Глава 2 Эли резко притормозил у нового здания «Эмбервилл пабликейшнс» на углу Пятьдесят второй улицы и Мэдисон-авеню. Не дожидаясь, пока он обойдет кругом, чтобы распахнуть перед ней дверь, Мэкси, снова взглянув на часы, сама выпрыгнула из лимузина и пробежала через застекленный зимний сад высотой в четыре этажа. Она не обращала внимания на десятки экзотических деревьев, каждое из которых стоило столько же, сколько небольшая машина, на сотни растений в горшках – свешивающихся орхидей и папоротников. Словом, ботаника в этот момент занимала ее меньше всего. Вызвав специальный лифт, который останавливался только на административном этаже, она поспешила к цели своего путешествия – залу заседаний правления «Эмбервилл пабликейшнс», империи, строительство которой было начато ее отцом в 1947 году с выпуска небольшого специального журнала. С силой распахнув тяжелые двери, Мэкси застыла на пороге в своей обычной позе – руки в боки, ноги широко расставлены – и принялась разглядывать собравшихся. Поза эта выражала скептицизм: увы, слишком часто окружающий мир оказывался ей не по вкусу.– Зачем, собственно, мы все тут? – с места в карьер обратилась она к группе, состоявшей из главных редакторов, издателей и коммерческих директоров, прежде чем кто-либо из них успел выразить свое удивление по поводу ее неожиданного появления или даже просто поздороваться. Никто из них, как выяснилось, ничего не мог ей ответить – многие точно так же срочно прервали свои отпуска, чтобы прибыть на заседание. Разница, однако, состояла в том, что их, в отличие от Мэкси, официально уведомили, а она узнала о предстоящей встрече случайно. В прошлом она не раз пропускала подобные заседания правления, но еще не было случая, чтобы ее не пригласили.Отделившись от остальных, к ней подошел небольшого роста элегантный седовласый мужчина.– Пэвка! – Мэкси в восторге обняла Пэвку Мейера, главного художника всех десяти журналов, издававшихся «Эмбервилл пабликейшнс». – Скажи хоть ты, что происходит? Где мать? Где Тоби?– Мне известно не больше, чем тебе. Во всяком случае, мне не доставило особой радости мчаться сюда сломя голову из Санта-Фе, не говоря уже о том, что вчера вечером пришлось пропустить оперный спектакль. Матери твоей еще нет, но она скоро будет, – ответил Пэвка.Он знал и горячо любил Мэкси со дня ее рождения, как никто понимая, что смысл всей ее запутанной жизни – извлекать Мэксимально возможное на нашей планете удовольствие. Он наблюдал за тем, как она росла: больше всего Мэкси напоминала ему золотодобытчика, лихорадочно переходящего с одного участка на другой и бесконечно промывающего песок в поисках благородного металла, – тут удалось обнаружить унцию или две, а там ничего, кроме пустой породы, и надо спешить дальше, чтобы не упустить своего шанса. Только для нее место чистого золота занимает чистое удовольствие, хотя на свою жилу Мэкси, насколько ему известно, так до сих пор и не напала. Впрочем, она все равно существует, и если кому-нибудь и суждено найти ее, то, Пэвка Мейер уверен, этим человеком будет Мэкси.– Странно. Очень странно, – бормочет она.– Согласен. Но скажи лучше, крошка, что ты делала нынешним летом?– Да все как обычно – разбивала сердца, дурачилась, дурачила головы другим, играла без правил, наверстывала упущенное и старалась не отставать от золотой молодежи. Ну ты же знаешь, Пэвка, дорогой, в какие игры я играю летом: тут выиграла, там проиграла, тут я соблазнила, тут меня… в общем ничего серьезного.Пэвка оценивающе окинул Мэкси опытным взглядом художественного редактора. Как бы хорошо он ни знал ее, всякий раз она все равно поражала его уже самим фактом своего физического присутствия, словно от нее исходил слабый электрический разряд. По сравнению с остальными Мэкси была как бы более реальной, занимая, кажется, на земле больше места. При этом она вовсе не отличалась особенно высоким ростом (не больше пяти футов шести дюймов); узкое в кости, ее красивое тело на самом деле заполняло не так уж много физического пространства. Между тем вокруг нее тотчас возникала особая вибрирующая аура, излучавшая гипнотическую энергию. Сложением она напоминала классическую куртизанку времен Belle Epoque Период беззаботной жизни парижской богемы до первой мировой войны – так называемая «Красивая эпоха» (франц.).
: узкая талия, большая прекрасно очерченная грудь, широкие бедра. При этом Мэкси не подавляла чувственностью, а подспудное тяготение к костюмам мужского покроя делало ее только еще более женственной. В бесподобно зеленых с оттенком королевской яшмы глазах, сверкавших чистотой и свежестью, не было ни малейшего следа тревоги.Никакое фото, Пэвка прекрасно это знал, не в состоянии передать ее суть, ибо Мэкси не обладала той резкостью черт, которая хорошо поддается фотографированию, но он мог не отрываясь любоваться ее темными прямыми бровями, слегка приподнятыми от постоянного удивления окружающим, и немигающим пристальным взглядом. Изящной формы нос можно было бы назвать классическим, если бы не легкая вздернутость, придававшая лицу выражение известной настороженности. Капризная белая прядь в густых непокорных волосах, плотной шапкой лежавших на голове, лишь оттеняла их черноту. Однако главным для Пэвки оставался все же ее необыкновенный рот. Нежный изгиб нижней губы создавал впечатление полуулыбки; верхняя же имела совершенно определенные очертания лука: чуть левее его сердцевины красовалась маленькая мушка. Словом, рот настоящей колдуньи, как считал Пэвка, справедливо полагавший, что за полвека у него было достаточно женщин, чтобы судить о них со знанием дела.Пэвка все еще продолжал любоваться Мэкси, когда двери зала заседаний снова распахнулись и на пороге появился Тоби Эмбервилл. Сестра сразу же устремилась к нему навстречу.– Тоби, – тихо произнесла она, еще не доходя до него. При звуке ее голоса он тут же остановился, раскинул руки и заключил ее в свои объятия. Минуту или больше Мэкси оставалась крепко прижатой к телу брата: он склонил голову, и они слегка потерлись носами в знак приветствия. – Что происходит, Тоби? – Мэкси перешла на шепот.– Не знаю. Последние несколько дней я никак не мог связаться с матерью. Эта история окружена тайной, но, кажется, скоро все прояснится. Ты потрясающе выглядишь, малыш, – заметил он, разжимая руки.– Кто это сказал? – прошептала Мэкси.– Я. Мне достаточно запаха твоих волос. На щеках чувствуется загар, причем не какой-нибудь там саутгемптонский, а самый что ни на есть высокогорный. Немного, правда, прибавила в весе – так, на три четверти фунта… вот здесь, на попочке, очень недурственно… – Он нежно отстранил ее от себя и пошел в зал.На каких-то два года старше ее, Тоби мог лучше любого другого узнать о состоянии сестры все, лишь прикоснувшись к ее ладони или услышав всего несколько сказанных ею слов.Высокий, энергичный на вид, он как бы постоянно прислушивался к себе (из-за этой манеры держаться Тоби Эмбервилл выглядел старше своих лет). С первого взгляда казалось, будто они с Мэкси совершенно не похожи друг на друга, однако и тот и другой обладали удивительным свойством занимать больше места, чем им физически положено. Мягкий рот Тоби с мясистыми губами не слишком гармонировал с волевым подбородком, с тем выражением упрямой решимости, которое отпугивало от него многих людей, несмотря на его всегдашнюю смешливость и приятную наружность физически крепкого мужчины. Янтарно-карие глаза были обрамлены первыми морщинками, выдававшими привычку близорукого человека щуриться при чтении, вместо того чтобы, поступившись тщеславием, носить очки.Мэкси внимательно проследила взглядом, как брат непринужденной, уверенной походкой входит в зал и усаживается на свой стул, который отец закрепил за ним десять лет назад, когда Тоби исполнился двадцать один год. С тех пор место это ни на одном заседании не занимал никто из присутствовавших, сам же Тоби делал это все реже и реже, по мере того как все больше прогрессировала его болезнь – retinitis pigmentosa Пигментная дегенерация (изменение) сетчатки глаза – наследственное заболевание с атрофией и пигментной инфильтрацией внутренних слоев сетчатки, грозящее полной слепотой.
и все больше сужалось поле его зрения. Остался ли относительно стабильным хотя бы центральный канал, подумала Мэкси. По внешним признакам весьма трудно бывало определить, что Тоби видит, а что нет: болезнь обладала свойством давать буквально каждый час разную картину в зависимости от условий, в которых он находится, – расстояния, угла зрения, уровня освещенности и десятка других факторов, что бесило его своей непредсказуемостью, позволяя временами видеть все без помех, чтобы затем вновь погрузиться в еще более нетерпимое состояние полуслепоты. Тем не менее Тоби научился переносить его, даже кажется привык, насколько это в человеческих силах, продолжала свои размышления о брате Мэкси, с тревогой и любовью прислушиваясь к тому, как он здоровается с сидящими за столом, безошибочно узнавая каждого из них по голосу. На какой-то миг, увлекшись, Мэкси даже позабыла, зачем она, собственно, пришла сюда, в этот зал.– Мэкси! – Серебряные переливы голоса с британским акцентом заставили ее сердце сладостно дрогнуть.Этот единственный в мире голос мог принадлежать только одному человеку – матери, и лишь он один мог заставить Мэкси сорваться с места, хотя и звучал так, словно его никогда не повышают, чтобы отдать приказ или попросить об услуге, и уж, конечно, меньше всего, чтобы выразить гнев. Модуляции голоса отличались такой уверенностью и изысканностью и были до того прохладно-чарующи и мягки, что их обладатель без труда мог получить если и не все, то почти все из того, что ему захочется. Мэкси, внутренне напрягшись, обернулась, чтобы поздороваться с матерью.– Когда это ты вернулась, Мэксим? – Голос Лили Эмбервилл выдавал ее удивление. – Я-то думала, что ты все еще катаешься на лыжах в Перу. Или ты была в Чили?Лили откинула челку со лба дочери привычным мягким движением руки, выражавшим в то же время и всегдашнее материнское неудовольствие по поводу ее прически. При этом Мэкси столь же привычно подавила вспышку бесполезного гнева, которым она научилась управлять много лет назад. И почему это, мелькнуло у нее в голове, никто, кроме собственной матери, не может заставить ее чувствовать себя безобразной?Лили Эмбервилл, три последних десятилетия своей жизни окруженная ореолом всеобщего поклонения, выпадающего на долю весьма немногих из числа богатых и могущественных красавиц, обняла свою дочь с поистине королевским достоинством. Мэкси ничего не оставалось, кроме как по обыкновению подчиниться этим объятиям со странной смесью обиды и нежности.– Привет, ма! Ты просто великолепна! – произнесла она, ничуть не покривив душой.– Жаль, что ты не могла сообщить нам о своем приезде, – ответила Лили, оставив комплимент без внимания и ничего не сказав в ответ. Похоже, решила Мэкси, что она нервничает, хотя для Лили подобное состояние являлось редкостью. Тем не менее мать нервничала и была явно напряжена.– Скорей всего, мама, тут произошла какая-то неразбериха. О сегодняшнем заседании правления мне никто не говорил. И, если бы не звонок Тоби, я бы вообще ничего не знала…– Возможно, мы просто не могли с тобой связаться. Но, может, мы все-таки сядем и начнем? – спросила Лили Эмбервилл и с отсутствующим видом направилась в зал, оставив дочь стоящей в дверях.К Мэкси тут же подошел Пэвка.– Садись рядом со мной, дьяволенок. Не так уж часто мне выпадает такой шанс.– «Дьяволенок»? Но ты же не видел меня целых два месяца, – со смехом запротестовала Мэкси. – А что, если я за это время исправилась?– Все равно «дьяволенок», – настаивал на своем Пэвка, сопровождая ее в зал заседаний. Чем еще объяснишь саму суть Мэкси, ее поразительную, неиссякаемую находчивость и способность в любой момент накликать беду, но такую невероятную, из которой не было ни сил, ни желания выбираться.– Ты исправилась? Моя Мэкси? – продолжал он допытываться. – Уж не семеро ли гномов преподнесли недотроге Белоснежке за примерное поведение этот черный жемчуг?– Нет, не семеро, а всего один, и не гном, а вполне нормального роста, – не моргнув глазом ответила Мэкси, поспешно пряча под блузку украшение, существование которого снова вылетело у нее из головы (в любом случае появляться в таких драгоценностях днем наверняка не следовало).Прежде чем она успела опуститься на стул рядом с Пэвкой, кто-то крепко сжал ей руку. Она недовольно обернулась, пытаясь освободиться. Стоявший перед ней Каттер Дэйл Эмбервилл, ее дядя, младший брат отца, склонился, чтобы поцеловать ее в лоб.– Каттер? – холодно обратилась к нему Мэкси. – Что ты здесь делаешь?– Меня пригласила Лили. Странно, что ты тоже здесь. Я думал, что предпочитаешь проводить время в каком-то более интерсном месте. Но я рад видеть тебя дома, Мэкси. – Голос звучал тепло и доброжелательно.– И в каком именно месте, по-твоему, Каттер? – Лишь ценой большого усилия ей удалось не выказать свою неприязнь.– Все считали, что ты катаешься на лыжах в горах Перу или Чили. Словом, там, где до тебя не доберешься. Кроме как на вертолете, чтобы снять тебя с глетчера или чего-нибудь в этом роде.– И поэтому, значит, не сочли нужным уведомить меня о сегодняшней встрече?– Конечно, дорогая. Не имело даже смысла пытаться тебя разыскивать. У нас же не было твоего номера телефона. Но я рад, что ошибался.– Никогда не следует полагаться на слухи, Каттер. Тоби прекрасно знал, где я, и при желании можно было легко через него все выяснить. Но, кажется, даже его не предупредили. Я нахожу все это весьма странным. Более того, даже если бы я была где-нибудь на Амазонке, и то со мной надо было бы связаться, – заметила она твердо.– Должно быть, произошла небольшая ошибка, – широко улыбнулся в ответ Каттер Эмбервилл, так что улыбка озарила его по-юношески голубые глаза, несколько смягчив выражение неприступности на лице и даже обнажив кривой зуб: теперь его внешность напоминала скорее портового грузчика, чем посла. Своим состоянием он был обязан неоспоримому обаянию улыбки. Каттер уже успел забыть, как в начальной школе часами торчал перед зеркалом, добиваясь, чтобы улыбка получалась теплой, а значит, искренней и могла за счет еле уловимого движения лицевых мускулов перемещаться от губ до самых глаз.Три последних года Каттер Эмбервилл провел на Манхэттене, куда возвратился в 1981 году, если не считать коротких наездов, после более чем двадцатипятилетнего отсутствия. За эти годы он на редкость мало изменился, оставаясь все в той же, подтянуто-спортивной форме, как и в молодости. Светлые волосы по-прежнему коротко подстрижены, голубые глаза нисколько не выцвели, манера держаться столько же обезоруживающая. Как и прежде, его красота все еще безотказно действует на женщин, но в ней проявилось теперь скрытное, открыв подспудные, темные глубины. Казалось, ему нет сейчас нужды ни в том, чтобы шутить, ни в том, чтобы просто общаться с людьми независимо от того, полезен ли ты ему в данный момент или нет. Зэкари Эмбервилл горячо любил своего младшего брата.Каттер между тем продолжал использовать свое главное оружие, ослепляя Мэкси неотразимой улыбкой и все еще крепко держа ее за руку, словно защищая от кого-то. Мэкси резким движением вырвала руку, нимало не заботясь, как это будет выглядеть со стороны, и уселась рядом с Пэвкой. Каттер, не смутившись, едва заметным движением, в которое он попытался вложить Мэксимум доверительной близости, потрепал ее по голове, отчего ноздри Мэкси возмущенно дернулись.«Какого черта его сюда занесло? – снова пронеслось у нее в голове. – Раньше-то он никогда на правлении не появлялся…»Мэкси проследила за тем, как мать характерной танцующей походкой балерины, коей она когда-то была на самом деле, с гордо поднятой головой движется к председательскому месту во главе стола. Села она, однако, рядом – председательский же стул оставался незанятым со дня смерти Зэкари Эмбервилла. Старый, весь вытертый, он с болью напоминал присутствующим о своем хозяине, веселом, энергичном, любознательном и сильном человеке, столь внезапно ушедшем из жизни.«Не киснуть! Я не имею на это права», – приказала себе Мэкси. Всякий раз, видя пустующий стул отца, она столь живо представляет себе Зэкари, что ее неудержимо тянет плакать. Одному Богу известно, сколько слез она пролила за этот год об отце, которого Мэкси обожала. Но это сугубо личное дело, которое незачем выносить на публику. Людей всегда смущает вид чужого горя, а уж тем более неуместны подобные эмоции на официальном заседании.Задержав на мгновение дыхание и предельно сконцентрировав внимание, Мэкси удалось справиться с нахлынувшими на нее чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
: узкая талия, большая прекрасно очерченная грудь, широкие бедра. При этом Мэкси не подавляла чувственностью, а подспудное тяготение к костюмам мужского покроя делало ее только еще более женственной. В бесподобно зеленых с оттенком королевской яшмы глазах, сверкавших чистотой и свежестью, не было ни малейшего следа тревоги.Никакое фото, Пэвка прекрасно это знал, не в состоянии передать ее суть, ибо Мэкси не обладала той резкостью черт, которая хорошо поддается фотографированию, но он мог не отрываясь любоваться ее темными прямыми бровями, слегка приподнятыми от постоянного удивления окружающим, и немигающим пристальным взглядом. Изящной формы нос можно было бы назвать классическим, если бы не легкая вздернутость, придававшая лицу выражение известной настороженности. Капризная белая прядь в густых непокорных волосах, плотной шапкой лежавших на голове, лишь оттеняла их черноту. Однако главным для Пэвки оставался все же ее необыкновенный рот. Нежный изгиб нижней губы создавал впечатление полуулыбки; верхняя же имела совершенно определенные очертания лука: чуть левее его сердцевины красовалась маленькая мушка. Словом, рот настоящей колдуньи, как считал Пэвка, справедливо полагавший, что за полвека у него было достаточно женщин, чтобы судить о них со знанием дела.Пэвка все еще продолжал любоваться Мэкси, когда двери зала заседаний снова распахнулись и на пороге появился Тоби Эмбервилл. Сестра сразу же устремилась к нему навстречу.– Тоби, – тихо произнесла она, еще не доходя до него. При звуке ее голоса он тут же остановился, раскинул руки и заключил ее в свои объятия. Минуту или больше Мэкси оставалась крепко прижатой к телу брата: он склонил голову, и они слегка потерлись носами в знак приветствия. – Что происходит, Тоби? – Мэкси перешла на шепот.– Не знаю. Последние несколько дней я никак не мог связаться с матерью. Эта история окружена тайной, но, кажется, скоро все прояснится. Ты потрясающе выглядишь, малыш, – заметил он, разжимая руки.– Кто это сказал? – прошептала Мэкси.– Я. Мне достаточно запаха твоих волос. На щеках чувствуется загар, причем не какой-нибудь там саутгемптонский, а самый что ни на есть высокогорный. Немного, правда, прибавила в весе – так, на три четверти фунта… вот здесь, на попочке, очень недурственно… – Он нежно отстранил ее от себя и пошел в зал.На каких-то два года старше ее, Тоби мог лучше любого другого узнать о состоянии сестры все, лишь прикоснувшись к ее ладони или услышав всего несколько сказанных ею слов.Высокий, энергичный на вид, он как бы постоянно прислушивался к себе (из-за этой манеры держаться Тоби Эмбервилл выглядел старше своих лет). С первого взгляда казалось, будто они с Мэкси совершенно не похожи друг на друга, однако и тот и другой обладали удивительным свойством занимать больше места, чем им физически положено. Мягкий рот Тоби с мясистыми губами не слишком гармонировал с волевым подбородком, с тем выражением упрямой решимости, которое отпугивало от него многих людей, несмотря на его всегдашнюю смешливость и приятную наружность физически крепкого мужчины. Янтарно-карие глаза были обрамлены первыми морщинками, выдававшими привычку близорукого человека щуриться при чтении, вместо того чтобы, поступившись тщеславием, носить очки.Мэкси внимательно проследила взглядом, как брат непринужденной, уверенной походкой входит в зал и усаживается на свой стул, который отец закрепил за ним десять лет назад, когда Тоби исполнился двадцать один год. С тех пор место это ни на одном заседании не занимал никто из присутствовавших, сам же Тоби делал это все реже и реже, по мере того как все больше прогрессировала его болезнь – retinitis pigmentosa Пигментная дегенерация (изменение) сетчатки глаза – наследственное заболевание с атрофией и пигментной инфильтрацией внутренних слоев сетчатки, грозящее полной слепотой.
и все больше сужалось поле его зрения. Остался ли относительно стабильным хотя бы центральный канал, подумала Мэкси. По внешним признакам весьма трудно бывало определить, что Тоби видит, а что нет: болезнь обладала свойством давать буквально каждый час разную картину в зависимости от условий, в которых он находится, – расстояния, угла зрения, уровня освещенности и десятка других факторов, что бесило его своей непредсказуемостью, позволяя временами видеть все без помех, чтобы затем вновь погрузиться в еще более нетерпимое состояние полуслепоты. Тем не менее Тоби научился переносить его, даже кажется привык, насколько это в человеческих силах, продолжала свои размышления о брате Мэкси, с тревогой и любовью прислушиваясь к тому, как он здоровается с сидящими за столом, безошибочно узнавая каждого из них по голосу. На какой-то миг, увлекшись, Мэкси даже позабыла, зачем она, собственно, пришла сюда, в этот зал.– Мэкси! – Серебряные переливы голоса с британским акцентом заставили ее сердце сладостно дрогнуть.Этот единственный в мире голос мог принадлежать только одному человеку – матери, и лишь он один мог заставить Мэкси сорваться с места, хотя и звучал так, словно его никогда не повышают, чтобы отдать приказ или попросить об услуге, и уж, конечно, меньше всего, чтобы выразить гнев. Модуляции голоса отличались такой уверенностью и изысканностью и были до того прохладно-чарующи и мягки, что их обладатель без труда мог получить если и не все, то почти все из того, что ему захочется. Мэкси, внутренне напрягшись, обернулась, чтобы поздороваться с матерью.– Когда это ты вернулась, Мэксим? – Голос Лили Эмбервилл выдавал ее удивление. – Я-то думала, что ты все еще катаешься на лыжах в Перу. Или ты была в Чили?Лили откинула челку со лба дочери привычным мягким движением руки, выражавшим в то же время и всегдашнее материнское неудовольствие по поводу ее прически. При этом Мэкси столь же привычно подавила вспышку бесполезного гнева, которым она научилась управлять много лет назад. И почему это, мелькнуло у нее в голове, никто, кроме собственной матери, не может заставить ее чувствовать себя безобразной?Лили Эмбервилл, три последних десятилетия своей жизни окруженная ореолом всеобщего поклонения, выпадающего на долю весьма немногих из числа богатых и могущественных красавиц, обняла свою дочь с поистине королевским достоинством. Мэкси ничего не оставалось, кроме как по обыкновению подчиниться этим объятиям со странной смесью обиды и нежности.– Привет, ма! Ты просто великолепна! – произнесла она, ничуть не покривив душой.– Жаль, что ты не могла сообщить нам о своем приезде, – ответила Лили, оставив комплимент без внимания и ничего не сказав в ответ. Похоже, решила Мэкси, что она нервничает, хотя для Лили подобное состояние являлось редкостью. Тем не менее мать нервничала и была явно напряжена.– Скорей всего, мама, тут произошла какая-то неразбериха. О сегодняшнем заседании правления мне никто не говорил. И, если бы не звонок Тоби, я бы вообще ничего не знала…– Возможно, мы просто не могли с тобой связаться. Но, может, мы все-таки сядем и начнем? – спросила Лили Эмбервилл и с отсутствующим видом направилась в зал, оставив дочь стоящей в дверях.К Мэкси тут же подошел Пэвка.– Садись рядом со мной, дьяволенок. Не так уж часто мне выпадает такой шанс.– «Дьяволенок»? Но ты же не видел меня целых два месяца, – со смехом запротестовала Мэкси. – А что, если я за это время исправилась?– Все равно «дьяволенок», – настаивал на своем Пэвка, сопровождая ее в зал заседаний. Чем еще объяснишь саму суть Мэкси, ее поразительную, неиссякаемую находчивость и способность в любой момент накликать беду, но такую невероятную, из которой не было ни сил, ни желания выбираться.– Ты исправилась? Моя Мэкси? – продолжал он допытываться. – Уж не семеро ли гномов преподнесли недотроге Белоснежке за примерное поведение этот черный жемчуг?– Нет, не семеро, а всего один, и не гном, а вполне нормального роста, – не моргнув глазом ответила Мэкси, поспешно пряча под блузку украшение, существование которого снова вылетело у нее из головы (в любом случае появляться в таких драгоценностях днем наверняка не следовало).Прежде чем она успела опуститься на стул рядом с Пэвкой, кто-то крепко сжал ей руку. Она недовольно обернулась, пытаясь освободиться. Стоявший перед ней Каттер Дэйл Эмбервилл, ее дядя, младший брат отца, склонился, чтобы поцеловать ее в лоб.– Каттер? – холодно обратилась к нему Мэкси. – Что ты здесь делаешь?– Меня пригласила Лили. Странно, что ты тоже здесь. Я думал, что предпочитаешь проводить время в каком-то более интерсном месте. Но я рад видеть тебя дома, Мэкси. – Голос звучал тепло и доброжелательно.– И в каком именно месте, по-твоему, Каттер? – Лишь ценой большого усилия ей удалось не выказать свою неприязнь.– Все считали, что ты катаешься на лыжах в горах Перу или Чили. Словом, там, где до тебя не доберешься. Кроме как на вертолете, чтобы снять тебя с глетчера или чего-нибудь в этом роде.– И поэтому, значит, не сочли нужным уведомить меня о сегодняшней встрече?– Конечно, дорогая. Не имело даже смысла пытаться тебя разыскивать. У нас же не было твоего номера телефона. Но я рад, что ошибался.– Никогда не следует полагаться на слухи, Каттер. Тоби прекрасно знал, где я, и при желании можно было легко через него все выяснить. Но, кажется, даже его не предупредили. Я нахожу все это весьма странным. Более того, даже если бы я была где-нибудь на Амазонке, и то со мной надо было бы связаться, – заметила она твердо.– Должно быть, произошла небольшая ошибка, – широко улыбнулся в ответ Каттер Эмбервилл, так что улыбка озарила его по-юношески голубые глаза, несколько смягчив выражение неприступности на лице и даже обнажив кривой зуб: теперь его внешность напоминала скорее портового грузчика, чем посла. Своим состоянием он был обязан неоспоримому обаянию улыбки. Каттер уже успел забыть, как в начальной школе часами торчал перед зеркалом, добиваясь, чтобы улыбка получалась теплой, а значит, искренней и могла за счет еле уловимого движения лицевых мускулов перемещаться от губ до самых глаз.Три последних года Каттер Эмбервилл провел на Манхэттене, куда возвратился в 1981 году, если не считать коротких наездов, после более чем двадцатипятилетнего отсутствия. За эти годы он на редкость мало изменился, оставаясь все в той же, подтянуто-спортивной форме, как и в молодости. Светлые волосы по-прежнему коротко подстрижены, голубые глаза нисколько не выцвели, манера держаться столько же обезоруживающая. Как и прежде, его красота все еще безотказно действует на женщин, но в ней проявилось теперь скрытное, открыв подспудные, темные глубины. Казалось, ему нет сейчас нужды ни в том, чтобы шутить, ни в том, чтобы просто общаться с людьми независимо от того, полезен ли ты ему в данный момент или нет. Зэкари Эмбервилл горячо любил своего младшего брата.Каттер между тем продолжал использовать свое главное оружие, ослепляя Мэкси неотразимой улыбкой и все еще крепко держа ее за руку, словно защищая от кого-то. Мэкси резким движением вырвала руку, нимало не заботясь, как это будет выглядеть со стороны, и уселась рядом с Пэвкой. Каттер, не смутившись, едва заметным движением, в которое он попытался вложить Мэксимум доверительной близости, потрепал ее по голове, отчего ноздри Мэкси возмущенно дернулись.«Какого черта его сюда занесло? – снова пронеслось у нее в голове. – Раньше-то он никогда на правлении не появлялся…»Мэкси проследила за тем, как мать характерной танцующей походкой балерины, коей она когда-то была на самом деле, с гордо поднятой головой движется к председательскому месту во главе стола. Села она, однако, рядом – председательский же стул оставался незанятым со дня смерти Зэкари Эмбервилла. Старый, весь вытертый, он с болью напоминал присутствующим о своем хозяине, веселом, энергичном, любознательном и сильном человеке, столь внезапно ушедшем из жизни.«Не киснуть! Я не имею на это права», – приказала себе Мэкси. Всякий раз, видя пустующий стул отца, она столь живо представляет себе Зэкари, что ее неудержимо тянет плакать. Одному Богу известно, сколько слез она пролила за этот год об отце, которого Мэкси обожала. Но это сугубо личное дело, которое незачем выносить на публику. Людей всегда смущает вид чужого горя, а уж тем более неуместны подобные эмоции на официальном заседании.Задержав на мгновение дыхание и предельно сконцентрировав внимание, Мэкси удалось справиться с нахлынувшими на нее чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62