И очень скоро.
Глава восьмая
Несмотря на мягкую и просторную мамину кровать и собственную усталость, сон бежал от Арианн, в голове вертелись вопросы о недавно покинувшем ее порог человеке.
Если бы она была настолько глупа, чтобы подозревать человека в колдовстве, одного поцелуя было бы достаточно, чтобы обвинить в этом Ренара. Ибо в объятии, от которого в жилах надолго остался огонь, возбуждавший желание чего-то большего, в воображении, как его длинные пальцы расшнуровывают платье, нежно поглаживают кожу, дотрагиваются до голой груди, обязательно должно было заключаться какое-то порочное колдовство. У него такие большие сильные руки…
– О, хватит, Арианн, – колотя кулаками подушку, шептала она, потрясенная ходом собственных мыслей.
Это был всего лишь поцелуй. Объятие, несомненно, показалось ей более крепким, чем было на самом деле, единственно из-за ее неопытности и… и она очень устала. Изнеможение может творить с человеком странные вещи: служить своего рода пыткой, обманом сознания, вынуждая вести себя самым невероятным образом. Как при поцелуе Ренара.
«Хотя поцелуй Ренара и был пыткой, – подумала Арианн, – все женщины Франции сбежались бы в темницы, чтобы испытать такие пытки».
Она напомнила себе, что были вещи, вызывающие больше беспокойства, нежели поцелуй. Он владел своими поблескивающими зелеными глазами, как оружием, закрывая, как щитом, все свои мысли и в то же время насквозь пронизывая ее своим взглядом. Еще оставался вопрос о его странном кольце.
Даже теперь она чувствовала под сорочкой его холодноватую, но странным образом успокаивающую тяжесть. Странно, однако она уже привыкла к нему. Потянув за цепочку, достала перстень, еле различимый в темной комнате. Ей почему-то не верилось, что Ренар приобрел его у цыганки. А что, если он… выковал его сам?
Возможно, сплетни о Ренаре неверны. Все эти ужасные слухи, будто он долгие годы был пиратом или разбойником. Может быть, в его прошлом было что-то еще более зловещее.
Она слышала о нескольких случаях, когда Дочери Земли, не имея женского потомства, передавали свои знания сыновьям. Несколько мужчин действительно научились, освоили старинные способы, к примеру покойный Нострадамус.
Но по большей части мужчины, утверждавшие, что они колдуны, оказывались либо шарлатанами, либо слабоумными шутами. Так что представляет собой Ренар?
Сунув перстень обратно под сорочку, она закрыла глаза, твердо решив уснуть. Арианн сосредоточилась на дыхании, дыша глубоко, медленно, ритмично, заставляя себя расслабиться, задремать.
Сон как рукой сняло, когда она услышала приглушенный крик. Мгновение Арианн с бешено бьющимся сердцем лежала неподвижно, соображая, не почудилось ли ей.
Крик повторился. Слабый, но очевидный, он исходил из спальни сестер. Арианн сбросила одеяло, вскочила с постели и помчалась, даже не зажигая свечи. Ощупью, по памяти, двинулась по коридору. Причин полагать, что сестрам может что-то угрожать, разумеется, не было, разве что состояние напряжения и тревоги, владевшее самой Арианн после встречи с капитаном Реми.
Чуть не наступая на ночную сорочку, девушка помчалась к их комнате. Приоткрыв дверь, с беспокойством позвала:
– Мири? Габриэль?
В ответ услышала тишину. В спальне, казалось, было так же спокойно, как тогда, когда она заглядывала к сестрам раньше и видела обеих спящими. Мири, несомненно, оставила ставни открытыми. Маленькую комнату, которую Арианн разделяла с сестрами до смерти матери, до того как стала Хозяйкой острова Фэр, заливал лунный свет.
Спальня была по-прежнему полна сокровищ Габриэль и Мири, девичьих забав, с которыми сама Арианн давно рассталась. На стуле скомкано любимое шелковое платье Габриэль абрикосового цвета, столик завален ее парфюмерией и лентами для волос. Тут же куча деревяшек, молоток и гвозди, которыми Мири вечно сбивает ящички для спасенных ею лесных тварей.
На стене напротив кровати висит начатая Габриэль картина для Мири – выбегающий из леса серебристый единорог. Закончены лишь могучая голова, плечи да развевающаяся на ветру грива мифического зверя.
Это последнее полотно, над которым она работала до того ужасного случая в скотном дворе. Теперь картина, кажется, обречена остаться незаконченной. Арианн грустно отвернулась и на цыпочках подошла к постели. Блестящие золотистые волосы Габриэль веером рассыпались по подушке, сама она, как обычно, раскинулась, занимая большую часть постели.
Кричала, должно быть, Мири. Одеяло сброшено на пол, девочка дрожала, свернувшись, как испуганная мышка. Арианн тихонько подошла поближе. Глаза сестренки были широко открыты. Это не обязательно означало, что Мири не спит. С раннего детства Мири разговаривала, порой даже ходила во сне. Надо было вести себя очень осторожно, чтобы не напугать ее внезапным пробуждением.
Арианн присела на корточки и тихо погладила худенькое плечико сестренки.
– Мири, Мири, солнышко. Проснись.
Девочка вздрогнула от прикосновения, но осталась в той же позе.
– Мирибель, тебе опять снятся кошмары.
Мири быстро замигала, застывший взгляд стал осмысленным, и глаза обратились на склонившуюся над ней Арианн. Она испугала старшую сестру, внезапно сев на постели. Лунный свет обрамлял ее бледное личико.
– Мама? – живо спросила она. – Это в самом деле ты?
– Нет, голубушка. Это я, Арианн.
Девушка отчетливо почувствовала момент, когда сестра окончательно проснулась. Полное надежды личико Мири погасла под тяжким бременем разочарования, что эхом отдалось и в сердце Арианн.
Мири всхлипнула, потом крепко обвила ручонками шею сестры. Та с трудом дышала, но еще крепче прижимала к себе сестренку, поглаживая ее по спине.
– Все нормально, детка. Все хорошо, – шептала она на ухо Мири.
– Н-но, Арианн. Я… я видела еще один… из моих плохих снов.
– Знаю, моя хорошая. Знаю.
Мири зарыдала, и девушка заметила, что завертелась даже обычно крепко спавшая Габриэль. Арианн подняла Мири с постели и отнесла ее к креслу у окна.
Несмотря на свои двенадцать лет, Мири весила ненамного больше малого ребенка. Арианн села в кресло, посадив Мири к себе на колени. Девочка, рыдая, уткнулась головой в плечо сестры. Еще крепче прижав ее к груди, та стала молча ее качать, как младенца, пока наконец Мири не утихла.
Потом рукавом своей ночной сорочки Арианн вытерла глаза сестренки.
– А теперь, моя хорошая, расскажи, что тебе приснилось.
– Ой, Эри! Это… это было ужасно. – Мири, проглотив слезы, собралась с мыслями. – Там был этот город, но… не наш город. Он был больше, потом все эти башни. А на башнях были колокола. Они все звонили и звонили. Не останавливались. – Мири содрогнулась. – И по городу пополз ужасный туман, сводя всех с ума. Люди выбежали на улицы. Они хотели выкрасить дворец в красный цвет, но прекрасная принцесса не хотела, чтобы они это делали. Она уговаривала их остановиться, но никто ее не слушал. Потом туман потемнел, и вдруг все стали задыхаться, умирать и… и тут я поняла, что везде разбрызгивали совсем не красную краску. Это была к-кровь.
Мири снова уткнулась лицом в плечо Арианн, будто тем самым могла стереть память о кошмаре. Коса ее совсем распустилась, и Арианн нежно расправляла пальцами спутанные пряди светло-золотистых волос.
– Успокойся, мой ангел. Это был лишь дурной сон. Мири повернула голову и сквозь слезы укоризненно поглядела на Арианн.
– Как ты можешь так говорить? – воскликнула она. – Когда знаешь, что бывало в других случаях?
Арианн знала. Кошмары Мири обладали пугающим свойством сбываться. За неделю до смерти Евангелины Шене ей раз за разом снился сон, что мать пропадала в лесу. Потом был странный кошмар о битве фигур на шахматной доске, во время которой черный офицер раскроил голову белому королю. Вскоре после этого король Франции Генрих погиб во время турнира – обломок копья одного из его рыцарей пронзил ему глаз.
Но Арианн держала свои тревоги при себе.
– Может быть, теперь это будет не больше чем странный сон.
Мири покачала головой:
– Нет, не будет. Я всегда могу сказать, когда кошмар дурной и будет повторяться вновь и вновь, пока не случится что-то ужасное. – Она отчаянно вцепилась в ночную сорочку Арианн. – Помоги мне, Эри. Скажи, что означает мой сон, и, может быть, на этот раз мы сможем его остановить.
Арианн беспомощно посмотрела на сестру:
– Миленькая, я не знаю. Я никогда не обладала способностью толковать сны.
– Тогда сделай, чтобы он прекратился. Мама умела останавливать, по крайней мере, до конца ночи. Она гладила пальцами по лбу, и дурной сон уходил.
Мири взяла руку Арианн и, умоляюще глядя широко открытыми глазами, прижала ее к виску.
– Арианн, сделай так, чтобы он ушел. Ну, пожалуйста.
Арианн со щемящим сердцем погладила Мири по лбу.
– Мне ужасно жаль, Мири, – севшим голосом выговорила она, – но я не знаю, как это делать.
У Мири задрожали губы, и она снова, рыдая, уткнулась в плечо Арианн.
– О-о, Арианн. Я хочу маму.
Арианн, глаза которой тоже были полны слез, крепче прижала к себе сестру.
– Знаю, милая, – прошептала она. – Я тоже.
Арианн встала на цыпочки, чтобы зажечь настенные факелы в потайной мастерской. Красное пламя осветило суровые напряженные черты исполненного решимости лица. На то, чтобы успокоить и уложить спать Мири, ушел целый час. И за все это время, пока она утешала и укачивала сестренку, в душе сформировалось страшное решение.
Возможно, мысль о нем постоянно таилась в голове с того самого дня, когда скончалась мать. Но ей не хватало смелости или, возможно, отчаяния.
Теперь она двигалась быстро и решительно, будто опасалась, что если на секунду поддастся сомнению, то передумает. Пододвинув стремянку, поднялась к самой верхней полке и, смахнув паутину, достала черные свечи, медный тазик и книгу, содержание которой было настолько зловещим, что на ней даже не было заглавия.
Евангелина Шене много раз подумывала о том, чтобы сжечь этот том в кожаном переплете, но никак не могла решиться, возможно, из уважения к памяти своих предков. Но мать всегда подчеркивала, что книгу следует считать не более чем фамильной ценностью, частью истории их рода. О темном содержании этих страниц никогда нельзя было справляться.
– Прости меня, мама. – Арианн стерла пыль с растрескавшейся кожаной обложки, – но я не знаю, что еще мне делать.
Трясущимися пальцами она листала пожелтевшие пергаментные страницы, пока не нашла то, что ей нужно. Заторопилась с приготовлениями, наполнила водой тазик, зажгла черные свечи. С бешено бьющимся сердцем достала небольшую железную кадильницу и зажгла благовония.
Она не знала получится ли, но продолжала работать без передышки, не оставляя времени на раздумья. Мастерская скоро наполнилась сладковатым пьянящим дымом благовоний. Составила нужные пропорции сушеных трав и вина, потом добавила последний ингредиент – кусочки необычного дикого гриба, растущего в глубине острова Фэр, и принялась толочь пестиком в ступке.
Приготовила зелье и, мгновение, помедлив, сделала большой глоток. Смесь оказалась такой противной и горькой, что она поперхнулась, испугалась, что ее вырвет, но каким-то чудом ей удалось проглотить снадобье.
Потом часто, возбужденно дыша, стала ждать. Действие было почти моментальным: жар, подобно темному дыму, казалось, медленно вился вверх из глубины желудка, проникая в мозг.
Голова закружилась, и на мгновение показалось, что мастерская наклонилась и пошла кругом. В глазах потемнело, и, чтобы устоять, она ухватилась за рабочий стол. Как раз в тот момент, когда она испугалась, что теряет сознание, зрение прояснилось и все обрело резкую четкость.
Дрожь в руках прекратилась, и Арианн вдруг ощутила спокойствие, исполненное почти опьяняющей силы. Она передвинула черные свечи, так что язычки пламени отражались на потемневшей поверхности воды в тазике.
Арианн закрыла глаза и крепко обхватила себя руками. Суеверные люди думали, что ведьмы околдовывают, произнося необычные заклинания, но Арианн всегда знала, что настоящая магия исходит от силы ума, силы воли.
В извилинах собственного мозга она искала отчетливый образ матери. Это оказалось труднее, чем она ожидала. Арианн пришла в смятение, обнаружив, что лицо матери уже начало стираться из памяти, и на мгновение испугалась, что ничего не получится.
Девушка заставила себя глубже вдыхать благовония, чтобы подействовало зелье. Постепенно черты лица Евангелины Шене одна за другой становились четче: строгое, но доброе лицо, ясные серые глаза, мягкие каштановые волосы.
«О, мама. Приди ко мне. Ты мне нужна».
Арианн устремилась мыслями в ночь, как светом маяка пронзая время и пространство, минуя таинственную преграду – саму смерть. На тайную мастерскую, на весь дом опустилась могильная тишина. Потом Арианн ощутила холод. По комнате пронесся сквозняк, замигали свечи, зарябила вода в тазике.
Сердце Арианн неудержимо заколотилось – в тазике постепенно возникало изображение лица. Сначала неясное, призрачное, затем все четче, пока Арианн неожиданно для себя не увидела, что смотрит в лицо матери. Не такое, как выглядела Евангелина Шене в те последние ужасные дни ее болезни, а такое, когда мама еще была здоровой и сильной, ее живые черты обрамляли блестящие каштановые волосы, спокойные серые глаза оттенялись крошечными морщинками, которые так хорошо помнила Арианн.
Евангелина очень гордилась этими морщинками, которые так страшили других женщин. Она называла их складками мудрости, лучшим украшением женщины.
Когда любимое лицо снова замерцало перед ней, у Арианн перехватило дыхание.
– О-о, мама!
На губах матери блуждала улыбка, но глаза были печальными.
– Арианн, дорогая моя. Что ты наделала? – Голос матери, казалось, исходил откуда-то издалека.
– Прости, мама, – произнесла Арианн. – Я знаю, что ты не хотела бы, чтобы я… что мне не следовало бы… но…
Воду зарябило, будто бы Евангелина слабо вздохнула. Потом снова раздался ее голос, отчетливый, сильный.
– Что у тебя, детка? Скажи маме, что тебя тревожит.
Такие утешающие душу слова, так хорошо знакомые Арианн; она их слышала от мамы много раз, до самой ее смерти. Девушка чувствовала, как по щекам струятся слезы; она протянула руку – очень хотелось дотронуться до лица. Удержалась, вспомнив, что достаточно малейшего прикосновения к воде, чтобы положить конец колдовству.
– Все идет не так, мама, – заплакала она. – Кажется, я… я ничего не умею делать, как надо. Имение, долги, папа до сих пор не вернулся. Он… он…
Арианн было страшно задать вопрос, но мать ее хорошо поняла.
– Нет, отец не приплыл. Не могу сказать, где он или даже когда вернется. Но ты должна продолжать верить, что он вернется, а пока береги себя и сестер.
– Я не могу, – ответила Арианн. – Все идет прахом. У Мири опять кошмары и… и Габриэль… К нам на остров приезжал один ужасный человек и я, мама… я ее не уберегла.
– Моя дорогая доченька. Помнишь, когда ты была маленькой, то споткнулась у огня и ошпарила руку в котле?
– Д-да.
– Я была рядом и все равно не успела удержать тебя. Нам не всегда удается уберечь тех, кого мы любим.
– Но с тех пор как я стала Хозяйкой острова Фэр, все смотрят на меня именно так, считая меня такой же, как ты, а я не могу. А теперь, возможно, меня будут просить вступить в борьбу с Темной Королевой.
– Что?
Прерывисто дыша, Арианн выложила историю с капитаном Реми и перчатками, рассказала о вероятности того, что Темная Королева убила Жанну Наваррскую. К концу рассказа Евангелина выглядела еще печальнее.
– Бедная Екатерина.
Арианн ужаснулась.
– Мама, как можно сочувствовать этой страшной женщине, особенно после того, как она поступила с тобой, со всей нашей семьей?
– Арианн, всякую знахарку, отдавшую душу силам тьмы, надо жалеть.
– Но меня беспокоит то, что она замышляет в настоящее время. Ее надо остановить, призвать к правосудию.
– Убедись, что ты стремишься к правосудию, моя дочь, а не желаешь мести. Какой бы путь ты ни выбрала в отношении Екатерины, будь осторожна. Избегай ее темных чар.
– Но в этом вся трудность, мама. Я не знаю, как поступить. Мне недостает твоей мудрости. Или… или даже твоего мужества и силы.
Мать грустно улыбнулась:
– О, мое дорогое дитя. Все потому, что за силу и самостоятельность ты всегда принимала одиночество.
– Но я одинока, мама, – пожаловалась Арианн. – Мне порой так недостает тебя, что просто невыносимо, и мне еще очень многое надо тебе сказать. Меня преследует этот… этот человек, Жюстис Довилль, внук старого графа Ренара. Он твердо решил претендовать на мою руку. Но в нем есть что-то странное. Я… я даже опасаюсь, не колдун ли он.
– Ты должна быть очень осторожной, решая, за кого выходить, доченька. Ты Хозяйка острова Фэр, обладательница наследия могущественных старинных секретов. Недобросовестный человек мог бы злоупотребить ими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Глава восьмая
Несмотря на мягкую и просторную мамину кровать и собственную усталость, сон бежал от Арианн, в голове вертелись вопросы о недавно покинувшем ее порог человеке.
Если бы она была настолько глупа, чтобы подозревать человека в колдовстве, одного поцелуя было бы достаточно, чтобы обвинить в этом Ренара. Ибо в объятии, от которого в жилах надолго остался огонь, возбуждавший желание чего-то большего, в воображении, как его длинные пальцы расшнуровывают платье, нежно поглаживают кожу, дотрагиваются до голой груди, обязательно должно было заключаться какое-то порочное колдовство. У него такие большие сильные руки…
– О, хватит, Арианн, – колотя кулаками подушку, шептала она, потрясенная ходом собственных мыслей.
Это был всего лишь поцелуй. Объятие, несомненно, показалось ей более крепким, чем было на самом деле, единственно из-за ее неопытности и… и она очень устала. Изнеможение может творить с человеком странные вещи: служить своего рода пыткой, обманом сознания, вынуждая вести себя самым невероятным образом. Как при поцелуе Ренара.
«Хотя поцелуй Ренара и был пыткой, – подумала Арианн, – все женщины Франции сбежались бы в темницы, чтобы испытать такие пытки».
Она напомнила себе, что были вещи, вызывающие больше беспокойства, нежели поцелуй. Он владел своими поблескивающими зелеными глазами, как оружием, закрывая, как щитом, все свои мысли и в то же время насквозь пронизывая ее своим взглядом. Еще оставался вопрос о его странном кольце.
Даже теперь она чувствовала под сорочкой его холодноватую, но странным образом успокаивающую тяжесть. Странно, однако она уже привыкла к нему. Потянув за цепочку, достала перстень, еле различимый в темной комнате. Ей почему-то не верилось, что Ренар приобрел его у цыганки. А что, если он… выковал его сам?
Возможно, сплетни о Ренаре неверны. Все эти ужасные слухи, будто он долгие годы был пиратом или разбойником. Может быть, в его прошлом было что-то еще более зловещее.
Она слышала о нескольких случаях, когда Дочери Земли, не имея женского потомства, передавали свои знания сыновьям. Несколько мужчин действительно научились, освоили старинные способы, к примеру покойный Нострадамус.
Но по большей части мужчины, утверждавшие, что они колдуны, оказывались либо шарлатанами, либо слабоумными шутами. Так что представляет собой Ренар?
Сунув перстень обратно под сорочку, она закрыла глаза, твердо решив уснуть. Арианн сосредоточилась на дыхании, дыша глубоко, медленно, ритмично, заставляя себя расслабиться, задремать.
Сон как рукой сняло, когда она услышала приглушенный крик. Мгновение Арианн с бешено бьющимся сердцем лежала неподвижно, соображая, не почудилось ли ей.
Крик повторился. Слабый, но очевидный, он исходил из спальни сестер. Арианн сбросила одеяло, вскочила с постели и помчалась, даже не зажигая свечи. Ощупью, по памяти, двинулась по коридору. Причин полагать, что сестрам может что-то угрожать, разумеется, не было, разве что состояние напряжения и тревоги, владевшее самой Арианн после встречи с капитаном Реми.
Чуть не наступая на ночную сорочку, девушка помчалась к их комнате. Приоткрыв дверь, с беспокойством позвала:
– Мири? Габриэль?
В ответ услышала тишину. В спальне, казалось, было так же спокойно, как тогда, когда она заглядывала к сестрам раньше и видела обеих спящими. Мири, несомненно, оставила ставни открытыми. Маленькую комнату, которую Арианн разделяла с сестрами до смерти матери, до того как стала Хозяйкой острова Фэр, заливал лунный свет.
Спальня была по-прежнему полна сокровищ Габриэль и Мири, девичьих забав, с которыми сама Арианн давно рассталась. На стуле скомкано любимое шелковое платье Габриэль абрикосового цвета, столик завален ее парфюмерией и лентами для волос. Тут же куча деревяшек, молоток и гвозди, которыми Мири вечно сбивает ящички для спасенных ею лесных тварей.
На стене напротив кровати висит начатая Габриэль картина для Мири – выбегающий из леса серебристый единорог. Закончены лишь могучая голова, плечи да развевающаяся на ветру грива мифического зверя.
Это последнее полотно, над которым она работала до того ужасного случая в скотном дворе. Теперь картина, кажется, обречена остаться незаконченной. Арианн грустно отвернулась и на цыпочках подошла к постели. Блестящие золотистые волосы Габриэль веером рассыпались по подушке, сама она, как обычно, раскинулась, занимая большую часть постели.
Кричала, должно быть, Мири. Одеяло сброшено на пол, девочка дрожала, свернувшись, как испуганная мышка. Арианн тихонько подошла поближе. Глаза сестренки были широко открыты. Это не обязательно означало, что Мири не спит. С раннего детства Мири разговаривала, порой даже ходила во сне. Надо было вести себя очень осторожно, чтобы не напугать ее внезапным пробуждением.
Арианн присела на корточки и тихо погладила худенькое плечико сестренки.
– Мири, Мири, солнышко. Проснись.
Девочка вздрогнула от прикосновения, но осталась в той же позе.
– Мирибель, тебе опять снятся кошмары.
Мири быстро замигала, застывший взгляд стал осмысленным, и глаза обратились на склонившуюся над ней Арианн. Она испугала старшую сестру, внезапно сев на постели. Лунный свет обрамлял ее бледное личико.
– Мама? – живо спросила она. – Это в самом деле ты?
– Нет, голубушка. Это я, Арианн.
Девушка отчетливо почувствовала момент, когда сестра окончательно проснулась. Полное надежды личико Мири погасла под тяжким бременем разочарования, что эхом отдалось и в сердце Арианн.
Мири всхлипнула, потом крепко обвила ручонками шею сестры. Та с трудом дышала, но еще крепче прижимала к себе сестренку, поглаживая ее по спине.
– Все нормально, детка. Все хорошо, – шептала она на ухо Мири.
– Н-но, Арианн. Я… я видела еще один… из моих плохих снов.
– Знаю, моя хорошая. Знаю.
Мири зарыдала, и девушка заметила, что завертелась даже обычно крепко спавшая Габриэль. Арианн подняла Мири с постели и отнесла ее к креслу у окна.
Несмотря на свои двенадцать лет, Мири весила ненамного больше малого ребенка. Арианн села в кресло, посадив Мири к себе на колени. Девочка, рыдая, уткнулась головой в плечо сестры. Еще крепче прижав ее к груди, та стала молча ее качать, как младенца, пока наконец Мири не утихла.
Потом рукавом своей ночной сорочки Арианн вытерла глаза сестренки.
– А теперь, моя хорошая, расскажи, что тебе приснилось.
– Ой, Эри! Это… это было ужасно. – Мири, проглотив слезы, собралась с мыслями. – Там был этот город, но… не наш город. Он был больше, потом все эти башни. А на башнях были колокола. Они все звонили и звонили. Не останавливались. – Мири содрогнулась. – И по городу пополз ужасный туман, сводя всех с ума. Люди выбежали на улицы. Они хотели выкрасить дворец в красный цвет, но прекрасная принцесса не хотела, чтобы они это делали. Она уговаривала их остановиться, но никто ее не слушал. Потом туман потемнел, и вдруг все стали задыхаться, умирать и… и тут я поняла, что везде разбрызгивали совсем не красную краску. Это была к-кровь.
Мири снова уткнулась лицом в плечо Арианн, будто тем самым могла стереть память о кошмаре. Коса ее совсем распустилась, и Арианн нежно расправляла пальцами спутанные пряди светло-золотистых волос.
– Успокойся, мой ангел. Это был лишь дурной сон. Мири повернула голову и сквозь слезы укоризненно поглядела на Арианн.
– Как ты можешь так говорить? – воскликнула она. – Когда знаешь, что бывало в других случаях?
Арианн знала. Кошмары Мири обладали пугающим свойством сбываться. За неделю до смерти Евангелины Шене ей раз за разом снился сон, что мать пропадала в лесу. Потом был странный кошмар о битве фигур на шахматной доске, во время которой черный офицер раскроил голову белому королю. Вскоре после этого король Франции Генрих погиб во время турнира – обломок копья одного из его рыцарей пронзил ему глаз.
Но Арианн держала свои тревоги при себе.
– Может быть, теперь это будет не больше чем странный сон.
Мири покачала головой:
– Нет, не будет. Я всегда могу сказать, когда кошмар дурной и будет повторяться вновь и вновь, пока не случится что-то ужасное. – Она отчаянно вцепилась в ночную сорочку Арианн. – Помоги мне, Эри. Скажи, что означает мой сон, и, может быть, на этот раз мы сможем его остановить.
Арианн беспомощно посмотрела на сестру:
– Миленькая, я не знаю. Я никогда не обладала способностью толковать сны.
– Тогда сделай, чтобы он прекратился. Мама умела останавливать, по крайней мере, до конца ночи. Она гладила пальцами по лбу, и дурной сон уходил.
Мири взяла руку Арианн и, умоляюще глядя широко открытыми глазами, прижала ее к виску.
– Арианн, сделай так, чтобы он ушел. Ну, пожалуйста.
Арианн со щемящим сердцем погладила Мири по лбу.
– Мне ужасно жаль, Мири, – севшим голосом выговорила она, – но я не знаю, как это делать.
У Мири задрожали губы, и она снова, рыдая, уткнулась в плечо Арианн.
– О-о, Арианн. Я хочу маму.
Арианн, глаза которой тоже были полны слез, крепче прижала к себе сестру.
– Знаю, милая, – прошептала она. – Я тоже.
Арианн встала на цыпочки, чтобы зажечь настенные факелы в потайной мастерской. Красное пламя осветило суровые напряженные черты исполненного решимости лица. На то, чтобы успокоить и уложить спать Мири, ушел целый час. И за все это время, пока она утешала и укачивала сестренку, в душе сформировалось страшное решение.
Возможно, мысль о нем постоянно таилась в голове с того самого дня, когда скончалась мать. Но ей не хватало смелости или, возможно, отчаяния.
Теперь она двигалась быстро и решительно, будто опасалась, что если на секунду поддастся сомнению, то передумает. Пододвинув стремянку, поднялась к самой верхней полке и, смахнув паутину, достала черные свечи, медный тазик и книгу, содержание которой было настолько зловещим, что на ней даже не было заглавия.
Евангелина Шене много раз подумывала о том, чтобы сжечь этот том в кожаном переплете, но никак не могла решиться, возможно, из уважения к памяти своих предков. Но мать всегда подчеркивала, что книгу следует считать не более чем фамильной ценностью, частью истории их рода. О темном содержании этих страниц никогда нельзя было справляться.
– Прости меня, мама. – Арианн стерла пыль с растрескавшейся кожаной обложки, – но я не знаю, что еще мне делать.
Трясущимися пальцами она листала пожелтевшие пергаментные страницы, пока не нашла то, что ей нужно. Заторопилась с приготовлениями, наполнила водой тазик, зажгла черные свечи. С бешено бьющимся сердцем достала небольшую железную кадильницу и зажгла благовония.
Она не знала получится ли, но продолжала работать без передышки, не оставляя времени на раздумья. Мастерская скоро наполнилась сладковатым пьянящим дымом благовоний. Составила нужные пропорции сушеных трав и вина, потом добавила последний ингредиент – кусочки необычного дикого гриба, растущего в глубине острова Фэр, и принялась толочь пестиком в ступке.
Приготовила зелье и, мгновение, помедлив, сделала большой глоток. Смесь оказалась такой противной и горькой, что она поперхнулась, испугалась, что ее вырвет, но каким-то чудом ей удалось проглотить снадобье.
Потом часто, возбужденно дыша, стала ждать. Действие было почти моментальным: жар, подобно темному дыму, казалось, медленно вился вверх из глубины желудка, проникая в мозг.
Голова закружилась, и на мгновение показалось, что мастерская наклонилась и пошла кругом. В глазах потемнело, и, чтобы устоять, она ухватилась за рабочий стол. Как раз в тот момент, когда она испугалась, что теряет сознание, зрение прояснилось и все обрело резкую четкость.
Дрожь в руках прекратилась, и Арианн вдруг ощутила спокойствие, исполненное почти опьяняющей силы. Она передвинула черные свечи, так что язычки пламени отражались на потемневшей поверхности воды в тазике.
Арианн закрыла глаза и крепко обхватила себя руками. Суеверные люди думали, что ведьмы околдовывают, произнося необычные заклинания, но Арианн всегда знала, что настоящая магия исходит от силы ума, силы воли.
В извилинах собственного мозга она искала отчетливый образ матери. Это оказалось труднее, чем она ожидала. Арианн пришла в смятение, обнаружив, что лицо матери уже начало стираться из памяти, и на мгновение испугалась, что ничего не получится.
Девушка заставила себя глубже вдыхать благовония, чтобы подействовало зелье. Постепенно черты лица Евангелины Шене одна за другой становились четче: строгое, но доброе лицо, ясные серые глаза, мягкие каштановые волосы.
«О, мама. Приди ко мне. Ты мне нужна».
Арианн устремилась мыслями в ночь, как светом маяка пронзая время и пространство, минуя таинственную преграду – саму смерть. На тайную мастерскую, на весь дом опустилась могильная тишина. Потом Арианн ощутила холод. По комнате пронесся сквозняк, замигали свечи, зарябила вода в тазике.
Сердце Арианн неудержимо заколотилось – в тазике постепенно возникало изображение лица. Сначала неясное, призрачное, затем все четче, пока Арианн неожиданно для себя не увидела, что смотрит в лицо матери. Не такое, как выглядела Евангелина Шене в те последние ужасные дни ее болезни, а такое, когда мама еще была здоровой и сильной, ее живые черты обрамляли блестящие каштановые волосы, спокойные серые глаза оттенялись крошечными морщинками, которые так хорошо помнила Арианн.
Евангелина очень гордилась этими морщинками, которые так страшили других женщин. Она называла их складками мудрости, лучшим украшением женщины.
Когда любимое лицо снова замерцало перед ней, у Арианн перехватило дыхание.
– О-о, мама!
На губах матери блуждала улыбка, но глаза были печальными.
– Арианн, дорогая моя. Что ты наделала? – Голос матери, казалось, исходил откуда-то издалека.
– Прости, мама, – произнесла Арианн. – Я знаю, что ты не хотела бы, чтобы я… что мне не следовало бы… но…
Воду зарябило, будто бы Евангелина слабо вздохнула. Потом снова раздался ее голос, отчетливый, сильный.
– Что у тебя, детка? Скажи маме, что тебя тревожит.
Такие утешающие душу слова, так хорошо знакомые Арианн; она их слышала от мамы много раз, до самой ее смерти. Девушка чувствовала, как по щекам струятся слезы; она протянула руку – очень хотелось дотронуться до лица. Удержалась, вспомнив, что достаточно малейшего прикосновения к воде, чтобы положить конец колдовству.
– Все идет не так, мама, – заплакала она. – Кажется, я… я ничего не умею делать, как надо. Имение, долги, папа до сих пор не вернулся. Он… он…
Арианн было страшно задать вопрос, но мать ее хорошо поняла.
– Нет, отец не приплыл. Не могу сказать, где он или даже когда вернется. Но ты должна продолжать верить, что он вернется, а пока береги себя и сестер.
– Я не могу, – ответила Арианн. – Все идет прахом. У Мири опять кошмары и… и Габриэль… К нам на остров приезжал один ужасный человек и я, мама… я ее не уберегла.
– Моя дорогая доченька. Помнишь, когда ты была маленькой, то споткнулась у огня и ошпарила руку в котле?
– Д-да.
– Я была рядом и все равно не успела удержать тебя. Нам не всегда удается уберечь тех, кого мы любим.
– Но с тех пор как я стала Хозяйкой острова Фэр, все смотрят на меня именно так, считая меня такой же, как ты, а я не могу. А теперь, возможно, меня будут просить вступить в борьбу с Темной Королевой.
– Что?
Прерывисто дыша, Арианн выложила историю с капитаном Реми и перчатками, рассказала о вероятности того, что Темная Королева убила Жанну Наваррскую. К концу рассказа Евангелина выглядела еще печальнее.
– Бедная Екатерина.
Арианн ужаснулась.
– Мама, как можно сочувствовать этой страшной женщине, особенно после того, как она поступила с тобой, со всей нашей семьей?
– Арианн, всякую знахарку, отдавшую душу силам тьмы, надо жалеть.
– Но меня беспокоит то, что она замышляет в настоящее время. Ее надо остановить, призвать к правосудию.
– Убедись, что ты стремишься к правосудию, моя дочь, а не желаешь мести. Какой бы путь ты ни выбрала в отношении Екатерины, будь осторожна. Избегай ее темных чар.
– Но в этом вся трудность, мама. Я не знаю, как поступить. Мне недостает твоей мудрости. Или… или даже твоего мужества и силы.
Мать грустно улыбнулась:
– О, мое дорогое дитя. Все потому, что за силу и самостоятельность ты всегда принимала одиночество.
– Но я одинока, мама, – пожаловалась Арианн. – Мне порой так недостает тебя, что просто невыносимо, и мне еще очень многое надо тебе сказать. Меня преследует этот… этот человек, Жюстис Довилль, внук старого графа Ренара. Он твердо решил претендовать на мою руку. Но в нем есть что-то странное. Я… я даже опасаюсь, не колдун ли он.
– Ты должна быть очень осторожной, решая, за кого выходить, доченька. Ты Хозяйка острова Фэр, обладательница наследия могущественных старинных секретов. Недобросовестный человек мог бы злоупотребить ими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50