Прежде чем начать слово, Босой долго стоит перед образом, подняв руки горе, и что-то невнятно нашептывает. Царь робко поеживается и терпеливо ждет. Если мертвое лицо прозорливца оживает, расплывается в дружескую улыбку, — Алексей крестится благодарно и чувствует, как все его существо наливается гордой радостью и покоем. Когда же темнеет взор Васьки и безжизненно падают руки его, а из груди вырываются протяжные, полные туги стенания, — государь сразу теряет уверенность в себе, горбится сиротливо и тайком, неслышно пятится к двери… Босой резко поворачивается к нему и. загораясь вдруг бешеной злобой, топает исступленно ногами.— Сызнов не внял глаголам Отца Небесного! Сызнов внемлешь ворогам истины!Он падает на колени перед иконами, кивком головы показывает царю на место подле себя и, после долгих молений, наконец смягчается.— Даешь ли обетование, Алексаша, сотворить по глаголу Божию?— Даю, прозорливец.Натешившись игрою теней, государь пересел ближе к Босому.— Скучно, мне, Васенька… Давненько ты мне сказов не сказываешь.«Эк, навязался, брюхатый!» — выругался про себя Васька, но вслух охотно согласился позабавить царя и, опустившись на пол, приступил к сказам.Мерно и убаюкивающе, точно шелест полевой травы в тихий весенний вечер, потекла речь Босого. Алексей зажмурился, уселся поуютнее и дремотно слушал.— Гораздо добро речешь ты, прозорливец. Словно бы не из уст твоих глас исходит, а за окном жужжание пчелиное, — сладко зевнул он и ткнулся бородою в кулак.Босой погладил цареву ногу и продолжал мягко ронять:— И есть, Алексашенька, дальняя теплая сторона, Индиею реченная, дивами дивными полная. А в той Индии теплой обитает птица, реченная Фюникс. А птица сия — одногнездница, не имат ни подруженьки, не птенцов, но едино в гнезде своем пребывает… Егда же состарится та птица Фюникс, долго жалешенько плачет, убивается, горемычная. А, накручинившись вволюшку, взлетает ввысь, берет огнь небесный и, спустясь, зажигает гнездо свое. И меркнут в те поры звезды небесные, и мрак велик ложится на землю, и плачут все твари земные. И земля в те поры плачет. А гнездо горит огнем белым, подобно первому белому снегу, а то и как месяц новорожденный. Фюникс же птица сидит во гнезде, жалешенько плачет, убивается, да огню небесному бока опаленные подставляет. А пепел с той птицы так и сыплется, так и сыплется, так и сыплется!… А когда померкнет огнь, слетаются к гнезду светлые, как очи царя Алексашеньки, силы небесные, дуют на пепел и райскую песню ему поют.Васька откашлялся в кулак и запел: Христос рождается — радуйтесь!Христос преставляется, радуйтесь!Яко в рождестве и смерти душе воскресение!Всем христианам до века спасение. И пророчески поднял руку:— А из пепла гнезда своего сызнов Фюникс воскресший встает и величит со духами светлыми Господа. И песня та златыми звездами в небеси рассыпается, а на земли зацветает благовонными цветиками и звоном малиновым. Слава, честь, поклонение и благодарение Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь.Он неторопливо встал и склонился к похрапывающему царю.— А-минь!… Все, Алексашенька.Алексей испуганно открыл глаза.— Улетел? Фюникс-то, отлетел?— Отлетел, мой преславный. А и тебе ли не срок ко сну отлететь, Алексашенька?Обняв не очнувшегося еще от сладкого полусна государя, он увел его в опочивальню. Едва добравшись до постели, царь, не успев даже перекреститься, крепко заснул.Васька покропил стены опочивальни святой водой и, отдав последние распоряжения стряпчему и спальникам, на носках вышел в сени.— К царевне, — шепнул он дожидавшимся его домрачею Никодиму и еще какому-то юродствующему нищему. — Нонеча там и полонная женка Янина.В светлице Анны стоял полумрак. Царевна нежилась на пуховике. У изголовья ее сидела Марфа и напевала вполголоса какую-то девичью песню. На полу, подобрав под себя ноги, дремала Янина. На коленях ее лежала раскрытая книга Георгия Писидийского: «Похвала Богу о сотворении всякой твари».Анна высунула из-под тафтяного с собольей опушкой и жемчужными гривами покрывала руку, нежно погладила черные кудри крестницы.— Измаяла я, поди, тебя, Нинушка?Полонянка полураскрыла глаза и прижалась к прохладной руке царевны.— Не можно мне верить, матушка моя царевна, что даровал мне Господь превеликие свои милости, сподобив меня крестницей твоей стать!Кто— то завозился в сенях. Марфа вскочила с постели и юркнула к двери.— То по велению царевны, — послышался резкий голос Босого, — утресь еще наказывала двух бахарей блаженных доставить.Марфа открыла дверь.— Жалуйте. И то, измаялась наша царевна, вас дожидаючись.Трижды перекрестившись на образа, юродивые, по молчаливому приглашению царевны, сели на лавку.— А духовник пошто не шествует? — спросила зардевшаяся боярышня, склонясь перед Босым.— Сейчас с царицей пожалует, — буркнул Босой, глядя куда-то поверх голов.Янина молитвенно сложила руки.— Прикажи, матушка-царевна, уйти. Не можно мне, не достойной, предстать перед очи царицыны.Мясистые губы Василия передернулись в усмешке. «А и лукава же баба проклятая. Обликом — херувим, а душою — сатана сатаной». Царевна привлекла к себе крестницу:— Не кручинься. Обсказала я царице про усердие твое в делах веры Христовой да про живот твой горький, полонный. И показала она тебе милость узреть тебя в светлице моей.— Жалует! — объявила боярышня и широко распахнула дверь.Милостиво улыбаясь, в светлицу вошла Марья Ильинична. За ней бочком протиснулся отец Вонифатьев. Васька встал и перекрестил воздух.— Благословенно благословенное… Тьма свету не в кручину. Свет же в тьме — радости.Никодим шлепнул себя по ляжкам и, грозясь пальцем в окно, подхватил, перебирая пальцами струны домры:— Тьме Бог — отец, свету Господь — родитель, нам же на радости — свет царица Мария.Царица ничего не поняла, с заискивающей улыбкой подошла к прозорливцу.— Не растолкуешь ли мне сии премудрые словеса?Васька поджал губы и повернулся к Никодиму.— Реки!Никодим таинственно наклонился к царице.— Прикажи Проньке. В пятничные дни дана ему великая сила предреканья.Пронька шмыгнул носом, обнюхав воздух и вдруг закатился сиплым смешком.— Зрю!… Ночь дню поклоняется, свет тьму проглотил. А в свете, как горлица белая, царица купается!Он обежал вокруг Марьи Ильиничны и радостно закончил:— Очистившийся перед Васенькой — перед Богом очистится!Допустив поочередно к своей руке царевну, Марфу и Янину, царица уселась под образами и умильно воззрилась на Босого.— Сказывала мне Аннушка, будто занадобилась я тебе, прозорливец.Васька ничего не ответил. Он неожиданно размахнулся, больно ударил себя по лицу и разодрал бархатную рясу. В сумраке, полунагой, свирепый, он казался очень страшным.Царица закрыла глаза, чтобы не видеть надвигающегося на нее великана.— Не можно мне зреть мужа нагого, — с мольбою вымолвила она. — Да и опричь сего, страшусь я вериг. Словно бы гады, обвились они вокруг телес твоих мученических. Свободи себя от них, прозорливец.— Сама слободи, — ткнулся губами в ухо Марьи Ильиничны Никодим. — Никому не положено, опричь царицы, касаться желез сих святых.Превозмогая страх и стыд царица сняла с юродивого вериги. Васька с наслаждением встряхнулся и присел на пол.— Сестры дражайшие!Все с удивлением переглянулись:— Откеле исходит сей глас?— Сестры дражайшие! — снова сдушенно прокатилось по терему.Помертвевшая от суеверного ужаса царица пала ниц перед иконами:— Царица небесная, заступи!И тотчас же, где-то подле нее, не то под ногами, не то у самого уха раздалось протяжно:— Царица небесная, заступи!Царевна и Марфа, потрясенные чудом, крепко уцепились за Никодима и Проньку и молили Босого выгнать из светлицы нечистого, но страшный голос не унимался. Он то гулко бился о стены, то рокочущим хохотом кружился в воздухе, отдаваясь громовыми раскатами в сердцах перепуганных женщин, то уходил куда-то в преисподнюю. Вонифатьев бегал, как ошалелый по светлице, рьяно крестил подволоку, стены и пол, непрерывно творя заклинания. Янина, закрыв руками лицо, на животе подползла к прозорливцу.— Про Никона… реки про Никона, — подсказала она едва слышно.— Некие рекут, Никон-де тщится книги священные исправить во славу Божию. Ему же противоборствуют еретики, — плачуще донеслось из-за окна. — А я, Бог Саваоф, глаголю: не внемлите гласу лукавого!… Ибо не ревнители древнего благочестия, но Никон сеет ересь в душах христианских.Марья Ильинична встрепенулась. Ее лицо зарделось счастливой улыбкой. Она благоговейно воззрилась на образа и истово перекрестилась. Все ее сомнения рассеялись. Еще недавно, когда Никон вел беседу с царем и учеными монахами о необходимости исправления богослужебных книг, она почувствовала, что затевается недоброе дело. Однако Ртищев, Ордын-Нащокин, Никита Романов и сам Алексей, изо дня в день доказывая ей правоту Никона, смутили ее душу. Теперь же сам Бог открыл истину.— Верую, Господи, и исповедаю крещение тако, како веровали древлие чудотворцы твои! — клятвенно крикнула она, и опустившись на колени, стукнулась об пол лбом.Янина подползла к царице, горячо поцеловала край ее платья.— Како ты рекла, тако и я под твоею рукою буду противоборствовать Никону, — прошептала она и снова закрыла руками лицо, чтобы не выдать торжествующей радости.— Благословенна раба Мария, — ласкающе-мягко вздохнуло над головами.Расставив широко пальцы, Янина восхищенно поглядела на Ваську. «И даст же Бог человеку дражайший дар вещаний чревом!» — умиленно подумала она и искренно перекрестилась.Выполнив добросовестно все, что требовала щедро наградившая его полонянка, Босой шагнул к царице, но вдруг зашатался и рухнул на пол.— Почил! — вскрикнул склонившийся над прозорливцем Никодим.Марья Ильинична с рыданием упала на грудь Босого. Василий приоткрыл один глаз и болезненно улыбнулся.— Не рыдай мене, мати! — запел он и неожиданно расхохотался страшным хохотом сумасшедшего. ГЛАВА XVI Вечный страх, что узнают его языки, иссушил Корепина, измотал всю его душу. Он облютел, становился все более подозрительным и остерегался даже закадычнейшего своего друга Яшки. В каждом человеке чудился ему враг, поджидавший лишь случая, чтобы предать его.Только в редкие встречи с Таней ненадолго оживлялся Савинка, забывая о всех стерегущих его напастях.В условные дни сходились они в лесу, в берлоге, которая служила бродягам жильем. Яшка, завидев женщину, немедленно исчезал. В берлоге было тепло и довольно просторно — товарищи углубили яму, стены утеплили подобранными на свалке войлочными лохмотьями и соломой и обшили дубьем; кровлей служило решетование из прутьев и хвороста, придавленное снежным сугробом; вход в землянку вел через дыру, прорытую в стороне и защищенную от человеческих глаз кустарником. Зарывшись по пояс в тряпье, Корепин припадал губами к щеке Тани и так мог просиживать без слов часами.К вечеру гостья осторожно высвобождалась из его объятий.— Пора. Чать сызнов отец заругается.Бродяга с тяжелым сердцем провожал Таню до леса.— Токмо бы Пещного действа дождаться Пещное действие — древний церковный обряд в память ввержения в печь трех отроков, не пожелавших поклониться золотому истукану (книга пророка Даниила, гл. 3). Совершается на утрени в неделю святых Отцов (воскресенье между 18 и 24 декабря).

да царю отдать челобитную, — неуверенно улыбался он, чтобы как-нибудь поддержать в себе бодрость, — а там спокинем мы с тобой Москву, уйдем на украйные земли, заживем без горькой кручинушки.Укутанный в тряпье и солому, из-за деревьев показывался дружелюбно скаливший зубы Яшка.— Эвона!… А я, было, в думках держал, не засталась ли ты за господарыню в вотчине нашей. * * * Наступила неделя Праотец Неделя святых Праотцов — 28 неделя по Пятидесятнице (воскресенье между 11 и 17 декабря). В это воскресение церковь вспоминает всех ветхозаветных патриархов и праведников.

. Савинка заметно повеселел.— Ну, кажись, пришел час ударить государю челом, — поделился он с товарищем, ничего не подозревавшим о челобитной.Яшка вытаращил глаза.— Царю?… С челобитной? Ополоумел! Аль не слыхивал, что по новому указу не можно черным людишкам челом бить государю?— Так то черным людишкам, — ухмыльнулся Савинка, — а не нам. Мы, брателко, особые — опричь тюремного двора ни в каких грамотах не записаны…В канун воскресенья бродяги отправились на патриарший двор. Там давно уже теснилась толпа бездомных людей, дожидавшихся выхода келаря.Когда монах вышел на крыльцо, людишки опустились на колени:— Благослови на бранный подвиг, отец.Благословив людишек, келарь увел их в большую трапезную. Накормил и выдал одежду. Обряженные в гулы Гупа — юбка.

из красного сукна с оплечьями из меди, в медных шапках с опушкой из заячины, расписанных краской и золотом, они высыпали на улицу.Простолюдины попрятались по домам. Только орава крикливых ребят бесстрашно бегала за «халдеями» Бродяги изображают мужей из халдейского племени, которые донесли царю Навуходоносору о неповиновении трех иудейских отроков и нежелании последних исполнить волю царя (Дан.3.8-12).

, наполняя промерзшие улицы песнями, свистом и улюлюканием.Для бездомных людей пришли сытые дни. Отовсюду поступали к ним щедрые подаяния. Каждый торговый человек считал своей святой обязанностью кормить и поить участников Пещного действа. На рынках, в торговых рядах, на Козьем болоте — всюду снабжали их, Христа ради, прокормом. Халдеи с ревом набрасывались на подаяние и нещадно избивали друг друга, пытаясь вырвать лучший кусок, чтобы тут же, почти не жуя, проглотить его.Смазав бороды медом, Савинка и Яшка бегали по занесенным снегом широким московским улицам, пугая лошадей и встречавшихся крестьян багровыми космами потешных огней.— Пали его! — крикнул какой-то ряженый, вынырнув из переулка и схватил за ворот сидевшего на возу с сеном крестьянина.Крестьянин попытался вырваться, но его сбросили наземь и привязали к хвосту коня.— Калым давай!Савинка подтолкнул локтем товарища и укоризненно покачал головой.— А сдается мне, не гоже бы людишек немочных забижать.По лицу бродяги скользнула недоумевающая усмешка.— А сдается, окстись да не хаживай с халдеями.Пробившись к лошади, он поднес факел к бороде ревущего благим матом крестьянина.— Калым давай, миленок-брателко.Отчаянный крик резнул притихшую улицу. Ребятишки шарахнулись в разные стороны. Где-то заголосили бабы… Не помня себя от возмущения, Савинка выдернул из ближайшего плетня кол и ринулся на Яшку.— Душегуб!Кто— то сзади ударил Корепина кулаком по затылку. Он зашатался и выронил кол.— Секи его!Еле вырвался истерзанный и залитый кровью Савинка из рук озверевших людей. Левый глаз его закрылся, взбух, на подбородке, на месте вырванных клочьев бороды, зияла кровоточащая рана.У Арбата избитого настиг запыхавшийся Яшка.— Жив ли брателко? — участливо спросил он и покачал головой. — Экой чудной ты!… Нешто можно перечить положенному? Подьячие и стрельцы, и те до Богоявленьего дни не вольны забижать халдеев…— Уйди! — крикнул Савинка и вдруг, широко расставив руки, упал в сугроб.— Дотешился, светик! — сплюнул Яшка и, взвалив товарища на плечи, потащил его в берлогу.Остаток дня и ночь Савинка провел в тяжелом полубреду. Однако на рассвете, сообразив, что Яшка собирается уходить, он с трудом поднялся.— Аль в Успенский пора?— Кому пора, а кому срок и отлеживаться, — сквозь зубы процедил Яшка. — И ведь эко надумал!… На толпу с дрекольем идти.Корепин, превозмогая боль, пошел за товарищем.Успенский собор был полон молящихся. Паперть запрудила толпа, не успевшая пробраться вовремя в церковь. Но халдеи, пришедшие последними, гордо запрокинув головы, уверенно протискались в собор.На амвоне, с правой стороны, окруженный ближними боярами, в кресле восседал государь. Корепин протискался поближе к клиросу. Будто почесываясь, он то и дело тревожно ощупывал рукав, в котором была зашита челобитная. Здоровым глазом он внимательно измерял расстояние, отделявшее его от царя, и соображал — успеет ли добежать к амвону прежде, чем перехватят его дьяки.Из боковой двери, ведущей в алтарь, высунулся дьячок и поклонился в пояс царю.Алексей перекрестился, поднял к небу глаза.— Починайте во славу божью!Дьячок, с трудом сдерживая подступающий кашель, отступил к аналою и шамкнул беззубым ртом:— Благослови, отче!Царь сорвался с кресла и так схватился за голову, будто кто-то неожиданно треснул его по темени.— Что ты сказываешь, — заорал он, — мужик, сукин сын: благослови, отче?… Тут патриарх, сказывай, ирод: благослови, владыко!Чтобы ублажить царя и тем искупить свою вину, дьячок набрал полные легкие воздуха и рявкнул на весь собор.— Благосло…Но вдруг лицо его напряглось, вздулось жилами, побагровело, а из свистящей груди вырвался оглушительный кашель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83