Значит, как бы там ни было, а Восэ должен отправиться в Шахрисябз, найти щель, которая дала бы возможность Назиру выбраться из тюрьмы на свет божий.
Утром за завтраком Восэ при Маджиде объявил свое решение семье. Маджид, в приливе благодарности, опять расплакался, припав к груди Восэ, как ребенок. Вслед за ним, поняв, что предстоит, быть может, долгая разлука с отцом и мужем, расплакались Аноргуль и Гулизор. Ну, а тут уж, конечно, пустились в громкий плач и малолетние сыновья — Хасан и Даулят, хоть причина к тому им и не была ясна.
Однако ни Аноргуль, ни Гулизор не стали возражать Восэ — он лучше знает, что ему делать: раз так решил, значит, поездка необходима.
В самый разгар причитаний и слез, когда, забыв о еде, вся семья на общем дворе еще сидела вокруг чаши кислого молока, послышался возглас «ихтч, ихтч», коим всегда погоняют осла. Восэ толкнул в плечо Хасана, тот выбежал и увидел Ризо, входящего во двор вслед за тяжело навьюченным ослом... Появление Ризо сразу разрядило обстановку и обрадовало Восэ: все подозрения селян теперь сразу оказываются пустыми, а само появление Ризо. в такую трудную минуту конечно же доброе предзнаменование в деле, какое затевал нынче Восэ.
«Если угодно будет богу,— подумал Восэ,— то и вторая трудность легко разрешится, и мое путешествие окажется успешным».
Ризо не только привез в двух мешках четверть меры ячменя, но сумел даже по дороге на какой-то мельнице перемолоть этот ячмень в муку!..
Два следующих дня прошли в приготовлениях к поездке, Аноргуль и Гулизор напекли маленьких круглых дорожных лепешек, натолкли сушеных тутовых ягод, наварили съедобных трав.
До созревания яровой пшеницы оставалось около двух- трех недель. Восэ сказал, что постарается вернуться ко времени жатвы, но если по какой-либо причине задержится, то пусть Касым с помощью Ризо начнет жать яровую пшеницу, посеянную братьями совместно на горном склоне.
Кроме провизии на дорогу, Восэ положил в старый мешок сыромятные сапоги, перекинул мешок через плечо, вышел за ворота своего дома. Домашние, близкие родственники, соседи, друзья Восэ, многократно повторяя напутствие: «Здоровым иди и возвращайся здоровым», на краю селения проводили его в дальний и, быть может, опасный путь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Народный обычай, по которому два посторонних один другому мужчины объявляют себя «братьями до Судного дня», широко бытовал среди горцев в те стародавние времена.
Восэ и Назир стали «братьями до Судного дня» лет за двадцать пять до описываемых нами событий, когда независимые горные княжества Бальджуан, Каратегин, Дарваз и другие еще не были покорены мангытским эмиром и не входили в состав эмирата под названием Восточной Бухары. Каждый маленький властитель (их тут называли: шо или мир) правил своей горной вотчиной самостоятельно, как хотел, взимал с подданных налоги лишь для себя и своих родственников, мог дарить села, ущелья, пастбища, речки, земли кому хотел, был истым восточным удельным князем.
И здесь мы расскажем маленькую историю из тех времен, касающуюся Восэ, Назира и некоторых других людей, о которых пока еще ничего не рассказывали.
Селение Нориндж расположено на правом берегу горной реки Хингоб — той самой, которая, сливаясь в высоких горах с другими столь же бешеными, рожденными в ледниках Памира реками, образует могучий Вахш — самый крупный приток великой Амударьи.
Жители каменистого селения Нориндж, проснувшись однажды утром, узнали, что они подданные уже не бека Бальджуана, как это было накануне, а каратегинского бека, ибо их селение, находящееся на стыке двух бекств, поварено бальджуанским владыкою в качестве приданого владыке Каратегина, сестру которого почтенный бальджуанец взял себе в жены. Эту весть норинджцам доставил каратегинский сборщик налогов, приехавший с письмоводителем, в сопровождении десяти стражников и слуг, для того чтобы взыскать с жителей Норинджа налог, и подати, и сборы в пользу своего бека. Произошло это так: залетев в селение на взмыленных конях, всадники спешились у дома старосты, расположились на террасе дома и приказа-» ли старосте созвать все население. Перед домом старосты собралось три десятка земледельцев и пастухов. Каратегинский письмоводитель вывел имена норинджцев в списке и против каждого имени сумму, тут же им объявленную.
Норинджцы, естественно, подняли шум: ведь все, что полагалось с них за тот год, они уже внесли натурой и деньгами своему прежнему правителю. Однако каратегинский сборщик налогов не захотел слушать их криков о справедливости. Низкорослый и толстобрюхий, крепко расставив свои ноги на краю веранды, он в назидание и устрашение всем приказал своим воруженным стражникам схватить и крепко проучить двух босоногих «бунтарей», кричавших громче других. Стражники повалили наземь и отхлестали плетьми крикунов так, что те, стеная, не могли: подняться.
А сборщик крикнул присмиревшим людям, что он не уедет отсюда без двадцати мер зерна, тридцати голов овец и коз и пятидесяти кусков домотканки. Возмущенные норинджцы снова подняли крик. Скандал разрастался. Сборщик хотел уже кинуть своих стражников на горланящую толпу, как вдруг на другой стороне улицы, за стеной противоположного, примыкавшего к скале дома, послышались цокот копыт, какие-то возбужденные голоса, привлекшие общее внимание. Над стеной у скалы показалась голова всадника, смуглого юноши с едва пробивающейся бородкой. Норинджцы узнали Восэ, сына их земляка Щакара. Юноша взволнованно прокричал:
— Идет охотник Раджаб!
Едва произнесено было имя Раджаба, лицо каратегинского сборщика налогов побледнело, узкие глаза расширил панический страх, а вся его свита стала подобна политой водою муравьиной куче. Сидевшие на веранде повскакали с мест, а слуги бросились к воротам. Сухенького письмоводителя прошибла дрожь так, что это было заметно по его затрепетавшей козлиной бородке. Стражники, толкаясь и спотыкаясь, кинулись к длинному навесу в задах двора, где были привязаны их лошади.
Если бы в это сборище Восэ бросил весть о несущемся но ущелью грязе-каменном потоке или об охватившем селение с двух сторон пожаре, приезжие каратегинцы оказались бы не в большем смятении. Только пастухи да земледельцы Иоринджа, вдосталь перепуганные до этого, теперь казались спокойнее,— сбившись в кучу посредине двора, они в недоумении приглядывались и чутко прислушивались к происходящему.
Со стороны каменного прибрежья Хингоба послышался дробный топот скачущих лошадей. Смятение каратегинцев перешло в панику. Седлать своих лошадей они уже не нашли времени, повскакали на неоседланных и бросились в бегство. Чалма сборщика, ухватившегося за гриву, напоролась на сук в перекладине ворот и осталась висеть, покачиваясь, а ее обладатель, улепетывая с непокрытой головой, прижавшись к шее коня, нахлестывал его плетью. Седла и оголовья остались лежать вдоль стены, ячмень из раскиданных под навесом и по кормушкам торб рассыпался и смешался с навозом.
И. только один-единственный человек, беспечно стоявший при въезде в улицу, смотрел на всю эту сумятицу и от души смеялся. Это был Восэ...
В минуту, когда каратегинский чиновник и его приближенные откатывались от селения словно сметенные ветром листья, с другой стороны в Ногиндж въехали четыре всадника — те самые, которые привели в ужас каратегицев. Эти четверо — норинджские пастухи — были друзьями Восэ. Во время пререканий чиновника с жителями Норинджа во дворе дома старосты эти молодые люди пасли свои стада и отары в ущелье. Восэ, незаметно выбравшись из селения, выехал к ним, и по его наущенью парни прискакали в селение, когда он, вернувшись первым, устроил здесь панику.
Восэ действовал безошибочно и уверенно, хорошо зная, каким ужасом для всех богатеев, для чиновников Куляба, Бальджуана и Каратегина стал в те времена охотник Рад- жаб. При одном только упоминании его имени богатеи и вся чиновная знать прятались за стенами в башнях феодальных своих крепостей, поднимали на ноги всех телохранителей и солдат.
Этот бедняк-охотник Раджаб однажды в родном селении убил присланного туда беком Бальджуана безжалостного и жестокого сборщика налогов и, скрывшись в горах, собрал в потайном ущелье таких же бесшабашных людей, создал вооруженную шайку грабителей. Неуловимый, он не давал никому, кроме бедняков, пощады... Бог знает где и что творил на горных дорогах в эти дни Раджаб, но, как видит читатель, Восэ сумел хитро воспользоваться его именем.
Затея Восэ и его товарищей сперва привела было в восторг всех норинджцев, однако, поразмыслив, они стали тревожиться: каратегинский чиновник убежать-то убежал, да ведь дорога к возвращению ему не закрыта. Он, конечно, узнает об обмане, не забудет этого дела, и норинджцам теперь не избавиться от беды!.. А больше всех тревожиться следует родственникам Восэ — переход норинджцев в подданство к беку Каратегина и так лишил их спокойствия. Тому была веская причина, которую необходимо пояснить читателю...
Дело в том, что владетельные правители Куляба, Бальджуана, Гиссара, Матчи, Каратегина, Дарваза и Бадахшана — всех феодальных, разделенных горными хребтами княжеств — почти постоянно враждовали между собой.
Иногда — в одиночку = один с другим, иногда два-три владетеля, объединившись, нападали на других ближайших соседей. Главной целью этих мелких войн был обычно грабеж: то ли грабили скот, имущество и зерно, то ли отхватывали один у другого какое-нибудь пастбище или селение. Бывали войны и из-за женщин. Скажем, владетель Куляба взял себе в жены красавицу девушку, а владетель Гиссара, напившись пьяным, расхвастался, что он силой отнимет эту красавицу и увезет в свой гарем. Все: предлог для войны готов! А тяготы этих распрей, междоусобиц, скоротечных войн ложились на плечи подданных, прежде всего конечно же бедняков: земледельцев, скотоводов, садоводов, сельских ремесленников...
«Вращением небесной сферы» норинджский земледелец Шакар, отец Восэ, тоже однажды сделался невольным участником распри местных правителей. Каратегинские солдаты, налетев на селения Бальджуана, в битве возле Норинджа не только затоптали посев зерновых Шакара, но и угнали его коня и двух быков. Эта потеря привела Шакара и его семью на край нищеты. Затаив обиду, Шакар мечтал при случае отомстить каратегинцам. Случай скоро представился: правитель Куляба пошел войной на правителя Каратегина, и тогда Шакар с палкой в руках пришел к кулябцам, вступил в ряды солдат их бека. Каратегинцы, однако, своевременно узнав об опасности, вышли навстречу врагу и сумели отстоять входы в свои ущелья. В длившемся час стычке на перевале Лтолихарви кулябский правитель не добился успеха и, погасив свой воинственный ныл, отступил. Но Шакару в этой стычке удалось сбить палкой с коней двух каратегинцев, один из них, с проломленной головой, умер,— рука у Шакара была тяжелая! Позже выяснилось, что убитым оказался сын брата кара- тегинского бека...
Бальджуанцы, конечно, прославили воинский подвиг Шакара, стали называть его Шакаром-богатырем... Ну, а вот теперь, когда «вращением небесной сферы» Шакар стал подданным правителя Каратегина и когда любой лизоблюд-доносчик (а их хватает везде и всегда!) доведет до сведения бека, кто убил его племянника, чей сын дерзкой ложью сделал себя личным врагом каратегинского сборщика податей... словом, нужно ли объяснять, почему в доме Шакара поселилась тревога?
Вскоре после панического бегства каратегинского сборщика податей Шакар из предосторожности заставил своего сына скрыться на территории Бальджуана в стороне Сари-Хосора, пожить в хитросплетении не слишком высоких, но глубоко и причудливо изрезанных гор.
Во время своих скитаний в горах молодой Восэ познакомился с охотником по имени Назир. Однажды они, взяв фитильное ружье, которое заряжается с дула круглой самодельной пулей, решили поохотиться. Восэ подранил лисицу, та, хромая, бросилась наутек. Восэ кинулся за ней. Назир крикнул: «Оставь! Ни за что тебе не поймать ее!» Но Восэ не послушал охотника, занялся преследованием зверя, бегал за лисицей, карабкаясь по оврагам и кручам с полудня до вечера, и наконец на скальном карнизе над обрывом поймал ее... *
Энергичный, ловкий, сильнорукий юноша понравился Назиру, и после охоты Назир повел своего знакомца к себе домой, угостил его, приютил у себя. Зная, что каратегинским беком объявлено обещание нахрадить двумя откормленными баранами всякого, кто схватит беглого сына Ша- кара, Восэ не открыл свою тайну Назиру. Только поверив в бескорыстно-доброе отношение Назира к себе, Восэ ему доверился. Назир, расспросив обо всех подробностях этой истории, уяснив чистоту побуждений своего гостя, желавшего выручить односельчан из беды, сказал: «Не печалься, брат! Мой дом — твой дом. Сколько хочешь, живи!»
И Восэ, укрываясь от посторонних глаз, две недели прожил в доме Назира, в маленьком селении Сари-Хосорского тумена; жена Назира постирала и починила ему одежду, готовила еду, вместе с Назиром объявила в селении, что гостит у них близкий родственник. Отправляясь на охоту, Назир неизменно брал Восэ с собой, и оба были довольны возникшей между ними дружбой.
В конце второй недели Назир съездил в Сари-Хосор на базар. Случайно встретившись там с норинджскими пастухами, пригнавшими на продажу овец, Назир узнал от них, что люди каратегинского бека все это время не давали покоя отцу Восэ — Шакару, требуя от него выкупа за кровь племянника, допытываясь, куда делся Восэ. Шакар не вытерпел притеснений и, опасаясь неумолимо назревавшей беды, бросил свой дом и со всей семьей быстренько перебрался из родного селения Нориндж на территорию Бальджуанского бекства, в уже знакомый читателю городок Ховалинг, расположенный в широко раскрывшейся в этих
местах каменистой долине реки Оби-Мазар, успокоенно, после тесных круч сбегающей к могучему Сурхобу, на берегу которого расположен Бальджуан и перед которым горные теснины снова сдвигаются так, что даже маленьким селениям не остается места в долине; они лепятся на кручах, как птичьи гнезда-.
Вернувшись с базара, Назир рассказал Восэ все, что узнал. Он хорошо понимал, что Восэ захочет отправиться к своему отцу.
Так и получилось. Гость Назира сразу же стал благодарить хозяев, заспешил, быстро собрался в путь. Назир проводил друга до входа в первое же ущелье. Здесь Восэ, обняв на прощанье друга, сказал:
— Отныне, Назир, ты — мой брат до Судного дня. Где бы ты ни был, какая бы горесть или трудность тебе ни встретились, извести меня, я прибудут к тебе и ради помощи тебе не пожалею своей души.
...Но не только эту историю помнил спустя много лет Восэ, отправляясь из своего ховалингского селения Дараи-Мухтор далеко на запад, в неведомый ему Шахрисябз, чтобы выручить из тюрьмы Назира. Мы расскажем читателю и другую историю, о том, как, спустя несколько лет после первой, жизнь заставила Восэ еще раз обратиться к помощи Назира, в полной мере почувствовать благородство его души... Что поделаешь, интересных историй, связанных с жизнью Восэ и окружавших его людей, у нас в за-> пасе много, их не перескажешь в одной главе..»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ховалинг, Ховалинг!.. Год завоевания эмиром Бухары горных бекств еще не настал, никакой Восточной Бухары еще не было, правитель Бальджуана, живя зимами в своей родовой крепости, а летом в недалеком от нее замке в великолепном «Саду правителя», считал себя всесильным и всевластным владыкой, и только ему одному подчинялись маленькие его чиновники в древних горных гнездышках, городках-поместьях, к иным из которых и дорогу-то знали одни только местные жители... Одним из тех городков в те годы был Ховалинг...
Разыскивая своих повергнутых в несчастье родителей, зная только, что поселились они в Ховалинге, Восэ пришел
в этот глиняно-каменный городок, но не нашел их здесь: «Да, не твои только родители переселились к нам из Каратегина, мало ли таких бедняков ходит с места на место в поисках пристанища! Ищи! Много селений в нашей хова- лингской глуши, где-нибудь найдешь!» И впрямь, расспросы в чайных и на базарах привели Восэ в селение Дараи- Мухтор, жители которого, пожалев пришельцев «с домом за плечами», посоветовали им не скитаться долее, остаться жить в их селении. Шакар с женой и Малолетними в ту пору детьми — Касымом и Фатимой — приютились на краю селения, в брошенном, полуразрушенном доме.
Здесь, в этом доме, и нашел своих близких Восэ. Вместе с отцом и младшим братом Касымом Восэ сразу принялся восстанавливать дом. Пятидесятилетний Шакар был сильным и работящим мужчиной, умели работать и его сыновья. Глина, камень, солома с помощью воды и солнца быстро превратились в добротный строительный материал, начало благоустройству на новом месте было положено, а затем ранней весною на горном склоне был очищен от камней участок земли, распахан кривою карагачевой корягой, засеян взятыми в долг семенами яровой пшеницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Утром за завтраком Восэ при Маджиде объявил свое решение семье. Маджид, в приливе благодарности, опять расплакался, припав к груди Восэ, как ребенок. Вслед за ним, поняв, что предстоит, быть может, долгая разлука с отцом и мужем, расплакались Аноргуль и Гулизор. Ну, а тут уж, конечно, пустились в громкий плач и малолетние сыновья — Хасан и Даулят, хоть причина к тому им и не была ясна.
Однако ни Аноргуль, ни Гулизор не стали возражать Восэ — он лучше знает, что ему делать: раз так решил, значит, поездка необходима.
В самый разгар причитаний и слез, когда, забыв о еде, вся семья на общем дворе еще сидела вокруг чаши кислого молока, послышался возглас «ихтч, ихтч», коим всегда погоняют осла. Восэ толкнул в плечо Хасана, тот выбежал и увидел Ризо, входящего во двор вслед за тяжело навьюченным ослом... Появление Ризо сразу разрядило обстановку и обрадовало Восэ: все подозрения селян теперь сразу оказываются пустыми, а само появление Ризо. в такую трудную минуту конечно же доброе предзнаменование в деле, какое затевал нынче Восэ.
«Если угодно будет богу,— подумал Восэ,— то и вторая трудность легко разрешится, и мое путешествие окажется успешным».
Ризо не только привез в двух мешках четверть меры ячменя, но сумел даже по дороге на какой-то мельнице перемолоть этот ячмень в муку!..
Два следующих дня прошли в приготовлениях к поездке, Аноргуль и Гулизор напекли маленьких круглых дорожных лепешек, натолкли сушеных тутовых ягод, наварили съедобных трав.
До созревания яровой пшеницы оставалось около двух- трех недель. Восэ сказал, что постарается вернуться ко времени жатвы, но если по какой-либо причине задержится, то пусть Касым с помощью Ризо начнет жать яровую пшеницу, посеянную братьями совместно на горном склоне.
Кроме провизии на дорогу, Восэ положил в старый мешок сыромятные сапоги, перекинул мешок через плечо, вышел за ворота своего дома. Домашние, близкие родственники, соседи, друзья Восэ, многократно повторяя напутствие: «Здоровым иди и возвращайся здоровым», на краю селения проводили его в дальний и, быть может, опасный путь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Народный обычай, по которому два посторонних один другому мужчины объявляют себя «братьями до Судного дня», широко бытовал среди горцев в те стародавние времена.
Восэ и Назир стали «братьями до Судного дня» лет за двадцать пять до описываемых нами событий, когда независимые горные княжества Бальджуан, Каратегин, Дарваз и другие еще не были покорены мангытским эмиром и не входили в состав эмирата под названием Восточной Бухары. Каждый маленький властитель (их тут называли: шо или мир) правил своей горной вотчиной самостоятельно, как хотел, взимал с подданных налоги лишь для себя и своих родственников, мог дарить села, ущелья, пастбища, речки, земли кому хотел, был истым восточным удельным князем.
И здесь мы расскажем маленькую историю из тех времен, касающуюся Восэ, Назира и некоторых других людей, о которых пока еще ничего не рассказывали.
Селение Нориндж расположено на правом берегу горной реки Хингоб — той самой, которая, сливаясь в высоких горах с другими столь же бешеными, рожденными в ледниках Памира реками, образует могучий Вахш — самый крупный приток великой Амударьи.
Жители каменистого селения Нориндж, проснувшись однажды утром, узнали, что они подданные уже не бека Бальджуана, как это было накануне, а каратегинского бека, ибо их селение, находящееся на стыке двух бекств, поварено бальджуанским владыкою в качестве приданого владыке Каратегина, сестру которого почтенный бальджуанец взял себе в жены. Эту весть норинджцам доставил каратегинский сборщик налогов, приехавший с письмоводителем, в сопровождении десяти стражников и слуг, для того чтобы взыскать с жителей Норинджа налог, и подати, и сборы в пользу своего бека. Произошло это так: залетев в селение на взмыленных конях, всадники спешились у дома старосты, расположились на террасе дома и приказа-» ли старосте созвать все население. Перед домом старосты собралось три десятка земледельцев и пастухов. Каратегинский письмоводитель вывел имена норинджцев в списке и против каждого имени сумму, тут же им объявленную.
Норинджцы, естественно, подняли шум: ведь все, что полагалось с них за тот год, они уже внесли натурой и деньгами своему прежнему правителю. Однако каратегинский сборщик налогов не захотел слушать их криков о справедливости. Низкорослый и толстобрюхий, крепко расставив свои ноги на краю веранды, он в назидание и устрашение всем приказал своим воруженным стражникам схватить и крепко проучить двух босоногих «бунтарей», кричавших громче других. Стражники повалили наземь и отхлестали плетьми крикунов так, что те, стеная, не могли: подняться.
А сборщик крикнул присмиревшим людям, что он не уедет отсюда без двадцати мер зерна, тридцати голов овец и коз и пятидесяти кусков домотканки. Возмущенные норинджцы снова подняли крик. Скандал разрастался. Сборщик хотел уже кинуть своих стражников на горланящую толпу, как вдруг на другой стороне улицы, за стеной противоположного, примыкавшего к скале дома, послышались цокот копыт, какие-то возбужденные голоса, привлекшие общее внимание. Над стеной у скалы показалась голова всадника, смуглого юноши с едва пробивающейся бородкой. Норинджцы узнали Восэ, сына их земляка Щакара. Юноша взволнованно прокричал:
— Идет охотник Раджаб!
Едва произнесено было имя Раджаба, лицо каратегинского сборщика налогов побледнело, узкие глаза расширил панический страх, а вся его свита стала подобна политой водою муравьиной куче. Сидевшие на веранде повскакали с мест, а слуги бросились к воротам. Сухенького письмоводителя прошибла дрожь так, что это было заметно по его затрепетавшей козлиной бородке. Стражники, толкаясь и спотыкаясь, кинулись к длинному навесу в задах двора, где были привязаны их лошади.
Если бы в это сборище Восэ бросил весть о несущемся но ущелью грязе-каменном потоке или об охватившем селение с двух сторон пожаре, приезжие каратегинцы оказались бы не в большем смятении. Только пастухи да земледельцы Иоринджа, вдосталь перепуганные до этого, теперь казались спокойнее,— сбившись в кучу посредине двора, они в недоумении приглядывались и чутко прислушивались к происходящему.
Со стороны каменного прибрежья Хингоба послышался дробный топот скачущих лошадей. Смятение каратегинцев перешло в панику. Седлать своих лошадей они уже не нашли времени, повскакали на неоседланных и бросились в бегство. Чалма сборщика, ухватившегося за гриву, напоролась на сук в перекладине ворот и осталась висеть, покачиваясь, а ее обладатель, улепетывая с непокрытой головой, прижавшись к шее коня, нахлестывал его плетью. Седла и оголовья остались лежать вдоль стены, ячмень из раскиданных под навесом и по кормушкам торб рассыпался и смешался с навозом.
И. только один-единственный человек, беспечно стоявший при въезде в улицу, смотрел на всю эту сумятицу и от души смеялся. Это был Восэ...
В минуту, когда каратегинский чиновник и его приближенные откатывались от селения словно сметенные ветром листья, с другой стороны в Ногиндж въехали четыре всадника — те самые, которые привели в ужас каратегицев. Эти четверо — норинджские пастухи — были друзьями Восэ. Во время пререканий чиновника с жителями Норинджа во дворе дома старосты эти молодые люди пасли свои стада и отары в ущелье. Восэ, незаметно выбравшись из селения, выехал к ним, и по его наущенью парни прискакали в селение, когда он, вернувшись первым, устроил здесь панику.
Восэ действовал безошибочно и уверенно, хорошо зная, каким ужасом для всех богатеев, для чиновников Куляба, Бальджуана и Каратегина стал в те времена охотник Рад- жаб. При одном только упоминании его имени богатеи и вся чиновная знать прятались за стенами в башнях феодальных своих крепостей, поднимали на ноги всех телохранителей и солдат.
Этот бедняк-охотник Раджаб однажды в родном селении убил присланного туда беком Бальджуана безжалостного и жестокого сборщика налогов и, скрывшись в горах, собрал в потайном ущелье таких же бесшабашных людей, создал вооруженную шайку грабителей. Неуловимый, он не давал никому, кроме бедняков, пощады... Бог знает где и что творил на горных дорогах в эти дни Раджаб, но, как видит читатель, Восэ сумел хитро воспользоваться его именем.
Затея Восэ и его товарищей сперва привела было в восторг всех норинджцев, однако, поразмыслив, они стали тревожиться: каратегинский чиновник убежать-то убежал, да ведь дорога к возвращению ему не закрыта. Он, конечно, узнает об обмане, не забудет этого дела, и норинджцам теперь не избавиться от беды!.. А больше всех тревожиться следует родственникам Восэ — переход норинджцев в подданство к беку Каратегина и так лишил их спокойствия. Тому была веская причина, которую необходимо пояснить читателю...
Дело в том, что владетельные правители Куляба, Бальджуана, Гиссара, Матчи, Каратегина, Дарваза и Бадахшана — всех феодальных, разделенных горными хребтами княжеств — почти постоянно враждовали между собой.
Иногда — в одиночку = один с другим, иногда два-три владетеля, объединившись, нападали на других ближайших соседей. Главной целью этих мелких войн был обычно грабеж: то ли грабили скот, имущество и зерно, то ли отхватывали один у другого какое-нибудь пастбище или селение. Бывали войны и из-за женщин. Скажем, владетель Куляба взял себе в жены красавицу девушку, а владетель Гиссара, напившись пьяным, расхвастался, что он силой отнимет эту красавицу и увезет в свой гарем. Все: предлог для войны готов! А тяготы этих распрей, междоусобиц, скоротечных войн ложились на плечи подданных, прежде всего конечно же бедняков: земледельцев, скотоводов, садоводов, сельских ремесленников...
«Вращением небесной сферы» норинджский земледелец Шакар, отец Восэ, тоже однажды сделался невольным участником распри местных правителей. Каратегинские солдаты, налетев на селения Бальджуана, в битве возле Норинджа не только затоптали посев зерновых Шакара, но и угнали его коня и двух быков. Эта потеря привела Шакара и его семью на край нищеты. Затаив обиду, Шакар мечтал при случае отомстить каратегинцам. Случай скоро представился: правитель Куляба пошел войной на правителя Каратегина, и тогда Шакар с палкой в руках пришел к кулябцам, вступил в ряды солдат их бека. Каратегинцы, однако, своевременно узнав об опасности, вышли навстречу врагу и сумели отстоять входы в свои ущелья. В длившемся час стычке на перевале Лтолихарви кулябский правитель не добился успеха и, погасив свой воинственный ныл, отступил. Но Шакару в этой стычке удалось сбить палкой с коней двух каратегинцев, один из них, с проломленной головой, умер,— рука у Шакара была тяжелая! Позже выяснилось, что убитым оказался сын брата кара- тегинского бека...
Бальджуанцы, конечно, прославили воинский подвиг Шакара, стали называть его Шакаром-богатырем... Ну, а вот теперь, когда «вращением небесной сферы» Шакар стал подданным правителя Каратегина и когда любой лизоблюд-доносчик (а их хватает везде и всегда!) доведет до сведения бека, кто убил его племянника, чей сын дерзкой ложью сделал себя личным врагом каратегинского сборщика податей... словом, нужно ли объяснять, почему в доме Шакара поселилась тревога?
Вскоре после панического бегства каратегинского сборщика податей Шакар из предосторожности заставил своего сына скрыться на территории Бальджуана в стороне Сари-Хосора, пожить в хитросплетении не слишком высоких, но глубоко и причудливо изрезанных гор.
Во время своих скитаний в горах молодой Восэ познакомился с охотником по имени Назир. Однажды они, взяв фитильное ружье, которое заряжается с дула круглой самодельной пулей, решили поохотиться. Восэ подранил лисицу, та, хромая, бросилась наутек. Восэ кинулся за ней. Назир крикнул: «Оставь! Ни за что тебе не поймать ее!» Но Восэ не послушал охотника, занялся преследованием зверя, бегал за лисицей, карабкаясь по оврагам и кручам с полудня до вечера, и наконец на скальном карнизе над обрывом поймал ее... *
Энергичный, ловкий, сильнорукий юноша понравился Назиру, и после охоты Назир повел своего знакомца к себе домой, угостил его, приютил у себя. Зная, что каратегинским беком объявлено обещание нахрадить двумя откормленными баранами всякого, кто схватит беглого сына Ша- кара, Восэ не открыл свою тайну Назиру. Только поверив в бескорыстно-доброе отношение Назира к себе, Восэ ему доверился. Назир, расспросив обо всех подробностях этой истории, уяснив чистоту побуждений своего гостя, желавшего выручить односельчан из беды, сказал: «Не печалься, брат! Мой дом — твой дом. Сколько хочешь, живи!»
И Восэ, укрываясь от посторонних глаз, две недели прожил в доме Назира, в маленьком селении Сари-Хосорского тумена; жена Назира постирала и починила ему одежду, готовила еду, вместе с Назиром объявила в селении, что гостит у них близкий родственник. Отправляясь на охоту, Назир неизменно брал Восэ с собой, и оба были довольны возникшей между ними дружбой.
В конце второй недели Назир съездил в Сари-Хосор на базар. Случайно встретившись там с норинджскими пастухами, пригнавшими на продажу овец, Назир узнал от них, что люди каратегинского бека все это время не давали покоя отцу Восэ — Шакару, требуя от него выкупа за кровь племянника, допытываясь, куда делся Восэ. Шакар не вытерпел притеснений и, опасаясь неумолимо назревавшей беды, бросил свой дом и со всей семьей быстренько перебрался из родного селения Нориндж на территорию Бальджуанского бекства, в уже знакомый читателю городок Ховалинг, расположенный в широко раскрывшейся в этих
местах каменистой долине реки Оби-Мазар, успокоенно, после тесных круч сбегающей к могучему Сурхобу, на берегу которого расположен Бальджуан и перед которым горные теснины снова сдвигаются так, что даже маленьким селениям не остается места в долине; они лепятся на кручах, как птичьи гнезда-.
Вернувшись с базара, Назир рассказал Восэ все, что узнал. Он хорошо понимал, что Восэ захочет отправиться к своему отцу.
Так и получилось. Гость Назира сразу же стал благодарить хозяев, заспешил, быстро собрался в путь. Назир проводил друга до входа в первое же ущелье. Здесь Восэ, обняв на прощанье друга, сказал:
— Отныне, Назир, ты — мой брат до Судного дня. Где бы ты ни был, какая бы горесть или трудность тебе ни встретились, извести меня, я прибудут к тебе и ради помощи тебе не пожалею своей души.
...Но не только эту историю помнил спустя много лет Восэ, отправляясь из своего ховалингского селения Дараи-Мухтор далеко на запад, в неведомый ему Шахрисябз, чтобы выручить из тюрьмы Назира. Мы расскажем читателю и другую историю, о том, как, спустя несколько лет после первой, жизнь заставила Восэ еще раз обратиться к помощи Назира, в полной мере почувствовать благородство его души... Что поделаешь, интересных историй, связанных с жизнью Восэ и окружавших его людей, у нас в за-> пасе много, их не перескажешь в одной главе..»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ховалинг, Ховалинг!.. Год завоевания эмиром Бухары горных бекств еще не настал, никакой Восточной Бухары еще не было, правитель Бальджуана, живя зимами в своей родовой крепости, а летом в недалеком от нее замке в великолепном «Саду правителя», считал себя всесильным и всевластным владыкой, и только ему одному подчинялись маленькие его чиновники в древних горных гнездышках, городках-поместьях, к иным из которых и дорогу-то знали одни только местные жители... Одним из тех городков в те годы был Ховалинг...
Разыскивая своих повергнутых в несчастье родителей, зная только, что поселились они в Ховалинге, Восэ пришел
в этот глиняно-каменный городок, но не нашел их здесь: «Да, не твои только родители переселились к нам из Каратегина, мало ли таких бедняков ходит с места на место в поисках пристанища! Ищи! Много селений в нашей хова- лингской глуши, где-нибудь найдешь!» И впрямь, расспросы в чайных и на базарах привели Восэ в селение Дараи- Мухтор, жители которого, пожалев пришельцев «с домом за плечами», посоветовали им не скитаться долее, остаться жить в их селении. Шакар с женой и Малолетними в ту пору детьми — Касымом и Фатимой — приютились на краю селения, в брошенном, полуразрушенном доме.
Здесь, в этом доме, и нашел своих близких Восэ. Вместе с отцом и младшим братом Касымом Восэ сразу принялся восстанавливать дом. Пятидесятилетний Шакар был сильным и работящим мужчиной, умели работать и его сыновья. Глина, камень, солома с помощью воды и солнца быстро превратились в добротный строительный материал, начало благоустройству на новом месте было положено, а затем ранней весною на горном склоне был очищен от камней участок земли, распахан кривою карагачевой корягой, засеян взятыми в долг семенами яровой пшеницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49