Рядом с элегантной Иреной она показалась ему невзрачной, опустившейся. Он знал, что Ирена придавала большое значение внешности женщин. Сам же он был из тех мужчин, которые ищут подтверждения своих чувств у людей посторонних, и ему очень хотелось, чтобы Анна произвела на Ирену наилучшее впечатление. И он тут же взвалил на жену вину за свое разочарование. Увы, когда было задето его самолюбие, он забывав про нежность.
Они подошли к Малецкой. Она явно была смущена.
— Давно ждешь?— спросил он. Анна отрицательно покачала головой. Малецкий, как обычно в трудных ситуациях, старался
скрыть свою досаду непринужденностью.
— Вот гостью тебе привез!— сказал он как можно сердечнее.— Это Ирена Лильен...
Малецкая подняла глаза на Ирену и слегка покраснела.
— Ну, а это Аня,— обернулся он к Ирене, представляя жену.
Они молча подали руки друг другу. Малецкий снял шляпу. Было очень тепло.
— Ну что, пошли?
Они направились к дому. От трамвая до дома, в котором Малецкие, было неблизко; туда вела песчаная, совсем сельская дорога. С одной стороны темнела полная вечернего птичьего гомона, густая сосновая рощица, с другой — тянулись белые опрятные домики, похожие один на другой, веселые и изящные, разделенные садиками. Там белели цветущие грушевые и черешневые деревья, кое-где розовел миндаль, а молодые березки были опушены нежной зеленью. Среди тишины слышались детские голоса. Кое-где в садиках копали землю. После пасмурного и ветреного дня небо прояснилось к вёдру, небосвод на западе стал светло-голубым, весенним. Пахло свежей землей и еловой хвоей.
— Я никогда тут еще не была,— сказала Ирена, оглядываясь.— Красиво как...
Потом она не обращала уже внимания на окрестности. Она шла между Малецкими, осторожно ступая стройными своими ногами по песчаной дороге, слегка покачивая зонтиком,— типичная горожанка, даже не подумаешь, что ей привычней жизнь почти деревенская. Едва слушая рассказ Малсцкого о сражении в гетто, она то и дело поглядывала на молчавшую Анну. Ирена, видимо, сразу заметила, что Малецкая беременна.
Жена Яна не была ни красивой, ни эффектной.
Беременность успела уже обезобразить ее хрупкую фигурку, в очертаниях тела появилась характерная тяжеловесность. Движения тоже не отличались изяществом, шаг был слишком широк, но при всех физических недостатках она держалась так естественно, что ее состояние не бросалось в глаза. У нее были светлые, пепельного оттенка волосы, неправильные, можно сказать заурядные черты лица, большой рот и выдающиеся скулы; по-настоящему красивы были только глаза, карие, влажные, очень теплые.
Когда кончились деревянные домики и рощица и началось поле, уже зеленеющее всходами ржи, Ирена спросила:
— Далеко еще?
— Теперь недалеко,— впервые нарушила молчание Малецкая.— Сразу за теми домами.
Дома стояли за полем, заслоняя, однако, лишь восточную часть горизонта. На западе открывался широкий простор, настоящий сельский пейзаж. Виднелись луга, серая, еще безлистная полоса лип и тополей, за ними хаты, а дальше — фиолетовая тень лесов. Там заходило > солнце — красное, огромное, суля ветреную погоду.
У края поля начиналась тихая улочка, застроенная домиками в стиле маленьких польских усадеб. Перед каждым таким домиком был садик, много сирени и еще нерасцветшей акации. Эта улочка вела к дому, в котором жили Малецкие.
— Когда родится твой сын?— внезапно обратилась Ирена к Малецкому.
Вопрос был неожиданный.
— Почему именно сын?
— Вы что, не хотите сына?
— Да нет, хотим!— рассмеялся он.
— Ну, и когда же?
— В середине июня,— ответила Малецкая. Ирена задумалась.
— Еще так долго...
— Да нет, почему же?— возразил Малецкий.— Еще всего два месяца, даже неполных.
— Два месяца это очень много,— повторила Ирена. Малецкая слегка коснулась ее руки.
— Да, это в самом деле много — два месяца, теперь... Но надо хоть немного верить,— сказала она сердечно своим низким, теплым голосом.
Ирена принужденно засмеялась.
— У меня-то нет никакой веры. Хочется только жить.
— Вот именно, чтобы жить, надо верить,— вставил Малецкий.
Ирена насмешливо взглянула на него.
— Во что верить?
— В жизнь,— не отступал Малецкий. Ирена презрительно усмехнулась:
— Ах, разве что так!
Малецкий уже не мог удержаться. Он остановился и патетически воскликнул,- словно открыл нечто невероятное:
— Однако же ты говоришь, что хочешь жить! Что же это, как не вера в жизнь?
Ирена пожала плечами и приподняла зонтик.
— Вера в жизнь?— повторила она.— Вовсе нет! Просто чем больше видишь смертей вокруг, тем сильнее самому хочется жить, только и всего...
Они замолкли.
— Вот наш дом!— Малецкая показала дом, окруженный молодыми елочками.
Перед домом играли два мальчугана и смуглая, черноволосая девчушка, очень похожая на Влодека Карского. Это была Тереска Карская.
Она стояла в стороне и, заложив ручки за спину, смотрела, как мальчишки, вывалявшись в песке и глияе, сооружают длинную стену из камешков, веток и осколков стекла.
— Что это вы делаете?— задержалась возле них Малецкая.
Один из мальчишек поднял к ней толстощекую чумазую мордашку.
— Это гетто!— с гордостью показал он на стену. В подъезде худенькая и, как дети, смуглая Карская
разговаривала с очень толстой, даже тучной женщиной. Женщина эта, когда они проходили мимо, внимательно и неприязненно, сощурив глаза, оглядела Ирену.
Ирена, по-видимому, заметила это и тут же, на лестнице, спросила:
— Что это за женщина там, внизу, толстая? Она здесь живет?
— Да,— ответил Малецкий.— На первом этаже.
— Кто она, не знаешь? Малецкий пожал плечами.
— Понятия не имею! Фамилия Петровская. Замужем, муж моложе ее, занимается она спекуляцией. Вот все, что я знаю...
Ирена задумалась. Спустя минуту, уже у дверей квартиры Малецких, она снова вернулась к тому же:
— Эта женщина посмотрела на меня не слишком любезно.
Малецкий думал о том же и потому поспешил возразить.
— Да тебе просто показалось!
— Ты так думаешь?— Она мельком взглянула на него.— Что ж, дай-то бог! Мне бы не хотелось, чтобы у вас из-за меня были неприятности.
Малецкий нахмурился.
— Ты слишком впечатлительна!— сказал он гораздо жестче, чем намеревался.
И снова его охватили сомнения, верно ли он поступил, приведя Ирену к себе домой. Внешность у нее типично еврейская, это бесспорно. Однако сам он так давно знал Ирену, что не представлял себе, какое впечатление она производит на тех, кто видит ее впервые.
Поместив Ирену в так называемую «мастерскую» Яна, Малецкая тут же вышла на кухню приготовить ужин. Ирена положила на стол свой зонтик и стала мед-
ленно снимать шляпу. Вдруг, с еще поднятыми над головой руками, она обернулась к стоявшему поодаль Яну.
— Чего ты так меня разглядываешь? Он помолчал. Потом ответил:
— Ты в общем-то совсем не изменилась...
Ирена положила шляпу рядом с зонтиком и присела на край стола.
— Зато ты очень изменился!
— Да?
— Увы! Постарел, подурнел... Нет, в самом деле,— повторила она, заметив, что он смутился.— Теперь я, кажется, не могла бы в тебя влюбиться.
Малецкий счел за благо обратить разговор в шутку.
— Думаю, этого никогда и не было?
— Ну разумеется!— засмеялась Ирена.— Неужто ты предполагал, что такое могло быть?
От ответа Малецкого избавил звонок у входной двери. Это пришел Влодек Карский.
Спортивная голубая рубашка оттеняла смуглость его лица, темные волосы.
— Простите.— Он поклонился.— Пан Малецкий дома? Пан Юлек...
— Мой брат?— удивился Малецкий.
Вот уже несколько недель он ничего не знал о Юлеке. Тот еще в феврале уехал в провинцию, неведомо куда и зачем, как обычно по каким-то таинственным делам.
Из кухни выглянула Анна. Увидев юного Карского, она улыбнулась.
— А, это ты, Влодек!
Тот покраснел и, щелкнув каблуками, поклонился.
— Як Юлеку... Можно?
— Он купается,— сказала Малецкая.— Приди чуть попозже.
Юноша кивнул.
— Хорошо, но прошу вас, скажите Юлеку, что я заходил.
Он снова поклонился и, стуча подкованными башмаками, побежал наверх.
Малецкий пошел за женой в кухню — небольшую, но светлую.
— А ты мне даже не сказала, что Юлек явился. Давно?
— После полудня,— ответила она.— Впрочем, он все это время спал.
На полу возле буфета стояли высокие сапоги Юлека, старательно после дороги начищенные, безукоризненно блестевшие.
Ян присел на ближайший стул. На его спинке висели бриджи Юлека. Рядом с сапогами лежали на полу шерстяные носки.
Анна у стола нарезала хлеб.
— Он говорил что-нибудь?— спросил чуть погодя Ян.
— Юлек?— Она улыбнулась.— Ты что, не знаешь его? Вернулся, по-моему, страшно измотанный. Сказал, что все в порядке, и отправился спать. А сейчас купается.
Действительно, через стену, отделявшую кухню от ванной, слышен был шум и плеск воды.
В это время снизу донесся зычный голос Петровской.
— Вацек! Вацек! Вацеком звали ее сына.
Малецкий сидел, нагнувшись, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. Наконец он поднял голову.
— Послушай, как тебе кажется, Ирена очень похожа на еврейку?
Анна заколебалась.
— Да нет, не очень...
— Но все же достаточно, а?
— Пожалуй, да. Она очень красивая. Малецкий нахмурился.
— Тем хуже! Больше обращает на себя внимание. Сам не знаю, хорошо ли я сделал, что привел ее сюда.
Анна выпрямилась, прекратила резать хлеб.
— Думаю, что да,— ответила она, помолчав. Однако ему требовалось подтверждение более решительное.
— Ты искренне это говоришь? В самом деле? Анна повернулась к нему.
— Ты что, так мало меня знаешь? В голосе ее послышался упрек.
Он ничего не ответил. Из ванной доносилось веселое посвистывание Юлека. Чувство неприязни кольнуло Ма-лецкого. Но он вернулся к прерванной теме.
— Она очень изменилась.
— Ирена?
— Какая-то трудная стала... ты даже не представляешь, до чего трудная...
Анна задумалась.
— Какой же ей быть?
— Да,— согласился он,— это верно. Знаешь, она теперь считает себя еврейкой.
Он был разочарован тем, что Анна ничего не ответила. А ведь он умышленно начал этот разговор, чтобы разделить с Анной свои сомнения и тем самым найти оправдание себе. Достаточно нравственный, чтобы испытывать потребность в оправдании, Ян был все же не настолько нравственный, чтобы не заботиться о нем, не искать его. О поступках своих он судил по намерениям, но, часто замечая, что сами-то намерения противоречивы, никак не мог найти верного и надежного критерия их оценки. То была темная, густая чаща, в которой он терялся. Это он ощутил и сейчас.
Малецкий поднялся, и, прежде чем он успел подавить раздражение, у него само вырвалось:
— Зачем ты надела это платье?— Он неприязненно взглянул на жену.— Ведь ты ужасно в нем выглядишь!
Анна до начала разговора ожидала, что Ян это скажет. Еще по дороге к трамваю думала об этом. Она знала, что Ян не выносит злосчастного платья в горошек, да и сама его не любила. Однако она вышла из дому в такой тревоге, что забыла переодеться. По пути заколебалась было, не вернуться ли и не надеть ли другое платье. Но тут как раз услышала шум подъезжающего трамвая. И не стала возвращаться. Она глубоко заблуждалась, полагая, что ее женские мерки в оценке чувств и дел должны совпадать с мерками оценок у любимого ею мужчины. Увы, вопреки нашим желаниям, любовь часто не избавляет от взаимного непонимания.
— Я могу сейчас переодеться,— сказала она спокойно.
Не успел он смягчить резкость своих слов, как громко хлопнула дверь ванной и тотчас в кухне появился Юлек, отдохнувший, вымытый, с мокрыми еще волосами. Ростом он был выше Яна, так что заимствованная у брата пижама была ему коротковата.
— А, ты уже здесь!— обратился он к Яну.— Привет, старик! Как дела?
Малецкий поздоровался с ним довольно холодно.
— В порядке. А у тебя?
— Как видишь! У вас роскошная ванная, отмылся за все времена. Пижама, как ты, верно, догадываешься, твоя. Я ее в шкафу нашел. Не сердишься?
Малецкий пожал плечами.
— Одевайся поскорей, сейчас будем ужинать.
АЪП
— Это прекрасно!— обрадовался Юлек.— Я чертовски голоден. Уже одеваюсь, вот только манатки свои заберу.
Он наклонился, чтобы взять сапоги и носки, волосы упали ему на лоб, и он энергично откинул их назад.
— Надеюсь, переночевать разрешите, а?
— Само собой, Юлек!— откликнулась стоявшая у окна Малецкая.— А ты что, сомневался?
— Спасибо! До четверга или пятницы, не больше. Сигарета есть?— обратился он к брату.
Ян вынул портсигар. Юлек взял сигарету, прикурил от газа.
— Снова уезжаешь?
— Еще не знаю, там посмотрим!
Придерживая под мышкой сапоги и носки, с сигаретой в зубах, он стянул со стула свои штаны. И в тот момент, когда он забрасывал их на плечо, из них выпал на пол темный, небольшой револьвер.
Юлек быстро нагнулся, схватил револьвер и сунул его обратно в карман бриджей. Загорелое его лицо залилось румянцем и еще больше потемнело.
Анна ничего не заметила, а Ян счел за благо не комментировать это происшествие.
— Где вы меня положите?— спросил Юлек, еще не оправившись от смущения.— В мастерской?
Анна задумалась.
— В столовой, пожалуй. Там тебе будет не слишком удобно...
— Глупости! Мне везде удобно.
— В мастерской у нас гость...
— О!— заинтересовался Юлек.— Кто такой?
— Ты ее не знаешь,— сказал Ян.
— Женщина?
— Ирена Лильен.
Юлек, только от брата некогда слышавший о Лилье-нах и о Смуте, присвистнул от изумления. Однако ничего не сказал. Он уже направился было к дверям, когда Анна вспомнила о Влодеке.
— Да, Юлек! Тут недавно заходил Влодек Карский, тебя спрашивал.
Юлек остановился. — Влодек.— Он задумался.— Смуглый такой, чернявый?
— Да, он тут над нами живет.
— Знаю, конечно, знаю!— Юлек кивнул головой, улыбнулся.
Если бы не эта улыбка, явно говорившая о том, что этих двоих объединяют какие-то общие дела, Ян, возможно, подавил бы свое раздражение. Но тут он не выдержал.
— Я вижу, ты усердно взялся просвещать подростков.
Юлек поморщился и сразу занял агрессивную позицию.
— Ну и что? Ты ставишь мне это в вину?
— Да.
— Жаль. Тебя жаль, разумеется. Малецкий даже побледнел от гнева.
— Тебе двадцать два, и ты можешь делать, что тебе заблагорассудится...
— Надеюсь!— буркнул Юлек.
— Но отдаешь ли ты себе отчет, какое зло причиняешь мальчишкам, хотя бы этому Карскому, вовлекая их в эти дела?— и он указал на место, куда упал револьвер.
— Что ты тут говоришь!— возмутился Юлек.— Ведь не только о тех делах речь! Борьба идет за нечто большее, за... впрочем, где тебе понять! Одно скажу, жаль, что тебя никто, как ты выразился, не просвещал в твои шестнадцать лет!
— Ого!— воскликнул Ян.
— Да, да! У тебя было бы меньше времени на душевные конфликты, и ты не стал бы... эх!— Он махнул носками.— Сам себе можешь досказать остальное.
Малецкий вздрогнул, но тотчас укрылся за презрительной гримасой.
— Что ты знаешь обо мне?
— Я?— Юлек прищурился.— Я знаю о тебе ровно столько, сколько нужно, чтобы тебя осудить. Это ты знаешь о себе слишком много. И слишком мало, да, впрочем, это одно и тоже!
Ян иронически усмехнулся.
— Ты, я вижу, вздумал философствовать. Прекрасно! Но самомнения тебе не занимать.
Юлек хотел немедля ответить, однако взгляд его случайно упал на жену брата.
Она стояла у стола, опустив голову, повернувшись в профиль к обоим мужчинам. Тень ресниц падала на ее щеку. Выглядела она задумчивой и грустной.
Юлек тотчас остыл. Поправил висевшие на плече бриджи и подошел к брату. •
— Не сердись, старик! Я не желал тебя обидеть. Но Ян не собирался так быстро уступать.
— Что-то ты слишком часто, сам того не желая, ведешь себя непозволительно...
У Юлека дрогнули губы и слегка потемнели щеки. Он склонил голову, потом поднял глаза, усмехнулся.
— А ты наблюдательный!— сказал он весело.— Ну, пойду одеваться.
И вышел из кухни, по своему обыкновению слишком громко хлопнув дверью. Чуть погодя из спальни Малец-ких, где он оставил свои вещи, донеслось громкое посвистывание.
— Хорош у меня братишка, а?
Анна начала укладывать на тарелку нарезанные ломтики хлеба.
— Ты ведь знаешь, я очень люблю Юлека.
— Но ты с ним почти не знакома!— Он пожал плечами.— Видела-то его всего несколько раз.
— Да,— ответила она.— Но тебя, в сущности, я ведь тоже знаю очень мало.
— Меня?— искренне удивился Ян.
Он подошел к жене и, взяв ее за руки, заглянул в глаза.
— Что-то новое?
Она едва заметно усмехнулась.
— Ничего нового! Но так оно и есть.
— Ты никогда такого не говорила.
— Ну, а если бы сказала, что это меняет?— Она взглянула на него.— Впрочем, не только я тебя не знаю. Ты меня тоже не знаешь.— И прибавила тише:— А бывает, и не стараешься узнать...
Он ничего не ответил. Только отпустил ее руки и подошел к окну.
Синеватые сумерки сгущались. Вечер был теплый и спокойный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Они подошли к Малецкой. Она явно была смущена.
— Давно ждешь?— спросил он. Анна отрицательно покачала головой. Малецкий, как обычно в трудных ситуациях, старался
скрыть свою досаду непринужденностью.
— Вот гостью тебе привез!— сказал он как можно сердечнее.— Это Ирена Лильен...
Малецкая подняла глаза на Ирену и слегка покраснела.
— Ну, а это Аня,— обернулся он к Ирене, представляя жену.
Они молча подали руки друг другу. Малецкий снял шляпу. Было очень тепло.
— Ну что, пошли?
Они направились к дому. От трамвая до дома, в котором Малецкие, было неблизко; туда вела песчаная, совсем сельская дорога. С одной стороны темнела полная вечернего птичьего гомона, густая сосновая рощица, с другой — тянулись белые опрятные домики, похожие один на другой, веселые и изящные, разделенные садиками. Там белели цветущие грушевые и черешневые деревья, кое-где розовел миндаль, а молодые березки были опушены нежной зеленью. Среди тишины слышались детские голоса. Кое-где в садиках копали землю. После пасмурного и ветреного дня небо прояснилось к вёдру, небосвод на западе стал светло-голубым, весенним. Пахло свежей землей и еловой хвоей.
— Я никогда тут еще не была,— сказала Ирена, оглядываясь.— Красиво как...
Потом она не обращала уже внимания на окрестности. Она шла между Малецкими, осторожно ступая стройными своими ногами по песчаной дороге, слегка покачивая зонтиком,— типичная горожанка, даже не подумаешь, что ей привычней жизнь почти деревенская. Едва слушая рассказ Малсцкого о сражении в гетто, она то и дело поглядывала на молчавшую Анну. Ирена, видимо, сразу заметила, что Малецкая беременна.
Жена Яна не была ни красивой, ни эффектной.
Беременность успела уже обезобразить ее хрупкую фигурку, в очертаниях тела появилась характерная тяжеловесность. Движения тоже не отличались изяществом, шаг был слишком широк, но при всех физических недостатках она держалась так естественно, что ее состояние не бросалось в глаза. У нее были светлые, пепельного оттенка волосы, неправильные, можно сказать заурядные черты лица, большой рот и выдающиеся скулы; по-настоящему красивы были только глаза, карие, влажные, очень теплые.
Когда кончились деревянные домики и рощица и началось поле, уже зеленеющее всходами ржи, Ирена спросила:
— Далеко еще?
— Теперь недалеко,— впервые нарушила молчание Малецкая.— Сразу за теми домами.
Дома стояли за полем, заслоняя, однако, лишь восточную часть горизонта. На западе открывался широкий простор, настоящий сельский пейзаж. Виднелись луга, серая, еще безлистная полоса лип и тополей, за ними хаты, а дальше — фиолетовая тень лесов. Там заходило > солнце — красное, огромное, суля ветреную погоду.
У края поля начиналась тихая улочка, застроенная домиками в стиле маленьких польских усадеб. Перед каждым таким домиком был садик, много сирени и еще нерасцветшей акации. Эта улочка вела к дому, в котором жили Малецкие.
— Когда родится твой сын?— внезапно обратилась Ирена к Малецкому.
Вопрос был неожиданный.
— Почему именно сын?
— Вы что, не хотите сына?
— Да нет, хотим!— рассмеялся он.
— Ну, и когда же?
— В середине июня,— ответила Малецкая. Ирена задумалась.
— Еще так долго...
— Да нет, почему же?— возразил Малецкий.— Еще всего два месяца, даже неполных.
— Два месяца это очень много,— повторила Ирена. Малецкая слегка коснулась ее руки.
— Да, это в самом деле много — два месяца, теперь... Но надо хоть немного верить,— сказала она сердечно своим низким, теплым голосом.
Ирена принужденно засмеялась.
— У меня-то нет никакой веры. Хочется только жить.
— Вот именно, чтобы жить, надо верить,— вставил Малецкий.
Ирена насмешливо взглянула на него.
— Во что верить?
— В жизнь,— не отступал Малецкий. Ирена презрительно усмехнулась:
— Ах, разве что так!
Малецкий уже не мог удержаться. Он остановился и патетически воскликнул,- словно открыл нечто невероятное:
— Однако же ты говоришь, что хочешь жить! Что же это, как не вера в жизнь?
Ирена пожала плечами и приподняла зонтик.
— Вера в жизнь?— повторила она.— Вовсе нет! Просто чем больше видишь смертей вокруг, тем сильнее самому хочется жить, только и всего...
Они замолкли.
— Вот наш дом!— Малецкая показала дом, окруженный молодыми елочками.
Перед домом играли два мальчугана и смуглая, черноволосая девчушка, очень похожая на Влодека Карского. Это была Тереска Карская.
Она стояла в стороне и, заложив ручки за спину, смотрела, как мальчишки, вывалявшись в песке и глияе, сооружают длинную стену из камешков, веток и осколков стекла.
— Что это вы делаете?— задержалась возле них Малецкая.
Один из мальчишек поднял к ней толстощекую чумазую мордашку.
— Это гетто!— с гордостью показал он на стену. В подъезде худенькая и, как дети, смуглая Карская
разговаривала с очень толстой, даже тучной женщиной. Женщина эта, когда они проходили мимо, внимательно и неприязненно, сощурив глаза, оглядела Ирену.
Ирена, по-видимому, заметила это и тут же, на лестнице, спросила:
— Что это за женщина там, внизу, толстая? Она здесь живет?
— Да,— ответил Малецкий.— На первом этаже.
— Кто она, не знаешь? Малецкий пожал плечами.
— Понятия не имею! Фамилия Петровская. Замужем, муж моложе ее, занимается она спекуляцией. Вот все, что я знаю...
Ирена задумалась. Спустя минуту, уже у дверей квартиры Малецких, она снова вернулась к тому же:
— Эта женщина посмотрела на меня не слишком любезно.
Малецкий думал о том же и потому поспешил возразить.
— Да тебе просто показалось!
— Ты так думаешь?— Она мельком взглянула на него.— Что ж, дай-то бог! Мне бы не хотелось, чтобы у вас из-за меня были неприятности.
Малецкий нахмурился.
— Ты слишком впечатлительна!— сказал он гораздо жестче, чем намеревался.
И снова его охватили сомнения, верно ли он поступил, приведя Ирену к себе домой. Внешность у нее типично еврейская, это бесспорно. Однако сам он так давно знал Ирену, что не представлял себе, какое впечатление она производит на тех, кто видит ее впервые.
Поместив Ирену в так называемую «мастерскую» Яна, Малецкая тут же вышла на кухню приготовить ужин. Ирена положила на стол свой зонтик и стала мед-
ленно снимать шляпу. Вдруг, с еще поднятыми над головой руками, она обернулась к стоявшему поодаль Яну.
— Чего ты так меня разглядываешь? Он помолчал. Потом ответил:
— Ты в общем-то совсем не изменилась...
Ирена положила шляпу рядом с зонтиком и присела на край стола.
— Зато ты очень изменился!
— Да?
— Увы! Постарел, подурнел... Нет, в самом деле,— повторила она, заметив, что он смутился.— Теперь я, кажется, не могла бы в тебя влюбиться.
Малецкий счел за благо обратить разговор в шутку.
— Думаю, этого никогда и не было?
— Ну разумеется!— засмеялась Ирена.— Неужто ты предполагал, что такое могло быть?
От ответа Малецкого избавил звонок у входной двери. Это пришел Влодек Карский.
Спортивная голубая рубашка оттеняла смуглость его лица, темные волосы.
— Простите.— Он поклонился.— Пан Малецкий дома? Пан Юлек...
— Мой брат?— удивился Малецкий.
Вот уже несколько недель он ничего не знал о Юлеке. Тот еще в феврале уехал в провинцию, неведомо куда и зачем, как обычно по каким-то таинственным делам.
Из кухни выглянула Анна. Увидев юного Карского, она улыбнулась.
— А, это ты, Влодек!
Тот покраснел и, щелкнув каблуками, поклонился.
— Як Юлеку... Можно?
— Он купается,— сказала Малецкая.— Приди чуть попозже.
Юноша кивнул.
— Хорошо, но прошу вас, скажите Юлеку, что я заходил.
Он снова поклонился и, стуча подкованными башмаками, побежал наверх.
Малецкий пошел за женой в кухню — небольшую, но светлую.
— А ты мне даже не сказала, что Юлек явился. Давно?
— После полудня,— ответила она.— Впрочем, он все это время спал.
На полу возле буфета стояли высокие сапоги Юлека, старательно после дороги начищенные, безукоризненно блестевшие.
Ян присел на ближайший стул. На его спинке висели бриджи Юлека. Рядом с сапогами лежали на полу шерстяные носки.
Анна у стола нарезала хлеб.
— Он говорил что-нибудь?— спросил чуть погодя Ян.
— Юлек?— Она улыбнулась.— Ты что, не знаешь его? Вернулся, по-моему, страшно измотанный. Сказал, что все в порядке, и отправился спать. А сейчас купается.
Действительно, через стену, отделявшую кухню от ванной, слышен был шум и плеск воды.
В это время снизу донесся зычный голос Петровской.
— Вацек! Вацек! Вацеком звали ее сына.
Малецкий сидел, нагнувшись, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. Наконец он поднял голову.
— Послушай, как тебе кажется, Ирена очень похожа на еврейку?
Анна заколебалась.
— Да нет, не очень...
— Но все же достаточно, а?
— Пожалуй, да. Она очень красивая. Малецкий нахмурился.
— Тем хуже! Больше обращает на себя внимание. Сам не знаю, хорошо ли я сделал, что привел ее сюда.
Анна выпрямилась, прекратила резать хлеб.
— Думаю, что да,— ответила она, помолчав. Однако ему требовалось подтверждение более решительное.
— Ты искренне это говоришь? В самом деле? Анна повернулась к нему.
— Ты что, так мало меня знаешь? В голосе ее послышался упрек.
Он ничего не ответил. Из ванной доносилось веселое посвистывание Юлека. Чувство неприязни кольнуло Ма-лецкого. Но он вернулся к прерванной теме.
— Она очень изменилась.
— Ирена?
— Какая-то трудная стала... ты даже не представляешь, до чего трудная...
Анна задумалась.
— Какой же ей быть?
— Да,— согласился он,— это верно. Знаешь, она теперь считает себя еврейкой.
Он был разочарован тем, что Анна ничего не ответила. А ведь он умышленно начал этот разговор, чтобы разделить с Анной свои сомнения и тем самым найти оправдание себе. Достаточно нравственный, чтобы испытывать потребность в оправдании, Ян был все же не настолько нравственный, чтобы не заботиться о нем, не искать его. О поступках своих он судил по намерениям, но, часто замечая, что сами-то намерения противоречивы, никак не мог найти верного и надежного критерия их оценки. То была темная, густая чаща, в которой он терялся. Это он ощутил и сейчас.
Малецкий поднялся, и, прежде чем он успел подавить раздражение, у него само вырвалось:
— Зачем ты надела это платье?— Он неприязненно взглянул на жену.— Ведь ты ужасно в нем выглядишь!
Анна до начала разговора ожидала, что Ян это скажет. Еще по дороге к трамваю думала об этом. Она знала, что Ян не выносит злосчастного платья в горошек, да и сама его не любила. Однако она вышла из дому в такой тревоге, что забыла переодеться. По пути заколебалась было, не вернуться ли и не надеть ли другое платье. Но тут как раз услышала шум подъезжающего трамвая. И не стала возвращаться. Она глубоко заблуждалась, полагая, что ее женские мерки в оценке чувств и дел должны совпадать с мерками оценок у любимого ею мужчины. Увы, вопреки нашим желаниям, любовь часто не избавляет от взаимного непонимания.
— Я могу сейчас переодеться,— сказала она спокойно.
Не успел он смягчить резкость своих слов, как громко хлопнула дверь ванной и тотчас в кухне появился Юлек, отдохнувший, вымытый, с мокрыми еще волосами. Ростом он был выше Яна, так что заимствованная у брата пижама была ему коротковата.
— А, ты уже здесь!— обратился он к Яну.— Привет, старик! Как дела?
Малецкий поздоровался с ним довольно холодно.
— В порядке. А у тебя?
— Как видишь! У вас роскошная ванная, отмылся за все времена. Пижама, как ты, верно, догадываешься, твоя. Я ее в шкафу нашел. Не сердишься?
Малецкий пожал плечами.
— Одевайся поскорей, сейчас будем ужинать.
АЪП
— Это прекрасно!— обрадовался Юлек.— Я чертовски голоден. Уже одеваюсь, вот только манатки свои заберу.
Он наклонился, чтобы взять сапоги и носки, волосы упали ему на лоб, и он энергично откинул их назад.
— Надеюсь, переночевать разрешите, а?
— Само собой, Юлек!— откликнулась стоявшая у окна Малецкая.— А ты что, сомневался?
— Спасибо! До четверга или пятницы, не больше. Сигарета есть?— обратился он к брату.
Ян вынул портсигар. Юлек взял сигарету, прикурил от газа.
— Снова уезжаешь?
— Еще не знаю, там посмотрим!
Придерживая под мышкой сапоги и носки, с сигаретой в зубах, он стянул со стула свои штаны. И в тот момент, когда он забрасывал их на плечо, из них выпал на пол темный, небольшой револьвер.
Юлек быстро нагнулся, схватил револьвер и сунул его обратно в карман бриджей. Загорелое его лицо залилось румянцем и еще больше потемнело.
Анна ничего не заметила, а Ян счел за благо не комментировать это происшествие.
— Где вы меня положите?— спросил Юлек, еще не оправившись от смущения.— В мастерской?
Анна задумалась.
— В столовой, пожалуй. Там тебе будет не слишком удобно...
— Глупости! Мне везде удобно.
— В мастерской у нас гость...
— О!— заинтересовался Юлек.— Кто такой?
— Ты ее не знаешь,— сказал Ян.
— Женщина?
— Ирена Лильен.
Юлек, только от брата некогда слышавший о Лилье-нах и о Смуте, присвистнул от изумления. Однако ничего не сказал. Он уже направился было к дверям, когда Анна вспомнила о Влодеке.
— Да, Юлек! Тут недавно заходил Влодек Карский, тебя спрашивал.
Юлек остановился. — Влодек.— Он задумался.— Смуглый такой, чернявый?
— Да, он тут над нами живет.
— Знаю, конечно, знаю!— Юлек кивнул головой, улыбнулся.
Если бы не эта улыбка, явно говорившая о том, что этих двоих объединяют какие-то общие дела, Ян, возможно, подавил бы свое раздражение. Но тут он не выдержал.
— Я вижу, ты усердно взялся просвещать подростков.
Юлек поморщился и сразу занял агрессивную позицию.
— Ну и что? Ты ставишь мне это в вину?
— Да.
— Жаль. Тебя жаль, разумеется. Малецкий даже побледнел от гнева.
— Тебе двадцать два, и ты можешь делать, что тебе заблагорассудится...
— Надеюсь!— буркнул Юлек.
— Но отдаешь ли ты себе отчет, какое зло причиняешь мальчишкам, хотя бы этому Карскому, вовлекая их в эти дела?— и он указал на место, куда упал револьвер.
— Что ты тут говоришь!— возмутился Юлек.— Ведь не только о тех делах речь! Борьба идет за нечто большее, за... впрочем, где тебе понять! Одно скажу, жаль, что тебя никто, как ты выразился, не просвещал в твои шестнадцать лет!
— Ого!— воскликнул Ян.
— Да, да! У тебя было бы меньше времени на душевные конфликты, и ты не стал бы... эх!— Он махнул носками.— Сам себе можешь досказать остальное.
Малецкий вздрогнул, но тотчас укрылся за презрительной гримасой.
— Что ты знаешь обо мне?
— Я?— Юлек прищурился.— Я знаю о тебе ровно столько, сколько нужно, чтобы тебя осудить. Это ты знаешь о себе слишком много. И слишком мало, да, впрочем, это одно и тоже!
Ян иронически усмехнулся.
— Ты, я вижу, вздумал философствовать. Прекрасно! Но самомнения тебе не занимать.
Юлек хотел немедля ответить, однако взгляд его случайно упал на жену брата.
Она стояла у стола, опустив голову, повернувшись в профиль к обоим мужчинам. Тень ресниц падала на ее щеку. Выглядела она задумчивой и грустной.
Юлек тотчас остыл. Поправил висевшие на плече бриджи и подошел к брату. •
— Не сердись, старик! Я не желал тебя обидеть. Но Ян не собирался так быстро уступать.
— Что-то ты слишком часто, сам того не желая, ведешь себя непозволительно...
У Юлека дрогнули губы и слегка потемнели щеки. Он склонил голову, потом поднял глаза, усмехнулся.
— А ты наблюдательный!— сказал он весело.— Ну, пойду одеваться.
И вышел из кухни, по своему обыкновению слишком громко хлопнув дверью. Чуть погодя из спальни Малец-ких, где он оставил свои вещи, донеслось громкое посвистывание.
— Хорош у меня братишка, а?
Анна начала укладывать на тарелку нарезанные ломтики хлеба.
— Ты ведь знаешь, я очень люблю Юлека.
— Но ты с ним почти не знакома!— Он пожал плечами.— Видела-то его всего несколько раз.
— Да,— ответила она.— Но тебя, в сущности, я ведь тоже знаю очень мало.
— Меня?— искренне удивился Ян.
Он подошел к жене и, взяв ее за руки, заглянул в глаза.
— Что-то новое?
Она едва заметно усмехнулась.
— Ничего нового! Но так оно и есть.
— Ты никогда такого не говорила.
— Ну, а если бы сказала, что это меняет?— Она взглянула на него.— Впрочем, не только я тебя не знаю. Ты меня тоже не знаешь.— И прибавила тише:— А бывает, и не стараешься узнать...
Он ничего не ответил. Только отпустил ее руки и подошел к окну.
Синеватые сумерки сгущались. Вечер был теплый и спокойный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38