я взял сигарету и с наслаждением закурил.
— А сам не хочешь?
— Не могу, сеньор. Нужно похоронить беднягу Петере.
— Не зови меня сеньором. Зови компаньеро.
— Компаньеро?
— Ну да. Какой я тебе сеньор? Я тебе компаньеро.
— Хорошо, компаньеро, похороню Петере и тут же вернусь. Я уже выкопал могилу.
Фернандо скрылся в кустах, оттуда было слышно, как глиняный черепок скоблит землю, изредка натыкаясь на камни. Казалось, кто-то грызет зубами каменистую почву. Я с наслаждением затягивался сигаретой, чувствуя приятное головокружение. Сквозь листву пробились первые лучи солнца, и сразу стало жарко. Вместе с сумраком из долины отступала прохлада. Из зарослей на солнцепек выползла погреться огромная змея. Свернувшись в клубок, она долго наблюдала за мной застывшим взглядом, потом склонила голову и как будто уснула. Меня тоже одолевала дрема — почти сутки я не сомкнул глаз.
Кажется, я все-таки уснул, а разбудил меня какой-то странный шум. Открыв глаза, я стал свидетелем интересного поединка. Змея обвилась вокруг зеленой горной ящерицы, пытаясь задушить ее. Но ящерица вонзила зубы в шею противницы и не сдавалась. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы в пылу сражения они обе не свалились в ручей. Очутившись в воде, они тут же разжали объятия и кинулись в разные стороны. Я докурил сигарету, загасил окурок и снова уснул.
Когда открыл глаза, рядом со мной сидел Фернандо и кусочком марли чистил мой пистолет. Он увлекся этим занятием и не заметил, что я проснулся. Некоторое время я наблюдал за ним, стараясь догадаться, что у него на уме. Но в сером, землистом лице Фернандо я не углядел и тени злого умысла. Оно казалось очень усталым, и только. Я рывком приподнялся, выхватил наган Хозе.
Фернандо вздрогнул от неожиданности и в смущении произнес:
— Компаньеро, вы уронили пистолет в песок. Теперь из него не выстрелишь.
— А ты пробовал?
— Нет, не пробовал.
— Петере похоронил?
— Похоронил. Надо бы жене сообщить, да как теперь сообщишь?
— Не стоит,— сказал я.— Этим горю не поможешь.
— Чтоб не ждала понапрасну,— пояснил Фернандо.
— Лучше пускай ждет. Когда ждешь, живется легче.
— А вы сами, компаньеро, надеетесь выжить?
— Мы-то с тобой еще поживем.
— Дай бог! — промолвил Фернандо.— Жизнь — дело хорошее, как вы считаете?
— Жизнь — чудесная штука. Даже если приходится туго... Но во всякой жизни должна быть цель, большая, прекрасная цель. Только тогда и стоит жить. Только тогда хорошо живется.
— У вас, компаньеро, есть такая цель?
— У меня есть.
— А у меня ее нет. Всю жизнь протоптался на месте, как жеребенок в путах. Я и прыгал, и рвался, и кричал во все горло, а вырваться не смог. Как же мне быть, компаньеро? Посоветуйте!
— Тебе нужно найти цель жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52