И лишь когда я сунул ему в руку крупную бумажку, он отворил ворота. Довольно долго пришлось просидеть в зале ожиданий — шел утренний обход,— а без разрешения профессора меня не хотели пускать.
Как только обход закончился, я зашел к профессору.
— Вы уже знаете? — спросил он устало.
— Я ничего не знаю!
Он удивленно глянул на меня поверх очков в золотой оправе.
— Хм, значит, вы ничего не знаете? — сказал он и протянул мне свою старческую руку.— Поздравляю! У вас родился сын.
— Анатол?
— Не знаю, как звать, но чудесный парнишка. Пока он, правда, слишком мал и хрупок. Но не беда, окрепнет, я думаю.— Я чуть не подпрыгнул от радости, но меня отрезвил серьезный взгляд профессора.
— А вот положение матери очень тяжелое,— после некоторого молчания произнес он.
— Я хочу ее видеть. Как она спала?
— Мы дали ей лекарство, она заснула,— неуверенно ответил профессор.— Ночью я наведывался к ней. Будем надеяться, все обойдется.
— Вы допускаете и другую возможность? — спросил я, замирая от страха.
Профессор устало улыбнулся, Наверное, и он провел бессонную ночь. Он покачал головой и сказал:
— Случай исключительно тяжелый. Она потеряла много крови. Где она могла так сильно ушибиться?
— В дороге,— соврал я.
— Да,— произнес он и снова покачал седой головой.— Сильные ушибы. Но ребенок будет жить. Ребенок, несомненно, будет жить.,.
— А она? Ведь она тоже будет жить!
— Я допускаю возможность, что нам удастся ее спасти.
— Только возможность?! — почти крикнул я.
— Только возможность,— спокойно ответил профессор. — Приготовьтесь к худшему, но не теряйте надежды на лучшее. Мы сделаем все, что в наших силах.
— Я хочу ее видеть.
— Только ненадолго,— сказал профессор, подавая мне белоснежный халат.— И посмотрите своего малыша. А ее, если спит, не тревожьте.
— Я посижу у кровати.
— Не теряйте надежды,— сказал он, провожая меня.— В детской вам покажут малыша.
Детскую я отыскал на слух. Маленький Анатол как раз завтракал. Его кормила красивая француженка. Закрыв глаза, он занимался своим делом, не обращая на меня ни малейшего внимания.
— Чудесный мальчик! — сказала женщина.
— Да, замечательный,— ответил я, незаметно кладя в карман кормилице несколько бумажек.
Я снова вышел в узкий коридор. Два санитара везли навстречу тележку на высоких колесах. На ней под белой простыней лежала женщина. Неприкрытыми остались только красивые ступни. Я остановился, хотел узнать, кто это, но язык не слушался меня. Санитары свернули куда-то, а я на цыпочках, словно вор, подкрался к палате, где лежала Гита.
Я прислушался — ни звука, тогда я осторожно потянул к себе дверь и бесшумно вошел в палату. Гита лежала, завернувшись в белую простыню. У постели сидела сестра с кислородной подушкой на коленях. Она отложила подушку в сторону, молча указала мне на стул и тихо, словно тень, скользнула в коридор. Я сел и прислушался к дыханию Гиты. Она дышала быстро и неровно. В лице не было ни кровинки. Только бы проснулась! Только бы взглянула на меня своими ясными глазами и хоть что-нибудь сказала!
Не помню, сколько прошло времени. Гита шевельнулась и медленно раскрыла глаза. Увидев меня, она улыбнулась и тихо сказала:
— Милый, ты давно здесь?
Я протянул ей розы и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.
— Какие прекрасные розы! — едва слышно сказала Гита.— Ты, наверное, давно сидишь. Почему не разбудил меня?
— Ты крепко спала.
— А ты спал эту ночь?
— Я отлично спал.
— Это хорошо, что у тебя крепкий сон,— сказала Гита почти беззвучно.— Доктор Тибет говорил, что спас тебя лишь твой великолепный сон.
— Так же, как тебя,— сказал я.— Это хорошо, что ты можешь так спать.
— Я никогда так долго не спала, как сейчас,— Гита слабо улыбнулась.— А маленькому Анатолу тоже спится хорошо?
— Ему спится еще лучше. Только что был у него, он как раз завтракал. Уплетал за обе щеки.
— Милый, скажи мне, как он выглядит?
— Как апельсин,— сказал я и сам невольно улыбнулся своему сравнению.— Он весь в тебя.
— Нет, он будет похож на тебя,— возразила Гита.— И это хорошо. Когда тебя не будет со мной, он мне напомнит о тебе.
— Я всегда буду с тобой... Как ты себя чувствуешь, тебе не больно?
— Нет, милый, теперь уже не больно. Только я совсем обессилела. Как только станет лучше, сама буду его кормить.— Я вытер ей пот с лица.
— Если тебе трудно, ты не говори, дорогая. Я просто посижу...
— Мне не трудно. Я только обессилела. А ты говори, говори... Мне нравится твой голос. У него, наверное, будет такой же голос, как у тебя.
— У него будет громче. Он уже сейчас басит, как Шаляпин,— сказал я, чтобы развеселить Гиту.
— Вот бы послушать! — тихо сказала Гита.— А ему там хорошо?
— Очень хорошо. Здесь все очень внимательны. Гита улыбнулась.
— Да, здесь хорошие люди. И наш Анатол будет хорошим, правда?
— Наш Анатол будет чудесным человеком.
Гита задумчиво смотрела в потолок и тихо говорила:
— Вчера вечером я забыла, как он выглядел. Долго вспоминала — и не вспомнила. Потом я видела его во сне. Он был большой, с такой же светлой шевелюрой, как у тебя. И глаза голубые, как у тебя, и такие же прекрасные. Мы все были в Риге, и мама была с нами. Мы сидели в Аркадьевском парке, на той же скамейке, где, помнишь, сидели с тобой, когда ты вышел из клиники. Помнишь?
— Конечно, помню.
— Да... И ты поучал его, как надо жить. Он был уже большой и умный, но ты поучал его. Ему это не нравилось. Он считал, что сам все знает, а я ругала его за это.
— Не слишком ли рано начинаешь ругать его? — пошутил я.
— Ведь это было во сне, милый,— с улыбкой ответила Гита, потом спросила серьезно: — А где мама? Почему она не пришла?
— Она придет позже,— ответил я.— Было рано, мне не хотелось будить ее.
— Скажи ей, что мне хорошо. Пускай придет к вечеру, тогда мне будет совсем хорошо. Я не хочу, чтобы она видела меня такой беспомощной.
— Ты вовсе не беспомощная. Но я передам ей, чтобы пришла к вечеру.— И, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, я добавил: — А знаешь, у Жанны, сестры Пьера, тоже родился ребенок.
— Мальчик или девочка?
— Пьер не разобрал. Говорит, маленький-маленький, как улиточка.
Гита улыбнулась.
— Вот все вы такие! Для одного ребенок как апельсин, для другого — как улиточка... Просто смех!
Я был доволен, что мне удалось развеселить Гиту. Потом она снова стала серьезной, взяла мои руки в свои жаркие ладони и сказала:
— Ты только не горюй обо мне, милый... Где ты достал такие прекрасные розы?
— На рынке. В Париже чудесные розы. Сейчас я поставлю их в вазу.
— Нет, милый, пускай лежат. Пускай лежат у меня на груди. Так я лучше чувствую их аромат. Увядающие розы чудно пахнут.
— Свежие розы пахнут еще лучше,— возразил я, смутившись,— но увядающие тоже пахнут неплохо. Я все же поставлю их в вазу.
— Нет, нет, пускай увядают у меня на груди. Ты еще посидишь?
— А тебе не тяжело?
— Мне очень, очень хорошо. Только в ушах словно гул какой-то. Наверное, по улице кто-то проехал?
Кругом стояла гробовая тишина.
— Да, на улице проехали,— ответил я.— Наверное, машина. Здесь целый день ездят машины.
— И даже ночью,— сказала Гита.— Ночью они так громыхали, так громыхали... Чуть перепонки не лопнули... Слышишь, опять проехали?
Я вслушивался в тишину и чувствовал, что страх заползает мне в душу.
— Да,— сказал я.— Кто-то опять проехал. Здесь неспокойное место, город...
— В Риге лучше,— сказала она совсем тихо.— У доктора Тибета было лучше. Здесь слишком шумно, правда, милый?
Она закрыла глаза. Мне показалось, что ее ладони, сжимавшие мои руки, начинают холодеть.
— Ты спишь? — тихо спросил я, но она не ответила.— Ты поспишь?.. Ты устала?.. Тебе больно?..
Гита не отвечала. Я высвободил свои руки из ее рук и осторожно поднялся. Наверное, она уснула...
Раскрылась дверь палаты, вошел профессор и с ним сестра. Он кивнул, чтобы я вышел. На пороге я обернулся, спросил:
— Она спит? Она не потеряла сознание? Профессор грозно глянул на меня, и я поспешил
выйти. Довольно долго я стоял у двери. Наконец дверь растворилась, я замер. Профессор был мрачен, он остановился и бросил на меня сочувственный взгляд. Я понял его без слов.
— Кроме вас у нее в Париже есть близкие?
— Мать,— ответил я не своим голосом.
— Позвоните, пусть приедет,— сказал он тихо.— Проститься...
— Не может быть! — прошептал я с каким-то злым упрямством, но профессор ласково положил мне на плечо руку и сказал:
— Увы... Она будет жить еще несколько часов...
Гита прожила дольше. Она умерла только поздно вечером, умерла без стона и страданий. Она, казалось, медленно увяла вместе с моими чайными розами, лежавшими у нее на груди.
Глава 21
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Через десять дней все было готово для отъезда госпожи Юдиной в Ригу. Урну с пеплом Гиты я передал за неделю до этого одной похоронной фирме с условием, что к определенному сроку ее переправят поездом в Ригу. В том же поезде было заказано отдельное купе для матери Гиты и маленького Анатола. Прежде чем пойти за сыном в родильный дом, я пригласил госпожу Юдину пообедать со мной.
За столом мы больше молчали, и прощальный обед скорей был похож на поминки. Наконец она сказала:
— Итак, мы с Анатолом уезжаем... Как жаль, что вы не можете ехать с нами!
— Меня бы сразу задержали, прямо на границе.
— Вам нужно растить сына. Может, они это учтут, и суд вас оправдает?
— Что вы! Наоборот, теперь меня судили бы с большей строгостью. Судили бы еще за побег.
— Да, видно, им неведома жалость,— вздохнула мать.— Боже, что они сделали с моей дочерью! — воскликнула она и снова заплакала.— Душегубы... Я воспитаю его, можете не беспокоиться. Только вот увидимся ли когда-нибудь?
— Непременно увидимся. Я вернусь. Приеду при первой же возможности.
— Будем ждать,— ответила госпожа Юдина.— Я собиралась было сделать решительный шаг в своей жизни, но теперь...
— Что вы хотели сделать?
— Развестись с мужем.
Не веря своим ушам, я переспросил:
— С отцом Гиты?
Она взглянула на меня так, словно молила понять и простить ее.
— Да, я хотела развестись со своим мужем. Но только вам признаюсь: не он отец Гиты. Он ужасный и гадкий человек. А теперь... теперь опять придется жить с ним. Только не думайте, что я вас упрекаю. Ради вас и внука я готова на все. На все...
— Значит, вы разлюбили мужа?
— Я никогда не любила его,— сказала она и снова заплакала.— Он купил меня. Мы в ту пору жили на берегу одного озера. Он был в Бухаресте по делам своей фирмы. Приехал с друзьями повеселиться к нам в табор. Напоил отца и за большую сумму купил меня, как лошадь. Я никогда не любила его. Это мерзкий, извращенный человек. Но теперь я останусь с ним. Так нужно. Ради вашего ребенка.
— Вы очень великодушны, госпожа Юдина,— сказал я.~ Ни за что бы не принял вашей жертвы, если бы не обстоятельства.
— Не говорите глупости! — воскликнула она.— Все равно бы я вам его не оставила. Что бы вы стали делать с ребенком? Кроме того, вы же сами сказали, что скоро намерены покинуть Францию.
— Если мне не продлят паспорт. А его, конечно, не продлят. Во-первых, потому что паспорт фальшивый, во-вторых, есть ордер на мой арест. Словом, я должен уехать.
— Только пишите мне, где бы вы ни были, пишите. Я буду помогать вам, чем смогу. А не перебраться ли вам в Швейцарию?
— Надо подумать,— ответил я неопределенно, не желая раскрывать своих истинных планов: они бы встревожили госпожу Юдину.— Возможно, так и сделаю — поеду в Швейцарию. Посмотрим. Я буду писать вам. Вам обоим. Обязательно...
Мы встали. Обед остался почти нетронутым. Из ресторана мы отправились в родильный дом за Анатолом. Госпожа Юдина приняла его от няни, усадила нас в такси, а сама отправилась сделать кое-какие покупки. Она торопилась: поезд уходил через несколько часов.
Когда я вернулся в отель, Пьер стоял у раскрытого лифта. Взглянув на завернутого в пеленки Анатола, он сказал:
— Совсем как у моей сестры Жанны. А чем же вы будете его кормить?
— Как-нибудь покормим,— ответил я.— Он у нас скоро отправится в путь.
— Такой маленький! И куда?
— В Ригу.
— А он вынесет такое путешествие?
— Бабушка возьмет с собой что нужно,— сказал я.
— Я позвоню Жанке, чтобы ока пришла покормила его.
Он выскочил из лифта и бросился к телефону.
— Не надо! — прокричал я ему вслед, но Пьер не ответил.
Я поднял маленького Анатола в свой номер.
— Ну вот,— сказал я ему, закрывая дверь,— здесь я живу. Здесь жила и твоя мама. Если бы ты только знал, какая чудесная была у тебя мама! Самая красивая, самая добрая, самая чистая, самая славная во всем белом свете.— Я положил его на Гитину постель и продолжал: — Вот здесь она спала. Полежи немножко в постельке своей мамы, первый и последний раз. Скоро ты отправишься в путь, и твой папа долго-долго тебя не увидит. А когда ты вырастешь большой, я расскажу тебе всю правду. Ничего от тебя не скрою, не имею права скрывать. Ты должен узнать имена мерзавцев, которые отняли жизнь у твоей матери. Ты должен вырасти большим, во всем разобраться, научиться по-настоящему любить и ненавидеть. Мы скоро расстанемся. Ты поедешь на родину своей матери, на мою родину, а я... От тебя я ничего не скрою. Я поеду совсем в другую сторону... Там, далеко на юге, за дикой стеной Пиренеев, лежит страна Испания, там живут отважные люди, с оружием в руках поднялись они на борьбу. Туда уехали мои друзья, скоро и я буду с ними. Но я буду писать тебе. Я хочу, чтобы мои письма сохранились, чтобы ты прочитал их, когда вырастешь большим, и понял меня. Может быть, ты видишь своего отца в последний раз...
Так мы беседовали с ним, пока не раздался стук в дверь. Я пошел открывать. На пороге стоял Пьер и с ним молодая женщина.
— Пьер позвонил мне,— сказала она, краснея.— Я приехала... Я с удовольствием... Я все знаю... Что же делать, уж такая женская доля.
Жанна, конечно, не знала всех превратностей судьбы Гиты, но ее забота тронула меня. Я сказал ей, что маленький Анатол вот-вот должен уехать.
— Надо покормить ребенка на дорогу, как же так...— воскликнула она, расстегивая блузку.
— Хорошо. Буду вам очень признателен,— сказал я и вышел в соседнюю комнату. Пьер тем временем уже исчез. Я сидел на диване и слушал, как маленький Ана-тол, причмокивая, пил молоко.
— Какой чудесный мальчик! — говорила Жанна.— Маленький, как бутончик, ну, ничего, подрастет. Ест он хорошо, значит, и расти будет быстро.
— Правда? А он хорошо ест?
— Мальчики всегда едят хорошо, лучше, чем девочки. И растут быстрее.
— А у вас девочка? — спросил я, и она с восторгом отозвалась:
— У меня маленькая чудная девочка. Мы помолчали. Потом Жанна сказала:
— Он уснул. Я уложу его здесь.
Она появилась на пороге с ясной улыбкой, и я от души поблагодарил ее. Жанна простилась и ушла. Мы опять остались вдвоем с маленьким Анатолом. Я приблизился к кровати и долго смотрел, как он сладко и крепко спит. Мой маленький, мой милый Анатол! Увидимся ли?
Через два часа мы расстались на Северном вокзале. Я подошел к вагону, в котором была урна с цветами и траурными лентами, но он был запломбирован. Поезд тронулся. Я нагнал вагон, в котором уезжала Гитина мать с маленьким Анатолом. Она стояла у окна с моим сыном на руках. Лицо ее было залито слезами...
С вокзала я отправился прямо к Маше. Мы вместе поехали в Комитет защиты республиканской Испании. Там я неожиданно встретил Жана Сурума и Пендрика. В Бельгии они покинули свой пароход и приехали в Париж. Нас всех записали в одну группу и велели вечером быть на Лионском вокзале.
Пока я укладывал вещи, чтобы передать их на хранение Пьеру, швейцар принес мне письмо от Бориса. Он писал из Монпелье, сообщал, что на днях выезжает дальше. У меня не было времени отвечать ему, и письмо Сподры я захватил с собой, надеясь передать его при встрече в Испании.
Вечером мы выехали на юг. Торопливый стук колес всю ночь не давал мне уснуть, заставляя думать о другом поезде, мчавшемся на север с маленьким Анатолом, Гитиной матерью и пеплом моей сожженной любви.
БАЛЛАДА
ОБ ИСПАНИИ
Книга вторая
Глава 1
ДОРОГА
В жизни бывают моменты, когда время теряет границы. Дни, недели летят незаметно, события нанизываются, словно бусины разноцветного ожерелья. Надумай кто-нибудь спросить, которая красивее, было бы нелегко ответить: все одинаково хороши. То же самое могу сказать о днях и неделях, проведенных в пути к границе Испании.
Париж, Лион, Монпелье, Нарбонн, Каркассонн... Снежные вершины Альп, скалистое ущелье Роны, ледяные воды горных рек, лазурь Средиземного моря, беспокойный рокот его теплых волн, виноградники и персиковые рощи, пересохшие соленые озера и, наконец, нелюдимая цепь Пиренеев, подобно неприступной стене преградившая путь из Франции в Испанию,— все это с мимолетностью калейдоскопа сменяло друг друга, слепило глаза своей броской и неожиданной красотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52