А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Эй, Восэ! — закричал хаджи Якуб.— Это что за насмешки? Что они позволяют себе, эти люди?.. Эй, народ! Стыда у вас нет, бога вы не боитесь! Досточтимый бек — только преданный раб вместилища вселенной, всесильного повелителя Благородной Бухары, а он — эмир правоверных — тень бога на земле, простертая над всеми мусульманами. Неуважение к беку есть неуважение к властительному повелителю, самому эмиру, а это йеликий грех... Му-сульмане! Побойтесь бога!
Серая лошадь хаджи Якуба, словно подтверждая слова всадника, беспрестанно качала головой. Его спутник — нахмуренный; недовольный советник правителя, сидя в седле гордо и высокомерно, упирая рукоять плети в бедро, с брезгливостью и отвращением исподлобья посматривал на толпу людей — босоногих или обутых в рваную сыромятину, одетых в отрепья грязных халатов... Два важных старика, сидящих на лошаденках около говорящего, поддакивали хаджи Якубу. Один из стариков, вероятно наглотавшийся наркотика, клевал носом и казался сонным. Второй был, напротив, неестественно суетлив, он беспрестанно, после каждой фразы хаджи Якуба, угодливо в тон ему восклицал: «Да, тень божья!..», «Да, грех великий...»
— Восэ! Если ты вернешь захваченное,—вдруг решительно, переходя на деловой тон, заявил хаджи Якуб,— если ты вернешь оружие, захваченное у тысяцкого, у мученика Саидкула, если ты разошлешь всех этих людей по их селениям...
Да, с условием, что разошлешь! — вытянув шею, вставил беспокойный старик.
.— ...по их селениям,—-повторил хаджи Якуб,—то высокий правитель согласен уменьшить налог за прошедшие неурожайные три года...
— Да, не брать! — вставил опять старик.
— ...Бек приказал тебе послать своих представителей в крепость, чтобы они высказали, каковы твои условия, и чтобы во взаимном согласии кончить распрю полюбовно. Высокочтимый бек не хочет кровопролития, он хочет спокойствия подданных!
— ...Да, спокойствия своих подданных! — повторил надоедливый старик, и хаджи Якуб кинул на него взгляд, полный неудовольствия.
— Не упрямьтесь, пасомые! — снова обратился хаджи Якуб к толпе.— Не поддавайтесь наговорам всяких неразумных, безрассудных людей! Вы взбунтовались, соблазнились посулами, но теперь сойдите с этой ложной дороги! Иначе...— тут в голосе хаджи Якуба зазвучал металл,— иначе... у повелителя эмирата и у высокого правителя нашего бекства есть многочисленное, хорошо вооруженное войско. Стоит только дать приказ, и оно в мгновение ока всех вас уничтожит, села ваши обратит в прах,— этого ли вы хотите? А ведь богоданные повелители не хотят напрасно пролить кровь мусульман. Если вы раскаетесь в содеянном вами, разойдетесь по своим домам, вы будете прощены!..
— Да, простят вас, конечно, простят! — на высокой ноте возопил настырный старик...
Уже открыто, гневным жестом прервав его, хаджи Якуб еще долго говорил о том, что властителям позволено повелевать, а подданным не позволено бунтовать, сыпал цитатами из Корана, приводя их по-арабски,— слушавшие их ни .слова не понимали, и толпу разобрал смех. Но, выказывая мудрость свою, хаджи Якуб уже не слышал ни смеха, ни возгласов, ему надо было лишь говорить, выгадывая время, подольше, а его хитрости не понимал народ.
Так же как и все повстанцы, Восэ не верил ни единому слову из заверений и обещаний хаджи Якуба. Мирзо Акрама люди здесь знали хорошо, а Восэ лучше других. И все же, поскольку правитель, по уверениям хаджи Якуба, готов был пойти на переговоры с представителями восставших, Восэ решил не уклоняться от них и через СБОИХ представителей изложить требования повстанцев. Послать
людей к правителю, во всяком случае, следует, хоть увидят, что делается там, в крепости.
Представителями восставших Восэ назначил певца Гуль-Курбана, Одину и Шарифа. С ними конюхом решил он послать и Ризо.
Вдруг амлякдар Ховалинга, Абдукаюм, находившийся в толпе народа, вырвался вперед и, упав на колени перед Восэ, начал умолять его:
— Пошли и меня вместе с ними, Восэ! Клянусь маза- ром святого Бальджуана, даю благородное слово, я буду на твоей стороне, за тебя буду говорить с беком! Да, да, буду говорить! И в самом деле, подданным очень тяжело пришлось, это несправедливо, ведь и у меня глаза есть, я вижу, что это несправедливо. Сердце у меня не камень, оно болит, когда я думаю о бедняках... Восэ, пойми, у меня же выхода не было, я вынужден был действовать по приказам правителя. Да, был вынужден! Помню случай: я и тебя обидел, но ведь тоже по принуждению, я очень раскаиваюсь, сто раз раскаиваюсь!.. Ты только один раз прости меня, проверь меня, я не лицемер, я поклялся! Ведь никто же не захочет стать клятвопреступником, а, Восэ?..
Подумав, Восэ согласился, поверил клятве чиновника и богатея.
— Хорошо, иди! — сказал он.
Амлякдар не был нужен Восэ — лишний груз в отряде повстанцев! Держать его как заложника тоже не было смысла: Восэ ясно представлял себе, что Мирзо Акрам не захочет стать «покупателем» этого своего чиновника, не справившегося с работой, да еще угодившего в плен.
— Скажите беку, что мы ставим четыре условия! — громко, чтобы все слышали, сказал Восэ, обращаясь к тем, кого посылал на переговоры с Мирзо Акрамом.— Во-первых, бек не возьмет налога за три прошлых неурожайных года, а у кого уже взял, пусть вернет сполна. Во-вторых, пусть отменит «нохакона» — «неправедный налог». В-третьих, за случившееся в Ховалинге и у Мазар-и-Додарака пусть никого не винит. Наконец, пусть уволит амлякдаров Ховалинга, Сари-Хосора, Яхсу, Туткаула и Тавиль- Дары, а на их место назначит людей, которых захотят подданные. Если бек примет эти наши условия, мы прекратим восстание, возвратимся в селения наши...— Восэ
обернулся к толпе повстанцев: — Друзья! Что вы скажете об этих условиях? Одобряете ли?
Гул голосов: «Одобряем! Одобряем!» — был ответом на этот вопрос Восэ.
Вдруг вышел вперед Назим:
— Восэ! А если правитель скажет: «Ваши условия принимаем», даст обещание, а потом нарушит его? Что мы тогда будем делать? Ведь они, правители, бесчестные, слова не держат!
Неимоверный шум и гам, поднявшийся в мгновенно возбужденной толпе, показал, что народ разделяет сомнения Назима.
Один из жителей селения Усто-Сафари, заросший черной бородой от горла до огромных глаз, предложил:
— Пусть бек запишет свои слова, поставит печать, прочитает нам! Пусть он придет вместе с судьей и двумя- тремя муллами, при них на Коране подтвердит свою клятву. А потом пусть письмоводитель правителя громогласно прочитает записанное на базарах Бальджуана, Ховалинга, Кангурта и Сари-Хосора! Если так не будет сделано, я пустому обещанию бека не поверю!
— Правильно говорит! — крикнул кто-то, и послышались возгласы:
— Пусть бек поклянется!
— Перед народом поклянется!
— Этого все мы требуем!
— Пустые слова — обман!
— Печать! Печать! С печатью он не обманет!
Восэ поднял руку:
— Хорошо. Это и мне нравится. Пусть так и будет!
И, взглянув на хаджи Якуба и его спутников, прибавил:
— Вы все останетесь здесь, пока наши представители не вернутся.
Что могли поделать посланцы бега? Восэ оставил их - заложниками. Певец Гуль-Курбан и его товарищи вскочили на коней, помчались. Ховалингского амлякдара Аб-дукаюма Ризо подсадил к себе на лошадь...
У ворот крепости, окруженные охранниками, всадники спешились. Ризо привязал лошадей к дереву и остался при них. Охранники впустили представителей Восэ в крепость, повели слепыми переходами куда-то вниз. Неожиданно все оказались в подземелье — сыром и темном. Амлякдар, назвав себя, упрашивал охранников не сажать его под арест, но те не слушали его. Лязгнув за дверью замком, они ушли. Представители Восэ поняли, что попали в ловушку...
Прошло не менее двух часов, прежде чем засов и тяжелая дверь открылись. Всех задержанных вывели, повели каким-то узким переулочком, вывели на большой двор. Там, кроме двух-трех мужчин, по виду слуг правителя, никого не было. Подвели к длинной, украшенной резьбой по алебастру веранде глинобитного дома, приказали стать в ряд.
Спустя полчаса из дверей дома на веранду торжественно, в сопровождении чиновников и слуг, вышел в парчовом, пурпурном халате Мирзо Акрам. Голова бека была окручена чалмой нежнейшего голубого цвета. За полой полураспахнутого халата блеснул драгоценностями кривой ятаган. Непроизвольно, повинуясь установленному веками обычаю, представители Восэ окрестили руки на животах в знак приветствия пышно разодетого правителя. На это приветствие ни Мирзо Акрам, ни его свита не ответили. Едва он остановился на краю веранды, как ховалингский амлякдар Абдукаюм, внезапно вырвавшись вперед, вскочил на веранду и, согнувшись вдвое, склонился перед Мирзо Акрамом, схватил подол его халата и стал целовать и, плача, всхлипывая, заговорил:
— Вашего раба эти проклятые взяли в плен, очень мучили меня, великопочтенный! Под предлогом, что я передам вам их жалобы, я еле-еле вырвался из рук подлецов. Нечего слушать речи этих проклятых бунтарей, кровь диванбеги и мученика-тысяцкого на них! Молю воздать им местыо — убить, повесить всех,— да, да, велико- почтенный, повесить всех!
— Ах ты дьявол! —не вытерпел певец Гуль-Курбан. — Проклятый ты сам! Клятвопреступник! Да отомстится тебе за это!
— Замолчи, будь проклят твой отец! — замахнулся на него Абдукаюм.- Вор! Убийца! Мало всех вас повесить! Каждого из вас надо живым на козлодранье разорвать!
Мирзо Акрам, пренебрежительно глянув на амлякдара, больше не обращал на него внимания. Сел на единственный оказавшийся на веранде стул, свита окружила его.
В этой свите были чиновники, хорошо знавшие народного певца Гуль-Курбана, не раз видавшие его на праздничных сборищах и на пиршествах. Низенький, с круглым, лунообразным лицом, хранитель печати правителя с насмешкой спросил певца:
— Где твоя домбра, еретик? Ты, оказывается, бросил петь и примкнул к врагам высочайшего повелителя?
Народный певец, человек пожилой, но еще в цвете сил, не растерялся, а спокойно и рассудительно ответил:
— Домбру я оставил дома, почтенный. А петь я не бросил. С народом моим, пришедшим сегодня требовать справедливости, меня спаял сам бог, потому что я родился среди этих людей и с тех пор, как помню себя, всегда был с ними, а в юности даже имени бальдя уанского правителя я не слыхал, у нас был свой независимый мир тогда!
— Ты, кажется, болтун! — в гневе и с угрозой в голосе промолвил Мирзо Акрам.— А ну, говори, кто убил диванбеги, посланца его высочества? И тысяцкого Саидкула кто убил? Может быть, ты сам убил или,— правитель указательным пальцем ткнул в сторону Одины и Шарифа,— может, ты? Или ты?
— Это они, великопочтенный, они убили! — втираясь в свиту Мирзо Акрама, визгливо выкрикнул ховалингский амлякдар Абдукаюм.— Все они — убийцы!
— Отвечайте, проклятые, кто убил? — заорал бек.— Кто убил диванбеги и тысяцкого?
V Одина, человек по натуре бесстрашный, произнес уверенно и с достоинством:
— Мы к вам пришли требовать, а не отвечать на вопросы!
— И я скажу,— сделал шаг вперед" Шариф,— сначала вы нам ответьте!
Глаза Мирзо Акрама налились кровью.
— Вы пришли как истцы, а не как ответчики? — Ив гневе он заорал: — Эй, охрана! Бейте их и бросьте в подвал!
Охранники набросились, на всех троих доверенных Восэ, связали и, избивая, поволокли в тюрьму. Условия восставших так и не были высказаны беку. А ховалингскому управителю Абдукаюму Мирзо Акрам приказал вернуться в лагерь мятежников и, придумав какую-нибудь хитрость, вызволить оттуда хаджи Якуба с его спутниками.
И как ни трусил Абдукаюм, а ему пришлось вернуться в Тут-и-буни-Хайдар, по дороге хорошенько поразмыслив о том, как обмануть Восэ.
— Твои представители сидят в крепости, угощаются,— сказал он Восэ.— Правитель с ними совещается. Ему хочется, чтобы ты немного смягчил свои требования. Хаджи Якуб, как советник правителя, нужен им там, без него на совещании не обойтись, и без этих белобородых тоже! Правитель привык в каждом деле обсуждать все сообща с ними.
Восэ и все остальные повстанцы уже крайне беспокоились о судьбе отправленных ими гонцов, а теперь не знали: верить ли Абдукаюму или нет? Слова его были похожи на правду.
— Вы поезжайте,— сказал Восэ хажди Якубу.— А другие пусть останутся.
Хаджи Якуб с радостью сел на лошадь и мгновенно умчался. С ним уехал и Абдукаюм.
Едва они скрылись из виду, на тропе показались два всадника, скакавшие от селения Сурхакон. Все узнали Одину и размахивавшего ружьем Ризо.
«Что случилось, почему их двое, почему мчатся?» — повстанцы терялись в догадках. Подъехав к Тут-и-буни-Хайдару, Одина с трудом сдержал перед собравшейся толпой взмыленную лошадь и закричал:
— Восэ! Мы попались в ловушку. Бек нас запер! Нас били, Гуль-Курбана и Шарифа убили! Речь хаджи Якуба была обманом и подлой хитростью. Бек готовится бросить на нас солдат!
Глухо Зашумела толпа. Люди набросились на стариков — спутников хаджи Якуба, остававшихся здесь. В мгновение все трое погибли под ударами палок.
Ризо и Одина рассказали всем, что же произошло.
А произошло вот что.
Охранники некоторое время продержали Гуль-Курбана, Одину и Шарифа в темном подвале крепости, а потом двое вооруженных солдат повели их в тюрьму. Внизу, на площади перед крепостью, стоял отряд солдат. Тюрьма находилась по правую сторону площади, ее от глаз солдат закрывал небольшой холм. За холмом, как раз у дороги, по которой их вели в тюрьму, стоял Ризо с привязанными к дереву лошадьми, на которых его друзья примчались из лагеря Восэ. Увидев товарищей, ведомых со связанными за спиной руками, Ризо растерялся. Конвоируемые подошли ближе, Гуль-Курбан, приостановившись, подмигнул Ризо:
— Ризо! Вынь мою табакерку, заложи мне щепоточку табаку под язык.
Солдаты не стали возражать, потому что им и самим захотелось попользоваться толченым жевательным табаком. Ризо вытащил тыквенную табакерку из-за пояса Гуль-Курбана, отсыпал себе на ладонь и бросил ему в рот крупитчатого табаку. Солдаты взяли табакерку и по очереди заложили себе табак под язык. Ризо, воспользовавшись их беспечностью, в эту минуту незаметно перерезал острым ножиком веревки на руках Гуль-Курбана, а тот, продолжая держать руки за спиной, повернулся лицом к солдатам и, внезапно набросившись на ближайшего, сбил его с ног и выплюнул табак прямо ему в глаза. Тот схватился руками за глаза, а Ризо, набросившийся на второго солдата, подмял его под себя. Одина и Шариф, остававшиеся со связанными руками, тоже кинулись к лежащим солдатам и что было сил стали их пинать. Ризо успел и им перерезать веревки, и тогда все четверо, выбив из рук упавших солдат ружья, кинулись к лошадям, вскочили в седла и помчались.
На все это потребовалось несколько секунд, и все же возня на дороге была замечена, солдаты на площади услышали крики обезоруженных: «Держите! Держите!..» Открыв огонь, солдаты кинулись в погоню за беглецами. И тут Гуль-Курбану и Шарифу не повезло,— раненные, они вылетели из седел. Одина и Ризо, повернув к оврагу, выходящему к местечку Сурхакон, помчались дальше и вскоре выскочили к долине Сурхоба.
Восэ стало ясно, что времени на размышление больше не остается. Он принял окончательное решение.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Восэ быстро сел на коня, за ним вспрыгнули в седла и все другие, — всадников было около двухсот. Пешие повстанцы, вооруженные дубинками, палками и рогатинами, следовали отдельным отрядом, стараясь не отставать Одного всадника Восэ послал к Саид-Мергену с приказом немедленно всей группой двигаться к мазару Бальджуана и там на возвышенности, затаясь, следить за крепостью и городом. Если же появятся солдаты — стрелять в них.
Не имеющему никакого понятия о военной науке и до битвы у Мазар-и-Додарака никогда не руководившему боем, Восэ пришлось прислушиваться только к голосу своего разума и действовать так, как велит чутье... Ему представлялось, что если солдаты нападут на повстанцев первыми, на открытом берегу реки, то его люди перед огнестрельным оружием солдат могут не устоять. Вот почему он заторопился до нападения врага войти со своим воинством в город: там, в узких улочках, среди деревьев, между домами, в путанице нанав, рытвин, бугров, оград, тысячная громада пеших и конных его людей не будет побеждена.
Восэ ничего не знал о пятидесяти гиссарских солдатах, засевших под предводительством додхо Раджаба за мазаром Бальджуана.
Правитель же начал действовать в соответствии с составленным им планом: в то время как хаджи Якуб отвлекал разговорами повстанцев и затем, тюка повстанцы ждали результатов переговоров своих представителей в крепости, прибывшие и успевшие отдохнуть гиссарцы по приказанию Мирзо Акрама, прикрываясь прибрежной рощей, подобрались к мазару Бальджуана и, незамеченные, засели там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49