Она надумала вместо этого поступить в художественное училище – каждый рекомендовал свое, и рассказам о незабываемом времени учебы и бардаке, который там творился, не было конца. Самым ненавистным казался Мэкси конец рабочего дня: ей приходилось, отбившись от многочисленных предложений посидеть в одном из соседних баров, исчезать с работы как можно незаметнее и мчаться домой, хотя отца обычно можно было упросить брать ее с собой на ужин сразу после работы.Линда Лэфферти прямо-таки шипела от злости. Кривая производительности отдела – ее отдела! – с приходом Мэкси стала катастрофически лететь вниз. Все те, кто и в лучшие-то времена не был столь надежным, как ей хотелось бы, у нее на глазах превратились в похотливых козлов: всю свою энергию они тратили на то, чтобы придумать очередной предлог для общения с этой… этой… Она не могла подобрать подходящего слова, настолько Мэкси как явление выходила за рамки ее жизненного опыта. В лексиконе у Линды просто не находилось слов для определения категории людей подобного сорта – сексуально распущенных, легкомысленных, в высшей степени безответственных, недисциплинированных и вместе с тем – признайся, Линда, будь честной сама с собой, как это ни противно, – вызывающих желание с ними общаться. Боже, одни эти ее ежедневные вакханалии! Наверняка девочка – чья-нибудь дочь, какая-нибудь мисс Сигрэм, мисс «Дженерал Фуд» или мисс «Кока-Кола». Иначе ей вряд ли позволили бы так вести себя и Карл Кох не отмахивался бы всякий раз, когда Линда являлась к нему с очередной жалобой на новенькую.Но как бы там ни было, а у Линды имелся свой отдел, который должен продолжать работать без передышки: на нем всегда держится весь журнал, поскольку основную его площадь занимали фотографии, а остальное место отводилось рекламе предметов роскоши. Читателями «Житейской мудрости» были люди богатые, и полагалось, чтобы и со страниц журнала, печатавшегося на глянцевой пятидесятифунтовой бумаге, изливалась осязаемая роскошь, позволяя им тем самым чувствовать себя еще богаче. Вся ответственность за качество и оригинальность этого ежемесячного рога изобилия ложилась на плечи художественного отдела. Ведь тексту почти не придавалось никакого значения, хотя статьи на тему о пище и винах принадлежали известным писателям, получавшим, по журнальным меркам, поистине бешеные деньги.Отчаявшись, Линда Лэфферти пришла к выводу, что ей необходим заместитель редактора отдела, который бы сумел как-то наладить дело и заставить людей трудиться. Естественно, для этого он должен быть не только хорошим и оперативным работником, но и достаточно твердым человеком. Чтобы покончить с наваждением, исходившим от Мэкси, потребуется, думала она, кое-кому как следует всыпать, но действовать столь круто самой казалось ей невозможным. Потому ли, что она хотела, чтобы сотрудники продолжали ее любить, или из опасения, что она может, не дай бог, переусердствовать. Во всяком случае, у нее хватило сообразительности понять, что помощь ей необходима.Когда Линда обратилась со своей просьбой к Карлу Коху, то ее поразило, как быстро он согласился на новую должность первого заместителя. Хотя «Житейская мудрость» и была дойной коровой, регулярно приносившей прибыль, Кох, как и большинство редакторов, не слишком спешил расширять штат сотрудников, если без этого можно было обойтись. На предыдущем месте Линде довелось работать бок о бок с человеком, столь же одержимым своим делом, сколь и талантливым. Она давно уже мечтала переманить его к себе, и вот теперь Мэкси Адаме, королева резинового клея, Лорелея ножниц и волшебница линейки, чье присутствие охмуряло здешних котов сильнее запаха валерьяны, дала ей долгожданную возможность предложить Рокко Сиприани жалованье, против которого он наверняка не сможет устоять. Он всегда говорил, что только большие деньги заставят его уйти от Конде Наста. Итак, Мэкси Адаме сыграет все же положительную роль, пусть и помимо своей воли.Линда Лэфферти строго, в упор посмотрела на сидевшего перед ней Рокко.– Я ухожу в отпуск. С тех пор как я пришла в «Житейскую мудрость», у меня не было ни одной свободной минуты. Завтра, когда ты приступишь к работе, меня здесь уже не будет. Не хочу, чтобы люди приходили ко мне жаловаться. Даю тебе полную свободу действий. Об этом все сотрудники узнают из служебных записок, которые получат сегодня же.– Ясно. Тебе нужна новая метла, чтобы устроить показательную порку?– Совершенно верно. Из моих бездельников ни один сейчас не работает как надо. В общем, с дисциплиной у меня дело из рук вон плохо. И рассчитываю я только на тебя, Рокко. Надавай им оплеух, пинков и что там еще требуется, чтоб за предстоящие мне тридцать дней нервного срыва, которые именуются отпуском и на которые, по словам шефа, я имею полное право, все пришло в норму и к моему возвращению отдел работал с опережением графика. Если нет, то…Линда решила не раскрывать до конца все карты и не назвала Мэкси в качестве источника всех обрушившихся на отдел бед. Пусть, решила она, сам все узнает. Так сказать, учеба без отрыва от производства.– Знаешь, ты чертовски мила, Линда, когда в твоем голосе начинает звенеть металл.– Из-за того я и брала тебя на работу, из-за того мы весь уик-энд просидели над этим чертовым завалом, который у нас образовался, что тебе, Рокко, не обязательно быть «милым» с людьми.– А мне казалось, что я тебе нравлюсь.– Да ты мне и нравишься, – буркнула она, проклиная себя за свою ирландскую любвеобильность, лишавшую ее способности трезво оценивать собственные возможности при виде молодого и совершенно недосягаемого Рокко Сиприани.Она пристально посмотрела на него, пытаясь решить для себя: и как это такому великолепному красавцу удается вызывать к себе не только любовь, но и уважение? Копна черных курчавых волос на голове была просто неприлична в своей роскоши, взгляд темных, полуприкрытых веками глаз казался одновременно сонным и в то же время сверкающе-пронзительным, а гордый профиль заставлял вспомнить о лицах, типичных для благородного семейства Медичи. В этих мужественных чертах Линда при всем желании не могла бы обнаружить ни единого недостатка. А рот! Она даже не решалась опустить глаза, чтобы как следует его рассмотреть. В конце концов, бывают вещи, перед которыми пасует любая женщина. Все в Рокко било в одну точку – с методичной и безжалостной последовательностью. Не поддаться его чарам было просто невозможно. Больше всего, решила Линда, он напоминает образы святых на полотнах великих живописцев эпохи Возрождения: именно с такого, как он, написан св. Себастьян, и единственное, чего ему недостает, так это стрел, впивающихся в самые пикантно-уязвимые места его тела. Словом, Рокко Сиприани мог дать представление о расцвете итальянского искусства ничуть не меньше, чем поход в музей Метрополитен.При всем при том в свои двадцать три года (всего только) он сумел занять у Конде Наста такое положение, что не приходилось сомневаться: еще немного времени, немного закалки – и он наверняка получит место художественного редактора в своем собственном журнале. Линда прекрасно знала, что в «Эмбервилл пабликейшнс» он не задержится. Для Рокко это всего лишь один из тех внезапных стратегических обходных маневров, на которые решаются некоторые из наиболее талантливых и честолюбивых художественных редакторов, чтобы быстрее сделать карьеру, а не торчать всю жизнь на одном месте. В свое время так поступила и она сама. В результате тебя начинают ценить куда выше, чем ценили раньше за всю твою преданность делу. Конечно, в уходе со старой работы есть свой риск, если только ты действительно не один из самых-самых… Впрочем, тут Рокко не о чем было беспокоиться.
Художественных редакторов на Манхэттене ровно столько же, сколько там изданий, агентств и коммерческих вестников. И все они не похожи друг на друга. Но Рокко выделялся даже среди них как однолюб: ничего крбме журналов, для него не существовало. Его никогда не тянуло идти в рекламу, хотя огромные деньги, которые зарабатывали так называемые «творческие директора», не могли его не прельщать. Ведь на них неизбежно давили там требования клиентов, в то время как единственным, что лимитировало Рокко, были рамки собственного творческого воображения. Самой большой радостью для него представлялись белые полосы еще не заполненного номера журнала. О, как прекрасно казалось ему это пустое белое пространство; пространство, поистине бесконечное; пространство, возникающее каждый месяц словно по мановению волшебной палочки, в роли которой выступал их отдел рекламы. Это пространство жаждало, чтобы он, Рокко, организовал его, создав такие макеты, о каких до сих пор не мог мечтать еще никто в мире. Оно ждало от него новых сочетаний шрифтов, которых еще не видели с того дня, как изобрели типографский станок; графических решений, которым предстоит войти в учебники полиграфии; фотографий, немыслимых в прошлом и скадрированных так, как до него никто не делал; рисунков, заказанных художникам, которых никогда в этом качестве не привлекали, считая, что их место – галереи и музейные стены. Каждая страница редакционного пространства была для него холстом, к которому еще не прикоснулась рука живописца, возможностью воплотить свое собственное видение мира, того, каким бы он мог быть: ведь, как всякий истинный художник, Рокко никогда не бывал полностью удовлетворен тем, каким он действительно получался.Словом, Рокко Сиприани был все еще не насытившимся своими победами Александром Македонским журнального мира, яростно-неистовым – с той лишь разницей, что в распоряжении у того находилась бездна людей, а у Рокко – бездна таланта. Работал он не менее десяти часов в день, сидя за своим рабочим столом, затем спешил домой, чтобы поскорее открыть почтовый ящик, битком набитый журналами со всего света: он пролистывал каждый из них, страница за страницей, разражаясь потоками ругани всякий раз, когда видел воплощенной идею, почему-то не пришедшую в голову ему самому, и безжалостно вырывая те страницы, которые предполагал потом изучить более подробно. Ими оказались постепенно оклеены все стены его большой, в стиле а-ля Сохо Район в центральной части Лондона, известный своими увеселительными заведениями.

, чердачного типа комнате – от пола до высоты человеческого роста, причем со временем одни страницы наклеивались на другие, так что находиться в гостях у Рокко было все равно что находиться внутри коллажа, составленного из работ самых лучших журнальных графиков и дизайнеров мира.В этом мире существовало лишь двое людей, которым Рокко Сиприани завидовал: одним из них был Александр Либерман, гениальный художественный редактор у Конде Наста, и вторым – Пэвка Мейер. Настанет день – он верил в это, – когда ему выпадет случай заменить одного из них, но, чтобы мечта стала явью, надо еще очень многому научиться, и он это тоже знал. Вот почему работа, предложенная Линдой Лэфферти, имела для него дополнительную привлекательность. Ведь Рокко впервые придется работать на Пэвку Мейера, пусть, правда, не непосредственно, но это все равно открывало возможность позаимствовать кое-что из его великих идей.
В «Житейскую мудрость» Рокко пришел в понедельник, в середине июля. Линда, не выдержав, в конце недели позвонила ему, чтоб узнать, как идут дела.– Все в порядке. Завал расчищен. В ближайший понедельник приступаем к ноябрьскому номеру.– Да? Ты серьезно?– Ну, честно говоря, никто не горел желанием работать всю неделю до полуночи. Каждый день. Но пришлось.– А как с Мэкси?– Мэкси? Это кто, моя практикантка?– Если тебе хочется так ее называть, то да.– Господи, Линда. Да с ней никаких проблем. Наоборот, этот ребенок больше всех мне помогает. Просто невероятно. Да она даже свой перерыв на ленч и тот не использует. Вытащит крутое яйцо из бумажного пакета и опять за работу. Подметает обрезки, смахивает крошки от ластика, следит, чтоб у каждого все было разложено под рукой, когда люди вернутся после ленча. Всего девятнадцать, а чувство ответственности поразительное. Утром является минута в минуту, уходит вечером последней, не выходит даже, когда привозят бублики, кофе приносит еще до того, как народ соберется в очередной раз прерваться, фломастеры мои содержит в идеальном порядке – у меня рабочий стол никогда в жизни не был в таком образцовом состоянии. Не курит, носит скромные платьица, не сплетничает, по-моему, и в туалет не ходит. Послушай, а она не из мормонов? Когда ни понадобится, всегда рядом, но нос свой в мои дела не сует. Хорошая девочка эта Мэкси. И на вид симпатяга, если разобраться… да вполне, по-моему.– Ну, дерьмо! – Что ты сказала?– Забудь. Прошу тебя. Продолжай дальше в том же духе, Рокко. А я пошла обратно на пляж. Войду в воду и буду идти, пока не потону в океане…– Если вы будете работать и в уик-энд, Рокко, может, я чем-нибудь помогу, а? – как бы между прочим предложила Мэкси, затаив дыхание в ожидании ответа.Боже, ради него она готова умереть. Какое там хождение по горящим углям. Да она обсыплет ими себя с головы до ног, ляжет и будет ждать, когда все кончится. В человеческой истории не было такого деяния, на которое бы она не пошла ради Рокко Сиприани: если надо, она бросит дом, пешком пройдет с одного конца света в другой, будет погибать от голода в пустыне. Стоит ему только попросить.– Не хотелось бы нарушать твои воскресные планы, – ответил он.– У меня их на это воскресенье нет. А пока я рядом, то могу многому научиться. Вы же знаете, как во время работы варианты макетов у вас подкладываются один под другой – и концов потом не найдешь. И за пиццей я могла бы сходить… – добавила она, мудро полагая, что этот аргумент будет неотразим.– Хорошая мысль! А то иногда я и поесть забываю. Пиццерия у меня совсем рядом, а заказ несут целый год, так что сыр становится холодным. О'кэй. Приходи в субботу часам к девяти утра. Сейчас я дам тебе адрес…Мэкси взяла листок и положила его в сумочку, как самый дорогой сувенир. Она давно знала, где живет Рокко, номер его телефона. Ей было известно все про Рокко, его большую семью, проживавшую в Хартфорде, про стипендию, полученную им для учебы в художественной школе, про его награды и продвижение по служебной лестнице. Приход Рокко вызвал в их отделе целую бурю домыслов: Мэкси молча слушала, стараясь не пропустить ни малейшей подробности, и, сопоставляя полученную таким образом информацию, по крупицам составляла правдивый образ. Она выяснила, что девушек у него была куча, но ни одной сколько-нибудь длительной привязанности. Узнала, кто его враги, а кто, друзья. Одним словом, за каких-то пять дней этот незнакомый человек сделался ей роднее многих близких. То, чего ей не удавалось выудить о нем у других, она восполняла собственной интуицией, бывшей у нее не просто актом концентрации умственных усилий или способом рассмотрения возможных версий. Нет, ее интуитивная оценка Рокко простиралась куда глубже, чем свойственно философскому понятию «интуиция», определяемому как «духовное прозрение» и «моментальное знание», приписываемые ангелоподобным или одухотворенным существам. В ее случае интуиция определялась гораздо проще и короче. Как писал в свое время Хоторн: «Это чудо знать, что надо сделать в нужный момент».
Первые суббота и воскресенье, проведенные Мэкси на чердаке у Рокко, были до отказа заполнены работой. Всякий раз, видя его сидящим в задумчивости за чертежным столом, она незаметно ускользала и потихоньку обследовала помещение. Она перестелила его кровать свежими простынями, обнаруженными в бельевой тумбе, и связала все грязное белье в доме, включая рубашки, в один большой тюк, чтобы снести в прачечную-автомат: хотя она ни разу в жизни ни в одной из них не бывала, но почему-то не сомневалась, что без труда найдет ее и на месте разберется, что и как надо делать. Точно так же впервые в жизни она перемыла полную раковину грязной посуды и расставила все по своим местам; побывав в кладовке, она составила список отсутствующих там вещей, однако времени на ревизию комода и встроенных шкафов у нее не хватило. С благоговейным трепетом отдаваясь этим занятиям, Мэкси в то же время умудрялась не спускать глаз с Рокко, так что, когда бы он ни оторвался от работы в поисках чего-то необходимого, она тут же находила пропажу и протягивала ему с той умелой сосредоточенностью, какая требуется от сестры в операционной. Он заглатывал принесенные Мэкси пиццу и сандвичи, разумеется, разделив их с нею, не произнося при этом ни слова и продолжая думать над мучившей его проблемой оформления номера. После того как завал, оставленный ему Линдой Лэфферти, был расчищен, Рокко хотел во что бы то ни стало привнести в «Житейскую мудрость» как можно больше своего, оригинального, пока редактор не вернулась из отпуска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62