— Вам одним тут тяжело, надо поближе к нам перебираться. Как-нибудь втроем перебьемся, два коня да одна кобылка.
Мээркан хотела ответить, но не совладала с собой и заплакала.
— Не плачь, моя добрая. В слезах толку никакого. Бог милостив, не оставит нас. Больше говорить не о чем. Такие нынче времена, родная. Ну-ка, давайте юрту разбирать.
Юрта в которой живут Кутуйан с матерью, притулилась на взгорке неподалеку от дома, амбара и мельницы Асеина. Дверь юрты смотрит на восход. Чуть подальше — предгорье. Ни днем ни ночью не смолкает, шумит, поет свою песню река Джыламыш. Ниже раскинулась до самого горизонта милая сердцу Чуйская долина. Ранней весной она особенно красива, кажется, нет ничего лучше в богатом красою мире.
Кутуйану очень нравится сидеть и смотреть на эту равнину, особенно когда он один. Как ни любит он снеговые вершины гор, склоны которых поросли арчовыми и еловыми лесами, как ни священны для него эти горы, среди которых он жил с матерью и отцом, великая равнина сильнее поражает его воображение. Почему? Он и сам не знает.
А горы...
Он тоскует по горам. Видит их во сне. Горы... Когда же он увидит их наяву и увидит ли?
Теперь его жизнь, его утеха и забава — мельница Асейна- ата. Дикого чеснока и ревеня здесь нет, растет только козелец. Ни Кумбез-Таша, ни Кёк-Куля. Ни Белого верблюжонка.
Кутуйану очень хочется побывать вместе с матерью в горах, на их старом пепелище. Но это невозможно. Взамен у него есть теперь ласковая, по-настоящему отцовская забота Асеи- на-ата. Ну и потом Казат. Он очень хороший, Казат. Правда, он намного старше. Но зато относится к Кутуйану как к любимому младшему братишке, во всем ему потакает, делает все, о чем ни попросишь.
Но самое главное — мама. С тех пор как они перебрались сюда, она повеселела, воспрянула духом, вроде бы забыла о черной тени, которая упала на ее жизнь. В самом деле, не век же носить траур? Ей он был вдвойне тяжел, потому что не от кого ждать помощи и поддержки, не на кого опереться. Кутуйан еще совсем ребенок, когда еще он войдет в разум, чтобы самому о себе заботиться. Это просто повезло, что нашелся такой вот старик Асеин. Что бы они делали одни на опустевшем становище, как жили?. А тут, слава богу, Кутуйан сыт. Одежда, хоть и латаная перелатаная, есть у него. И Мээркан старается не остаться в долгу. Все хозяйство на ней: и стирка, и уборка, и еда. Она еще успевает ходить в горы за хворостом, таскает на себе огромные вязанки — надо ведь и о зимнем запасе дров подумать.
Асеин доволен сверх меры. И старуха, и Казат ухожены- обихожены. Сам старик большей частью в поле, Казат ему помогает, хорошо помогает, хоть, правда, и не крепок еще в силу взрослого. Но все опора.
Заботам по хозяйству, известное дело, конца не бывает. С утра до вечера иной раз не присядешь, да к тому же время весеннее, самая страда: и пахота, и сев, и полив. Асеин, как и намеревался, увеличил запашку, благо вместо сохи теперь у него плуг. Сколько сил хватает, столько и паши: земля-то свободна. И вода вот она.
«Дело начинай с праздника». Вчера Асеин съездил в горы, взял у Бая в долг ягненка, родившегося зимой, до весеннего окота, пригласил по случаю начала пахоты на угощение всех соседей. Иначе нельзя — обычай таков.
Барашка зарезали, как положено по установленному обряду; гости пожелали Асеину собрать богатый урожай, это и положило начало разговору о его приобретении — железном плуге — и о том, что из этого выйдет. Первым заговорил один из самых бедных соседей Сары.
— Ты, Асеин, молодец,— сказал он, когда подали чай и гости уселись поудобней.— Расторопный ты человек. Другие еще только думают, приглядываются, а ты раз — и купил плуг. Молодец, право слово! А мы недотепы...
— Да, нам за ним не угнаться,— согласился с ним другой гость.
— Выходит, вы оба не прочь позариться на добро Асеина? — пошутил третий.
— Боже упаси! — Сары повернулся к тому, кто сказал это.— Нас тогда покарает хлеб-соль. Просто радуемся достатку и умению Асеина.
Его поддержал хор нестройных голосов:
— Вот-вот...
— Именно похвалить надо Асеина за расторопность.
— Верное слово...
Расположившийся на почетном месте почтенный Санджар сдвинул на затылок малахай и в разговор вступил с достоинством:
— Хватит вам шум подымать, что вы друг другу сказать не даете? Вспомните, как вы в поле убиваетесь, царапаете землю кое-как... Смеяться тут нечему. Верно говорит Сары, умное дело затеял Асеин. Деревяшка она и есть деревяшка. Куда ей до железного плуга. Тут и спорить не о чем. Меня другое беспокоит. Ведь распахать много можно, а вот хватит ли сил убрать одному?
— Если Асеину не хватит на это сил, разве мы станем сидеть да глядеть, устроим ашар1,— ответил ему Сары.
— Конечно, все придем.
— Одного не оставим.
— Само собой...
Асеин пригладил бороду.
— До тех пор еще дожить надо,— сказал он.— До осени времени много. Посмотрим. Если бог благословит урожаем, на земле не оставим. Только вот...— Он нахмурился и долго молчал, опустив голову.— Рассказал я вчера Баю, что купил плуг, что собираюсь подымать целину возле урочища Курбу, а ему это вроде не понравилось. «Ты,— говорит, — стало быть, спустишься на Тузен, где вода вольная, богара тебя не устраивает, а на Тузене я думаю аил размещать, когда вернемся с джайлоо. Паши, а потом потолкуем...»
Сары чуть ли не подскочил.
— Что это за разговор Бай заводит? Разве Тузен ему в надел достался? Земля нетронутая, свободная, одним словом — целина...
Асеин поднял голову:
1 Ашар — общая помощь на чьем-нибудь поле, на постройке или на другой трудоемкой работе.
— Я ему тоже сказал, что земля, мол, свободная. Но Баке подтвердил свое: потом потолкуем.
В разговор вступил Санджар:
— Вот оно что! Это он не зря сказал. Что-нибудь задумал.
— Будто мы его не знаем! — Сары выпростал из-под себя ноги, встал на колени.— Свою, понимаешь, долю хочет получить. Добра выше головы, а ему все мало!
— Ай-ай, Сары, перестань! — остановил его Санджар.— Что ты все спешишь, все торопишься? — Санджар говорил, по обыкновению, медленно и степенно.— Это верно, что муки и толокна у Бая вдоволь, хоть сам он никогда кетменем не махал. И зачем, ежели мы в земле ковыряемся. А как приходит голодная пора да тебе не хватит, к кому пойдешь? К нему. На лето дойных коров у него берем за отработку, зимой убойную скотину для угощения или складчины. Рабочими лошадьми пользуемся, верховыми. Вот он и получает за это свою долю. Глаз разве насытится? Никогда, на то он и глаз. Его только могильной землей насытишь. А время нынче такое, все только и думают, как бы нахапать побольше. Бай в этом ничем от других не отличается. Кто победней, с тех и поборы, дело ясное... Только насчет того, что Асеин сказал, дело неладное. Тут какая-то закавыка. Меня давеча Сатыбий вызывал, спрашивал, какой сей год урожай. Кто же это может знать, кроме бога? Вся наша надежда на его милость, так я ему ответил. Он подумал-подумал и говорит: «Дай бог, чтобы урожай побольше был. Нынче хлеба много понадобится. Старайтесь. Ежели тягло нужно или еще какая помощь, обращайтесь ко мне. Не задаром, само собой разумеется, но приходите, не пожалеете».
— Сатыке такое же говорил и тем, кто по ту сторону Узун-Джала живет. Какая-то хитрость есть, это уж точно,— добавил еще кто-то из гостей.
— А я думаю, в Саты-бие тут все дело,— сказал Сары, на этот раз без всякой горячности.— Бай, он, конечно, Бай и есть, да только не он всему делу голова, а Саты-бий.
Никто ему не возразил, всем было известно, что Саты- бий многое может... почти все! Не говоря уже о Бае, но сам Базаркул у Саты-бия на коротком поводке. Саты-бий следит чутким оком за всем, что происходит в округе, все — плохое и хорошее — у него как на ладони. Базаркул — манап, во всякие мелочи он вникать не станет, а для Саты-бия нет мелочей. Зато и смотрят на него все от мала до велика снизу вверх, боятся его, потому что в его руках настоящая власть.
— Предположим, хитрость есть,— снова заговорил Санд-
жар.— Так ведь о ней Саты-бий с нами советоваться не станет. Конечно, у него тут какая-то своя тайная корысть. Откуда нам про нее знать? А и узнаем, так что мы можем сделать? Чего ради вперед заглядывать, гадать попусту, лучше подождать да приглядеться. Осень придет в свой черед. Поживем — увидим.
С ним тоже молча согласились. В самом деле, скорее всего, прав Санджар: чего ради судить о том, в чем не можешь разобраться. Помешать Саты-бию или Баю осуществить задуманное они все равно не смогли бы. Как говорится, подданный — раб повеления. Один лишь Сары не удержался:
— Ох и мудрец, нашел выход! Правильно, так и делай. Дожидайся осени. Глядишь, Бай и Сатыгбий прямо с тебя и начнут. Поживем — увидим, говоришь. Точно! Вот мы и увидим, сколько мешков у тебя вытряхнут до зернышка!
Санджар не возразил Сары ни единым словом. То ли равнять себя с ним не хотел, то ли нечего ему было возразить, кто знает, однако он промолчал. Молчали и все остальные.
Выпили по чашке-другой шурпы1 и сразу начали вытаскивать из карманов ножи — резать мясо.
— Эй, ребята! — Асеин обернулся.— Воды принесите.
Мээркан загодя нагрела воды. Позвала Кутуйана, который
сидел один неподалеку.
— Кукентай, иди, сынок, полей людям на руки.
Кутуйан тотчас вскочил, взял кумган2 и медный тазик,
перекинул через плечо белое полотенце. Первым в ряду сидел Асеин-ата, держа в руке большой нож с длинной рукоятью.
— Где Казат? — спросил он Кутуйана.
— Говорил, что пойдет на пастбище за Таргылом.
— Куда он так спешил? Выпил бы шурпы сначала... А старуха?
— Она...— Кутуйан левой рукой прикрыл нос и рот, чтобы скрыть улыбку.— Разве бабушка останется? Она спросила Казата, куда он. Он говорит: «За волом». Ну она тоже за ним...
— Вот оно как, ну ладно, делай свое дело.— Асеин вернул мальчику полотенце.— Спасибо, мой хороший.
Кутуйан перешел к Санджару.
— А-а, сирота! Да ты, оказывается, совсем большой стал, воду научился поливать, молодец! — Он протянул руки над тазом.— Бедняжка, ты рано потерял отца. Ну теперь уж ничего, подрос, человеком станешь. Как тебя зовут.
— Кутуйан.— Мальчик подвинул тазик поближе.— Мне дали имя Кутуй, но отец всегда называл меня Кутуйаном.
— Упокой его аллах в раю, это отец хотел приласкать тебя,— негромко проговорил Санджар и принялся мыть руки.
Кутуйан давно уже обратил внимание на этого человека, на его неторопливые жесты, размеренную речь. У него, как видно, мягкий нрав. Кажется, он хорошо знал отца. Может, родственником ему приходится? Санджар понравился мальчугану сразу, но теперь, когда он близко разглядел его изрезанное глубокими и длинными морщинами лицо, натруженные, обтянутые крупными набухшими венами руки, Кутуйану стало жаль старика: наверное, ему жилось труднее, чем Асеину-ата...
Санджар между тем приговаривал:
— Ты хороший мальчик. Не зря тебя отец назвал Кутуйаном. Имя это у киргизов редкое. Желаю тебе стать истинным сыном народа, залогом счастья1. Расти, набирайся разума... Ну, хватит, спасибо, давай полотенце.
Кутуйан, растроганный и благодарный, преклонил перед Санджаром колени.
— Это вам спасибо, ата,— сказал он дрожащим голосом.— Я считаю, что я не сирота, пока есть Асеин-ата, вы и все эти люди. Мы с мамой оба... благодарны вам.
Санджар, широко раскрыв глаза и зажав в руке полотенце, смотрел на мальчугана и не находил слов. Молчали и другие гости — никто не ждал такого от малого ребенка, отец которого к тому же не отличался ни смелостью, ни красноречием. Мээркан еле слышно шептала какие-то заклинания: как бы не сглазили ее сына, как бы не сглазили, тьфу, тьфу...
Асеин улыбнулся в усы.
— Кукентай, ты что замер? Гости ждут...
Угощение было съедено, благодарственная молитва произнесена, гости начали подниматься с мест, и тут явился Казат, ведя за собой Таргыла, за ним плелась старуха. Мээркан поспешила усадить Казата и старуху за еду, пока она еще не остыла.
Утро катилось к полудню.
Асеин надел Таргылу ярмо, впряг вола в плуг. Гости столпились вокруг, смотрели во все глаза, переговаривались. Новенький плуг ослепительно блестел на солнце. Санджар дернул Асеина за полу:
1 Имя Кутуйан, возможно, соотносится с киргизским словом «кут», имеющим в числе других значения «счастье», «амулет».
— Асеке, откуда начинать будешь? Прямо с этого выступа или пониже спустимся?
— Какая разница, начнем с выступа, он ближе.— Асеин взялся за рукоятки плуга, поднял их, потом подал Казату поводок Таргыла.— Погоняй, сынок, давай погоняй к выступу.
— Цоб! — И Казат повел вола.
— Вперед! — крикнул Кутуйан и взмахнул хворостинкой, которую успел где-то подобрать.
Все, в том числе и Мээркан, двинулись следом за плугом. Не видно было только старухи... нет, вон и она спешит сюда же, держа что-то в руке. Асеин только собрался начать первую борозду, как старуха вдруг закричала:
— Э-эй, погодите, родимые! Постойте! — Она ковыляла со всех ног.
Асеин остановился, а с ним и все прочие. Чего это она?
Старуха наконец подошла. Оказалось, что она несет с собой горсть зерна, завязанную в белый платок, и немного масла в щербатой деревянной плошке. Ни на кого не обращая внимания, не отвечая на вопросы, чего она хочет, старуха бормотала что-то себе под нос. Первым делом обмазала маслом лемех плуга, потом рассыпала перед ним по земле зерно. И все что-то бормотала, приговаривала. Слов не разобрать, но теперь и без того было ясно, к чему она все это делает.
Санджар выступил вперед, развел руки ладонями вверх.
— Аминь! Асеин, да будет плодоносен твой плуг, да принесет он тебе хороший урожай... Давай погоняй!
Со всех сторон посыпались пожелания:
— Много хлеба тебе!
— Полный ток зерна!
— Погоняй!
Кутуйан снова замахнулся хворостинкой:
— Но, Таргыл, шагай!
Казат встал перед мордой Таргыла.
— Ну, Кукен, подхлестни-ка его!
— Подхлестни-ка! — повторил вслед за сыном Асеин.— С богом!
Плуг врезался в землю, отвалил на сторону первый пласт жирной земли, еще по-весеннему влажной, и знакомый, близкий сердцу хлебороба запах ударил в ноздри Асеину.
У каждой работы своя, особая красота. Для хлебороба начало всех начал — пахота. С ней связаны надежды на будущее, в ней заложен грядущий урожай: как вспашешь, посеешь
да польешь, так и земля отзовется, отблагодарит тебя за
труд.
«Благословенная, щедрая Мать-Земля! Ты питаешь восемнадцать тысяч видов живых существ. Любя добро, ты скрывала зло, хоронила его в себе. Обращаюсь к тебе с мольбой, Мать-Земля. Смилуйся над сыном и рабом твоим, пощади его, награди. Пожалей моего сироту и его старую бабку, пожалей еще двух осиротевших, дай им их долю»,— обращался в своих мыслях к земле пахарь Асеин, изредка вскидывая взгляд от плуга на ребят, идущих рядом с волом. Изредка — потому что всей душой он был в этой первой борозде, ни о чем другом не помнил.
Соседи шли за ним следом; то и дело кто-то нагибался, поднимал комок земли, разминал в пальцах. Проверяли и глубину вспашки, переговаривались... Впрочем, мало-помалу все отстали, слов уже было не разобрать, только Мээркан и старуха продолжали идти следом.
Незабываемая минута, великое событие. Пахарь ведет первую борозду, и его радость готовы разделить и те, кому не только наяву, но и во сне этой радости не было дано...
Асеин завернул вола и повел борозду в обратную сторону. Его приближение встречали радостными криками и благословениями/ Все видели теперь своими глазами, что значит плуг.
То ли от радости, то ли от волнения Асеин, слушая своих родственников и приятелей, сам потерял дар речи. Не улыбаясь, с серьезным лицом, он обнял одной рукой Казата, другой — Кутуйана, буркнул что-то непонятное себе в бороду и умолк. Радость его была безмерна оттого, что дети находились сейчас возле него —нет для Асеина в мире ничего более драгоценного.
Вперед выступил Санджар.
— Ну как? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Дай мне руку, Асеин, и скажу тебе по чести: верю, что дела твои пойдут теперь на лад. От всей души желаю тебе этого. Нам делить нечего. В беде мы друг другу подмога, всем скопом должны одолевать беду, должны и радость каждого считать своей радостью, испить ее, как пили нынче чай у тебя в доме. А теперь нам пора уходить. Трудись, успеха тебе, до свидания.
— Спасибо, Санджаке. Я вам всем тоже желаю успеха. Идите с богом. Спасибо, что пришли к нам в такой день, не посетуйте на угощенье, малое примите за большое.— Асеин пожал руку Санджару, потом попрощался с остальными.
Санджар, держа в руке свой белый калпак, повернулся к Кутуйану:
— Ну, Кутуйан-мирза, ты не хочешь со мной попрощаться? _
Кутуйан протянул старику маленькую ладошку:
— До свидания, Санджар-ата. Вы очень хороший человек.
Санджар забрал детскую руку в свою большую ладонь, помолчал, потом наклонился и несколько раз поцеловал мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Мээркан хотела ответить, но не совладала с собой и заплакала.
— Не плачь, моя добрая. В слезах толку никакого. Бог милостив, не оставит нас. Больше говорить не о чем. Такие нынче времена, родная. Ну-ка, давайте юрту разбирать.
Юрта в которой живут Кутуйан с матерью, притулилась на взгорке неподалеку от дома, амбара и мельницы Асеина. Дверь юрты смотрит на восход. Чуть подальше — предгорье. Ни днем ни ночью не смолкает, шумит, поет свою песню река Джыламыш. Ниже раскинулась до самого горизонта милая сердцу Чуйская долина. Ранней весной она особенно красива, кажется, нет ничего лучше в богатом красою мире.
Кутуйану очень нравится сидеть и смотреть на эту равнину, особенно когда он один. Как ни любит он снеговые вершины гор, склоны которых поросли арчовыми и еловыми лесами, как ни священны для него эти горы, среди которых он жил с матерью и отцом, великая равнина сильнее поражает его воображение. Почему? Он и сам не знает.
А горы...
Он тоскует по горам. Видит их во сне. Горы... Когда же он увидит их наяву и увидит ли?
Теперь его жизнь, его утеха и забава — мельница Асейна- ата. Дикого чеснока и ревеня здесь нет, растет только козелец. Ни Кумбез-Таша, ни Кёк-Куля. Ни Белого верблюжонка.
Кутуйану очень хочется побывать вместе с матерью в горах, на их старом пепелище. Но это невозможно. Взамен у него есть теперь ласковая, по-настоящему отцовская забота Асеи- на-ата. Ну и потом Казат. Он очень хороший, Казат. Правда, он намного старше. Но зато относится к Кутуйану как к любимому младшему братишке, во всем ему потакает, делает все, о чем ни попросишь.
Но самое главное — мама. С тех пор как они перебрались сюда, она повеселела, воспрянула духом, вроде бы забыла о черной тени, которая упала на ее жизнь. В самом деле, не век же носить траур? Ей он был вдвойне тяжел, потому что не от кого ждать помощи и поддержки, не на кого опереться. Кутуйан еще совсем ребенок, когда еще он войдет в разум, чтобы самому о себе заботиться. Это просто повезло, что нашелся такой вот старик Асеин. Что бы они делали одни на опустевшем становище, как жили?. А тут, слава богу, Кутуйан сыт. Одежда, хоть и латаная перелатаная, есть у него. И Мээркан старается не остаться в долгу. Все хозяйство на ней: и стирка, и уборка, и еда. Она еще успевает ходить в горы за хворостом, таскает на себе огромные вязанки — надо ведь и о зимнем запасе дров подумать.
Асеин доволен сверх меры. И старуха, и Казат ухожены- обихожены. Сам старик большей частью в поле, Казат ему помогает, хорошо помогает, хоть, правда, и не крепок еще в силу взрослого. Но все опора.
Заботам по хозяйству, известное дело, конца не бывает. С утра до вечера иной раз не присядешь, да к тому же время весеннее, самая страда: и пахота, и сев, и полив. Асеин, как и намеревался, увеличил запашку, благо вместо сохи теперь у него плуг. Сколько сил хватает, столько и паши: земля-то свободна. И вода вот она.
«Дело начинай с праздника». Вчера Асеин съездил в горы, взял у Бая в долг ягненка, родившегося зимой, до весеннего окота, пригласил по случаю начала пахоты на угощение всех соседей. Иначе нельзя — обычай таков.
Барашка зарезали, как положено по установленному обряду; гости пожелали Асеину собрать богатый урожай, это и положило начало разговору о его приобретении — железном плуге — и о том, что из этого выйдет. Первым заговорил один из самых бедных соседей Сары.
— Ты, Асеин, молодец,— сказал он, когда подали чай и гости уселись поудобней.— Расторопный ты человек. Другие еще только думают, приглядываются, а ты раз — и купил плуг. Молодец, право слово! А мы недотепы...
— Да, нам за ним не угнаться,— согласился с ним другой гость.
— Выходит, вы оба не прочь позариться на добро Асеина? — пошутил третий.
— Боже упаси! — Сары повернулся к тому, кто сказал это.— Нас тогда покарает хлеб-соль. Просто радуемся достатку и умению Асеина.
Его поддержал хор нестройных голосов:
— Вот-вот...
— Именно похвалить надо Асеина за расторопность.
— Верное слово...
Расположившийся на почетном месте почтенный Санджар сдвинул на затылок малахай и в разговор вступил с достоинством:
— Хватит вам шум подымать, что вы друг другу сказать не даете? Вспомните, как вы в поле убиваетесь, царапаете землю кое-как... Смеяться тут нечему. Верно говорит Сары, умное дело затеял Асеин. Деревяшка она и есть деревяшка. Куда ей до железного плуга. Тут и спорить не о чем. Меня другое беспокоит. Ведь распахать много можно, а вот хватит ли сил убрать одному?
— Если Асеину не хватит на это сил, разве мы станем сидеть да глядеть, устроим ашар1,— ответил ему Сары.
— Конечно, все придем.
— Одного не оставим.
— Само собой...
Асеин пригладил бороду.
— До тех пор еще дожить надо,— сказал он.— До осени времени много. Посмотрим. Если бог благословит урожаем, на земле не оставим. Только вот...— Он нахмурился и долго молчал, опустив голову.— Рассказал я вчера Баю, что купил плуг, что собираюсь подымать целину возле урочища Курбу, а ему это вроде не понравилось. «Ты,— говорит, — стало быть, спустишься на Тузен, где вода вольная, богара тебя не устраивает, а на Тузене я думаю аил размещать, когда вернемся с джайлоо. Паши, а потом потолкуем...»
Сары чуть ли не подскочил.
— Что это за разговор Бай заводит? Разве Тузен ему в надел достался? Земля нетронутая, свободная, одним словом — целина...
Асеин поднял голову:
1 Ашар — общая помощь на чьем-нибудь поле, на постройке или на другой трудоемкой работе.
— Я ему тоже сказал, что земля, мол, свободная. Но Баке подтвердил свое: потом потолкуем.
В разговор вступил Санджар:
— Вот оно что! Это он не зря сказал. Что-нибудь задумал.
— Будто мы его не знаем! — Сары выпростал из-под себя ноги, встал на колени.— Свою, понимаешь, долю хочет получить. Добра выше головы, а ему все мало!
— Ай-ай, Сары, перестань! — остановил его Санджар.— Что ты все спешишь, все торопишься? — Санджар говорил, по обыкновению, медленно и степенно.— Это верно, что муки и толокна у Бая вдоволь, хоть сам он никогда кетменем не махал. И зачем, ежели мы в земле ковыряемся. А как приходит голодная пора да тебе не хватит, к кому пойдешь? К нему. На лето дойных коров у него берем за отработку, зимой убойную скотину для угощения или складчины. Рабочими лошадьми пользуемся, верховыми. Вот он и получает за это свою долю. Глаз разве насытится? Никогда, на то он и глаз. Его только могильной землей насытишь. А время нынче такое, все только и думают, как бы нахапать побольше. Бай в этом ничем от других не отличается. Кто победней, с тех и поборы, дело ясное... Только насчет того, что Асеин сказал, дело неладное. Тут какая-то закавыка. Меня давеча Сатыбий вызывал, спрашивал, какой сей год урожай. Кто же это может знать, кроме бога? Вся наша надежда на его милость, так я ему ответил. Он подумал-подумал и говорит: «Дай бог, чтобы урожай побольше был. Нынче хлеба много понадобится. Старайтесь. Ежели тягло нужно или еще какая помощь, обращайтесь ко мне. Не задаром, само собой разумеется, но приходите, не пожалеете».
— Сатыке такое же говорил и тем, кто по ту сторону Узун-Джала живет. Какая-то хитрость есть, это уж точно,— добавил еще кто-то из гостей.
— А я думаю, в Саты-бие тут все дело,— сказал Сары, на этот раз без всякой горячности.— Бай, он, конечно, Бай и есть, да только не он всему делу голова, а Саты-бий.
Никто ему не возразил, всем было известно, что Саты- бий многое может... почти все! Не говоря уже о Бае, но сам Базаркул у Саты-бия на коротком поводке. Саты-бий следит чутким оком за всем, что происходит в округе, все — плохое и хорошее — у него как на ладони. Базаркул — манап, во всякие мелочи он вникать не станет, а для Саты-бия нет мелочей. Зато и смотрят на него все от мала до велика снизу вверх, боятся его, потому что в его руках настоящая власть.
— Предположим, хитрость есть,— снова заговорил Санд-
жар.— Так ведь о ней Саты-бий с нами советоваться не станет. Конечно, у него тут какая-то своя тайная корысть. Откуда нам про нее знать? А и узнаем, так что мы можем сделать? Чего ради вперед заглядывать, гадать попусту, лучше подождать да приглядеться. Осень придет в свой черед. Поживем — увидим.
С ним тоже молча согласились. В самом деле, скорее всего, прав Санджар: чего ради судить о том, в чем не можешь разобраться. Помешать Саты-бию или Баю осуществить задуманное они все равно не смогли бы. Как говорится, подданный — раб повеления. Один лишь Сары не удержался:
— Ох и мудрец, нашел выход! Правильно, так и делай. Дожидайся осени. Глядишь, Бай и Сатыгбий прямо с тебя и начнут. Поживем — увидим, говоришь. Точно! Вот мы и увидим, сколько мешков у тебя вытряхнут до зернышка!
Санджар не возразил Сары ни единым словом. То ли равнять себя с ним не хотел, то ли нечего ему было возразить, кто знает, однако он промолчал. Молчали и все остальные.
Выпили по чашке-другой шурпы1 и сразу начали вытаскивать из карманов ножи — резать мясо.
— Эй, ребята! — Асеин обернулся.— Воды принесите.
Мээркан загодя нагрела воды. Позвала Кутуйана, который
сидел один неподалеку.
— Кукентай, иди, сынок, полей людям на руки.
Кутуйан тотчас вскочил, взял кумган2 и медный тазик,
перекинул через плечо белое полотенце. Первым в ряду сидел Асеин-ата, держа в руке большой нож с длинной рукоятью.
— Где Казат? — спросил он Кутуйана.
— Говорил, что пойдет на пастбище за Таргылом.
— Куда он так спешил? Выпил бы шурпы сначала... А старуха?
— Она...— Кутуйан левой рукой прикрыл нос и рот, чтобы скрыть улыбку.— Разве бабушка останется? Она спросила Казата, куда он. Он говорит: «За волом». Ну она тоже за ним...
— Вот оно как, ну ладно, делай свое дело.— Асеин вернул мальчику полотенце.— Спасибо, мой хороший.
Кутуйан перешел к Санджару.
— А-а, сирота! Да ты, оказывается, совсем большой стал, воду научился поливать, молодец! — Он протянул руки над тазом.— Бедняжка, ты рано потерял отца. Ну теперь уж ничего, подрос, человеком станешь. Как тебя зовут.
— Кутуйан.— Мальчик подвинул тазик поближе.— Мне дали имя Кутуй, но отец всегда называл меня Кутуйаном.
— Упокой его аллах в раю, это отец хотел приласкать тебя,— негромко проговорил Санджар и принялся мыть руки.
Кутуйан давно уже обратил внимание на этого человека, на его неторопливые жесты, размеренную речь. У него, как видно, мягкий нрав. Кажется, он хорошо знал отца. Может, родственником ему приходится? Санджар понравился мальчугану сразу, но теперь, когда он близко разглядел его изрезанное глубокими и длинными морщинами лицо, натруженные, обтянутые крупными набухшими венами руки, Кутуйану стало жаль старика: наверное, ему жилось труднее, чем Асеину-ата...
Санджар между тем приговаривал:
— Ты хороший мальчик. Не зря тебя отец назвал Кутуйаном. Имя это у киргизов редкое. Желаю тебе стать истинным сыном народа, залогом счастья1. Расти, набирайся разума... Ну, хватит, спасибо, давай полотенце.
Кутуйан, растроганный и благодарный, преклонил перед Санджаром колени.
— Это вам спасибо, ата,— сказал он дрожащим голосом.— Я считаю, что я не сирота, пока есть Асеин-ата, вы и все эти люди. Мы с мамой оба... благодарны вам.
Санджар, широко раскрыв глаза и зажав в руке полотенце, смотрел на мальчугана и не находил слов. Молчали и другие гости — никто не ждал такого от малого ребенка, отец которого к тому же не отличался ни смелостью, ни красноречием. Мээркан еле слышно шептала какие-то заклинания: как бы не сглазили ее сына, как бы не сглазили, тьфу, тьфу...
Асеин улыбнулся в усы.
— Кукентай, ты что замер? Гости ждут...
Угощение было съедено, благодарственная молитва произнесена, гости начали подниматься с мест, и тут явился Казат, ведя за собой Таргыла, за ним плелась старуха. Мээркан поспешила усадить Казата и старуху за еду, пока она еще не остыла.
Утро катилось к полудню.
Асеин надел Таргылу ярмо, впряг вола в плуг. Гости столпились вокруг, смотрели во все глаза, переговаривались. Новенький плуг ослепительно блестел на солнце. Санджар дернул Асеина за полу:
1 Имя Кутуйан, возможно, соотносится с киргизским словом «кут», имеющим в числе других значения «счастье», «амулет».
— Асеке, откуда начинать будешь? Прямо с этого выступа или пониже спустимся?
— Какая разница, начнем с выступа, он ближе.— Асеин взялся за рукоятки плуга, поднял их, потом подал Казату поводок Таргыла.— Погоняй, сынок, давай погоняй к выступу.
— Цоб! — И Казат повел вола.
— Вперед! — крикнул Кутуйан и взмахнул хворостинкой, которую успел где-то подобрать.
Все, в том числе и Мээркан, двинулись следом за плугом. Не видно было только старухи... нет, вон и она спешит сюда же, держа что-то в руке. Асеин только собрался начать первую борозду, как старуха вдруг закричала:
— Э-эй, погодите, родимые! Постойте! — Она ковыляла со всех ног.
Асеин остановился, а с ним и все прочие. Чего это она?
Старуха наконец подошла. Оказалось, что она несет с собой горсть зерна, завязанную в белый платок, и немного масла в щербатой деревянной плошке. Ни на кого не обращая внимания, не отвечая на вопросы, чего она хочет, старуха бормотала что-то себе под нос. Первым делом обмазала маслом лемех плуга, потом рассыпала перед ним по земле зерно. И все что-то бормотала, приговаривала. Слов не разобрать, но теперь и без того было ясно, к чему она все это делает.
Санджар выступил вперед, развел руки ладонями вверх.
— Аминь! Асеин, да будет плодоносен твой плуг, да принесет он тебе хороший урожай... Давай погоняй!
Со всех сторон посыпались пожелания:
— Много хлеба тебе!
— Полный ток зерна!
— Погоняй!
Кутуйан снова замахнулся хворостинкой:
— Но, Таргыл, шагай!
Казат встал перед мордой Таргыла.
— Ну, Кукен, подхлестни-ка его!
— Подхлестни-ка! — повторил вслед за сыном Асеин.— С богом!
Плуг врезался в землю, отвалил на сторону первый пласт жирной земли, еще по-весеннему влажной, и знакомый, близкий сердцу хлебороба запах ударил в ноздри Асеину.
У каждой работы своя, особая красота. Для хлебороба начало всех начал — пахота. С ней связаны надежды на будущее, в ней заложен грядущий урожай: как вспашешь, посеешь
да польешь, так и земля отзовется, отблагодарит тебя за
труд.
«Благословенная, щедрая Мать-Земля! Ты питаешь восемнадцать тысяч видов живых существ. Любя добро, ты скрывала зло, хоронила его в себе. Обращаюсь к тебе с мольбой, Мать-Земля. Смилуйся над сыном и рабом твоим, пощади его, награди. Пожалей моего сироту и его старую бабку, пожалей еще двух осиротевших, дай им их долю»,— обращался в своих мыслях к земле пахарь Асеин, изредка вскидывая взгляд от плуга на ребят, идущих рядом с волом. Изредка — потому что всей душой он был в этой первой борозде, ни о чем другом не помнил.
Соседи шли за ним следом; то и дело кто-то нагибался, поднимал комок земли, разминал в пальцах. Проверяли и глубину вспашки, переговаривались... Впрочем, мало-помалу все отстали, слов уже было не разобрать, только Мээркан и старуха продолжали идти следом.
Незабываемая минута, великое событие. Пахарь ведет первую борозду, и его радость готовы разделить и те, кому не только наяву, но и во сне этой радости не было дано...
Асеин завернул вола и повел борозду в обратную сторону. Его приближение встречали радостными криками и благословениями/ Все видели теперь своими глазами, что значит плуг.
То ли от радости, то ли от волнения Асеин, слушая своих родственников и приятелей, сам потерял дар речи. Не улыбаясь, с серьезным лицом, он обнял одной рукой Казата, другой — Кутуйана, буркнул что-то непонятное себе в бороду и умолк. Радость его была безмерна оттого, что дети находились сейчас возле него —нет для Асеина в мире ничего более драгоценного.
Вперед выступил Санджар.
— Ну как? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Дай мне руку, Асеин, и скажу тебе по чести: верю, что дела твои пойдут теперь на лад. От всей души желаю тебе этого. Нам делить нечего. В беде мы друг другу подмога, всем скопом должны одолевать беду, должны и радость каждого считать своей радостью, испить ее, как пили нынче чай у тебя в доме. А теперь нам пора уходить. Трудись, успеха тебе, до свидания.
— Спасибо, Санджаке. Я вам всем тоже желаю успеха. Идите с богом. Спасибо, что пришли к нам в такой день, не посетуйте на угощенье, малое примите за большое.— Асеин пожал руку Санджару, потом попрощался с остальными.
Санджар, держа в руке свой белый калпак, повернулся к Кутуйану:
— Ну, Кутуйан-мирза, ты не хочешь со мной попрощаться? _
Кутуйан протянул старику маленькую ладошку:
— До свидания, Санджар-ата. Вы очень хороший человек.
Санджар забрал детскую руку в свою большую ладонь, помолчал, потом наклонился и несколько раз поцеловал мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31