..
Крики, вопли, шум, гвалт разнеслись вокруг. Базар разбежался. Правитель Мирзо Акрам, эмирский посланец Яхшибек, миршаб, все другие чиновники и четверо их охранников вскочили, обуянные паникой, побежали в сторону крепости. Часть охваченных волнением людей, примкнув к всадникам Восэ, кинулась на убегающих, бросая им вслед камни. Один камень попал в голову какому-то чиновнику, тот упал вблизи ворот крепости... Растерявшиеся солдаты, бросив арестованных, сделали несколько беспорядочных выстрелов и тоже убежали. По дороге они подхватили лежавшего на земле человека — им оказался Яхшибек,— волоком втащили его внутрь крепости. Створки крепостных ворот сомкнулись, скрипнуло железо внутреннего запора. Потом за воротами раздалось несколько выстрелов: солдаты, для устрашения населения, палили в воздух.
Народ кинулся к заключенным. Они оказались на том месте, где их бросили конвоиры. Предоставляя избавившимся от казни свободу, им быстро развязали руки. Оба поспешили смешаться с толпой. Палач Умар, по прозванию Козел, заставил поискать себя в кустах, куда он за
полз в сумятице. Получив несколько тумаков, он был рад, что дешево отделался от гнева толпы.
Имея одно только ружье, да и то без боеприпасов, всадники во главе с Восэ поневоле отказались от нападения на присутственный дом амлякдара и удалились от крепости.
На базаре Восэ с коня обратился к стекавшемуся со всех сторон народу:
— Братья! Голь!.. Поднимайтесь! Настало время священной борьбы! Угнетение перешло все границы! Страна разорена. Народ доведен до отчаяния. Мангыт нас не считает людьми. Он сделал нас в нашей же стране бездомными скитальцами. Каждый правитель, каждый чиновник, каждый солдатский начальник подобен волку — все терзают народ! их дело: ударь, разорви, схвати, унеси, и только! Они сами кто? Откуда прибыли? Какое право они имеют грабить бедняков, морить наших детей голодом, похищать их? До каких пор мы будем страдать? Нет больше терпения. Я обнажил меч на угнетателей!.. Вставай, народ, иди на газават! Каждый, у кого есть честь, кто достоин самого себя, поднимайся на борьбу! Бери в руки меч, не найдешь меча — бери палку, топор, вилы. Мсти тирану! Чем умирать от унижений, притеснений, тюрем и казней, лучше умереть в войне с проклятым тираном. Если он волк, ты будь львом. Если он огонь, ты будь горным потоком!.. Я говорю, народ, а вы слушайте! Отныне каждую ночь смотрите на гору Сурх-Сакау. В одну из ночей на вершине Сурх-Сакау появится огонь костра. Как только увидите этот знак, готовьтесь! Тех, кто будет спать,— будите! Те, кто будет бодрствовать,— садитесь на коней... Поднимайтесь! Все поднимайтесь на борьбу!..,
...Пустые мечтания горцев о том, что эмир и бек могут стать справедливыми, разом развеялись. Больше не осталось ни места, ни времени для мира и покорства. «Смерть или избавление!», «Смерть или избавление!..» Только эти слова стали истиной и законом народным. Только эти слова расцвели грозным цветом в создании людей.
Повстанцы из Дара-и-Мухтора и других селений, расположенных невдалеке от Ховалинга и Бальджуана, спешно переселили свои семьи в дальние горы и ущелья. Никто не сомневался, что правитель завтра, самое позднее — послезавтра, пошлет своих солдат для поимки повстанцев.
Возвращаясь из Ховалинга в Дара-и-Мухтор, Восэ по пути сошел с коня в селеньице Богча, у дома своего младшего брата Касыма. Тот утром этого дня, едучи с Восэ и его друзьями в Ховалинг, без разрешения Восэ свернул с дороги и скрылся. Восэ не сомневался, что брат сейчас у себя дома, и хотел узнать причину его бегства.
Молодые муж и жена сидели на небольшой веранде дома и спокойно ели разваренную пшеницу.
— Почему ты сбежал? — со скрытым гневом спросил Восэ.
— Хотел проведать семью. Ведь мои жена и дети остались одни.
— Жены и дети других разве не одни оставались?
— Какое мне дело до других, я свою заботу знаю. -
— А-а! Ты свою заботу знаешь? Бесчестный! Подлец! — Восэ в крайнем гневе ударил брата кулаком по шее. Касым упал.— Сейчас со мной поедешь! — приказал Восэ.— Впредь все, что я скажу и прикажу, то и будешь делать!
Восэ повернулся к своей невестке и приказал:
— Немедленно возьми нужную тебе одежду и отправляйся ко мне в дом! Торопись! Вместе с Аноргуль и моими детьми нынче же переселишься в Баландсар — высокую летовку ты знаешь.
Вечером в Дара-и-Мухторе Аноргуль и Гулизор собрали нужные им и семье Касыма вещи, пищевые припасы и приготовились к переезду. Перед выездом из дома Аноргуль усадила детей за еду, а сама вышла в гостевой домик к Восэ. Она хотела попрощаться со своим мужем.
Оба сели бок о бок в темноте домика. Аноргуль, обняв мужа, заплакала.
— Не плачь! — прижал к себе жену, сказал Восэ.—» Будь смелой, дорогая. У меня к тебе есть разговор. Рожденный человеком не знает, что ждет его впереди, поэтому лучше сказать сейчас то, что собирался говорить. Что мне скрывать от тебя? Это дело* за которое я взялся,— дело кровавое. Если я погибну, значит, такова судьба, а ты не убивай себя печалью. Возьми какого-нибудь сироту в дом зятем, женив его на Гулизор. Вырасти моих сыновей, они будут тебе опорой. Сыновьям моим (а если суждено тебе увидеть внуков, то и внукам) поведай всю правду о делах моих, обо мне самом, пусть они не забывают своего отца и деда... Наставление мое таково: пусть они всегда
будут мужественны, честны, пусть никогда не мирятся с притеснением, угнетением, несправедливостью. До тех пор пока будут в силах, пусть несут людям добро... Я вот уж двадцать лет как положил голову на одну подушку с тобой, полюбил тебя, видел и твою любовь и всегдашнюю ласку твою. Я заботился о тебе, видел твои обо мне заботы. Любовь к тебе и после смерти не покинет мое сердце, дорогая моя. Я доволен тобою, будь и ты довольна мною:.. Но если так суждено, что я одержу победу над врагом, вернусь живым,— мы с тобою опять будем вместе, в любви проживем нашу жизнь, достигнем исполнения того, о чем мечтаем и чего желаем для наших дорогих детей. Пока существует мир, существует и надежда. Я говорю: когда-нибудь и для нас, бедняков, придет свобода, придут хорошие дни и свет счастья озарит наши лица... Пойми, не можем же мы вечно терпеть гнет, каким ныне прижаты лицом к земле. Ведь если половина суток темна, то другая половина — обязательно же светла! Только дождаться ее, только перебороть ночь!..
— Много горечи в твоих словах, Восэ! — сказала Анор- гуль.— Сердце мое ты растрогал. Дай бог вернуться тебе живым и невредимым. Да сгорит дом мангыта, навлекшего на наши головы эти горе и несчастья, эту разлуку заживо. Но ты не думай, что я на тебя обижена, Восэ. Нет! Если бы я была мужчиной, то вместе с тобою я тоже подняла бы меч на мангытов. Я тебя полюбила за мужество, за твою правдивость, сейчас я люблю тебя пуще прежнего. Где бы ты ни был, что ни выпало бы тебе на долю, печаль ли, радость ли,— считай: я всегда с тобой. Здесь ли будет мое несчастное тело, в Баландсаре ли будет, а сердце мое, душа моя — всегда и всюду с тобой. Я тоже довольна тобою, сто раз довольна...
Поздно вечером Восэ отправил свою семью, вместе с женой и ребенком Касыма, в отдаленное селение Карамушак, расположенное у подножия горы Баландсар, что по-русски означает — Высокоглавая. В этом селении у Восэ жил один из родственников со стороны отца. Женщинам и детям предстояло добраться до его дома и остановиться у него, пережить там все смутное время..
Их скарб был погружен на осла, сыновья Восэ сидели поверх вьюка. Когда за воротами своего дома Восэ, прощаясь со своими, перецеловал жену и детей, то не мог сдержаться, заплакал: увидит ли он еще когда-нибудь их?..
Женщины и дети удалились во тьму ночи, сопровождав самые Касымом,— по велению старшего брата Касым по-», шел проводить их до Карамушака.
ГЛАВАДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Камень, угодивший в голову посланца эмира, оказался для него роковым. В крепости ховалингского амлякдара диванбеги Яхшибек прожил не более часа.
Мирзо Акрам, и без того смущенный своим трусливым позорным бегством, совсем растерялся. Нападение и исчезновение Восэ напугало его даже, пожалуй, меньше, чем смерть высокого гостя. Что ответить эмиру, когда он спросит о причине этого убийства? Размышления о своей ответственности перед эмиром разрывали мозг правителя. После похорон казначея Мирзо Акрам набросился на амлякдара, в бешенстве крича ему:
Ты, негодяй, виноват, ты!" Это ты не предупредил меня о том, что твой тумен кишит «ворами и убийцами!
Если бы приближенные Мирзо Акрама не оторвали его от амлякдара, то он задушил бы его.
.Выехав верхом поздно вечером, Мирзо Акрам без остановки проделал четырехчасовой путь и глубокой ночью достиг Бальджуана. За всю дорогу он ни единого слова не сказал своим спутникам.
В Бальджуане он не пожелал въехать в крепость. Миновав мазар святого, он повернул коня на тропу, уходящую влево, к знаменитому в бекстве «Саду правителя». Выше мазара, на высоком холме Баймуш, владетели Бальджуана в давние времена построили родовой замок, обвели его великолепным садом. В этой замке они с семьями жили в летние месяцы.
После завоевания горных бекств эмиром в замке стали жить назначаемые эмиром бухарские правители. Мирзо Акрам также поселил в этом замке на лето семью.
Проводив бека до ворот сада и не услышав от него ни приглашения войти, ни слов прощания, его спутники, повернув коней, спустились в город и разъехались по домам.
Бек, не заходя на женскую половину, остановился в пустом гостином зале. Появился со светильником в руке Нияз — такой же покорный и тихий, каким был сопровождая Мирзо Акрама в Карши. В ответ на свое почтительное приветствие он услышал дядюшкин окрик: «Пропади ты!», сопровождаемый грубым ругательством. Торопливо поставив светильник в нишу, Нияз поспешил выскользнуть из зала. Плохое настроение хозяина сразу же стало известно слугам и караульным,— никто из них не осмелился войти к нему, ибо все не раз уже испытывали необузданную злость хозяина.
В этом заде, даже не сняв халата, Мирзо Акрам, привалившись спиной к стене, просидел с час в одиночестве. Только почувствовав голод, встал, вышел, кликнул слугу,- приказал позвать Нияза, а потом принести поесть. Явившийся снова Нияз получил приказание немедленно верхом на коне спуститься в город, найти хаджи Якуба и, разбудив его, привести сюда.
Еще в предрассветной тьме хаджи Якуб, обеспокоенный ночным вызовом, правителя, предстал перед Мирзо Акрамом. Увидев, в каком взволнованном состоянии его встретил правитель, хаджи Якуб еще более встревожился.
— Все ли у вас в порядке? Как здоровье? Что случилось?
— Садитесь! — устало вымолвил Мирзо Акрам.— Помните ли вы Восэ?
— Восэ? Какой Восэ?
— Ну того... усмирившего Аллаярова жеребца на недавнем празднестве.
— А! Да, да... Его привели связанным, вы его простили...
— Да, простив, наелся дерьма! —в горести и злобе выкрикнул Мирзо Акрам.— О том, как этот проклятый, работая у меня табунщиком, нагрубил мне в Каршах, я вам рассказывал. Мне тогда надо было сказать миршабу, что^ он засадил этого негодяя в тюрьму. Я не сделал так! За новое преступление он был арестован, а я его освободил, выпустил из рук! Любому дураку на потеху теперь моя жалостливость! Теперь он стал бедою моей, несчастьем моим; грязной вошью в моей голове,— вор, разбойник, головорез!..
С перекошенным лицом, с дрожащими от бешенства губами, Мирзо Акрам передал хаджи Якубу подробности всего, что произошло в Ховалинге...
— Если его высочество узнает об этом убийстве, то, конечно, гнев падет на меня. Прахом стану я сам, прахом станет мой дом! Скажите, хаджи, что мне делать? Что написать эмиру? Чем объяснить смуту ховалингцев? Что доложить кушбеги Остонакулу?
Умный, рассудительный хаджи Якуб, прикусив палец, качал головой, выражая свое удивление и сожаление. Но что тут было придумать? Он старался успокоить правителя ничего не значащими словами о том, что, дескать, в деле управления бекством еще и не такие происшествия бывают, что правителю никогда не следует теряться, что распутать нить покатившегося клубка всегда можно, обладая терпением, и что, конечно, ум правителя найдет способ восстановить в вилайете спокойствие.
— В письме, которое вы пошлете в столицу, всю вину свалите на шею горстки бродяг-головорезов. Но дружески скажу вам: о волнениях, о смуте подданных не пишите, а не то как бы их высочество не послали расследователя, не приказали бы провести дознание,— если б дело дошло до этого, вам пришлось бы опасаться обвинения в том, что именно ваши действия довели население до бунта. Вы, конечно, Восэ задержите?
— А как же! Я прикажу караулбеги Давляту сегодня же выехать, извлечь тех бунтарей хоть из-под земли и доставить сюда. Нет, я не успокоюсь до тех пор, пока Восэ со всеми его дружками не будет в базарный день казнен, а перед тем на виду у всего народа прикажу отрезать этим бандитам носы, уши, выковырять глаза!..
— Если богу будет угодно, то все эти воры и убийцы, изловленные вами, получат достойное наказание. Но совет таков: вы сейчас же для преследования и поимки пошлите вместо Давлята какого-нибудь менее известного человека.
— Это почему?
— Если будет послан караулбеги, то его высочество и другие люди в столице подумают, что на подвластной вам земле произошло крупное восстание. Последствия этого не окажутся хорошими для вас. Вы поручите дело какому-нибудь рабу вашего дворца либо надежному и храброму сельскому старосте, бунтарей надо поймать потихоньку, без шума и крика, так, чтобы «и запах их не вышел». Тогда и мятеж сам собою развеется, подданные сразу же успокоятся. И послание, направленное вами в Бухару и Гиссар, не вызовет сомнений в правдивости ваших слов. Сообщите: «Я поймал этих четырех гнусных злодеев, убийц почтеннейшего диванбеги». И все — душа свободна. Если даже последует высочайшее повеление доставить тех убийц в Бухару, то пошлите туда на казнь, а нет — так сами прикончите.
От слов хаджи Якуба Мирзо Акраму стало спокойнее, он счел совет весьма разумным. «Хорошо я сделал, позвав его!» — с удовлетворением подумал он.
Они оба долго обсуждали, кого послать на поимку Восэ, перебирали имена старейшин, стражников, начальников караулов. Наконец решили поручить дело тысяцкому Саидкулу, по прозвищу «Комок Глины»,— все подчиненные ему стражники и слуги казались столь тупоумными и неповоротливыми, что он всегда окликал их словами «Эй, комок глины!», за что и получил от людей это прозвище. Этот тысяцкий был старейшиной кочевого племени марка, жил в Кизыл-Мазаре и по приказу правителей Бальджуана, Куляба, Кабадиана не раз выступал с кочевниками своего племени против шаек воров и разбойников, умело громил их, вылавливал зачинщиков и тем прославился на всю Восточную Бухару. Помимо всего он со своими марка был благодарен Мирзо Акраму за то, что вместо отбитых у них овечьих отар люди племени марка получили от правителя тысячу голов овец из угнанных Тугаем. Мирзо Акрам не сомневался в том, что по этой причине Саидкул охотно выполнит его просьбу.
Через два дня тысяцкий-«воровылавливатель» по приглашению Мирзо Акрама прибыл из Кизыл-Мазара с двадцатью конными джигитами. Правитель дал ему еще два десятка своих солдат, оружие и боеприпасы. "С сорока отборными конниками Саидкул отправился на «врагов его высочества» в сторону Ховалинга, Сари-Хосора, Яхсу...
Восэ с отрядом тоже ездил из селения в селение. Почти не давая отдыха коням, отряд ежедневно заезжал в пять- шесть селений, в которых Восэ и его друзья призывали народ к восстанию. Восставшие бедняки отбирали зерно и скот у богатеев, чиновников, делили добычу между собой. А узнав от дозорных, что к селению приближается Комок Глины, заблаговременно уходили в горы, скрывались в глухих ущельях. Тысяцкий Саидкул тоже не давал себе отдыха, почти безостановочно преследуя Восэ. Но поймать Восэ было трудно, даже невозможно, ибо когда тысяцкий расспрашивал про него население, то земледельцы, пастухи, дровосеки направляли его в ложную сторону, а сами срочно сообщали Восэ о местонахождении Саидкула.
Таким образом, при содействии крестьян, Восэ вводил преследователей в заблуждение, а сам со своим отрядом направлялся в такие места, каких Саидкул не мог бы достичь, даже если б у него и его джигитов выросли крылья... Среди населения появились уже и песни о Восэ. Он сам удивлялся, слыша там и здесь от певцов и сказителей истории «о подвигах богатыря Восэ»; в них народ вспоминал о том, как Восэ в дни своей молодости прогнал из Норинджа присланных правителем Каратегина сборщиков налогов; и о том, как Восэ женился на дочери дарвазца Наимшаха; и о нападении на драчливого, скандального сборщика в своем селении, за что амлякдар наложил на Восэ непомерный взыск; и об избавлении благородным, бесстрашным Восэ своего побратима Назира-богатыря из плена на чужбине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Крики, вопли, шум, гвалт разнеслись вокруг. Базар разбежался. Правитель Мирзо Акрам, эмирский посланец Яхшибек, миршаб, все другие чиновники и четверо их охранников вскочили, обуянные паникой, побежали в сторону крепости. Часть охваченных волнением людей, примкнув к всадникам Восэ, кинулась на убегающих, бросая им вслед камни. Один камень попал в голову какому-то чиновнику, тот упал вблизи ворот крепости... Растерявшиеся солдаты, бросив арестованных, сделали несколько беспорядочных выстрелов и тоже убежали. По дороге они подхватили лежавшего на земле человека — им оказался Яхшибек,— волоком втащили его внутрь крепости. Створки крепостных ворот сомкнулись, скрипнуло железо внутреннего запора. Потом за воротами раздалось несколько выстрелов: солдаты, для устрашения населения, палили в воздух.
Народ кинулся к заключенным. Они оказались на том месте, где их бросили конвоиры. Предоставляя избавившимся от казни свободу, им быстро развязали руки. Оба поспешили смешаться с толпой. Палач Умар, по прозванию Козел, заставил поискать себя в кустах, куда он за
полз в сумятице. Получив несколько тумаков, он был рад, что дешево отделался от гнева толпы.
Имея одно только ружье, да и то без боеприпасов, всадники во главе с Восэ поневоле отказались от нападения на присутственный дом амлякдара и удалились от крепости.
На базаре Восэ с коня обратился к стекавшемуся со всех сторон народу:
— Братья! Голь!.. Поднимайтесь! Настало время священной борьбы! Угнетение перешло все границы! Страна разорена. Народ доведен до отчаяния. Мангыт нас не считает людьми. Он сделал нас в нашей же стране бездомными скитальцами. Каждый правитель, каждый чиновник, каждый солдатский начальник подобен волку — все терзают народ! их дело: ударь, разорви, схвати, унеси, и только! Они сами кто? Откуда прибыли? Какое право они имеют грабить бедняков, морить наших детей голодом, похищать их? До каких пор мы будем страдать? Нет больше терпения. Я обнажил меч на угнетателей!.. Вставай, народ, иди на газават! Каждый, у кого есть честь, кто достоин самого себя, поднимайся на борьбу! Бери в руки меч, не найдешь меча — бери палку, топор, вилы. Мсти тирану! Чем умирать от унижений, притеснений, тюрем и казней, лучше умереть в войне с проклятым тираном. Если он волк, ты будь львом. Если он огонь, ты будь горным потоком!.. Я говорю, народ, а вы слушайте! Отныне каждую ночь смотрите на гору Сурх-Сакау. В одну из ночей на вершине Сурх-Сакау появится огонь костра. Как только увидите этот знак, готовьтесь! Тех, кто будет спать,— будите! Те, кто будет бодрствовать,— садитесь на коней... Поднимайтесь! Все поднимайтесь на борьбу!..,
...Пустые мечтания горцев о том, что эмир и бек могут стать справедливыми, разом развеялись. Больше не осталось ни места, ни времени для мира и покорства. «Смерть или избавление!», «Смерть или избавление!..» Только эти слова стали истиной и законом народным. Только эти слова расцвели грозным цветом в создании людей.
Повстанцы из Дара-и-Мухтора и других селений, расположенных невдалеке от Ховалинга и Бальджуана, спешно переселили свои семьи в дальние горы и ущелья. Никто не сомневался, что правитель завтра, самое позднее — послезавтра, пошлет своих солдат для поимки повстанцев.
Возвращаясь из Ховалинга в Дара-и-Мухтор, Восэ по пути сошел с коня в селеньице Богча, у дома своего младшего брата Касыма. Тот утром этого дня, едучи с Восэ и его друзьями в Ховалинг, без разрешения Восэ свернул с дороги и скрылся. Восэ не сомневался, что брат сейчас у себя дома, и хотел узнать причину его бегства.
Молодые муж и жена сидели на небольшой веранде дома и спокойно ели разваренную пшеницу.
— Почему ты сбежал? — со скрытым гневом спросил Восэ.
— Хотел проведать семью. Ведь мои жена и дети остались одни.
— Жены и дети других разве не одни оставались?
— Какое мне дело до других, я свою заботу знаю. -
— А-а! Ты свою заботу знаешь? Бесчестный! Подлец! — Восэ в крайнем гневе ударил брата кулаком по шее. Касым упал.— Сейчас со мной поедешь! — приказал Восэ.— Впредь все, что я скажу и прикажу, то и будешь делать!
Восэ повернулся к своей невестке и приказал:
— Немедленно возьми нужную тебе одежду и отправляйся ко мне в дом! Торопись! Вместе с Аноргуль и моими детьми нынче же переселишься в Баландсар — высокую летовку ты знаешь.
Вечером в Дара-и-Мухторе Аноргуль и Гулизор собрали нужные им и семье Касыма вещи, пищевые припасы и приготовились к переезду. Перед выездом из дома Аноргуль усадила детей за еду, а сама вышла в гостевой домик к Восэ. Она хотела попрощаться со своим мужем.
Оба сели бок о бок в темноте домика. Аноргуль, обняв мужа, заплакала.
— Не плачь! — прижал к себе жену, сказал Восэ.—» Будь смелой, дорогая. У меня к тебе есть разговор. Рожденный человеком не знает, что ждет его впереди, поэтому лучше сказать сейчас то, что собирался говорить. Что мне скрывать от тебя? Это дело* за которое я взялся,— дело кровавое. Если я погибну, значит, такова судьба, а ты не убивай себя печалью. Возьми какого-нибудь сироту в дом зятем, женив его на Гулизор. Вырасти моих сыновей, они будут тебе опорой. Сыновьям моим (а если суждено тебе увидеть внуков, то и внукам) поведай всю правду о делах моих, обо мне самом, пусть они не забывают своего отца и деда... Наставление мое таково: пусть они всегда
будут мужественны, честны, пусть никогда не мирятся с притеснением, угнетением, несправедливостью. До тех пор пока будут в силах, пусть несут людям добро... Я вот уж двадцать лет как положил голову на одну подушку с тобой, полюбил тебя, видел и твою любовь и всегдашнюю ласку твою. Я заботился о тебе, видел твои обо мне заботы. Любовь к тебе и после смерти не покинет мое сердце, дорогая моя. Я доволен тобою, будь и ты довольна мною:.. Но если так суждено, что я одержу победу над врагом, вернусь живым,— мы с тобою опять будем вместе, в любви проживем нашу жизнь, достигнем исполнения того, о чем мечтаем и чего желаем для наших дорогих детей. Пока существует мир, существует и надежда. Я говорю: когда-нибудь и для нас, бедняков, придет свобода, придут хорошие дни и свет счастья озарит наши лица... Пойми, не можем же мы вечно терпеть гнет, каким ныне прижаты лицом к земле. Ведь если половина суток темна, то другая половина — обязательно же светла! Только дождаться ее, только перебороть ночь!..
— Много горечи в твоих словах, Восэ! — сказала Анор- гуль.— Сердце мое ты растрогал. Дай бог вернуться тебе живым и невредимым. Да сгорит дом мангыта, навлекшего на наши головы эти горе и несчастья, эту разлуку заживо. Но ты не думай, что я на тебя обижена, Восэ. Нет! Если бы я была мужчиной, то вместе с тобою я тоже подняла бы меч на мангытов. Я тебя полюбила за мужество, за твою правдивость, сейчас я люблю тебя пуще прежнего. Где бы ты ни был, что ни выпало бы тебе на долю, печаль ли, радость ли,— считай: я всегда с тобой. Здесь ли будет мое несчастное тело, в Баландсаре ли будет, а сердце мое, душа моя — всегда и всюду с тобой. Я тоже довольна тобою, сто раз довольна...
Поздно вечером Восэ отправил свою семью, вместе с женой и ребенком Касыма, в отдаленное селение Карамушак, расположенное у подножия горы Баландсар, что по-русски означает — Высокоглавая. В этом селении у Восэ жил один из родственников со стороны отца. Женщинам и детям предстояло добраться до его дома и остановиться у него, пережить там все смутное время..
Их скарб был погружен на осла, сыновья Восэ сидели поверх вьюка. Когда за воротами своего дома Восэ, прощаясь со своими, перецеловал жену и детей, то не мог сдержаться, заплакал: увидит ли он еще когда-нибудь их?..
Женщины и дети удалились во тьму ночи, сопровождав самые Касымом,— по велению старшего брата Касым по-», шел проводить их до Карамушака.
ГЛАВАДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Камень, угодивший в голову посланца эмира, оказался для него роковым. В крепости ховалингского амлякдара диванбеги Яхшибек прожил не более часа.
Мирзо Акрам, и без того смущенный своим трусливым позорным бегством, совсем растерялся. Нападение и исчезновение Восэ напугало его даже, пожалуй, меньше, чем смерть высокого гостя. Что ответить эмиру, когда он спросит о причине этого убийства? Размышления о своей ответственности перед эмиром разрывали мозг правителя. После похорон казначея Мирзо Акрам набросился на амлякдара, в бешенстве крича ему:
Ты, негодяй, виноват, ты!" Это ты не предупредил меня о том, что твой тумен кишит «ворами и убийцами!
Если бы приближенные Мирзо Акрама не оторвали его от амлякдара, то он задушил бы его.
.Выехав верхом поздно вечером, Мирзо Акрам без остановки проделал четырехчасовой путь и глубокой ночью достиг Бальджуана. За всю дорогу он ни единого слова не сказал своим спутникам.
В Бальджуане он не пожелал въехать в крепость. Миновав мазар святого, он повернул коня на тропу, уходящую влево, к знаменитому в бекстве «Саду правителя». Выше мазара, на высоком холме Баймуш, владетели Бальджуана в давние времена построили родовой замок, обвели его великолепным садом. В этой замке они с семьями жили в летние месяцы.
После завоевания горных бекств эмиром в замке стали жить назначаемые эмиром бухарские правители. Мирзо Акрам также поселил в этом замке на лето семью.
Проводив бека до ворот сада и не услышав от него ни приглашения войти, ни слов прощания, его спутники, повернув коней, спустились в город и разъехались по домам.
Бек, не заходя на женскую половину, остановился в пустом гостином зале. Появился со светильником в руке Нияз — такой же покорный и тихий, каким был сопровождая Мирзо Акрама в Карши. В ответ на свое почтительное приветствие он услышал дядюшкин окрик: «Пропади ты!», сопровождаемый грубым ругательством. Торопливо поставив светильник в нишу, Нияз поспешил выскользнуть из зала. Плохое настроение хозяина сразу же стало известно слугам и караульным,— никто из них не осмелился войти к нему, ибо все не раз уже испытывали необузданную злость хозяина.
В этом заде, даже не сняв халата, Мирзо Акрам, привалившись спиной к стене, просидел с час в одиночестве. Только почувствовав голод, встал, вышел, кликнул слугу,- приказал позвать Нияза, а потом принести поесть. Явившийся снова Нияз получил приказание немедленно верхом на коне спуститься в город, найти хаджи Якуба и, разбудив его, привести сюда.
Еще в предрассветной тьме хаджи Якуб, обеспокоенный ночным вызовом, правителя, предстал перед Мирзо Акрамом. Увидев, в каком взволнованном состоянии его встретил правитель, хаджи Якуб еще более встревожился.
— Все ли у вас в порядке? Как здоровье? Что случилось?
— Садитесь! — устало вымолвил Мирзо Акрам.— Помните ли вы Восэ?
— Восэ? Какой Восэ?
— Ну того... усмирившего Аллаярова жеребца на недавнем празднестве.
— А! Да, да... Его привели связанным, вы его простили...
— Да, простив, наелся дерьма! —в горести и злобе выкрикнул Мирзо Акрам.— О том, как этот проклятый, работая у меня табунщиком, нагрубил мне в Каршах, я вам рассказывал. Мне тогда надо было сказать миршабу, что^ он засадил этого негодяя в тюрьму. Я не сделал так! За новое преступление он был арестован, а я его освободил, выпустил из рук! Любому дураку на потеху теперь моя жалостливость! Теперь он стал бедою моей, несчастьем моим; грязной вошью в моей голове,— вор, разбойник, головорез!..
С перекошенным лицом, с дрожащими от бешенства губами, Мирзо Акрам передал хаджи Якубу подробности всего, что произошло в Ховалинге...
— Если его высочество узнает об этом убийстве, то, конечно, гнев падет на меня. Прахом стану я сам, прахом станет мой дом! Скажите, хаджи, что мне делать? Что написать эмиру? Чем объяснить смуту ховалингцев? Что доложить кушбеги Остонакулу?
Умный, рассудительный хаджи Якуб, прикусив палец, качал головой, выражая свое удивление и сожаление. Но что тут было придумать? Он старался успокоить правителя ничего не значащими словами о том, что, дескать, в деле управления бекством еще и не такие происшествия бывают, что правителю никогда не следует теряться, что распутать нить покатившегося клубка всегда можно, обладая терпением, и что, конечно, ум правителя найдет способ восстановить в вилайете спокойствие.
— В письме, которое вы пошлете в столицу, всю вину свалите на шею горстки бродяг-головорезов. Но дружески скажу вам: о волнениях, о смуте подданных не пишите, а не то как бы их высочество не послали расследователя, не приказали бы провести дознание,— если б дело дошло до этого, вам пришлось бы опасаться обвинения в том, что именно ваши действия довели население до бунта. Вы, конечно, Восэ задержите?
— А как же! Я прикажу караулбеги Давляту сегодня же выехать, извлечь тех бунтарей хоть из-под земли и доставить сюда. Нет, я не успокоюсь до тех пор, пока Восэ со всеми его дружками не будет в базарный день казнен, а перед тем на виду у всего народа прикажу отрезать этим бандитам носы, уши, выковырять глаза!..
— Если богу будет угодно, то все эти воры и убийцы, изловленные вами, получат достойное наказание. Но совет таков: вы сейчас же для преследования и поимки пошлите вместо Давлята какого-нибудь менее известного человека.
— Это почему?
— Если будет послан караулбеги, то его высочество и другие люди в столице подумают, что на подвластной вам земле произошло крупное восстание. Последствия этого не окажутся хорошими для вас. Вы поручите дело какому-нибудь рабу вашего дворца либо надежному и храброму сельскому старосте, бунтарей надо поймать потихоньку, без шума и крика, так, чтобы «и запах их не вышел». Тогда и мятеж сам собою развеется, подданные сразу же успокоятся. И послание, направленное вами в Бухару и Гиссар, не вызовет сомнений в правдивости ваших слов. Сообщите: «Я поймал этих четырех гнусных злодеев, убийц почтеннейшего диванбеги». И все — душа свободна. Если даже последует высочайшее повеление доставить тех убийц в Бухару, то пошлите туда на казнь, а нет — так сами прикончите.
От слов хаджи Якуба Мирзо Акраму стало спокойнее, он счел совет весьма разумным. «Хорошо я сделал, позвав его!» — с удовлетворением подумал он.
Они оба долго обсуждали, кого послать на поимку Восэ, перебирали имена старейшин, стражников, начальников караулов. Наконец решили поручить дело тысяцкому Саидкулу, по прозвищу «Комок Глины»,— все подчиненные ему стражники и слуги казались столь тупоумными и неповоротливыми, что он всегда окликал их словами «Эй, комок глины!», за что и получил от людей это прозвище. Этот тысяцкий был старейшиной кочевого племени марка, жил в Кизыл-Мазаре и по приказу правителей Бальджуана, Куляба, Кабадиана не раз выступал с кочевниками своего племени против шаек воров и разбойников, умело громил их, вылавливал зачинщиков и тем прославился на всю Восточную Бухару. Помимо всего он со своими марка был благодарен Мирзо Акраму за то, что вместо отбитых у них овечьих отар люди племени марка получили от правителя тысячу голов овец из угнанных Тугаем. Мирзо Акрам не сомневался в том, что по этой причине Саидкул охотно выполнит его просьбу.
Через два дня тысяцкий-«воровылавливатель» по приглашению Мирзо Акрама прибыл из Кизыл-Мазара с двадцатью конными джигитами. Правитель дал ему еще два десятка своих солдат, оружие и боеприпасы. "С сорока отборными конниками Саидкул отправился на «врагов его высочества» в сторону Ховалинга, Сари-Хосора, Яхсу...
Восэ с отрядом тоже ездил из селения в селение. Почти не давая отдыха коням, отряд ежедневно заезжал в пять- шесть селений, в которых Восэ и его друзья призывали народ к восстанию. Восставшие бедняки отбирали зерно и скот у богатеев, чиновников, делили добычу между собой. А узнав от дозорных, что к селению приближается Комок Глины, заблаговременно уходили в горы, скрывались в глухих ущельях. Тысяцкий Саидкул тоже не давал себе отдыха, почти безостановочно преследуя Восэ. Но поймать Восэ было трудно, даже невозможно, ибо когда тысяцкий расспрашивал про него население, то земледельцы, пастухи, дровосеки направляли его в ложную сторону, а сами срочно сообщали Восэ о местонахождении Саидкула.
Таким образом, при содействии крестьян, Восэ вводил преследователей в заблуждение, а сам со своим отрядом направлялся в такие места, каких Саидкул не мог бы достичь, даже если б у него и его джигитов выросли крылья... Среди населения появились уже и песни о Восэ. Он сам удивлялся, слыша там и здесь от певцов и сказителей истории «о подвигах богатыря Восэ»; в них народ вспоминал о том, как Восэ в дни своей молодости прогнал из Норинджа присланных правителем Каратегина сборщиков налогов; и о том, как Восэ женился на дочери дарвазца Наимшаха; и о нападении на драчливого, скандального сборщика в своем селении, за что амлякдар наложил на Восэ непомерный взыск; и об избавлении благородным, бесстрашным Восэ своего побратима Назира-богатыря из плена на чужбине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49