.. Гигантский тигель совокупляющихся тел!.. Вопят от невыразимого блаженства… То замурлычут, то зальются смехом… Давятся от плотского обжорства… Им теперь не до меня – слишком заняты!.. В голове вертится: «Бежать… Улизнуть потихоньку!» Собираю остатки сил… Заставляю себя подняться во весь рост… Ну вот, стал на ноги! Фу-у-у!.. Догоняю Вирджинию, тащу за собой… Заставляю ее скакать на четвереньках… Лестница свободна… Превозмогаю слабость в коленях. Превозмогаю боль! Превозмогаю все!.. Отталкиваю грума… Преодолеваю дверь… Фу-у-у! Вот и вольный воздух!.. Улица во мраке. Льет, как из ведра. Стена дождя… Прочь отсюда, вперед!.. Прыгаем по лужам… Вот теперь, деточка, потолкуем с глазу на глаз! Выволочка не кончена! Обещания надо выполнять… Останавливаюсь в укрытии, в подворотне. Так-то намного лучше… Она промокла насквозь, одежда изорвана в клочья. Меня не слушает, ее рвет… Я помогаю ей, поддерживаю голову.
– Leave me alone! – сказала она, когда ее кончило рвать. – Оставьте меня в покое!..
Ну, нахальство!.. Это уж слишком!.. Это она мне говорит, вырвавшему ее из лап чудовищ! Мне, перевернувшему землю и небо, чтобы спасти ее от бесовской силы!.. Ах, ты стервоза! Ах, поганка!.. Бац ей плюху – так и отлетела. Растянулась на земле и хнычет… Подхватил ее, поднял лицом к лицу, поцеловал… Обожаю… Обнял крепко. Слишком сильно люблю
– Не плачь, золотце! – упрашиваю ее. – Я – чудовище! Страшное чудовище! Ужасней нет!.. Прости меня, милая!.. Forgive me, darling!..
Мямлю по-английски… прижимаю ее к себе… Она дрожит. Грею ее, растираю, целую… Но нет в ней мягкости, нет ласки. Она сердится на меня… Я же поколотил ее… Да, это правда, но правда и то, другое!.. Сам видел, собственными глазами… Все мерзости… Как она давала ласкать себя, блудодействовать с ней… Копаться в себе… Целой ораве! Ишь, святая невинность! Сука!.. Просто не могу прийти в себя… Нет, но такое!.. Снова переключение в мозгу… Сон наяву! Всех этих вижу, орду наездников… Бесовскую скачку… Кусаю ее в шею, кусаю… Она пытается разжать мои руки, кричит… Я впиваюсь пальцами ей в крестец, в ягодицы. Стоя, притиснув ее к стене… Ей не вырваться! Только бы не сбежала!.. А дождь хлещет… Из водосточного желоба льет прямо нам на головы… Ни души кругом… Она порывается уйти, но я не желаю. Притиснув ее к водосточное трубе, говорю ей прямо в серьги, обсасываю волосы… А дождь все идет… Хочу, чтобы она сказала… Пусть скажет все…
– Сороконожка, darling?.. Сороконожка?.. You love him? Сороконожка? Little оnе!..
Пусть скажет, что любит Сороконожку!.. Ах, ты, подлючка!.. Предательница!.. До всего дознаюсь! Не желаю, чтобы она водила меня за нос!..
– Распутница! Тварь! – выкладываю ей.
Какая мука от одной мысли! Всем дала! Безумие! Невыносимо! Пронзительно!.. Покусываю ее, кусаю, вновь прижимаю к стене.
– Бигуди тоже любишь? Говори!.. Признайся, любишь больше, чем меня?.. Ведь хочешь, чтобы она забрала тебя? Говори! Говори, ну!..
Прошу, умоляю, тискаю прямо под струей воды из желоба… Не отвечает… Мучительно!.. Дождь мочит… размачивает… ливмя льет как из ведра… потоп… В плену дождя… Дождь с ветром неистовствуют под сводом подворотни.
– Ну, хочешь, да? – настаиваю я. – Отдать тебя Сороконожке? Его тоже будешь целовать, да?.. Бигуди тоже, да?.. С удовольствием съела бы Бигуди, да?.. Обоих?.. А кого больше любишь? Ну, скажи, милочка! Скажи, дорогая деточка!..
Трясу ее, жму, кусаю еще сильнее…
И тут слышу тихо-тихо в ответ: «Фердинанд!.. Фердинанд!..» Так нежно, так ласково… Дуновение, дуновение ее ангельских уст в моих устах… Отдает мне свои губы… «Золотце мое!».. Сама целует меня… Беру ее губы… «Куколка моя! Жизнь моя!» Обожаю ее до невозможности… Приподнимаю, поднимаю ее, мою безмерно обожаемую. Такое мокрое прохладное личико… О, я целую, обсасываю его… «Богиня моя! Сердце мое!»… Во мраке ночи… «Золотинка моя! Маленькая моя фея!» Но как же недавнее безумство?.. Туитники?.. Бабье?.. Вновь жаром опаляет низ живота, огнем дождя и похоти. Широко раскрываю в потемках глаза. Увидеть ее глаза! Как она лжет! Ее рот… Ее лицо… Такое нежное, милое личико! Оно смеется под моими губами… Лижу, лижу, теряю голову… Ей теперь лучше… Становится собой: жестокой, злой, вызывающе игривой… Задремавшая, убаюканная в моих руках зловредность… Так она ведь сбежит, смоется! В самом деле улизнет во мраке, запросто!.. Девочка, шалунья, ангел… Ангелочек мой!..
Я к ней: «Вирджиния! Вирджиния!» Она пошевеливается, посмеивается… Ну да, смеется, насмехается!.. Ах, нахальная девчонка, злючка… Вырывается… Ей определенно лучше… Готова сбежать немедленно… Держу ее, целую… «Сучонка!»… Она лягается… Прикасаюсь к ее грудочке… И ее сосать… Платья на ней нет, изорвано в клочья… Она барахтается…
– Спокойно, не то размажу по стене! – остерегаю ее. – Размажу, только дернись!
Она лягает меня. Я зверею. Трах! Вокруг никого… Вначале она стонет, потом пищит по-кошачьи… Во мне такая страсть, что ее подбрасывает. Прыгай, козочка, прыгай!.. Уже ничего не соображаю… При каждом толчке упираюсь внутри нее, при каждом толчке – хриплый стон… Горячо в ее глубине, горячо!.. «Ангел мой!» Целую… Она не противится… Подкидываю, подкидываю ее, душу в объятиях… Она ловит губами мое ухо и вцепляется в него зубами. Я взвыл от боли. Вот сволочь!.. Придавил ее к стене… Снесу башку этой гадючке!.. Просовываю колено между ее бедер. «Не дергайся!» Распластываю ее… Она отбивается, лягается, визжит… Упираюсь, припираю… Зажал крепко… Уже не помню себя, не в себе от страсти… Плоть в упор моей… Обожженная, обжигающая плоть… Я кричу, кричу… Вся улица полна криком… Кругом крик… Только никто не кричит… Никто, кроме меня!.. Ничего… Ничего, кроме тьмы… Отголоски… Как хорошо!.. Как ужасно!.. Никто!.. Опять кусаю ее… Держу крепко… Обожаю… Обсасываю ее голое плечо, мокрое ее плечико… Я содрогаюсь, содрогаюсь… Уличный пес… Измокший пес… Вода из водосточной трубы хлещет, льется на нас, струится между нами… Я вскидываюсь, вскидываюсь всем телом, всем моим телом, прижатым к ней… все во мне исполнено боли… Выдираю из себя всю мою силу… Вся сила бьется во мне толчками…
– Миленькая! Миленькая! – приговариваю я. – Прости!.. Прости!..
Я бьюсь о нее, кусаю, сосу ее… Жар страсти, крови! Сокрушительный порыв! Еще сильнее! Ярость живой плоти… Я пробью ее насквозь, растолку заживо… Мне уже не остановиться. Бью таранными ударами до упора, сокрушаю ее… Мною движет сила неодолимая… Удар… Удар… Я говорю слова, злопамятные слова: «Вот так и с ним будешь! И с ним так же будешь!»… Чувствую на губах ее поцелуй, ее сосущие губы… Вот такая любовь!.. Тараню ее… Яростный штурм… Насмерть! Да, насмерть!.. Я должен знать!.. Все сильнее… Все чаще… До последней крайности… Вырвать все, без остатка…
– Вирджиния! Вирджиния!
Она слабеет, сникает, совсем обвисла, уже не целует… Подтаскиваю ее кверху, припираю к стене, вновь заключаю ее в объятия… Ничего не вижу… Не вижу ее лица… Трогаю ей нос… Дождь проливной… Глаза, рот… Опускаю ее на руках к подножию стены, усаживаю… Какой ужас! Какая беда! Что со мной? Что я натворил?.. Лью на нее воду, поливаю ее, пригоршнями из ручья…
Похлопываю ее по щекам… Ну, вот, слава тебе, какое счастье!.. Милосердие Божие!.. Ну, вот, чудесно!!. Она что-то лепечет… несколько слов…
Снова окликаю ее… На ней нечего нет, совсем голая… Платьице изорвано. Надеваю на нее свой пиджак, просовываю ей руки в рукава, легонько тяну ее за собой…
– Ну же, идем, Вирджиния!
Темно, хоть глаз выколи. Она спотыкается. Не вижу ее прелестного личика, а так хотелось бы…
– Пошли, Вирджиния!..
Мои мысли занимает теперь наш дом… полковник… Состен… Ох, покупки, снаряжение!.. Этот тюк, будь он неладен! Где же я бросил все свое барахло?.. А, в «Коридоре»! Рассудок начал возвращаться ко мне… «Коридор»… Мать родная! Ну да, точно… Теперь вспомнил, а толку что?.. Вопрос лишний… Во мраке пытаюсь сообразить, где это может быть… Ни малейшего представления. Какой-то очень мрачный квартал, бесконечные ряды одинаковых домишек. Вроде в конце какой-то улочки проезжал автобус…
– Не худо бы сейчас в автобус, – заметил я Вирджинии. Да, но кто же нас посадит?.. Ну, конечно! Совсем вон из головы!.. Таких-то оборванных!.. Ее особенно – девчонка совсем голая… только мой пиджак на ней… Нет, так не пойдет. Контролер немедленно вызовет полицию. Надо жать во все лопатки, успеть до рассвета в темноте найти дорогу к дому… и ни в коем случае не обращаться к полицейским… Я обретал ясность ума… Неприятности возвращают здравомыслие. Стоит попасть в передрягу, как немедленно находится спасительный выход… Глупостей вы больше не делаете… А вот вам, порадуйтесь, и план созрел! Шевелю извилиной!..
– Ну-ка, малышка, послушаем Биг Бен! Останавливаюсь, чтобы лучше слышать… Пять часов!
– Ну, так вперед и без разговоров, милочка! – бросаю ей.
Я не знал, где мы находимся, но решил идти на звук боя. Главное, выбраться к Вестминстеру, а там все сразу станет на место… Хватаю малышку за руку, и вперед – на поиски выхода! Нужно было выбираться из этого квартала, из этого лабиринта кривоколенных, налезающих друг на друга улочек… Куда ни ткнись – непроглядные тупики… Но вот, наконец, большая улица. Узнал! Экшн-роуд, за ней Лонг-авеню… О, дело пошло! Так-то лучше!..
«Quick! Quick!..» Нам туда и нужно… Уж как мы радуемся!.. Правда, топать нам еще и топать… Добрый час, как не больше… По счастью, дождь почти прекратился, но холодно. Прибавляю шагу, в голове одна мысль: добраться до дома… Малышка не жалуется, лишь спрашивает то и дело, где мы и далеко ли еще… Бедный ангелочек поспешает вприпрыжку. Шаг у меня широкий – словом, не прохлаждаемся. Теперь все прямо да прямо… Эджвар-роуд… Орчард Скрэббс… небольшой парк… а вот и Дуилк-Комменс… чуть дальше Уайлсден… высокие деревья… Теперь надо действовать с оглядкою: нельзя же вот так прямо и заявиться!.. Знакомая окрестность, а вон и наш дом! Виден фасад, ближайшие подступы… Ни души! Только тележка молочника стоит… Садовая калитка отворена. Проскальзываем в нее – шмыг! – и прямо к входным дверям… Еще не светает, и нас никто не видел.
– Эй! Эй, очнись же! – раздается голос Состена. – Старикан зол как черт!
Это он меня будит.
– Племянница сказала ему, что ты все потерял!
Я давеча как вошел, так и свалился замертво… Он тормошил меня, чтобы узнать, что и как, требовал объяснений…
– Кто же ему доложил? Кто?..
Я пока плохо соображал, не прочухался…
– Да племянница! Оглох, что ли? Можешь себе вообразить? Каково, а!..
– Он курит?
– А ты как думал?..
– Злой?
– Выпорол ее!..
– Вот те на! Чем же?
– Хлыстом!.. Веселенькое дело!
Славное пробуждение, расчудесные известия!..
– Похоже, он ревнует…
– К кому?
– Да к тебе, дурень! Не ко мне же!..
Состен, и тот заметил. Ну, дела!..
Я недолго раздумывал:
– Остается одно – уматывать!..
– Как бы не так! Он и это предусмотрел. Заявил, что если мы сбежим, он известит полицию, устроит облаву на нас… Что мы-де взяли на себя обязательства перед ним… что он нам платит, предоставил стол и кров… что договор скреплен нашими подписями… Вот что он заявил!.. Он предостерег меня, что так и поступит в случае чего… заявил, что конкурс не за горами, что мы не имеем права подвести его, что уже поздно искать нам замену, что мы должны опробовать его противогазы, что для того нас и наняли… В общем, дело нешуточное!..
– Мы… нам… нас!.. Говори о себе, я здесь ни при чем!.. Извини, насчет противогазов я тебе ничего не обещал. Сказал только, что готов ходить за покупками по вашему поручению – и точка!.. За всякой мелочевкой! И так уже довольно утомительное занятие для калеки вроде меня!.. Я ведь не инженер… Все золото не кому-нибудь, а вам достанется, г-н де Роденкур! Это вы у нас избалованный вниманием специалист!..
– Ты называешь это поручениями? Племянницу тебе тоже поручили?
– Вас это не касается!
– Дядя утверждает, что его касается!
– И что дальше?..
– Сами говорите с ним. Будете сами объясняться!..
– Что же, прямо сейчас иду к нему…
– Нет его, в город отправился…
– Куда же это?
– По мастерским, по лавкам… за всем тем, что ты потерял… выкинул коту под хвост!.. С племянницей ушел… Заявил, что все сам принесет, что никому больше не доверяет…
– Обсмеяться можно!..
– Любопытно знать, где ты все, так сказать, посеял?
Он явно заинтригован.
– Она рассказала, что ближе к вечеру, где-то поблизости от Уоппинга с тобой приключился приступ безумия… что ты пошел в какой-то клуб, потащил ее за собой… Тебе, мол, захотелось поразвлечь ее… Что поил ее шампанским, порвал свой мешок, а добро покидал неграм… всю эту хреновину: приспособления, перья, железячки… Ни с того ни с сего, точно полоумный!.. Что на тебя, мол, страшно было смотреть!
Я слушал в молчании.
– Это все, что она сказала? Не слишком много…
– Ох, и всыпал ей перцу дядя! Такого жару задал!.. Мне наверху все слышно было… Так отходил, что чертям страшно стало!.. Как она кричала: «Uncle! Uncle!» Порка по всем правилам, не для близира!.. Говорю тебе, слышно было, как хлестал… «Помогите! Помогите!..» Вот это была ария!.. Но ты-то ничего не слышал – дрых!.. А слышно было, верно, на улице.
Я не мог прийти в себя.
– Значит, крутенек дядя? Крутенек?..
Только это и мог вымолвить.
– А тебе не кажется, что она уже большая и сильная для своих лет? Ведь ей, верно, не меньше четырнадцати.
Он не был в этом уверен.
– Что же ты будешь делать? Это с тобой случилось вот так, вдруг? С перепою, что ли? Ведь ты вообще не пьешь!.. – продолжал он рассуждать.
– Катись к едрене матери! – отрубил я. – К едрене матери!..
Особых уточнений не требовалось.
– Так куда, говоришь, они поехали? Что-то я толком не расслышал.
– По мастерским, бестолочь! И снова рассказывать:
– Видел бы ты полковника!.. Кинулся в спальню… ну, в ее, в девчонкину… выволок ее из постели в чем мать родила… Поднял на ноги всю челядь, поголовно! Буфетчиков, поварню… Всех до единого… Дворецкого, служанок с первого этажа, горничных, прачек, и всех скопом в спальню! Всю прислугу!.. И выпорол ее на глазах у всех… До седьмого пота трудился!.. Похоже, он уже проделывал это, когда однажды, совсем маленькой, она ослушалась… Мне дворецкий рассказал, тот, что во фраке… который по-французски умеет говорить… Дядя исполняет все ее прихоти, если только она не начинает дурить… Тогда – порка! И презнатная!.. Уж он отводит душу, поверь мне!.. Но теперь племянница выросла, и он махнул на нее рукой… Видеть ее не желает!.. Собирается звать к себе племянника, а с племянницей решил распрощаться… Ему ведь что угодно может взбрести на ум! После каникул думает отдать ее в пансион… Дворецкий знает семейство… – шутка ли – уже двадцать лет, как в услужении!.. Так вот, он думает, что она вовсе не племянница ему, просто девчонка, взятая ими на воспитание… вернее, не ими, а его женой. Словом, всякие толки да пересуды…
– Какая, однако же, осведомленность, Состен! Разговорчив ваш дворецкий!..
– Он любит поболтать по-французски… Десять лет уже, как не представлялось случая… Говорила по-французски только супруга… Хозяйка, одним словом… Любопытны, кстати, обстоятельства ее смерти… Не слышал?
– Вы не теряете времени, Состен! Что же вам еще известно?..
– Ах, да!.. Девчонка должна стать наследницей…
– Балует он ее, балует!
– Только, знаешь ли, тут не совсем чисто: ведь он собирается усыновить племянника, совсем мальца, всего шести годов…
А тебя он не собирается, случаем, усыновлять, трепло? Глядишь, плетку тебе вручит! Вы теперь вроде как родные души – до мордобоя докатились!
Что-то я не очень понимал.
– Словом, идут, идут дела!
Надо же и съязвить.
– В общем, послушай меня, Состен. Я его терпеть не могу и рожу ему набью, вот увидишь, тем более, что ему нравятся побои!..
– Он тебя тоже не переносит… не заблуждайся на сей счет!..
– Почему он в таком разе держится за нас?
– Может быть, потому, что хочет нас угробить! Любопытно, любопытно!..
– Меня это не удивило бы – вполне в его духе!..
Он вновь переводит разговор на порку. Пропойца, он и есть пропойца!.. Какая, все-таки, скотина: высечь племянницу перед холуями!..
Завелся Состен – не остановить… «Хлыстом – вжик, вжик!» Видно, находился под сильным впечатлением… Что ж он и его, Состена-то, не позвал?..
– Что, нервишки щекочет, поганец?.. Но ему было плевать на мои чувства.
– Дерьмо ты, Китаец! Вам двоим просто на роду было написано снюхаться… В общем, обойдетесь без меня!..
Но нет у него ни на грош самолюбия… Можно было не стараться.
– Обо мне ничего не говорил? Кое-что все-таки нужно было разузнать.
– Ничего, клянусь! Ни словечка!..
Воплощение искренности.
– Не собирается рассчитать меня?
– Что ты! И в мыслях нет!..
– Кому как не тебе знать – вы с ним словно спелись!..
– Нет, Фердинанд!.. Клянусь, нет!.. Пришли сюда вместе, говорит, вместе и уйдете… Together!.. Да, together! «Мне нужны испытания, все до единого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Leave me alone! – сказала она, когда ее кончило рвать. – Оставьте меня в покое!..
Ну, нахальство!.. Это уж слишком!.. Это она мне говорит, вырвавшему ее из лап чудовищ! Мне, перевернувшему землю и небо, чтобы спасти ее от бесовской силы!.. Ах, ты стервоза! Ах, поганка!.. Бац ей плюху – так и отлетела. Растянулась на земле и хнычет… Подхватил ее, поднял лицом к лицу, поцеловал… Обожаю… Обнял крепко. Слишком сильно люблю
– Не плачь, золотце! – упрашиваю ее. – Я – чудовище! Страшное чудовище! Ужасней нет!.. Прости меня, милая!.. Forgive me, darling!..
Мямлю по-английски… прижимаю ее к себе… Она дрожит. Грею ее, растираю, целую… Но нет в ней мягкости, нет ласки. Она сердится на меня… Я же поколотил ее… Да, это правда, но правда и то, другое!.. Сам видел, собственными глазами… Все мерзости… Как она давала ласкать себя, блудодействовать с ней… Копаться в себе… Целой ораве! Ишь, святая невинность! Сука!.. Просто не могу прийти в себя… Нет, но такое!.. Снова переключение в мозгу… Сон наяву! Всех этих вижу, орду наездников… Бесовскую скачку… Кусаю ее в шею, кусаю… Она пытается разжать мои руки, кричит… Я впиваюсь пальцами ей в крестец, в ягодицы. Стоя, притиснув ее к стене… Ей не вырваться! Только бы не сбежала!.. А дождь хлещет… Из водосточного желоба льет прямо нам на головы… Ни души кругом… Она порывается уйти, но я не желаю. Притиснув ее к водосточное трубе, говорю ей прямо в серьги, обсасываю волосы… А дождь все идет… Хочу, чтобы она сказала… Пусть скажет все…
– Сороконожка, darling?.. Сороконожка?.. You love him? Сороконожка? Little оnе!..
Пусть скажет, что любит Сороконожку!.. Ах, ты, подлючка!.. Предательница!.. До всего дознаюсь! Не желаю, чтобы она водила меня за нос!..
– Распутница! Тварь! – выкладываю ей.
Какая мука от одной мысли! Всем дала! Безумие! Невыносимо! Пронзительно!.. Покусываю ее, кусаю, вновь прижимаю к стене.
– Бигуди тоже любишь? Говори!.. Признайся, любишь больше, чем меня?.. Ведь хочешь, чтобы она забрала тебя? Говори! Говори, ну!..
Прошу, умоляю, тискаю прямо под струей воды из желоба… Не отвечает… Мучительно!.. Дождь мочит… размачивает… ливмя льет как из ведра… потоп… В плену дождя… Дождь с ветром неистовствуют под сводом подворотни.
– Ну, хочешь, да? – настаиваю я. – Отдать тебя Сороконожке? Его тоже будешь целовать, да?.. Бигуди тоже, да?.. С удовольствием съела бы Бигуди, да?.. Обоих?.. А кого больше любишь? Ну, скажи, милочка! Скажи, дорогая деточка!..
Трясу ее, жму, кусаю еще сильнее…
И тут слышу тихо-тихо в ответ: «Фердинанд!.. Фердинанд!..» Так нежно, так ласково… Дуновение, дуновение ее ангельских уст в моих устах… Отдает мне свои губы… «Золотце мое!».. Сама целует меня… Беру ее губы… «Куколка моя! Жизнь моя!» Обожаю ее до невозможности… Приподнимаю, поднимаю ее, мою безмерно обожаемую. Такое мокрое прохладное личико… О, я целую, обсасываю его… «Богиня моя! Сердце мое!»… Во мраке ночи… «Золотинка моя! Маленькая моя фея!» Но как же недавнее безумство?.. Туитники?.. Бабье?.. Вновь жаром опаляет низ живота, огнем дождя и похоти. Широко раскрываю в потемках глаза. Увидеть ее глаза! Как она лжет! Ее рот… Ее лицо… Такое нежное, милое личико! Оно смеется под моими губами… Лижу, лижу, теряю голову… Ей теперь лучше… Становится собой: жестокой, злой, вызывающе игривой… Задремавшая, убаюканная в моих руках зловредность… Так она ведь сбежит, смоется! В самом деле улизнет во мраке, запросто!.. Девочка, шалунья, ангел… Ангелочек мой!..
Я к ней: «Вирджиния! Вирджиния!» Она пошевеливается, посмеивается… Ну да, смеется, насмехается!.. Ах, нахальная девчонка, злючка… Вырывается… Ей определенно лучше… Готова сбежать немедленно… Держу ее, целую… «Сучонка!»… Она лягается… Прикасаюсь к ее грудочке… И ее сосать… Платья на ней нет, изорвано в клочья… Она барахтается…
– Спокойно, не то размажу по стене! – остерегаю ее. – Размажу, только дернись!
Она лягает меня. Я зверею. Трах! Вокруг никого… Вначале она стонет, потом пищит по-кошачьи… Во мне такая страсть, что ее подбрасывает. Прыгай, козочка, прыгай!.. Уже ничего не соображаю… При каждом толчке упираюсь внутри нее, при каждом толчке – хриплый стон… Горячо в ее глубине, горячо!.. «Ангел мой!» Целую… Она не противится… Подкидываю, подкидываю ее, душу в объятиях… Она ловит губами мое ухо и вцепляется в него зубами. Я взвыл от боли. Вот сволочь!.. Придавил ее к стене… Снесу башку этой гадючке!.. Просовываю колено между ее бедер. «Не дергайся!» Распластываю ее… Она отбивается, лягается, визжит… Упираюсь, припираю… Зажал крепко… Уже не помню себя, не в себе от страсти… Плоть в упор моей… Обожженная, обжигающая плоть… Я кричу, кричу… Вся улица полна криком… Кругом крик… Только никто не кричит… Никто, кроме меня!.. Ничего… Ничего, кроме тьмы… Отголоски… Как хорошо!.. Как ужасно!.. Никто!.. Опять кусаю ее… Держу крепко… Обожаю… Обсасываю ее голое плечо, мокрое ее плечико… Я содрогаюсь, содрогаюсь… Уличный пес… Измокший пес… Вода из водосточной трубы хлещет, льется на нас, струится между нами… Я вскидываюсь, вскидываюсь всем телом, всем моим телом, прижатым к ней… все во мне исполнено боли… Выдираю из себя всю мою силу… Вся сила бьется во мне толчками…
– Миленькая! Миленькая! – приговариваю я. – Прости!.. Прости!..
Я бьюсь о нее, кусаю, сосу ее… Жар страсти, крови! Сокрушительный порыв! Еще сильнее! Ярость живой плоти… Я пробью ее насквозь, растолку заживо… Мне уже не остановиться. Бью таранными ударами до упора, сокрушаю ее… Мною движет сила неодолимая… Удар… Удар… Я говорю слова, злопамятные слова: «Вот так и с ним будешь! И с ним так же будешь!»… Чувствую на губах ее поцелуй, ее сосущие губы… Вот такая любовь!.. Тараню ее… Яростный штурм… Насмерть! Да, насмерть!.. Я должен знать!.. Все сильнее… Все чаще… До последней крайности… Вырвать все, без остатка…
– Вирджиния! Вирджиния!
Она слабеет, сникает, совсем обвисла, уже не целует… Подтаскиваю ее кверху, припираю к стене, вновь заключаю ее в объятия… Ничего не вижу… Не вижу ее лица… Трогаю ей нос… Дождь проливной… Глаза, рот… Опускаю ее на руках к подножию стены, усаживаю… Какой ужас! Какая беда! Что со мной? Что я натворил?.. Лью на нее воду, поливаю ее, пригоршнями из ручья…
Похлопываю ее по щекам… Ну, вот, слава тебе, какое счастье!.. Милосердие Божие!.. Ну, вот, чудесно!!. Она что-то лепечет… несколько слов…
Снова окликаю ее… На ней нечего нет, совсем голая… Платьице изорвано. Надеваю на нее свой пиджак, просовываю ей руки в рукава, легонько тяну ее за собой…
– Ну же, идем, Вирджиния!
Темно, хоть глаз выколи. Она спотыкается. Не вижу ее прелестного личика, а так хотелось бы…
– Пошли, Вирджиния!..
Мои мысли занимает теперь наш дом… полковник… Состен… Ох, покупки, снаряжение!.. Этот тюк, будь он неладен! Где же я бросил все свое барахло?.. А, в «Коридоре»! Рассудок начал возвращаться ко мне… «Коридор»… Мать родная! Ну да, точно… Теперь вспомнил, а толку что?.. Вопрос лишний… Во мраке пытаюсь сообразить, где это может быть… Ни малейшего представления. Какой-то очень мрачный квартал, бесконечные ряды одинаковых домишек. Вроде в конце какой-то улочки проезжал автобус…
– Не худо бы сейчас в автобус, – заметил я Вирджинии. Да, но кто же нас посадит?.. Ну, конечно! Совсем вон из головы!.. Таких-то оборванных!.. Ее особенно – девчонка совсем голая… только мой пиджак на ней… Нет, так не пойдет. Контролер немедленно вызовет полицию. Надо жать во все лопатки, успеть до рассвета в темноте найти дорогу к дому… и ни в коем случае не обращаться к полицейским… Я обретал ясность ума… Неприятности возвращают здравомыслие. Стоит попасть в передрягу, как немедленно находится спасительный выход… Глупостей вы больше не делаете… А вот вам, порадуйтесь, и план созрел! Шевелю извилиной!..
– Ну-ка, малышка, послушаем Биг Бен! Останавливаюсь, чтобы лучше слышать… Пять часов!
– Ну, так вперед и без разговоров, милочка! – бросаю ей.
Я не знал, где мы находимся, но решил идти на звук боя. Главное, выбраться к Вестминстеру, а там все сразу станет на место… Хватаю малышку за руку, и вперед – на поиски выхода! Нужно было выбираться из этого квартала, из этого лабиринта кривоколенных, налезающих друг на друга улочек… Куда ни ткнись – непроглядные тупики… Но вот, наконец, большая улица. Узнал! Экшн-роуд, за ней Лонг-авеню… О, дело пошло! Так-то лучше!..
«Quick! Quick!..» Нам туда и нужно… Уж как мы радуемся!.. Правда, топать нам еще и топать… Добрый час, как не больше… По счастью, дождь почти прекратился, но холодно. Прибавляю шагу, в голове одна мысль: добраться до дома… Малышка не жалуется, лишь спрашивает то и дело, где мы и далеко ли еще… Бедный ангелочек поспешает вприпрыжку. Шаг у меня широкий – словом, не прохлаждаемся. Теперь все прямо да прямо… Эджвар-роуд… Орчард Скрэббс… небольшой парк… а вот и Дуилк-Комменс… чуть дальше Уайлсден… высокие деревья… Теперь надо действовать с оглядкою: нельзя же вот так прямо и заявиться!.. Знакомая окрестность, а вон и наш дом! Виден фасад, ближайшие подступы… Ни души! Только тележка молочника стоит… Садовая калитка отворена. Проскальзываем в нее – шмыг! – и прямо к входным дверям… Еще не светает, и нас никто не видел.
– Эй! Эй, очнись же! – раздается голос Состена. – Старикан зол как черт!
Это он меня будит.
– Племянница сказала ему, что ты все потерял!
Я давеча как вошел, так и свалился замертво… Он тормошил меня, чтобы узнать, что и как, требовал объяснений…
– Кто же ему доложил? Кто?..
Я пока плохо соображал, не прочухался…
– Да племянница! Оглох, что ли? Можешь себе вообразить? Каково, а!..
– Он курит?
– А ты как думал?..
– Злой?
– Выпорол ее!..
– Вот те на! Чем же?
– Хлыстом!.. Веселенькое дело!
Славное пробуждение, расчудесные известия!..
– Похоже, он ревнует…
– К кому?
– Да к тебе, дурень! Не ко мне же!..
Состен, и тот заметил. Ну, дела!..
Я недолго раздумывал:
– Остается одно – уматывать!..
– Как бы не так! Он и это предусмотрел. Заявил, что если мы сбежим, он известит полицию, устроит облаву на нас… Что мы-де взяли на себя обязательства перед ним… что он нам платит, предоставил стол и кров… что договор скреплен нашими подписями… Вот что он заявил!.. Он предостерег меня, что так и поступит в случае чего… заявил, что конкурс не за горами, что мы не имеем права подвести его, что уже поздно искать нам замену, что мы должны опробовать его противогазы, что для того нас и наняли… В общем, дело нешуточное!..
– Мы… нам… нас!.. Говори о себе, я здесь ни при чем!.. Извини, насчет противогазов я тебе ничего не обещал. Сказал только, что готов ходить за покупками по вашему поручению – и точка!.. За всякой мелочевкой! И так уже довольно утомительное занятие для калеки вроде меня!.. Я ведь не инженер… Все золото не кому-нибудь, а вам достанется, г-н де Роденкур! Это вы у нас избалованный вниманием специалист!..
– Ты называешь это поручениями? Племянницу тебе тоже поручили?
– Вас это не касается!
– Дядя утверждает, что его касается!
– И что дальше?..
– Сами говорите с ним. Будете сами объясняться!..
– Что же, прямо сейчас иду к нему…
– Нет его, в город отправился…
– Куда же это?
– По мастерским, по лавкам… за всем тем, что ты потерял… выкинул коту под хвост!.. С племянницей ушел… Заявил, что все сам принесет, что никому больше не доверяет…
– Обсмеяться можно!..
– Любопытно знать, где ты все, так сказать, посеял?
Он явно заинтригован.
– Она рассказала, что ближе к вечеру, где-то поблизости от Уоппинга с тобой приключился приступ безумия… что ты пошел в какой-то клуб, потащил ее за собой… Тебе, мол, захотелось поразвлечь ее… Что поил ее шампанским, порвал свой мешок, а добро покидал неграм… всю эту хреновину: приспособления, перья, железячки… Ни с того ни с сего, точно полоумный!.. Что на тебя, мол, страшно было смотреть!
Я слушал в молчании.
– Это все, что она сказала? Не слишком много…
– Ох, и всыпал ей перцу дядя! Такого жару задал!.. Мне наверху все слышно было… Так отходил, что чертям страшно стало!.. Как она кричала: «Uncle! Uncle!» Порка по всем правилам, не для близира!.. Говорю тебе, слышно было, как хлестал… «Помогите! Помогите!..» Вот это была ария!.. Но ты-то ничего не слышал – дрых!.. А слышно было, верно, на улице.
Я не мог прийти в себя.
– Значит, крутенек дядя? Крутенек?..
Только это и мог вымолвить.
– А тебе не кажется, что она уже большая и сильная для своих лет? Ведь ей, верно, не меньше четырнадцати.
Он не был в этом уверен.
– Что же ты будешь делать? Это с тобой случилось вот так, вдруг? С перепою, что ли? Ведь ты вообще не пьешь!.. – продолжал он рассуждать.
– Катись к едрене матери! – отрубил я. – К едрене матери!..
Особых уточнений не требовалось.
– Так куда, говоришь, они поехали? Что-то я толком не расслышал.
– По мастерским, бестолочь! И снова рассказывать:
– Видел бы ты полковника!.. Кинулся в спальню… ну, в ее, в девчонкину… выволок ее из постели в чем мать родила… Поднял на ноги всю челядь, поголовно! Буфетчиков, поварню… Всех до единого… Дворецкого, служанок с первого этажа, горничных, прачек, и всех скопом в спальню! Всю прислугу!.. И выпорол ее на глазах у всех… До седьмого пота трудился!.. Похоже, он уже проделывал это, когда однажды, совсем маленькой, она ослушалась… Мне дворецкий рассказал, тот, что во фраке… который по-французски умеет говорить… Дядя исполняет все ее прихоти, если только она не начинает дурить… Тогда – порка! И презнатная!.. Уж он отводит душу, поверь мне!.. Но теперь племянница выросла, и он махнул на нее рукой… Видеть ее не желает!.. Собирается звать к себе племянника, а с племянницей решил распрощаться… Ему ведь что угодно может взбрести на ум! После каникул думает отдать ее в пансион… Дворецкий знает семейство… – шутка ли – уже двадцать лет, как в услужении!.. Так вот, он думает, что она вовсе не племянница ему, просто девчонка, взятая ими на воспитание… вернее, не ими, а его женой. Словом, всякие толки да пересуды…
– Какая, однако же, осведомленность, Состен! Разговорчив ваш дворецкий!..
– Он любит поболтать по-французски… Десять лет уже, как не представлялось случая… Говорила по-французски только супруга… Хозяйка, одним словом… Любопытны, кстати, обстоятельства ее смерти… Не слышал?
– Вы не теряете времени, Состен! Что же вам еще известно?..
– Ах, да!.. Девчонка должна стать наследницей…
– Балует он ее, балует!
– Только, знаешь ли, тут не совсем чисто: ведь он собирается усыновить племянника, совсем мальца, всего шести годов…
А тебя он не собирается, случаем, усыновлять, трепло? Глядишь, плетку тебе вручит! Вы теперь вроде как родные души – до мордобоя докатились!
Что-то я не очень понимал.
– Словом, идут, идут дела!
Надо же и съязвить.
– В общем, послушай меня, Состен. Я его терпеть не могу и рожу ему набью, вот увидишь, тем более, что ему нравятся побои!..
– Он тебя тоже не переносит… не заблуждайся на сей счет!..
– Почему он в таком разе держится за нас?
– Может быть, потому, что хочет нас угробить! Любопытно, любопытно!..
– Меня это не удивило бы – вполне в его духе!..
Он вновь переводит разговор на порку. Пропойца, он и есть пропойца!.. Какая, все-таки, скотина: высечь племянницу перед холуями!..
Завелся Состен – не остановить… «Хлыстом – вжик, вжик!» Видно, находился под сильным впечатлением… Что ж он и его, Состена-то, не позвал?..
– Что, нервишки щекочет, поганец?.. Но ему было плевать на мои чувства.
– Дерьмо ты, Китаец! Вам двоим просто на роду было написано снюхаться… В общем, обойдетесь без меня!..
Но нет у него ни на грош самолюбия… Можно было не стараться.
– Обо мне ничего не говорил? Кое-что все-таки нужно было разузнать.
– Ничего, клянусь! Ни словечка!..
Воплощение искренности.
– Не собирается рассчитать меня?
– Что ты! И в мыслях нет!..
– Кому как не тебе знать – вы с ним словно спелись!..
– Нет, Фердинанд!.. Клянусь, нет!.. Пришли сюда вместе, говорит, вместе и уйдете… Together!.. Да, together! «Мне нужны испытания, все до единого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82