Она потратила так много изворотливости, чтобы в очередной раз умудриться проскользнуть между двумя очередными выдумками, которые Инди и она не уставали изобретать, вовлекая в свой круг все новых и новых людей, что попросту забыла о том, что должно заботить любую нормальную женщину, предающуюся любви без всяких ограничений.– Ты беременна уже по крайней мере месяц, а может, и два, – осторожно заметила Инди, после того как они вдвоем подсчитали количество недель, истекших после последних месячных. Расширенными от благоговейного ужаса глазами они молча глядели друг на друга. Пауза затягивалась: впервые за годы своей дружбы ни одна из них не решалась нарушить молчание. Неожиданно нижняя губа Мэкси, всегда подрагивавшая в преддверии очередного розыгрыша, начала расплываться, пока все ее нежное, ироничное лицо не озарилось широченной счастливой улыбкой.– Здорово! – выдохнула она. – Это же чертовски, невероятно, баснословно здорово! Здо-ро-во!!! Мэкси подпрыгнула, бросилась к Инди и, хотя та была на целый дюйм выше, приподняла ее и закружила по комнате.– Здорово? – Инди, возмутившись, пробовала вырваться из объятий подруги. – Да отпусти ты меня в самом деле, идиотка чертова. Нашла чему радоваться.– Пойми, у нас будет ребенок! Малыш, вылитый Рокко! Розовенький, пухленький – и с черными кудряшками! Скорей бы уж. Надо срочно учиться вязать. И пройти курсы «Что надо знать молодой матери». Хоть бы он завтра родился… Ну что, говорила же я, что все обязательно устроится? Сама видишь, так оно и есть. Да еще и удовольствий сколько! Прямо не верится, что мне могло привалить такое счастье!– Сжалься над несчастной, Господи! – взмолилась Инди, падая без сил в кресло и уже ничего не понимая.– И это все, что ты можешь мне сказать? Что с тобой стряслось? – изумилась Мэкси. – Я всегда думала, что удовольствия – это по твоей части.– Может, у меня несколько другой взгляд на удовольствия, – слабо возразила Инди. – И потом, мисс Скарлетт, я ж ни черта не смыслю в родах.
– Нет, это моя вина, – говорила Нина. – Ведь это я придумала устроить ее летом на работу.– Нет, моя, – возразил Зэкари. – Это же я согласился.– Вы оба не правы. Вина моя. Именно я определил ее в художественный отдел, – продолжал настаивать на своем Пэвка. – А Линда Лэфферти считает, что в случившемся виновата она одна.– Ну, если уж на то пошло, Пэвка, – подхватила Нина, – то виновата прежде всего твоя секретарша, которая так тебя боготворит. Это она посоветовала выбрать «Житейскую мудрость».– Постойте, мы все тут ни при чем. Виновата одна Мэкси, а Рокко, видит Бог, винить не за что… У этого бедолаги не было никакого шанса, после того как Мэкси вбила это себе в голову, – произнес Зэкари.– А что думает Лили? – поинтересовался Пэвка.– Она чересчур занята приготовлениями к свадьбе, чтобы еще о чем-то думать. Во всяком случае, по ее мнению, возраст восемнадцать лет – самая лучшая пора для вступления в брак, если ты не собираешься делать карьеру. Сама Лили именно так и поступила, как раз в этом же возрасте. Но она настаивает на свадьбе в традиционно английском духе, со всякими там финтифлюшками, подружками невесты, цветочницами, разбрасывающими лепестки роз, пажами в бархатных панталонах. Словом, чтоб весь дом перевернуть с ног на голову. Единственная загвоздка – время… Пожениться им надо как можно скорее. Они б уже и поженились, если бы не все эти грандиозные планы Лили. Но Мэкси на это наплевать: как будет, так и будет… Она в угаре от удовольствий, а когда там родится ребенок, пусть даже до свадьбы, ее не интересует. Меня в последнее время преследует навязчивая мысль: Мэкси идет по главному проходу церкви, а в руках у нее вместо букета младенец!– А с Рокко что? – не сдержал любопытства Пэвка.– Что с Рокко? Линда Лэфферти говорит, что вы оба считаете его прекрасным работником, – с легким вызовом ответил Зэкари.– Я не о работе. Я насчет его семьи…– Они убеждены: все, что он делает, прекрасно, – отозвался Зэкари. – Мы недавно собрались вместе за обедом, и все прошло без сучка и задоринки, так что по части будущих родственников полный порядок. Джо Сиприани служил в Корее летчиком, и мы обменялись военными воспоминаниями. Лили и Анна, это мать Рокко, беседовали о фарфоре и серебре, о свадебных нарядах. Мэкси сидела так, как будто уже совершила чудо и получила Нобелевскую премию за свою беременность. А Рокко просто сидел и молчал, но вид у него был такой, как будто его переехали поездом или стукнули дубинкой по голове, или и то и другое вместе.– Тогда какого, спрашивается, рожна мы тут втроем ломаем себе голову, когда все вокруг считают, что дело уладилось наилучшим образом?– А такого, – насупился Зэкари, – что мы все слишком хорошо знаем Мэкси.
Анжелика Эмбервилл Сиприани появилась на свет в апреле 1973 года, через шесть с лишним месяцев после свадьбы Мэкси – срок, вполне приличный по моральным меркам любого общества с того самого дня, когда люди научились считать на пальцах. Как только они поженились, Рокко наконец вышел из состояния опьянения. Что касается Мэкси, то она с большим удовольствием пожертвовала последним классом школы, чтобы посвятить себя переоборудованию жилища Рокко в место, где можно будет поселиться с новорожденным.Лили и Зэкари безуспешно пытались уговорить молодых перебраться после родов на новую квартиру, где для матери и ребенка будут наилучшие условия: и удобное просторное помещение, и кухня, и повар, и все остальное. Предполагалось, что родители Мэкси не только купят квартиру, но и обставят ее, оплачивая также всю прислугу, однако Рокко наотрез отказался принимать от них любые свадебные подарки, кроме традиционного серебряного сервиза. Он зарабатывал тридцать пять тысяч долларов в год, и привычка к финансовой самостоятельности давно сделалась его второй натурой. Родители перестали помогать ему с того момента, как он впервые добился стипендии для учебы в художественной школе, и особого беспокойства насчет возможности прокормить жену и ребенка он не испытывал. Мэкси исполнилось восемнадцать – возраст, когда многие молодые женщины в том мире, где он вырос, вполне успешно сочетают материнские и хозяйственные обязанности.А Мэкси окунулась в новую для себя жизнь с кипучей энергией. Она посещала занятия на трех кулинарных курсах сразу, чтобы готовить для Рокко блюда французской, итальянской и китайской кухни; ходила на занятия по методике родов в двух разных школах, не зная, на какой из способов она в конце концов решится; делала закупки у «Сакса», «Блумингдейла» и даже у «Мэйси», чтобы приданое новорожденного было на самом высшем уровне. Как бережливая хозяйка, она сложила в кладовке многочисленные свадебные подарки, сделав исключение лишь для наборов кухонной посуды, керамики, столовых приборов из нержавеющей стали и недорогих стеклянных бокалов.К счастью, мансарда Рокко была достаточно просторной, так что с помощью двух соседских плотников ее удалось перегородить на три части: уголок для ребенка, кухню с кладовкой и общую комнату, где им предстояло жить, есть, спать и где у Рокко будет свой рабочий стол. Рокко, в свою очередь, предложил разделить эту общую комнату на две, чтобы выделить ему отдельное помещение для работы, но Мэкси резонно возразила, что надеется по-прежнему помогать ему и, следовательно, в этом нет никакого смысла. Она полагала, что идиллия прошедшего лета будет длиться вечно, а что до ребенка, то он, пребывая в своем маленьком уголке, не только не будет им мешать, но, наоборот, дарить одну лишь радость.
Мэкси сидела на скамейке в чахлом скверике рядом с домом, покачивая английскую коляску, выделявшуюся своими внушительными габаритами, сверкающей голубизной, высокими изящными колесами и бахромой на полотняном верхе, защищавшей глаза Анжелики от яркого солнца. Стоял август с его типичной для Манхэттена жарой и влажностью: город лежал окутанным в чудовищное, как бы лишенное воздуха, зловещее желто-серое марево, в котором, окажись они здесь, наверняка задохнулись бы индейцы с Амазонки. На Мэкси были шорты, майка и сандалии на босу ногу. Хотя она и заколола волосы на макушке, чтобы не потела шея, влажные пряди то и дело выбивались из прически. Она безуспешно обмахивалась номером «Роллинг Стоун», изо всех сил борясь с желанием пустить слюну, завыть, как собака, и признать себя побежденной.Ничего, подстегнула она себя, надо сконцентрироваться на положительном. Рокко – он прекрасен, кроме тех часов, когда занят своим сдвоенным рождественским номером. Анжелика – она прекрасна, когда не пищит и дает нам спать. Замужество – это прекрасно, особенно если Анжелика молчит, а Рокко работает. Готовка – тоже прекрасно, когда… впрочем, нет, прекрасного в готовке маловато. И потом после еды приходится мыть посуду. Получается, что из сорока восьми часов на удовольствия выпадает не больше одного! И то теоретически, потому что практически из-за этой невыносимой влажной жары пропадает и он. Выходит, в Нью-Йорке в августе вообще нет удовольствий! Да еще когда не работает кондиционер…Обе установки кондиционирования воздуха у ннх в мансарде вышли из строя от старости еще три недели назад, как только наступила небывалая жара, а достать новые в разгар нынешнего лета не представлялось возможным. Каждый день Мэкси ждала, что установки наконец-то прибудут, но ожидания в очередной раз оказывались напрасными.Каждое утро Зэкари по телефону умолял ее забрать ребенка и переехать в Саутгемптон, каждый вечер Рокко уверял ее, что оставаться в городе – это сумасшествие, он, мол, прекрасно обойдется несколько недель и без нее, а на уик-энды будет к ним выбираться, но Мэкси, привыкшая настаивать на своем, на сей раз была особенно непреклонна.Первое лето, как она считала, должно стать временем испытания, экзаменом, который, полагали окружающие, ей суждено провалить. Но она тем не менее собиралась продержаться, оставаясь в городе и не прибегая к помощи родителей, бросив своего труженика-мужа одного – без жены, без ребенка, без любви и заботы. Она не хотела сделать из Рокко «приходящего мужа», на несколько бесценных месяцев лишив его возможности наблюдать за тем, как день за днем растет его ребенок. Постыдно, поджав хвост, убежать из этого ада к океанской прохладе, комфорту, прислуге, подносящей тебе на подносе бокалы с только что выжатым охлажденным соком… Нет!Она достала влажную салфетку и вытерла струившийся по шее ручеек пота.«Почему это я никак не могу перестать думать о белом? – пронеслось у нее в голове. – Белые льняные простыни, белый песок, белые кучевые облака в голубом небе над синим океаном, девственно белые подгузники, белые теннистые туфли, горничные в белых фартуках, большие белые деревянные дома, белые плетеные столики, покрытые накрахмаленными белыми кружевными скатертями, и белая лиможская эмаль…»Наверное, потому, решила она, что нынешний август на Манхэттене не дарил ей ничего белого, если не считать обрывков когда-то белой бумаги, валявшихся под ногами.Тем временем Анжелика, проснувшись, принялась вопить во весь голос. Мэкси вынула ее из коляски и стала изо всех сил обмахивать газетой. Хотя девочку постоянно протирали и обмывали, все складки ее четырехмесячного пухленького тела покрывала сыпь или еще какие-то противные прыщики. Она росла красивой девочкой, если не считать тех моментов, когда личико ее сморщивалось от жалобного плача, – а так было большую часть лета.– Бедненькая ты моя, – запричитала Мэкси, почувствовав, как у нее на глаза наворачиваются слезы. – Бедненькая малютка, мне так тебя жалко, так жалко… – И она всхлипнула, ткнувшись Анжелике в шейку. – Бедненькая, несчастная ты моя! Храбрая девочка, умница, никто тебя даже не похвалит, никто, никто, никто!При этих словах Анжелика перестала плакать, распахнула глазки и, потянув за выбившуюся материнскую прядь, улыбнулась. Мэкси, не выдержав, расплакалась еще сильнее, сквозь слезы повторяя:– Бедняжка, маленькая ты моя…Вскочив со скамейки, она с бешеной скоростью покатила коляску прочь со сквера. Маленькое такси, водитель которого заметил ее состояние, притормозил рядом, и Мэкси, бросив на углу пятисотдолларовую английскую коляску, схватила ребенка и нырнула в машину.– Отель «Сент-Риджес», – бросила она. – И побыстрей. У нас срочное дело!Компания «Эмбервилл пабликейшнс» держала в этой гостинице свой постоянный люкс для важных клиентов, и обслуживающий персонал знал Мэкси в лицо. Эскорт охающих и ахающих горничных провожал ее в пятикомнатный номер так, словно она по меньшей мере только что была извлечена из пучины волн морских и теперь находилась в спасательной шлюпке. Мэкси в изнеможении рухнула на ближайшую же кровать, прижав к себе ребенка, – до чего же приятно просто наслаждаться прохладой! Почувствовав себя достаточно освеженной, она наполнила ванну и, сняв с себя и Анжелики все, что на них было, и распустив волосы, осторожно влезла в тепловатую воду, держа ребенка на руках. Лежа на спине, она слегка покачивала дочку на воде, поддерживая под мышки и щекоча лбом ее маленький розовый носик. При этом Мэкси что-то вполголоса мурлыкала – ни дать ни взять русалка со своим младенцем.Ванна вскоре восстановила ее силы. Закутав себя и Анжелику в огромные махровые полотенца, Мэкси засела за телефон. Во-первых, она заказала у «Сакса» набор детских рубашек и распашонок, детскую кроватку, новую коляску, ночное белье и маленькую качалку. Затем связалась с «Бонвитсом», чтобы ей привезли халаты, шелковые пижамы и хлопчатобумажные рубашки и шорты. После этого Мэкси позвонила в цветочный киоск «Сент-Риджеса» и попросила доставить в номер дюжину белых ваз – с белыми цветами. Из аптеки ей должны были принести тальк, вазелиновое масло, подгузники и шампунь. От «Шварца» – вертящийся «мобил» Подвешиваемые фигурки, вращающиеся при малейшем движении воздуха.
, который она собиралась повесить над кроваткой, и дубли всех самых любимых зверюшек, которые были у Анжелики дома. Мэкси также распорядилась, чтобы гостиничные посыльные отправились немедленно по указанным адресам для срочной доставки, и уже после этого заказала в номер ленч, предварительно выяснив, есть ли на кухне суп-пюре из морковки и белое куриное мясо. В ожидании ленча она набрала служебный номер Рокко.– Дорогой, – взволнованно начала она, – я только что обнаружила такое превосходное местечко, где все мы сможем переждать это страшное лето. И, представляешь, всего в нескольких кварталах от твоего офиса…
Августовская жара в общем-то нормальное явление для Нью-Йорка, как подтвердит вам любой житель города, добавив, что сентябрь тоже бывает не лучше. Песня «Осень в Нью-Йорке» должна была бы оговаривать, что имеется в виду октябрь: подобно парижанам из «Апреля в Париже» нью-йоркцы только в это время могут достать свои зонтики, плащи с теплой подстежкой и галоши.Как бы там ни было, но в течение пяти недель Мэкси, Рокко и Анжелика имели благословенную возможность укрываться в прохладе «Сент-Риджеса». Хотя Рокко и отдавал себе отчет, что один только счет за обслуживание в номере превышал его недельную зарплату, он приказал себе не возражать. Ведь, как к этому ни относись, никто не давал ему права заставлять девочку страдать в душной мансарде. Когда спадет жара, у них еще будет достаточно времени, чтобы возвратиться домой.– Я думаю, сегодня вечером уже можно перебираться обратно, – как-то в конце сентября обратилась Мэкси к мужу, когда он собирался на работу.– Да? А я полагал, что ты вознамерилась просидеть здесь до первого снега, – улыбнулся Рокко, взглянув на ее раскрасневшееся счастливое лицо и слегка пожевав губами кончик ее дерзко вздернутого носа.– Мне надоело обслуживание, – промурлыкала она, умудряясь языком лизнуть ямочку на его шее, которая приходилась как раз между двух пуговиц рубашки, под самым галстуком. При этом Мэкси совершала этот маневр, держа Анжелику.– Постараюсь прийти пораньше, чтоб помочь тебе упаковаться.– Не беспокойся, дорогой, у меня впереди целый день, и потом прислуга обещала основную часть работы взять на себя. Так что можешь прийти в обычное время и забрать нас отсюда.Явившись вечером в гостиницу, Рокко застал жену с ребенком уже в фойе.– Все в порядке! – сияя, объявила Мэкси.Все трое сели в подъехавшее такси, портье, вручил водителю адрес и на прощание помахал им рукой.– Чего это мы едем в сторону центра? – удивленно спросил Рокко.– Мне хотелось, чтоб мы сперва заехали к моим родителям, – нарочито бодро ответила Мэкси.– Неужели? Тогда почему мы проехали ваш дом? – невозмутимо продолжал Рокко, уже сообразивший, что Мэкси по своему обыкновению, должно быть, подготовила для него очередной сюрприз, которые она обожала: точно так же она втайне научилась готовить его любимые тарталетки, изготовила самодельные рамки для его набросков и приобрела для Анжелики старомодную распашонку с целым каскадом викторианских кружев, в которой девочка неожиданно предстала перед ним как-то вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Нет, это моя вина, – говорила Нина. – Ведь это я придумала устроить ее летом на работу.– Нет, моя, – возразил Зэкари. – Это же я согласился.– Вы оба не правы. Вина моя. Именно я определил ее в художественный отдел, – продолжал настаивать на своем Пэвка. – А Линда Лэфферти считает, что в случившемся виновата она одна.– Ну, если уж на то пошло, Пэвка, – подхватила Нина, – то виновата прежде всего твоя секретарша, которая так тебя боготворит. Это она посоветовала выбрать «Житейскую мудрость».– Постойте, мы все тут ни при чем. Виновата одна Мэкси, а Рокко, видит Бог, винить не за что… У этого бедолаги не было никакого шанса, после того как Мэкси вбила это себе в голову, – произнес Зэкари.– А что думает Лили? – поинтересовался Пэвка.– Она чересчур занята приготовлениями к свадьбе, чтобы еще о чем-то думать. Во всяком случае, по ее мнению, возраст восемнадцать лет – самая лучшая пора для вступления в брак, если ты не собираешься делать карьеру. Сама Лили именно так и поступила, как раз в этом же возрасте. Но она настаивает на свадьбе в традиционно английском духе, со всякими там финтифлюшками, подружками невесты, цветочницами, разбрасывающими лепестки роз, пажами в бархатных панталонах. Словом, чтоб весь дом перевернуть с ног на голову. Единственная загвоздка – время… Пожениться им надо как можно скорее. Они б уже и поженились, если бы не все эти грандиозные планы Лили. Но Мэкси на это наплевать: как будет, так и будет… Она в угаре от удовольствий, а когда там родится ребенок, пусть даже до свадьбы, ее не интересует. Меня в последнее время преследует навязчивая мысль: Мэкси идет по главному проходу церкви, а в руках у нее вместо букета младенец!– А с Рокко что? – не сдержал любопытства Пэвка.– Что с Рокко? Линда Лэфферти говорит, что вы оба считаете его прекрасным работником, – с легким вызовом ответил Зэкари.– Я не о работе. Я насчет его семьи…– Они убеждены: все, что он делает, прекрасно, – отозвался Зэкари. – Мы недавно собрались вместе за обедом, и все прошло без сучка и задоринки, так что по части будущих родственников полный порядок. Джо Сиприани служил в Корее летчиком, и мы обменялись военными воспоминаниями. Лили и Анна, это мать Рокко, беседовали о фарфоре и серебре, о свадебных нарядах. Мэкси сидела так, как будто уже совершила чудо и получила Нобелевскую премию за свою беременность. А Рокко просто сидел и молчал, но вид у него был такой, как будто его переехали поездом или стукнули дубинкой по голове, или и то и другое вместе.– Тогда какого, спрашивается, рожна мы тут втроем ломаем себе голову, когда все вокруг считают, что дело уладилось наилучшим образом?– А такого, – насупился Зэкари, – что мы все слишком хорошо знаем Мэкси.
Анжелика Эмбервилл Сиприани появилась на свет в апреле 1973 года, через шесть с лишним месяцев после свадьбы Мэкси – срок, вполне приличный по моральным меркам любого общества с того самого дня, когда люди научились считать на пальцах. Как только они поженились, Рокко наконец вышел из состояния опьянения. Что касается Мэкси, то она с большим удовольствием пожертвовала последним классом школы, чтобы посвятить себя переоборудованию жилища Рокко в место, где можно будет поселиться с новорожденным.Лили и Зэкари безуспешно пытались уговорить молодых перебраться после родов на новую квартиру, где для матери и ребенка будут наилучшие условия: и удобное просторное помещение, и кухня, и повар, и все остальное. Предполагалось, что родители Мэкси не только купят квартиру, но и обставят ее, оплачивая также всю прислугу, однако Рокко наотрез отказался принимать от них любые свадебные подарки, кроме традиционного серебряного сервиза. Он зарабатывал тридцать пять тысяч долларов в год, и привычка к финансовой самостоятельности давно сделалась его второй натурой. Родители перестали помогать ему с того момента, как он впервые добился стипендии для учебы в художественной школе, и особого беспокойства насчет возможности прокормить жену и ребенка он не испытывал. Мэкси исполнилось восемнадцать – возраст, когда многие молодые женщины в том мире, где он вырос, вполне успешно сочетают материнские и хозяйственные обязанности.А Мэкси окунулась в новую для себя жизнь с кипучей энергией. Она посещала занятия на трех кулинарных курсах сразу, чтобы готовить для Рокко блюда французской, итальянской и китайской кухни; ходила на занятия по методике родов в двух разных школах, не зная, на какой из способов она в конце концов решится; делала закупки у «Сакса», «Блумингдейла» и даже у «Мэйси», чтобы приданое новорожденного было на самом высшем уровне. Как бережливая хозяйка, она сложила в кладовке многочисленные свадебные подарки, сделав исключение лишь для наборов кухонной посуды, керамики, столовых приборов из нержавеющей стали и недорогих стеклянных бокалов.К счастью, мансарда Рокко была достаточно просторной, так что с помощью двух соседских плотников ее удалось перегородить на три части: уголок для ребенка, кухню с кладовкой и общую комнату, где им предстояло жить, есть, спать и где у Рокко будет свой рабочий стол. Рокко, в свою очередь, предложил разделить эту общую комнату на две, чтобы выделить ему отдельное помещение для работы, но Мэкси резонно возразила, что надеется по-прежнему помогать ему и, следовательно, в этом нет никакого смысла. Она полагала, что идиллия прошедшего лета будет длиться вечно, а что до ребенка, то он, пребывая в своем маленьком уголке, не только не будет им мешать, но, наоборот, дарить одну лишь радость.
Мэкси сидела на скамейке в чахлом скверике рядом с домом, покачивая английскую коляску, выделявшуюся своими внушительными габаритами, сверкающей голубизной, высокими изящными колесами и бахромой на полотняном верхе, защищавшей глаза Анжелики от яркого солнца. Стоял август с его типичной для Манхэттена жарой и влажностью: город лежал окутанным в чудовищное, как бы лишенное воздуха, зловещее желто-серое марево, в котором, окажись они здесь, наверняка задохнулись бы индейцы с Амазонки. На Мэкси были шорты, майка и сандалии на босу ногу. Хотя она и заколола волосы на макушке, чтобы не потела шея, влажные пряди то и дело выбивались из прически. Она безуспешно обмахивалась номером «Роллинг Стоун», изо всех сил борясь с желанием пустить слюну, завыть, как собака, и признать себя побежденной.Ничего, подстегнула она себя, надо сконцентрироваться на положительном. Рокко – он прекрасен, кроме тех часов, когда занят своим сдвоенным рождественским номером. Анжелика – она прекрасна, когда не пищит и дает нам спать. Замужество – это прекрасно, особенно если Анжелика молчит, а Рокко работает. Готовка – тоже прекрасно, когда… впрочем, нет, прекрасного в готовке маловато. И потом после еды приходится мыть посуду. Получается, что из сорока восьми часов на удовольствия выпадает не больше одного! И то теоретически, потому что практически из-за этой невыносимой влажной жары пропадает и он. Выходит, в Нью-Йорке в августе вообще нет удовольствий! Да еще когда не работает кондиционер…Обе установки кондиционирования воздуха у ннх в мансарде вышли из строя от старости еще три недели назад, как только наступила небывалая жара, а достать новые в разгар нынешнего лета не представлялось возможным. Каждый день Мэкси ждала, что установки наконец-то прибудут, но ожидания в очередной раз оказывались напрасными.Каждое утро Зэкари по телефону умолял ее забрать ребенка и переехать в Саутгемптон, каждый вечер Рокко уверял ее, что оставаться в городе – это сумасшествие, он, мол, прекрасно обойдется несколько недель и без нее, а на уик-энды будет к ним выбираться, но Мэкси, привыкшая настаивать на своем, на сей раз была особенно непреклонна.Первое лето, как она считала, должно стать временем испытания, экзаменом, который, полагали окружающие, ей суждено провалить. Но она тем не менее собиралась продержаться, оставаясь в городе и не прибегая к помощи родителей, бросив своего труженика-мужа одного – без жены, без ребенка, без любви и заботы. Она не хотела сделать из Рокко «приходящего мужа», на несколько бесценных месяцев лишив его возможности наблюдать за тем, как день за днем растет его ребенок. Постыдно, поджав хвост, убежать из этого ада к океанской прохладе, комфорту, прислуге, подносящей тебе на подносе бокалы с только что выжатым охлажденным соком… Нет!Она достала влажную салфетку и вытерла струившийся по шее ручеек пота.«Почему это я никак не могу перестать думать о белом? – пронеслось у нее в голове. – Белые льняные простыни, белый песок, белые кучевые облака в голубом небе над синим океаном, девственно белые подгузники, белые теннистые туфли, горничные в белых фартуках, большие белые деревянные дома, белые плетеные столики, покрытые накрахмаленными белыми кружевными скатертями, и белая лиможская эмаль…»Наверное, потому, решила она, что нынешний август на Манхэттене не дарил ей ничего белого, если не считать обрывков когда-то белой бумаги, валявшихся под ногами.Тем временем Анжелика, проснувшись, принялась вопить во весь голос. Мэкси вынула ее из коляски и стала изо всех сил обмахивать газетой. Хотя девочку постоянно протирали и обмывали, все складки ее четырехмесячного пухленького тела покрывала сыпь или еще какие-то противные прыщики. Она росла красивой девочкой, если не считать тех моментов, когда личико ее сморщивалось от жалобного плача, – а так было большую часть лета.– Бедненькая ты моя, – запричитала Мэкси, почувствовав, как у нее на глаза наворачиваются слезы. – Бедненькая малютка, мне так тебя жалко, так жалко… – И она всхлипнула, ткнувшись Анжелике в шейку. – Бедненькая, несчастная ты моя! Храбрая девочка, умница, никто тебя даже не похвалит, никто, никто, никто!При этих словах Анжелика перестала плакать, распахнула глазки и, потянув за выбившуюся материнскую прядь, улыбнулась. Мэкси, не выдержав, расплакалась еще сильнее, сквозь слезы повторяя:– Бедняжка, маленькая ты моя…Вскочив со скамейки, она с бешеной скоростью покатила коляску прочь со сквера. Маленькое такси, водитель которого заметил ее состояние, притормозил рядом, и Мэкси, бросив на углу пятисотдолларовую английскую коляску, схватила ребенка и нырнула в машину.– Отель «Сент-Риджес», – бросила она. – И побыстрей. У нас срочное дело!Компания «Эмбервилл пабликейшнс» держала в этой гостинице свой постоянный люкс для важных клиентов, и обслуживающий персонал знал Мэкси в лицо. Эскорт охающих и ахающих горничных провожал ее в пятикомнатный номер так, словно она по меньшей мере только что была извлечена из пучины волн морских и теперь находилась в спасательной шлюпке. Мэкси в изнеможении рухнула на ближайшую же кровать, прижав к себе ребенка, – до чего же приятно просто наслаждаться прохладой! Почувствовав себя достаточно освеженной, она наполнила ванну и, сняв с себя и Анжелики все, что на них было, и распустив волосы, осторожно влезла в тепловатую воду, держа ребенка на руках. Лежа на спине, она слегка покачивала дочку на воде, поддерживая под мышки и щекоча лбом ее маленький розовый носик. При этом Мэкси что-то вполголоса мурлыкала – ни дать ни взять русалка со своим младенцем.Ванна вскоре восстановила ее силы. Закутав себя и Анжелику в огромные махровые полотенца, Мэкси засела за телефон. Во-первых, она заказала у «Сакса» набор детских рубашек и распашонок, детскую кроватку, новую коляску, ночное белье и маленькую качалку. Затем связалась с «Бонвитсом», чтобы ей привезли халаты, шелковые пижамы и хлопчатобумажные рубашки и шорты. После этого Мэкси позвонила в цветочный киоск «Сент-Риджеса» и попросила доставить в номер дюжину белых ваз – с белыми цветами. Из аптеки ей должны были принести тальк, вазелиновое масло, подгузники и шампунь. От «Шварца» – вертящийся «мобил» Подвешиваемые фигурки, вращающиеся при малейшем движении воздуха.
, который она собиралась повесить над кроваткой, и дубли всех самых любимых зверюшек, которые были у Анжелики дома. Мэкси также распорядилась, чтобы гостиничные посыльные отправились немедленно по указанным адресам для срочной доставки, и уже после этого заказала в номер ленч, предварительно выяснив, есть ли на кухне суп-пюре из морковки и белое куриное мясо. В ожидании ленча она набрала служебный номер Рокко.– Дорогой, – взволнованно начала она, – я только что обнаружила такое превосходное местечко, где все мы сможем переждать это страшное лето. И, представляешь, всего в нескольких кварталах от твоего офиса…
Августовская жара в общем-то нормальное явление для Нью-Йорка, как подтвердит вам любой житель города, добавив, что сентябрь тоже бывает не лучше. Песня «Осень в Нью-Йорке» должна была бы оговаривать, что имеется в виду октябрь: подобно парижанам из «Апреля в Париже» нью-йоркцы только в это время могут достать свои зонтики, плащи с теплой подстежкой и галоши.Как бы там ни было, но в течение пяти недель Мэкси, Рокко и Анжелика имели благословенную возможность укрываться в прохладе «Сент-Риджеса». Хотя Рокко и отдавал себе отчет, что один только счет за обслуживание в номере превышал его недельную зарплату, он приказал себе не возражать. Ведь, как к этому ни относись, никто не давал ему права заставлять девочку страдать в душной мансарде. Когда спадет жара, у них еще будет достаточно времени, чтобы возвратиться домой.– Я думаю, сегодня вечером уже можно перебираться обратно, – как-то в конце сентября обратилась Мэкси к мужу, когда он собирался на работу.– Да? А я полагал, что ты вознамерилась просидеть здесь до первого снега, – улыбнулся Рокко, взглянув на ее раскрасневшееся счастливое лицо и слегка пожевав губами кончик ее дерзко вздернутого носа.– Мне надоело обслуживание, – промурлыкала она, умудряясь языком лизнуть ямочку на его шее, которая приходилась как раз между двух пуговиц рубашки, под самым галстуком. При этом Мэкси совершала этот маневр, держа Анжелику.– Постараюсь прийти пораньше, чтоб помочь тебе упаковаться.– Не беспокойся, дорогой, у меня впереди целый день, и потом прислуга обещала основную часть работы взять на себя. Так что можешь прийти в обычное время и забрать нас отсюда.Явившись вечером в гостиницу, Рокко застал жену с ребенком уже в фойе.– Все в порядке! – сияя, объявила Мэкси.Все трое сели в подъехавшее такси, портье, вручил водителю адрес и на прощание помахал им рукой.– Чего это мы едем в сторону центра? – удивленно спросил Рокко.– Мне хотелось, чтоб мы сперва заехали к моим родителям, – нарочито бодро ответила Мэкси.– Неужели? Тогда почему мы проехали ваш дом? – невозмутимо продолжал Рокко, уже сообразивший, что Мэкси по своему обыкновению, должно быть, подготовила для него очередной сюрприз, которые она обожала: точно так же она втайне научилась готовить его любимые тарталетки, изготовила самодельные рамки для его набросков и приобрела для Анжелики старомодную распашонку с целым каскадом викторианских кружев, в которой девочка неожиданно предстала перед ним как-то вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62