Ведь у меня был выбор. А теперь влипла, как дура…– Ну, это из области психологии личности. Если бы ты была немного благоразумнее, то не была бы Мэкси. А тогда и мир вокруг нас был бы куда грустнее.– Но куда мудрее.– Может, и так. Но разве это так уж прекрасно, как нам внушают? Знаешь, мудрость похожа на брак… Лучше обходиться подольше и без того, и без другого.Тоби, похоже, покончил с покупками и направился к выходу – к немалой радости Мэкси, изнывавшей в этом огромном и отвратительном складе, снабжавшем продуктами едва ли не половину Манхэттена. Обычно он не делал закупок сам, полагаясь на помощников, но время от времени все-таки захаживал в «Хантс-Пойнт маркет», чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь новенького для трех его нью-йоркских ресторанов. Кроме них, у него было еще два в Чикаго, и целых четыре на Западном побережье – и все они процветали.
Кухню Тобиас открыл для себя еще тогда, когда ему не было восьми. Для него она была объявлена закрытой территорией, хотя днем он тогда видел вполне сносно. Лили панически боялась, что ее сын окажется где-нибудь поблизости от огня, но от этого ему еще больше хотелось проникнуть в таинственное помещение.Как-то ночью, дождавшись, пока в доме все уснут, он спустился вниз, пробравшись на ощупь знакомыми коридорами, и наконец-то вошел в большую с высокими потолками комнату, так долго манившую его. Тоби зажег свет и принялся дюйм за дюймом исследовать все, что находилось на кухне. Он начал с буфета и его ящиков, подвергнув их содержимое самому тщательному изучению при помощи всех пяти органов чувств.К тому времени зрение Тоби настолько ухудшилось, что он не мог уже полагаться только на него и для обследования ему приходилось подключать остальные органы чувств. Каждый кухонный прибор, пустую кастрюлю или сковороду, деревянную колоду для рубки мяса, ножи, ложки, вилки – все это он ощупывал и обнюхивал самым тщательным образом. Обнюхав ножи и коснувшись их лезвий кончиком языка, он облизывал тупой край, острым осторожно проводил по ладони, а затем прижимал к щеке. Каждый предмет Тоби несколько раз встряхивал, прислушиваясь к издаваемому звуку, и сравнивал с весом других предметов, покачивая их на руке. Закончив обследование, он возвращал взятую вещь на прежнее место.На следующую ночь он повторил свою вылазку, на сей раз занявшись холодильником. Именно тогда, в молчаливом ночном одиночестве, этот избалованный малыш впервые влюбился: яйцо предстало перед ним как целый мир, артишок – как неведомая галактика, курица – как вселенная.С тех пор ночь за ночью проводил Тоби долгие часы на кухне, пока ему не открылись все ее потайные углы, так что он мог определить на вкус все, что там находилось, вплоть до пучка подвядшей петрушки. Впрочем, подчиняясь материнскому запрету, он ни разу не зажег плиты, хотя и облазил ее всю снаружи и внутри, и теперь она всегда стояла перед его мысленным взором.Как-то раз, не сдержавшись, он разбил яйцо над глубокой тарелкой, чтобы исследовать, что там внутри, и обнаружил: если снаружи яйцо просто великолепно, то его содержимое восхитительно. За первым яйцом последовало второе, за вторым третье… и вот в большой коричневой пиале уже плавают целых двенадцать желтков, а на кухонном столе аккуратно вложенные одна в другую высятся яичные скорлупки. Очевидно, решил Тоби, содержимое яиц следовало взбить вилкой. Он методично и энергично приступил к этой операции и почти завершил ее, когда дверь кухни отворилась и вошел повар. Так закончился его первый кулинарный опыт: оказывается, бесшумно взбивать яйца просто невозможно.Узнав о ночных бдениях мальчика, Зэкари настоял, чтобы Тоби учился поварскому искусству, и к нему приставили шефа из кулинарного колледжа «Гордон Блю», который приходил к ним пять раз в неделю после окончания занятий мальчика в обычной школе.Вскоре Тоби уже мог по звуку определить, лилась ли, скажем, струйка оливкого масла в нужной пропорции в приготавливаемый им майонез или нет. Он научился определять ту критическую секунду, когда омлет надлежало сбросить со сковороды на тарелку; обоняние подсказывало ему наступление нужного момента, чтобы перемешать подрумянившийся лук; не надо было ему пользоваться ни таймером, чтобы знать, когда яйцо сварится вкрутую, ни каким-нибудь специальным режущим инструментом, кроме острого ножа для резки овощей и фруктов.И все-таки у подростка возникала масса проблем из-за все ухудшавшегося зрения. Несмотря на природную грацию, он часто выглядел неуклюжим, то и дело натыкался на предметы или посторонних людей, которых попросту не видел.Лили, так и не примирившаяся с тем, что Тоби в конечном счете грозит пусть не полная, но все же слепота, пыталась закрывать глаза на подобные случаи, однако Зэкари, часто по субботам водивший детей в кино на дневные сеансы, прекрасно видел, как беспомощно съеживается мальчик в темном зале и оживает, только когда зажигают свет. Вскоре выяснилось, что Тоби не в состоянии принимать участие в командных спортивных играх из-за того, что из поля его периферийного зрения начисто выпадает волейбольный мяч или хоккейная шайба. Невзирая на решение Лили ничего не говорить мальчику о грозящей ему участи («Зачем ему знать до того, когда скрывать будет уже невозможно?» – говорила она), Зэкари пришел к выводу, что сына следует подготовить.О болезни Тоби в 60-х годах не было известно почти ничего, и доктор Элиот Берсон из Гарвардской медицинской школы, к которому Зэкари возил мальчика на эрганализ, чтобы измерить силу сигналов, посылаемых нервными клетками сетчатки, не мог толком сказать ему, какой ожидается прогноз.– Если, – заметил он, – к тридцати годам у Тоби еще сохранится функциональное зрение, можно считать, что ему крупно повезло.Передать слова врача сыну Зэкари не решился, но зато он стал подробно растолковывать Тоби, почему именно ему следует сосредоточиться на таких индивидуальных видах спорта, как плавание или гимнастика: лучше было говорить о спорте и периферийном зрении, а не о жизни и грозящей слепоте.– Я что, должен ослепнуть, па? – в упор спросил Тоби, выслушав путаные объяснения отца.– Нет, нет, что ты. Полностью – никогда. И то через много-много лет, Тоби, – произнес Зэкари по возможности спокойнее, чувствуя, как от этих слов разрывается его сердце.– Но все равно лучше мне изучить азбуку Брайля, как ты считаешь? – помолчав, продолжил Тоби.Зэкари не знал, что ответить: и «да» и «нет» казались ему одинаково невозможными.– Хорошо, значит, Брайль и печатание слепым методом! – Тоби встал и направился к себе в комнату.Что пережил он там, в одиночестве, одному Богу известно, но вышел Тоби оттуда с молодой решимостью добиться в жизни всего, что возможно, пусть ему и не дано изменить своей судьбы.Начинать изучать метод Брайля было лучше всего в раннем возрасте – и вскоре Тоби уже регулярно ходил на курсы. Что касается плавания, то для него в саду их дома сразу же соорудили простой бассейн и пригласили инструктора по плаванию – всем этим новым занятиям мальчик отдавал не меньше энергии, чем своим кулинарным урокам. Тоби жил как бы двумя жизнями сразу – зрячей и незрячей, и, как нередко бывает, какое-то время, примерно лет десять, болезнь почти не прогрессировала. К тому моменту, когда он окончил школу гостиничных менеджеров при Корнельском университете, он успел поработать помощником шеф-повара в лучших ресторанах Франции, Италии и Гонконга, куда он восемь раз выезжал на лето, и был вполне готов к тому, чтобы открыть собственное дело.Годами, подобно рыцарю, который загодя вострит свой меч и смазывает латы, готовясь к предстоящим сражениям, Тоби постоянно накапливал кухонные «доспехи», предназначенные для слабовидящих. И если ему только попадалось что-нибудь в этом роде, как, скажем, кухонный нож «Магна Уондер», он тут же приобретал его, хотя в данный момент нож вовсе не был нужен. Кухня его первого ресторана поражала своей поистине безупречной организацией: ни одна самая аккуратная домохозяйка никогда не добивалась у себя того идеального порядка, который там царил. Его верным помощником были пекарские весы фирмы «Экми скейл компани»: на одной из чаш находилось электронное устройство, позволяющее проверить вес специй от миллиграмма до шестнадцати унций: вторая была способна взвешивать более тяжелые ингредиенты весом до тысячи фунтов, причем на шкале и той и другой через каждые полдюйма вес определялся по Брайлю.«Латными рукавицами» ему служила пара перчаток чуть ли не полуметровой длины, надежно защищавших от жара его руки; его «мечами» были деревянные и потому ненагревавшиеся ложки, двойные лопаточки и стоявшие каждая в своем гнезде градуированные чашки, которыми он мог пользоваться, даже не нащупывая калибровки на стекле. «Копье» для рыцарских турниров ему заменял снабженный батарейкой специальный индикатор времени «Сей Уэн», проверявший уровень жидкости, а «шлемы» – чаши для взбивания от «Дэнск энд Копко», каждая из которых для устойчивости покоилась на резиновой подставке.К тридцати годам, когда у него уже было два ресторана, приносивших приличную прибыль, Тоби начал замечать, что белых пятен в поле его зрения становится все больше: попадавшие в них предметы и люди таинственным образом обесцвечивались и уплывали, чтобы затем появиться вновь, когда их уже не ждали. Он, правда, научился справляться со своими проблемами сам, без посторонней помощи. Но теперь Тоби понял, что такая помощь ему необходима.В течение четырех месяцев Тоби учился в Ньютауне (штат Массачусетс) в Центре св. Павла по реабилитации инвалидов. Всех студентов, вне зависимости от степени слепоты, заставляли на время занятий надевать на глаза повязки и в подобном виде учиться таким простейшим вещам, как умение вести себя за столом и считать деньги, или более сложным – как обращение с тростью. Здесь же Тоби брал уроки фехтования, помогавшие ему ориентироваться, постигая так называемую «видеацию», то есть замещение зрения за счет других органов чувств, чтобы безошибочно определять, скажем, скорость ветра, температуру (по интенсивности солнечных лучей), характер находящихся под ногами предметов и различных звуков. Ко времени завершения курса в Центре св. Павла Тоби вполне, как он считал, был подготовлен ко всем превратностям будущего.Вернувшись в Нью-Йорк, он продолжал экспериментировать со множеством различных систем, предназначенных для того, чтобы облегчить труд занятых на кухне слепых. Каждый раз, открывая новый ресторан, он оборудовал там кухню по образцу предыдущих. Тоби стремился к тому, чтобы все его шефы (зрячие) научились готовить по его методу с использованием испытанного им самим арсенала средств, так что вскоре, в случае необходимости, они могли работать в полной темноте.Сам Тоби время от времени занимался готовкой в своем первом, нью-йоркском ресторане, изобретая все новые и новые блюда, но в остальных всем заправляли шеф-повара, а он лишь изредка, без предварительного уведомления, наезжал в Чикаго или Лос-Анджелес. Двадцати минут ему бывало предостаточно, чтобы убедиться, стоит ли не на месте какая-нибудь никому не нужная миска для компота. И горе тому помощнику шефа, который, как выявляла проверка, экономил на грибах для жульенов. Горе тому, кто не смог правильно определить процент спелости белого французского сыра, пережарил курицу так, что в кончиках крылышек не сохранилась влага, или на полщепотки переложил соли в соус. Горе, горе администратору ресторана, если скатерти на столах не оказывались накрахмаленными до необходимой степени хруста, протертый хрусталь на ощупь не напоминал атлас, свечи были на дюйм короче, а цветы в вазах перестояли на час дольше.Тобиас Грозный – таким прозвищем наградили его после очередного инспекционного рейда, но при этом работники молились на него даже больше, чем вначале.
– Мне доставило бы еще больше удовольствия походить с Анжеликой по магазинам. – И Тоби слегка подтолкнул сестру, чтобы вывести ее из состояния подавленности. – Ну да, ты прошляпила, но это же не конец света! И нечего нюни разводить! Соберись – и начинай думать. Забудь об этом провале. Свою «Индустрию» тебе, понятное дело, не воскресить, как не вернуть, скажем, моды на высокие ботинки с пуговицами. Так что не теряй время на пустую борьбу с Каттером. Он выиграл, ты проиграла, и нужно это честно признать. Что было, то было, теперь надо не подставляться под удар, а снова стать самой собой. Той Мэкси, которую мы знаем.– Рассуждаешь, как самый настоящий слабак, – в сердцах воскликнула Мэкси.– Видишь ли, я выдающийся бизнесмен и в качестве такового вынужден смотреть на вещи реалистически. А вообще, попрошу говорить со мной в более уважительном тоне. Ведь я, между прочим, самый завидный жених в Нью-Йорке, но меня трудно окрутить, поскольку, единственному из здешних холостяков, мне до фени, как выглядит моя будущая невеста. А что касается души, то я еще не нашел ту, что вызывала бы во мне желание прожить с ней бок о бок всю оставшуюся жизнь.– Тщеславный, бестактный, дрянной слабак, вот ты кто. Даже выпить не предложил, когда я в таком состоянии, – мрачно откликнулась Мэкси.– Да сейчас вроде ужо самое время для субботнего завтрака, детка. Ты не думаешь?– Твоя беда, что ты все воспринимаешь буквально, хотя твоя мать тебе никогда об этом не скажет, – огрызнулась Мэкси.– Вот я и говорю, время для завтрака, а перед завтраком – может, что-нибудь покрепче? Согласна?– Ну раз ты говоришь, то почему бы и нет?
Инди Уэст со злостью изучала свое отражение в трюмо, стоявшем в ее спальне в Беверли Хиллз. Но стоило ей отдать себе мысленный приказ, как ее глаза, того неповторимо голубого цвета, каким отличается весьма редкая персидская бирюза, становятся то темнее, то, наоборот, светлее. На редкость податливые мускулы, повинуясь своей хозяйке, творили с ее лицом чудеса, о чем не уставали писать в «Les Cahiers du Cinema» «Кинематографические тетради» (франц.).
. Вот на нее смотрит влюбленная, а это уже лицо женщины, впавшей в тихую депрессию; вот в глазах появляется ужас, чтобы смениться затем выражением бурного восторга; распутница и тут же монашка, живущая предвкушением экстаза… «Что ж, – не без грусти отметила Инди, – все, как обычно, в полном порядке, несмотря на жуткое похмелье».В то время как она, по-прежнему брезгливо, разглядывала себя в зеркале, нисколько не поддаваясь обаянию черт лица, казавшегося совершенством всем, кроме нее самой, Инди пришла к выводу, что в титуле самой очаровательной киноактрисы мира заключалось нечто идиотическое. Что это в самом деле за работа такая для взрослого человека? Неужели никто не понимает, что ее занятие – чистейшей воды надувательство? Это напомнило ей фильм с Гретой Гарбо: божественное лицо с почти неизменным выражением, в котором движимая условным рефлексом публика тем не менее видит бездну эмоций. Интересно, чувствовала ли Гарбо по отношению к себе то же, что чувствует она, Инди? Скорей всего, да – поэтому и ушла, пока об этом не догадались другие.– Тоже мне Мерил Стрип выискалась, дурочка набитая! – вслух обратилась она к своему блистательному отражению. – Но все равно играть, как они это называют, ты все-таки можешь.Она перехватила лентой дрожавшую волну светло-янтарных волос и с отвращением взглянула на стоявшую рядом рюмку «Кровавой Мэри» Коктейль из водки и томатного сока.
. Вообще-то Инди Уэст почти никогда не пила, но вчерашний вечер был страшным исключением, и теперь оставалось лишь одно-единственное лекарство, чтобы заставить свою печень попробовать вернуться в нормальное рабочее состояние. Инди взяла с туалетного столика рюмку и выпила – богиня, на мгновение смирившаяся с ролью простой смертной. Передернувшись от омерзения, она проковыляла обратно к постели.Вся ее энергия ушла на то, чтобы открыть банку томатного сока и найти «табаско». По воскресеньям, когда Инди оставалась одна в целом доме, это было не так-то просто: ведь рядом не было ни прислуги, ни секретарши, ни поварихи – никого. Все телефоны в воскресенье молчали, так как великие Мира Кино еще спали или же предавались смутным мыслям по поводу «бранча» Поздняя первая трапеза, заменяющая завтрак и ленч.
, наблюдая по телевизору, как люди, обреченные жить в других местах, играют в этот час в футбол. Правда, подумалось ей, не будь сегодня воскресенья, надо было бы с утра тащиться на занятия в спортзал, где ее ждет учитель и грозный судья ее жизни Майк Эбрамс. Если бы этот человек только подозревал, что у нее голова раскалывается с похмелья (а от него, видит Бог, ничего не утаишь!), он бы нашел, как ей отплатить – вплоть до отмены назначенных встреч.Несмотря на упорные слухи насчет золотого (где оно у него, интересно?) сердца, Майк Эбрамс обращался со своими ученицами с безжалостной суровостью, отработанной за годы службы в морской пехоте, где ему приходилось учить одних мужчин убивать других голыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Кухню Тобиас открыл для себя еще тогда, когда ему не было восьми. Для него она была объявлена закрытой территорией, хотя днем он тогда видел вполне сносно. Лили панически боялась, что ее сын окажется где-нибудь поблизости от огня, но от этого ему еще больше хотелось проникнуть в таинственное помещение.Как-то ночью, дождавшись, пока в доме все уснут, он спустился вниз, пробравшись на ощупь знакомыми коридорами, и наконец-то вошел в большую с высокими потолками комнату, так долго манившую его. Тоби зажег свет и принялся дюйм за дюймом исследовать все, что находилось на кухне. Он начал с буфета и его ящиков, подвергнув их содержимое самому тщательному изучению при помощи всех пяти органов чувств.К тому времени зрение Тоби настолько ухудшилось, что он не мог уже полагаться только на него и для обследования ему приходилось подключать остальные органы чувств. Каждый кухонный прибор, пустую кастрюлю или сковороду, деревянную колоду для рубки мяса, ножи, ложки, вилки – все это он ощупывал и обнюхивал самым тщательным образом. Обнюхав ножи и коснувшись их лезвий кончиком языка, он облизывал тупой край, острым осторожно проводил по ладони, а затем прижимал к щеке. Каждый предмет Тоби несколько раз встряхивал, прислушиваясь к издаваемому звуку, и сравнивал с весом других предметов, покачивая их на руке. Закончив обследование, он возвращал взятую вещь на прежнее место.На следующую ночь он повторил свою вылазку, на сей раз занявшись холодильником. Именно тогда, в молчаливом ночном одиночестве, этот избалованный малыш впервые влюбился: яйцо предстало перед ним как целый мир, артишок – как неведомая галактика, курица – как вселенная.С тех пор ночь за ночью проводил Тоби долгие часы на кухне, пока ему не открылись все ее потайные углы, так что он мог определить на вкус все, что там находилось, вплоть до пучка подвядшей петрушки. Впрочем, подчиняясь материнскому запрету, он ни разу не зажег плиты, хотя и облазил ее всю снаружи и внутри, и теперь она всегда стояла перед его мысленным взором.Как-то раз, не сдержавшись, он разбил яйцо над глубокой тарелкой, чтобы исследовать, что там внутри, и обнаружил: если снаружи яйцо просто великолепно, то его содержимое восхитительно. За первым яйцом последовало второе, за вторым третье… и вот в большой коричневой пиале уже плавают целых двенадцать желтков, а на кухонном столе аккуратно вложенные одна в другую высятся яичные скорлупки. Очевидно, решил Тоби, содержимое яиц следовало взбить вилкой. Он методично и энергично приступил к этой операции и почти завершил ее, когда дверь кухни отворилась и вошел повар. Так закончился его первый кулинарный опыт: оказывается, бесшумно взбивать яйца просто невозможно.Узнав о ночных бдениях мальчика, Зэкари настоял, чтобы Тоби учился поварскому искусству, и к нему приставили шефа из кулинарного колледжа «Гордон Блю», который приходил к ним пять раз в неделю после окончания занятий мальчика в обычной школе.Вскоре Тоби уже мог по звуку определить, лилась ли, скажем, струйка оливкого масла в нужной пропорции в приготавливаемый им майонез или нет. Он научился определять ту критическую секунду, когда омлет надлежало сбросить со сковороды на тарелку; обоняние подсказывало ему наступление нужного момента, чтобы перемешать подрумянившийся лук; не надо было ему пользоваться ни таймером, чтобы знать, когда яйцо сварится вкрутую, ни каким-нибудь специальным режущим инструментом, кроме острого ножа для резки овощей и фруктов.И все-таки у подростка возникала масса проблем из-за все ухудшавшегося зрения. Несмотря на природную грацию, он часто выглядел неуклюжим, то и дело натыкался на предметы или посторонних людей, которых попросту не видел.Лили, так и не примирившаяся с тем, что Тоби в конечном счете грозит пусть не полная, но все же слепота, пыталась закрывать глаза на подобные случаи, однако Зэкари, часто по субботам водивший детей в кино на дневные сеансы, прекрасно видел, как беспомощно съеживается мальчик в темном зале и оживает, только когда зажигают свет. Вскоре выяснилось, что Тоби не в состоянии принимать участие в командных спортивных играх из-за того, что из поля его периферийного зрения начисто выпадает волейбольный мяч или хоккейная шайба. Невзирая на решение Лили ничего не говорить мальчику о грозящей ему участи («Зачем ему знать до того, когда скрывать будет уже невозможно?» – говорила она), Зэкари пришел к выводу, что сына следует подготовить.О болезни Тоби в 60-х годах не было известно почти ничего, и доктор Элиот Берсон из Гарвардской медицинской школы, к которому Зэкари возил мальчика на эрганализ, чтобы измерить силу сигналов, посылаемых нервными клетками сетчатки, не мог толком сказать ему, какой ожидается прогноз.– Если, – заметил он, – к тридцати годам у Тоби еще сохранится функциональное зрение, можно считать, что ему крупно повезло.Передать слова врача сыну Зэкари не решился, но зато он стал подробно растолковывать Тоби, почему именно ему следует сосредоточиться на таких индивидуальных видах спорта, как плавание или гимнастика: лучше было говорить о спорте и периферийном зрении, а не о жизни и грозящей слепоте.– Я что, должен ослепнуть, па? – в упор спросил Тоби, выслушав путаные объяснения отца.– Нет, нет, что ты. Полностью – никогда. И то через много-много лет, Тоби, – произнес Зэкари по возможности спокойнее, чувствуя, как от этих слов разрывается его сердце.– Но все равно лучше мне изучить азбуку Брайля, как ты считаешь? – помолчав, продолжил Тоби.Зэкари не знал, что ответить: и «да» и «нет» казались ему одинаково невозможными.– Хорошо, значит, Брайль и печатание слепым методом! – Тоби встал и направился к себе в комнату.Что пережил он там, в одиночестве, одному Богу известно, но вышел Тоби оттуда с молодой решимостью добиться в жизни всего, что возможно, пусть ему и не дано изменить своей судьбы.Начинать изучать метод Брайля было лучше всего в раннем возрасте – и вскоре Тоби уже регулярно ходил на курсы. Что касается плавания, то для него в саду их дома сразу же соорудили простой бассейн и пригласили инструктора по плаванию – всем этим новым занятиям мальчик отдавал не меньше энергии, чем своим кулинарным урокам. Тоби жил как бы двумя жизнями сразу – зрячей и незрячей, и, как нередко бывает, какое-то время, примерно лет десять, болезнь почти не прогрессировала. К тому моменту, когда он окончил школу гостиничных менеджеров при Корнельском университете, он успел поработать помощником шеф-повара в лучших ресторанах Франции, Италии и Гонконга, куда он восемь раз выезжал на лето, и был вполне готов к тому, чтобы открыть собственное дело.Годами, подобно рыцарю, который загодя вострит свой меч и смазывает латы, готовясь к предстоящим сражениям, Тоби постоянно накапливал кухонные «доспехи», предназначенные для слабовидящих. И если ему только попадалось что-нибудь в этом роде, как, скажем, кухонный нож «Магна Уондер», он тут же приобретал его, хотя в данный момент нож вовсе не был нужен. Кухня его первого ресторана поражала своей поистине безупречной организацией: ни одна самая аккуратная домохозяйка никогда не добивалась у себя того идеального порядка, который там царил. Его верным помощником были пекарские весы фирмы «Экми скейл компани»: на одной из чаш находилось электронное устройство, позволяющее проверить вес специй от миллиграмма до шестнадцати унций: вторая была способна взвешивать более тяжелые ингредиенты весом до тысячи фунтов, причем на шкале и той и другой через каждые полдюйма вес определялся по Брайлю.«Латными рукавицами» ему служила пара перчаток чуть ли не полуметровой длины, надежно защищавших от жара его руки; его «мечами» были деревянные и потому ненагревавшиеся ложки, двойные лопаточки и стоявшие каждая в своем гнезде градуированные чашки, которыми он мог пользоваться, даже не нащупывая калибровки на стекле. «Копье» для рыцарских турниров ему заменял снабженный батарейкой специальный индикатор времени «Сей Уэн», проверявший уровень жидкости, а «шлемы» – чаши для взбивания от «Дэнск энд Копко», каждая из которых для устойчивости покоилась на резиновой подставке.К тридцати годам, когда у него уже было два ресторана, приносивших приличную прибыль, Тоби начал замечать, что белых пятен в поле его зрения становится все больше: попадавшие в них предметы и люди таинственным образом обесцвечивались и уплывали, чтобы затем появиться вновь, когда их уже не ждали. Он, правда, научился справляться со своими проблемами сам, без посторонней помощи. Но теперь Тоби понял, что такая помощь ему необходима.В течение четырех месяцев Тоби учился в Ньютауне (штат Массачусетс) в Центре св. Павла по реабилитации инвалидов. Всех студентов, вне зависимости от степени слепоты, заставляли на время занятий надевать на глаза повязки и в подобном виде учиться таким простейшим вещам, как умение вести себя за столом и считать деньги, или более сложным – как обращение с тростью. Здесь же Тоби брал уроки фехтования, помогавшие ему ориентироваться, постигая так называемую «видеацию», то есть замещение зрения за счет других органов чувств, чтобы безошибочно определять, скажем, скорость ветра, температуру (по интенсивности солнечных лучей), характер находящихся под ногами предметов и различных звуков. Ко времени завершения курса в Центре св. Павла Тоби вполне, как он считал, был подготовлен ко всем превратностям будущего.Вернувшись в Нью-Йорк, он продолжал экспериментировать со множеством различных систем, предназначенных для того, чтобы облегчить труд занятых на кухне слепых. Каждый раз, открывая новый ресторан, он оборудовал там кухню по образцу предыдущих. Тоби стремился к тому, чтобы все его шефы (зрячие) научились готовить по его методу с использованием испытанного им самим арсенала средств, так что вскоре, в случае необходимости, они могли работать в полной темноте.Сам Тоби время от времени занимался готовкой в своем первом, нью-йоркском ресторане, изобретая все новые и новые блюда, но в остальных всем заправляли шеф-повара, а он лишь изредка, без предварительного уведомления, наезжал в Чикаго или Лос-Анджелес. Двадцати минут ему бывало предостаточно, чтобы убедиться, стоит ли не на месте какая-нибудь никому не нужная миска для компота. И горе тому помощнику шефа, который, как выявляла проверка, экономил на грибах для жульенов. Горе тому, кто не смог правильно определить процент спелости белого французского сыра, пережарил курицу так, что в кончиках крылышек не сохранилась влага, или на полщепотки переложил соли в соус. Горе, горе администратору ресторана, если скатерти на столах не оказывались накрахмаленными до необходимой степени хруста, протертый хрусталь на ощупь не напоминал атлас, свечи были на дюйм короче, а цветы в вазах перестояли на час дольше.Тобиас Грозный – таким прозвищем наградили его после очередного инспекционного рейда, но при этом работники молились на него даже больше, чем вначале.
– Мне доставило бы еще больше удовольствия походить с Анжеликой по магазинам. – И Тоби слегка подтолкнул сестру, чтобы вывести ее из состояния подавленности. – Ну да, ты прошляпила, но это же не конец света! И нечего нюни разводить! Соберись – и начинай думать. Забудь об этом провале. Свою «Индустрию» тебе, понятное дело, не воскресить, как не вернуть, скажем, моды на высокие ботинки с пуговицами. Так что не теряй время на пустую борьбу с Каттером. Он выиграл, ты проиграла, и нужно это честно признать. Что было, то было, теперь надо не подставляться под удар, а снова стать самой собой. Той Мэкси, которую мы знаем.– Рассуждаешь, как самый настоящий слабак, – в сердцах воскликнула Мэкси.– Видишь ли, я выдающийся бизнесмен и в качестве такового вынужден смотреть на вещи реалистически. А вообще, попрошу говорить со мной в более уважительном тоне. Ведь я, между прочим, самый завидный жених в Нью-Йорке, но меня трудно окрутить, поскольку, единственному из здешних холостяков, мне до фени, как выглядит моя будущая невеста. А что касается души, то я еще не нашел ту, что вызывала бы во мне желание прожить с ней бок о бок всю оставшуюся жизнь.– Тщеславный, бестактный, дрянной слабак, вот ты кто. Даже выпить не предложил, когда я в таком состоянии, – мрачно откликнулась Мэкси.– Да сейчас вроде ужо самое время для субботнего завтрака, детка. Ты не думаешь?– Твоя беда, что ты все воспринимаешь буквально, хотя твоя мать тебе никогда об этом не скажет, – огрызнулась Мэкси.– Вот я и говорю, время для завтрака, а перед завтраком – может, что-нибудь покрепче? Согласна?– Ну раз ты говоришь, то почему бы и нет?
Инди Уэст со злостью изучала свое отражение в трюмо, стоявшем в ее спальне в Беверли Хиллз. Но стоило ей отдать себе мысленный приказ, как ее глаза, того неповторимо голубого цвета, каким отличается весьма редкая персидская бирюза, становятся то темнее, то, наоборот, светлее. На редкость податливые мускулы, повинуясь своей хозяйке, творили с ее лицом чудеса, о чем не уставали писать в «Les Cahiers du Cinema» «Кинематографические тетради» (франц.).
. Вот на нее смотрит влюбленная, а это уже лицо женщины, впавшей в тихую депрессию; вот в глазах появляется ужас, чтобы смениться затем выражением бурного восторга; распутница и тут же монашка, живущая предвкушением экстаза… «Что ж, – не без грусти отметила Инди, – все, как обычно, в полном порядке, несмотря на жуткое похмелье».В то время как она, по-прежнему брезгливо, разглядывала себя в зеркале, нисколько не поддаваясь обаянию черт лица, казавшегося совершенством всем, кроме нее самой, Инди пришла к выводу, что в титуле самой очаровательной киноактрисы мира заключалось нечто идиотическое. Что это в самом деле за работа такая для взрослого человека? Неужели никто не понимает, что ее занятие – чистейшей воды надувательство? Это напомнило ей фильм с Гретой Гарбо: божественное лицо с почти неизменным выражением, в котором движимая условным рефлексом публика тем не менее видит бездну эмоций. Интересно, чувствовала ли Гарбо по отношению к себе то же, что чувствует она, Инди? Скорей всего, да – поэтому и ушла, пока об этом не догадались другие.– Тоже мне Мерил Стрип выискалась, дурочка набитая! – вслух обратилась она к своему блистательному отражению. – Но все равно играть, как они это называют, ты все-таки можешь.Она перехватила лентой дрожавшую волну светло-янтарных волос и с отвращением взглянула на стоявшую рядом рюмку «Кровавой Мэри» Коктейль из водки и томатного сока.
. Вообще-то Инди Уэст почти никогда не пила, но вчерашний вечер был страшным исключением, и теперь оставалось лишь одно-единственное лекарство, чтобы заставить свою печень попробовать вернуться в нормальное рабочее состояние. Инди взяла с туалетного столика рюмку и выпила – богиня, на мгновение смирившаяся с ролью простой смертной. Передернувшись от омерзения, она проковыляла обратно к постели.Вся ее энергия ушла на то, чтобы открыть банку томатного сока и найти «табаско». По воскресеньям, когда Инди оставалась одна в целом доме, это было не так-то просто: ведь рядом не было ни прислуги, ни секретарши, ни поварихи – никого. Все телефоны в воскресенье молчали, так как великие Мира Кино еще спали или же предавались смутным мыслям по поводу «бранча» Поздняя первая трапеза, заменяющая завтрак и ленч.
, наблюдая по телевизору, как люди, обреченные жить в других местах, играют в этот час в футбол. Правда, подумалось ей, не будь сегодня воскресенья, надо было бы с утра тащиться на занятия в спортзал, где ее ждет учитель и грозный судья ее жизни Майк Эбрамс. Если бы этот человек только подозревал, что у нее голова раскалывается с похмелья (а от него, видит Бог, ничего не утаишь!), он бы нашел, как ей отплатить – вплоть до отмены назначенных встреч.Несмотря на упорные слухи насчет золотого (где оно у него, интересно?) сердца, Майк Эбрамс обращался со своими ученицами с безжалостной суровостью, отработанной за годы службы в морской пехоте, где ему приходилось учить одних мужчин убивать других голыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62