Князь Никита Иванович вызывающе стал перед Хованским.— Коли то Руси в лихву, кой же дурень побрезгует?И, подняв Нащокина, указал ему на место подле государя.— Ты, Афанасий, ошую, а я одесную Алексей выразительно поглядел на дядьку.— Ты бы хоть пира для прикусил вострый язык свойБояре попятились к двери. Хованский взялся за скобу— Освободи, государь, от пира такого. Не гоже нам Ордыновы ереси слушати!Алексей, не ожидавший такого исхода, растерянно огляделся. Его выручил патриарх — стукнув властно палицей об пол, перекрестился и возгласил:— За пиром упамятовали мы часы отслужить. На колени!После молитвы государь натруженно опустился в кресло и полузакрыл глаза.— Садитесь и вы, мои ближние. — вымолвил он, стараясь придать своему голосу побольше мягкостиБояре, скрепя сердце, заняли свои местаПосидев немного и допив мед, Алексей протяжно зевнул— А сейчас можно по-доброму со Господом жаловать и по домам.Оставшись с патриархом. Никитой Ивановичем, Ртищевым и Нащокиным, государь с улыбкой кивнул на дверь— Смутят бояре!. Не любо им, что набираетесь вы европейского духу.Ордын— Нащокин вытер рукавом сухие глаза.— Особливо я им не люб, государь… Перед всеми людьми за твое государево дело никто так не возненавижен, как я. * * * С каждым днем Афанасий Лаврентьевич все больше входил в доверие Алексея. Государев двор исподволь стал заполняться незнатными земляками Нащокина.Спесивые вельможи, почуяв опасность, повели себя так. словно ничего не замечали, но в то же время ждали случая, чтобы вступить в открытый бой с ненавистным Афанасием Лаврентьевичем. Они попытались привлечь на свою сторону Ртищева, но вскоре отказались от этой затеи, так как Федор откровенно заявил, что потерял всякую охоту заниматься государственностью.И действительно — постельничий все время свое отдавал наукам. Он то просиживал с утра до ночи за латынью, то ревностно вдруг принимался обучать грамоте челядь свою, то проводил время за страстными спорами с монахами Андреевского монастыря.Поздно ночью, усталый и разбитый, ложился он в постель, но, оставшись без дела, сразу чувствовал, что охватывает его тревога, ноющая тоска. Закрыв глаза, он старался ни о чем не думать и хоть ненадолго забыться.Проходили часы. Стрельчатое оконце заволакивали сизые клубы предутреннего тумана, где-то хрипло перекликались петухи — а постельничий все еще беспокойно ворочался под покрывалом, полный тяжелых воспоминаний и безрадостных дум. Ни молитвы, ни заклинания не помогли: «она» не уходила из опочивальни. И чем горячей взывал Ртищев к Богу, тем настойчивей крепло наваждение.— Ты мой… Ты мой, господарик, — жутко хихикала заживо похороненная и холодными синими пальцами щекотала перехваченное спазмами горло постельничего. — Ты мой… мой ты!… Господарик!Федор в ужасе соскальзывал на пол, отползал к красному углу. Янина сдерживала смех. Страшно зияли черные провалы ее глаз. Искривив в жуткую маску лицо, она неслышно присаживалась рядом. Федор истово крестился, призывал на помощь все силы небесные, но сам, не замечая того, шептал:— Янина, лапушка моя ненаглядная!Полька резко вырывалась из его объятий.— Спасите!… Спасите!… Спасите! — кричала она и слова эти точно орлиным клювом проклевывали череп. — Спасите!… Спасите!А из каморки показывался кто-то спокойный и бесстрашный, в кумачовой рубахе, с раскаленными щипцами в руке, входил в опочивальню. Федор пытался вскочить, чтобы выгнать вон незваного гостя, но одеревеневшие ноги не повиновались ему. Кат кланялся в пояс, с убийственной медлительностью крестился на образа и зажимал щипцами грудь полонянки.— Не кручинься, Федор Михайлович. Сейчас на славу схороним мы женку твою…Кое— как отдышавшись, Ртищев подкрадывался к постели и. юркнув под покрывало, замирал, не смея открыть глаза. Нараставшие вопли пытаемой шли уже не из угла, а откуда-то из глубин его собственного существа.— Спасите! — дико вскрикивал тогда Федор и ногтями впивался в восковое лицо свое. — Спасите!… Спасите!Всполошенный дворецкий, заслышав крик, стремглав бежал в опочивальню.— Опамятуйся, господарь!Ртищев стихал, прислушивался в ужасе и, едва живой, приоткрывал глаза.— Ты? — вздыхал он полной грудью, готовый разрыдаться от счастья, что видит живого человека.— Я, господарь, — мягко отвечал дворецкий и глядел на Федора так, как глядит мать на смертельно больного ребенка.Убаюкав Ртищева, он неслышно присаживался на полу.— Кто тут? — неожиданно поднимал голову постельничий, и, увидев холопа, зло показывал ему на дверь. — Изыди!…Едва дворецкий выходил в сени, Федор тщательно подсовывал под бока покрывало и вытаращенными глазами впивался в сумрак.— Господи, избави мя от наваждения! — беззвучно молился он, а сам трепетно, с настойчивостью сумасшедшего, вновь вызывал в воображении образ Янины…Только засветло, когда оживала усадьба и пробуждался на улице утренний гомон, обессиленный Ртищев забывался недолгим бредовым сном.Никто, кроме дворецкого, не знал о его жестоких страданиях, да никто и не интересовался ими. Только царевна Анна как будто подозревала что-то. Она изредка приглашала постельничего к себе, расспрашивала его о здоровье, снабжала целебными снадобьями и между слов давала понять, что догадывается о его горе и сочувствует ему.Боярышня Марфа во время этих бесед тихонько сидела у ног царевны и, прерывисто дыша, точно от сдерживаемых через силу слез, с преданной нежностью глядела на Ртищева.Федора глубоко трогало отношение к нему девушек, и пребывание в светлице царевны незаметно сделалось для него единственною усладою и утешением в жизни.Алексей, при встречах с постельничим неодобрительно покачивал головой.— А и поизвелся ты, Федька, иноземным премудростям навычаючись. Обернись-ко на лик свой, в гроб краше кладут.Федор виновато отводил взгляд в сторону и не отвечал.Однажды государь, заметив, что постельничий особенно грустен, ласково потрепал его по щеке.— Удумал я, Федька!… Чтобы не убиваться тебе, Аристотеля да Платона одолеваючи, жалую я тебя старостой над умельцами, хоромы ставящими для нас в Коломенском.Ртищев с радостью согласился и весь отдался новому делу. * * * Когда дворец в Коломенском был готов, царь на радостях два дня разъезжал по Москве, щедро оделяя милостыней нищих и богомольцев.На третий день он отправился в потешное село. У околицы его встретили ученые монахи Андреевского монастыря во главе с Ртищевым и Симеоном Полоцким. Лицо Симеона сияло.— Доподлинно, государь, володеешь ты великим даром творить пречудную красоту, — с неподдельным восторгом обратился он к Алексею.После торжественного молебствования царь пожелал потешиться медведем и иными потехами.На широкую поляну вышел вожак с медведем и помощником — мальчиком, изображавшим козу. Алексей развалился в кресле, установленном на высоком помосте, и подал платочком знак. Вожак поклонился на все четыре стороны, потрогал кольцо, продетое сквозь ноздри зверя, оглушительно заколотил в барабан.— Ну-тко, Мишенька, поклонись государю да покажи науку свою.При каждом подергивании цепи медведь пофыркивал и послушно выполнял все, что требовал хозяин.Довольный действом, государь хохотал до слез. В лад ему скалили зубы, угодливо ухмыляясь, ближние.— А как красные девицы белятся, покажи-ко, Михайло Иванович, — ломаясь, выкрикивал вожак.Медведь садился на землю, тер лапой морду и зло поглядывал по сторонам маленькими, налитыми кровью глазами.— Козою потешь! — хватаясь за тучный живот, гоготал Алексей.Мальчик торопливо накинул на голову мешок, сквозь который продета была палка с козлиной головой и рогами. Вожак, приплясывая, выбивал барабанную дробь. Коза и медведь обнялись и покатились по земле.Вдруг медведь вскочил, поднявшись на задние лапы, угрожающе зарычал на хохочущего царя. Алексей сразу оборвал смех и подозвал к себе вожака.— Аль и тому животину навычал, чтоб на государя пеной брызгал?Вожак с силой рванул цепь. Медведь, еще пуще освирепев, бросился на Алексея. Раздался залп, и смертельно раненный зверь повалился наземь.— А сего смерда в железа! — топнул ногой царь и неожиданно смолк: со стороны дворца раздался громовый раскат.В мгновение ока вся полуденная часть села заволоклась тяжелыми клубами пыли.— Лихо, царь! — хватаясь за голову, упал на колени прибежавший розмысл Розмысл — инженер.

.Не помня себя от гнева, Алексей рванулся к дворцу.На месте хором он увидел гору камня и бревен. Хоромы, выстроенные наспех, рухнули прежде, чем успели обсохнуть в них краска и позолота.Из— под развалин неслись крики задавленных.— Никак, людишек похоронило? — упавшим голосом спросил государь.Ордын— Нащокин умоляюще поглядел на него:— Пожаловал бы ты отсюда, от кручины прочь… Иные поставим палаты, во сто крат краше сих, государь.Тяжело сопя, Алексей ушел в старый дворец. ГЛАВА II Каждый день во всех церквах Московии служили торжественные молебствования «о ниспослании мира и покорении под нози царя всякого врага и супостата», — а поляки и шведы собирались тем временем с силами, чтобы нанести Руси смертельный удар.Никон убеждал Алексея как можно скорее двинуться в поход на Ригу.— Егда узрят рати лицо твое, государь, — говорил он, — великою воспалятся они силой духовной и многии славные сотворят чудеса… А о делах государственности не кручинься. Покель дарует мне Господь здравие, верой и правдой буду блюсти и стол твой, и честь твою.Царь поддался настойчивым уговорам патриарха. Через несколько дней, трогательно простившись с ближними, он выступил из Москвы. * * * Жизнь в царском лагере протекала по строгому монастырскому чину. Алексей вставал задолго до рассвета и, наскоро умывшись, начинал утомительно долгую службу в походной церкви. После обедни, похлебав постных щей, он открывал сидение с воеводами. Если близко от лагеря проходили войска, государь, окруженный телохранителями, выезжал на аргамаке навстречу им и произносил напутственное слово. Мимо него нескончаемой вереницей проходили стрельцы, а он мягко, почти заискивающе, вглядывался в хмурые, заросшие грязью лица, точно не ему дано было вдохновлять людей на бранные подвиги, а сам он ждал от них сочувствия и поддержки.Дорога пустела. Государь сиротливо склонял голову и, точно в забытьи, крестил воздух.— Сподоби их, Господи, со славою костьми лечь за нашу государеву честь.В грудь закрадывалась тревога. Без всякой причины становилось вдруг жаль не этих вооруженных рабов, только что прошедших перед ним, а самого себя. Он беспомощно оглядывался по сторонам, точно искал защиты у окружающих.— Великое множество сиротин под пятой у меня, а поразмышлишь — и един я во всем мире, как перст… И никого-то ближнего у меня нету, опричь Господа Бога.Попы и ближние, как бы в жестокой обиде, всплескивали Руками.— Не гневи Господа, царь! И нас не кручинь глаголом горьким своим!… Иль не зришь, что вся Русь крещеная за един волос с твоей головы с великою радостью смертью умрет?Царь взбирался на аргамака и понуро возвращался в лагерь. * * * Вскоре с Двины пришли добрые вести — с минуты на минуту ожидалось падение Кокенгаузена.Алексей выслушал послов, прискакавших с этой вестью, так, будто знал уже все и до них.— А мы и имя крещеное граду тому нарекли, — многозначительно улыбнулся он.Послы удивленно уставились на царя.— Аль до нас кто посмел прискакать к тебе без ведома воеводы?Царь встал с кресла и чванно разгладил бороду.— А и доподлинно так! Были у нас в ночи послы… Были послы! — вещим голосом повторил он. — Яко зори вешние, предстали пред нами страстотерпцы Борис и Глеб.Помолчав немного, он вышел на двор, собрав все население лагеря, воздел к небу руки:— Внемлите!… А вы, послы любезные, разнесите ту весть нашей рати многострадальной.Все, точно по невидимому знаку, упали ниц перед царем.— Творил я вечор молитву на сон грядущий, — перекрестился царь, — а и не ведаю, по пригоде какой, смежились невзначай очи мои. И тотчас разверзлись душевные очи и узрел я страстотерпцев Бориса и Глеба. И услышали мы глас херувимский: «Ликуй! Внял молениям твоим Отец Небесный, жалует тебя Кокенгаузеном». И еще рекли: «Наречешь ты град Кокенгаузен — Царевича Дмитрия градом. И поставишь в нем храм каменный на все времена во славу христолюбивого российского воинства».Слух о чудесном видении быстрокрылою птицей облетел войска. «Победа! Бог даровал нам победу через молитвенника нашего и владыку государя-царя!» — радостно возвещали глашатаи.В станах, невесть откуда, появились монахи и странники-богомольцы с целыми тюками образков Бориса и Глеба.— Сим победиши! — торжественно объявляли они и щедро наделяли воинов наспех намалеванными иконками.Надежда на помощь святых подняла дух у измученной долгими переходами и вечным недоеданием рати.— Вперед!… Страха не страшимся, смерти не боимся, ляжем за царя, за Русь! — ревели начальные люди и гнали войска под вражий огонь, на приступ.А государь, перед сном запершись в опочивальне, опустился на колени перед образом Спаса и виновато склонил голову на плечо:— Ты многомилостив и даешь отпущение грешникам… Отпусти и мой грех! Не в хулу, а во славу твою думали мы с протопопом укрепить дух рати нашей неправою выдумкою о видении страстотерпцев. * * * Узнав о взятии Кокенгаузена, Алексей спешно собрался в завоеванный город.Два дня работали многочисленные смены стрельцов, убирая с пути, по которому должен был проехать царь, убитых и раненых русских воинов. На окраине города полоненные рыли могилы. Священники, облачившись в черные рясы, служили панихиды по убиенным.Из груды трупов, брошенных в ямы, то и дело неслись стоны и крики о помощи. Но головам и полуголовам недосуг было разбираться, кто жив и кто мертв: нужно было спешить к встрече царя. И полонянники, полуживые от ужаса, безмолвно засыпали могилы землей.Тем временем, рейтары Рейтары — конница.

подтаскивали к дороге раненых и убитых иноземцев. Кое-где рядом с ними, для видимости, клали и русских стрельцов.Все улицы города были украшены зеленью, шелком и объярью. На перекрестках неумолчно били в накры и оглушительно трубили глашатаи. Оставшихся в живых жителей согнали к заставе и там учили, как отвечать государю, если он обратится к ним с вопросом.Вскоре в Кокенгаузен прибыл гонец.— Царь жалует утресь! — объявил он воеводе. — Все ли готово ко встрече?— Все, — хвастливо тряхнул головой воевода. — Не впервой нам государей встречать!На следующий день за город высыпали войска во главе с духовенством. Алексей, далеко за заставой, вышел из колымаги и, сняв шапку, трижды перекрестился.— Боже мой, колико кручины и крови…Он направился к дороге, заваленной трупами и телами раненых. С каждым шагом лицо его, искаженное ужасом и отвращением, менялось, а глаза с недоверчивым удивлением устремлялись на ближних.— Так неужто же наши сиротины все живот сохранили?… Сдается нам, не видать и ни российских рейтаров, и ни стрельцов? — остановился он наконец перед воеводой.— Не все, государь, — сокрушенно вздохнул воевода. — А токмо, Божьей милостью, многое множество сохранилось от погибели людишек твоих.Отойдя в сторону, он за плечи приподнял с земли мертвеца.— Един наш стрелец, а ворогов подле него край непочатый. Не рать у тебя, государь, а орлы!Алексей отвернулся и закрыл руками лицо.— Убери!… Сейчас же убери! Не можно нам без смертной туги на погибели наших людишек глазети.Воевода бережно опустил труп на землю и закрыл ему остекленевшие глаза.— Не рать, а орлы, — повторил он, вдохновенно приложив руку к груди. — Железами не сдержишь! Так и рвутся в бой за государево дело.Привыкнув немного к страшному зрелищу, царь уже спокойней и деловитей обходил ратное поле, то и дело склоняясь над мертвецами.— А не инако, жив? — остановился он перед раненым и сочувственно улыбнулся. — А жив ли ты, басурман?Раненый со стоном приподнял голову, показал рукой на свои запекшиеся губы и что-то по-своему забормотал.— Аль испить просит? — повернулся Алексей к воеводе. — Оно хоть и не нашей веры человек, а тоже разумеет, жалуется. Ты попотчуй-ка его водичкою, не скупись…У самого входа в город Алексей присел отдохнуть в приготовленное для него мягкое кресло. Глубоко вздохнув, он сморщился гадливо и сплюнул.— Добро, одначе, смердят басурманы!— Смердят, государь! — подхватили ближние. — Показал бы ты им милость да пожаловал их могилами.— И то, — согласился государь. — Схоронить!…Воевода испуганно подбежал к Алексею и что-то шепнул ему.— А и то гоже удумано. Дай-ко-ся поглазеть, — поинтересовался Алексей и с видом знатока пощупал поднесенный ему иноземный мундир. — Гораздо добра одежа у басурманов.Он подумал немного и решительно объявил— Мертвые сраму не имут. Хоронить убиенных нагими, одежонку же отписать в обоз.Отслушав благодарственный молебен и потрапезовав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83