Тадеуш сделал шаг к постели и вдруг схватился рукою за грудь.— Эко хмельное вино!— А ты полежи… полежи, пан мой ласковый, — просительно говорила Янина и лицо ее перекосилось в звериной усмешке. — Показал бы милость, хоть на малый час полюбил бы меня!Страшная догадка помутила рассудок Тадеуша.— Ты пошто смеешься так?… Пошто глазеешь так на меня? Или зельем меня опоила?От каменеющих его ног к животу и груди тяжело полз смертельный холод… Жуткая усмешка, полная издевки, не сходила с лица полонянки.— Полюби меня хоть на малый час допреж того, как отправишься в приказ да об Янинке обскажешь дьякам!Тадеуш замахнулся бутылкой, но тут же немеющие пальцы выронили ее.— Змея! Зм…мея под…кол…одная!— Жалуй!… Жалуй же, пан мой коханый! — хохотала Янина. — Не то, как поволокут тебя в преисподнюю, не поспеешь!Дворецкий сделал последнее усилие, чтобы устоять на ногах, и замертво рухнул на постель.— Добрый путь, пан, — склонилась над ним женщина.Убедившись, что дворецкий мертв, она спокойно убрала со стола чарки, вытерла ковриком пролитое на пол вино, выволокла труп в сени и побежала в каморку, отведенную для Корепина.Савинка сладко похрапывал, разметавшись на войлоке, Матовые лучи полумесяца чуть серебрили его голову, ложились на запрокинутое лицо призрачной, тающей кисеей.Янина провела рукой по груди холопа.— Боязно мне… Чуешь, Савинка?Корепин полураскрыл губы и радостно улыбнулся.— Ты не бойся, Танюша… Иди, да иди же ко мне, не бойся…Услышав незнакомое имя, полонянка злобно ткнула Савинку кулаком.— Восстань!… Токмо бы дрыхнуть им, псам.Савинка открыл глаза и, увидев перед собой польку, вскочил.— Аль утро пришло?— Кое там утро, — заломила руки полонянка, — лихо пришло, а не утро! Дворецкий без живота в сенях лежит.Она выбежала на двор и громким криком подняла на нога всю усадьбу.Приведенные по ее приказу поп и ведун весь остаток ночи тщетно читали над покойником молитвы и заклинания. Янина была вне себя. Она сама окропила Тадеуша святой водой, причитала над ним и умоляла людей спасти «верного господарева хлупа». Однако никакие заговоры не помогли. Ведуну и священнику пришлось покориться судьбе. Сунув за пазуху серебро, полученное за труды, они простились с Яниной и, уходя, смиренно утешили ее.— Что Богом положено, того не одюжить людишкам.Полонянка два дня держала строгий пост и никого не пускала к себе, кроме Федора и нового дворецкого — Савинки.— Добрый холоп был, пуще живота любил тебя, господарь, — неутешно причитала Янина. — А и словно чуяла я беду. Среди ночи пробудилась. Выхожу, ан грех какой… лежит… лежжжит!На третий день Тадеуша похоронили, справили по нем богатые поминки, и жизнь в усадьбе Ртищева потекла своим чередом. * * * Как— то в праздник к Федору пришел в гости коломенский епископ Павел.— Слыхивал я, женка, будто ты, православную веру приняв, твердо блюдешь уставы древлие, — обратился он к Янине, благословив ее.Ртищев трусливо выглянул в дверь.— Страха мирского страшишься, — пожурил его Павел и печально покачал головой. — В стране христианской про Христа не можно стало сказывать без опаски… Вре-ме-на!Ртищев развел руками и уставился на образа.— Измаялся я в думках, владыко. Покель Никона слышу, сдается, будто у Никона истина. А с ревнителями древлего благочестия побеседую, и будто истина истинная — у них.Чтобы избежать пугавшего его разговора, он вдруг засуетился.— Батюшка! Да мне срок к государю идти!И поклонился в пояс епископу.— Не взыщи, владыко, Нинушка тут тебя попотчует, а я пойду.В трапезной прислуживал Корепин. Павел заметил, с каким усердием слушает его речи холоп, и торжественно изрек:— А и апостолы были не горазды в граматичном учении, но познали Христа и с великою славою посеяли на земле всехвальное учение его. Дерзай же, чадо мое, борись за древлее благочестие, и будешь ты мужем, достойным вышних селений Господних!Савинка отвесил земной поклон и поцеловал край епископской рясы. Перед расставаньем епископ взял обет с него и с Янины бороться с Никоном, погубившим веру Христову и, благословив их, ушел, довольный собой.Весь остаток дня полонянка провела с Корепиным в угловом терему. Савинку поразила начитанность польки и знакомство ее с жизнью «еуропейцев». Он забрасывал ее бесконечными вопросами и на все получал обстоятельные и точные ответы. Однако, когда полонянка предложила ему учиться по-латыни, «чтобы свободиться от свиного российского духу и быть подобным „еуропейцу“, Корепин, задетый за живое, поднялся с лавки и шагнул к двери.— Российские людишки хоть и темны, да дух человечий имут, а не свиной! То от лютой жизни стали на себя непохожи людишки!Янина восхищенно притянула к себе дворецкого.— Да нешто в хулу я?… Тем и любы мне молодцы, кои не покоряются, но противоборствуют, как ты в соборе противоборствовал, обидам да господаревым кривдам.Она сдавила руками виски и понурилась.— И сама-то я, ох, нахлебалась кручинушки!Разжалобившийся Савинка дружелюбно обнял ее. Янина тесно прижалась к нему и смолкла.Приближался вечер. По небу бродили стада свинцовых туч. Терем тонул в мягком, чуть колеблющемся, полусумраке. В пазах бревенчатых стен потрескивали, точно баюкая притомившийся день, невидимые сверчки. Из щелки подполья подозрительно высунулся мышонок, поглядел на мигающий глазок лампады, скользнул неслышно к красному углу и растаял в палевых складках густеющей тени.Полонянка вложила свою руку в руку дворецкого и замурлыкала какую-то песенку. «Токмо бы приворожить тебя, молодца, — думала она в то же время, — токмо бы отведал ты ласки моей». Ее воображение разыгрывалось и рисовало заманчивые картины будущего. Перед затуманенным взором вставали объятые огнем восстаний российские города, заброшенные нивы и пастбища, трупы, заполонившие дороги, бегущие в страхе перед гордою шляхетскою ратью царевы полки и впереди рати — король, на белом коне скачущий в Кремль. Увлекаясь, она трепетно тянулась навстречу видению. «То я, круль Казимир! То я уготовала тебе дорогу к столу Московскому. Я!…» ГЛАВА XVIII Добившись патриаршего стола, Никон еще ревностней принялся за исправление церковных книг.Низшее духовенство, смотревшее вначале сквозь пальцы на затеи патриарха, встретившись лицом к лицу с новшествами, подняло бурю негодования. И в самом деле — большинству священников, не знавших грамоты и научившихся службе по слуху, было над чем негодовать, так как после исправления книг им пришлось бы либо переучиваться вновь, либо расстричься.Первыми дали знать о себе монахи Соловецкого монастыря, отправившие на Москву послов для объяснения с Никоном.Патриарх продержал послов на своем дворе три дня, не допуская их к себе и запретив келарю выдавать им прокорм. Возмущенные монахи решили идти с челобитной к царю. Но, едва они собрались покинуть подворье, их окружили вооруженные послушники и, загнав в амбар, жестоко избили.На четвертый день Никон сжалился над послами и приказал вывести их на двор.— Печалуетесь, отцы-иеромонахи? — спросил он насмешливо и замахнулся вдруг посохом:— На колени, еретики!Послы, не сдерживая гнева, вплотную обступили крыльцо.— Не в унижение, а в честь доселе нам было кланятися московскому патриарху. Токмо и патриархи встречали нас допреж не дрекольем, а благословением да хлеб-солью!Никон поманил к себе стражу и спокойным голосом объявил послам:— Либо на колени, либо под батоги. Не повелеваю, но даю вам вольную волю самим решити.Поняв, что иного исхода нет, выборные, скрепя сердце, опустились на колени.— Печалуйтесь, покель досуг мне слушати вас, — молвил Никон.Монахи о чем-то зашептались между собой.— Не краше ли и не починать? — уже громче, так, чтобы дошло до Никона, произнес один из послов.— А пришли, так выкладывай, брат Иннокентий, — ответил другой. — Не по своему делу прибыли на Москву, а ради для всей церкви страждущей.Патриарх нетерпеливо передернул плечами.— Либо печалуйтесь, а либо — вон!Иннокентий вздохнул, провел двумя пальцами снизу вверх по ястребиному своему носу и, нехотя перекрестившись, поднялся с колен.— Стар я и немощен. Не взыщи. Не можно мне на коленях стояти.— Добро! Сказывай, стоючи, — разрешил патриарх.— А сказ невелик наш тебе, святейший… Токмо внемли, не злобствуя, но с усердием, патриарха достойным.Никон прищурился и сложил руки на животе.— То ли с челобитного ко мне вы пожаловали, то ли поущать меня вздумали!Иннокентий выпрямил сутулую спину и ударил себя в грудь кулаком.— А будет воля Господня, и от поущения не отречемся! — крикнул он дерзко в лицо патриарху. — А покель внемли!… А которые мы священницы и диаконы маломочны и грамоте не навычены, то новым книгам нам колико не учитца, а не навыкнуть.Патриарх желчно усмехнулся.— То-то вы и привержены к старине, что червю слепому свет Божий пуще лютые огни!… Не сдается ли вам, отцы соловецкие, что у сего иеромонаха смиренного замест главы — колпак скомороший на ослиное копыто посажен?Взбешенные издевательствами, монахи вскочили с колен.— Будет! Не дано тебе над духовными мужами смеятися. Самому царю челом ударим на богохульника!— Гоните их в шею! — крикнул Никон и, сбросив с крыльца Иннокентия, скрылся в покоях.Прямо с патриаршего подворья послы отправились к епископу Павлу Коломенскому.По изможденным лицам гостей и потрепанному их виду Павел понял, какой прием оказал им Никон. Выслушав монахов, он наскоро покормил их и приказал собираться к царю.Послы растерянно переглянулись.— Возможно ль в рясах, изодранных послушниками патриаршими, перед царевы очи предстать?— Возможно! — злобно ответил Павел. — Пущай поглазеет государь православный, како встречают на Москве учителей и наставников христианских.Алексей был в Думе, когда ему доложили о приходе монахов. Робко оглянувшись на Никиту Ивановича и Морозова, он встал с кресла и перекрестился.— И все-то не так, как ищет сердце наше! Все-то смута и свара серед людишек наших.Никита Иванович кивнул стоявшему у двери дьяку:— Веди их!Запрокинув величественно голову и чванно поджав губы, Павел первым вошел в Думу. За ним, на четвереньках, усердно колотясь лбами о проплеванный пол, вползли монахи.Ордын— Нащокин преградил дорогу епископу.— Иль не гнется спина, что дерзаешь не поклониться государю всея Руси?Послы испуганно насторожились, готовые при первом окрике царевых советников броситься наутек. Но Павел, оттолкнув Нащокина, подошел вплотную к царю.— По твоему ли соизволению, государь, стали ныне промеж тобою и епископами православными человеки мирские?Алексей покраснел и потупился.— Любы нам все наши сиротины, — расплывчато ответил он.— Все ли? — ткнул епископ посохом в сторону Ртищева. — А либо токмо те богомерзостные, кои навычены еллинским книгам да прочей ереси?… Все ли, а либо любезней сердцу твоему вороны, гнездящиеся при Андреевском монастыре?Федор попытался вступить в пререкания, но, встретившись со взглядом епископа, растерялся и махнул безнадежно рукой.Медленно раскачиваясь у окна, князь Никита вполголоса напевал иноземную песенку.Царь предложил Павлу присесть.Епископ несколько успокоился и уж тише продолжал:— Ведомо ли тебе, государь, что верующий ежечас подвержен поддаться диаволу и впасть в богомерзкую ересь? Иль негоже стали глаголы премудрые ныне: люби простоту паче мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, а какое дано тебе от Бога учение, то и держи.Алексей неопределенно покачал головой и поочередно поглядел и на епископа, и на сторонников новшества, и на поборников старины.Полдня ушло на страстные споры о Никоне, о его преобразовательских деяниях. Наконец, Павел, охрипший от крика, покинул Думу, так ни до чего и не договорившись с царем.На улице епископа встретила толпа единомышленников.— Зрите, христиане, како творят ныне с монахи на патриаршем дворе! — завопил Иннокентий, потрясая полами изорванной рясы. — Три дни морили нас гладом еретики! Три дни потчевали нас батожьем и кнутьем!Павла окружили ученики Андреевского монастыря — Голосов, Засецкий и Алябьев.— Очисти, владыко, от ереси книжной! — заломили они в отчаянии руки. — Избави нас от злых козней Ртищева и Нащокина.Епископ тотчас же приступил к очистительной молитве. Толпа благоговейно опустилась на колени.Получив отпуск, ученики Андреевского монастыря поклонились в пояс Павлу и возбужденно обратились к толпе:— Ныне нас очистил владыко, а кто порукой тому, что завтра нас да иных христиан сызнов не погонят поганиться ересями? А не быть на Москве гнезду вельзевулову? Огнем спалить тое гнездо!— Огнем спалить! — подхватила угрожающе улица.— Да и пепел развеять!Невесть откуда в руках людей появилось дреколье, ножи и камни. Толпа, предводительствуемая монахами, хлынула в сторону Андреевского монастыря.В Кремль, нещадно нахлестывая нагайкой взмыленного коня, мчался окольничий.— Бунт! — молнией пролетело по всем уголкам Москвы и поразило громовым раскатом палаты царя.Алексей, выслушав окольничего, бессильно повалился на лавку.— Вот тебе и филосопия на европейский лад! Вот тебе и исправление богослужебных книг!Рокот толпы долетел и до усадьбы постельничего. Савинка, узнав, в чем дело, бросился было на улицу, но у самого крыльца его остановила Янина.— Куда?— Аль оглохла, не чуешь разве, как загомонили людишки?— Не ходи! Не срок тебе дьяков дразнить!… И то гневается царь на нашего господаря, — умоляюще заговорила Янина и, неожиданно загоревшись злобой, погрозилась в пространство:— Будет час, сама я впереди черных людишек пойду великою ратью противу царевых воров!Где— то ухнул пищальный залп.Корепин распахнул дверь и вырвался из рук вцепившейся в него польки.— Пусти!— Ан не пущу! — властно крикнула Янина. — Не пущу зря помирать! То не на радости, а на кручины черным людишкам.Она догнала его у ворот и загородила дорогу.— А меня не слушаешь, послушайся Танина гласу!Савинка недоуменно остановился.— Нешто ты про Таню ведаешь?— Коли сказываю, выходит, ведаю. А уйдешь — не зреть тебе боле ни воли, ни девки!Пользуясь замешательством Корепина, она увела его в хоромы. Савинка сел на лавку и закрыл руками лицо.— Серчаешь? — тихо, упавшим голосом, спросила полонянка.— Уйди! — неприязненно передернулся Корепин. — Не серчаю, а, одначе, уйди.Но полька не послушалась, присела рядом с ним. Она долго с горячностью доказывала Савинке, что не должен он рисковать понапрасну и под конец таинственным шёпотом рассказала ему о людях, которые исподволь готовят восстание во всей стране.— Кто сии люди? — сразу загорелся Корепин.— Пообживемся с тобой, все обскажу. Тайну сию не можно мне, не спросясь у атамана нашего, ни единому человеку открыть.Она помолчала и так поглядела на дворецкого, будто хотела проникнуть в самые сокровенные его помыслы.— Даешь ли обетование верой и правдой служити людишкам страждущим?Корепин вскочил с лавки и клятвенно поднял руку.— Пущай душа моя отойдет в геенну огненную, коли помыслю токмо Иуде сподобиться!— А коли так, — улыбнулась Янина, — для началу испытанье тебе. Держи!Достав из-под кофточки запечатанную сургучом цидулу, она сунула ее за пазуху ему и принялась подробно объяснять, куда нужно отнести бумагу.— Гоже ли? — усомнился Савинка. — Как я перед людьми тому ляху цидулу отдам?… А ненароком ошибка выйдет, да языка замест своего приму человека?Янина снова во всех подробностях описала ему внешность поляка и перекрестила его на дорогу.— Да благословит тебя Бог на правое дело. А повыгонит царь послов Хмельницкого из Москвы, как погнал Вешняка, в те поры все и почнется. Поднимется в те поры казачество, соединится с холопями нашими и великою ратью пойдет на царевых воров.Дворецкий невольно залюбовался Яниной. «Прямо тебе ни дать, ни взять матерь Божья, что на фряжских лубках», — подумал он умиленно и чуть коснулся ее руки.— Ну, я пойду.— Иди, мой коханый, — ласково ответила Янина и, точно покорившись горькой судьбе, прибавила:— А оттель к Тане зайди… Поди, истомилась без тебя, горемычная. Колико время на воле ты, а по блажи господаря ни единожды со двора не хаживал никуда.В воротах Корепин встретился со стариком богомольцем, частым гостем Янины, и почтительно поклонился старцу.— Не к нам ли ковыляешь, человек Божий?— К вам, чадушко, к вам, — едва внятно просипел богомолец и зябко натянул на уши ворот тулупа. — На дворе благорастворение воздухов, а мне все студено, голубок… Видно, время в могиле погреться.Янина, увидев гостя через окно, выбежала ему навстречу. Старец остановился посередине двора и, широко расставив руки, зашатался из стороны в сторону. К нему на помощь подскочил холоп.— Аль ноженьки не носят, молитвенничек?— Стар я стал, немощен. Ростом да видимостью дуб ядреный, а в нутро поглазеть — опричь дупла да плесени, ни чего не засталось.С огромным трудом он подошел к крыльцу и низко поклонился Янине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83