Лишь временами он, точно спящая собака, издавал глухое ворчание.
Недавняя сцена встречи Винналя с рабочим, как наяву, стояла перед глазами Пауля, и он еще острее чувствовал, насколько актуальна пьеса Горького. Сколько общих черт между Захаром Бардиным и Винналем, который тоже ведь разыгрывает перед рабочими либерала и миротворца! Ведь и он старается мягко стлать, чтоб тем жестче эксплуатировать рабочих. Видя, что Круглый Сыр задремал, Пауль с увлечением принялся добираться до истинной сути Захара, с особенной горячностью нападая на его либерализм, который маскировал хищническую природу этого человека. Мало ли вокруг такого же усыпляющего либерализма? Он присущ и многим нашим интеллигентам, правда, в видоизмененной форме.
Но ведь подобное миролюбие — это не что иное, как замазывание классовых противоречий, оно ведет к двуличию и даже предательству!
Как только в пьесе встречались места, перекликавшиеся с сегодняшним днем, Пауль старался примерами из действительной жизни сделать исполнение их еще более ярким. Он заставлял повторять отдельные сцены и фразы, поправлял актеров, пока не был уверен, что теперь места эти поняты по-настоящему и произведут должное впечатление.
Но только что пришедшие с работы актеры, которым завтра опять предстояло рано утром спешить на работу, уставали от разъяснений и повторений, смотрели на часы, зевали, им хотелось домой.
— Давай покороче! — вдруг крикнула Рут Паулю, когда тот снова пустился в пространные комментарии, которых никто уже не слушал.
Раньше она никогда бы не решилась таким образом прервать его речь, но теперь у нее зародилась легкая неприязнь к Паулю. Дело в том, что Пауль при всех основательно покритиковал ее исполнение, и Рут это восприняла как личную обиду. И теперь ей казалось, будто Пауль настолько восхищен собственным красноречием, что весь мир, а в том числе и Рут, его вообще не касается. Пауль хочет казаться очень умным и . важным, он красуется и кокетничает своим- влиянием, и больше ничего...
Неожиданное вмешательство Рут так смутило Пауля, что он тотчас же прекратил свои разъяснения. Теперь и он почувствовал себя оскорбленным.
На улице Пауль, который уже понял> скрытую причину недовольства Рут, постарался обосновать и защитить свой взгляд на ее игру.
Но ею все сильнее овладевал дух противоречия.
— Я ведь не раз тебе говорила, что не справляюсь со своей ролью! Одного желания мало. Я не смогу играть так, как ты хочешь. Тем более что я должна изображать актрису. Найди вместо меня другую исполнительницу!
— Поздно теперь говорить об этом! — раздраженно ответил Пауль.
— Но не поздно осознать это?
— Разве это улучшит твою игру?
— Мою игру, может, и не улучшит. Но ты извлечешь урок и в другой раз не будешь действовать наобум. И вообще ты строил иллюзии относительно меня, а я вслепую тоже поддалась этим иллюзиям...
— А теперь вдруг прозрела?
— Да, теперь я стараюсь жить своим умом. И ты не удивляйся, если я иногда держусь иного мнения, чем ты.
— Например, в чем?
— Например, в оценке того же Захара. С одной стороны он, конечно, гад, не спорю, но, с другой стороны, у него имеются хорошие человеческие качества. И не следует шаржировать этот образ...
Пауля словно ножом кольнуло. Как могла Рут выступить в защиту «человеческих качеств» кровопийцы Захара! Неужели она ничего не понимает? Но еще хуже это «с одной стороны» и «с другой стороны»: это пийберовские слова, это его логика! За ними угадывается и отец Рут, этот ученый, который любит рассматривать вещи со всех без исключения сторон и никогда не удовлетворяется одной точкой зрения, даже собственной, находя ее слишком узкой и односторонней. Оставь Рут на минутку одну — и тотчас же, словно легкая пыльца, улетучивается ее пролетарское мышление и из-под него выглядывает прежний буржуазный интеллигент, пассивный наблюдатель, желающий остаться нейтральным! Такой образ мыслей взращивают пийберы, вся домашняя атмосфера вокруг Рут, общение с разными муйдре, китсами и другими «общественными деятелями». Кто такой, например, Биллем Ките? Такой же выскочка, презирающий народ, что и тесть его Винналь, лишь в иной области —- области духовной жизни. Так сказать, барон в духовной жизни. Мало значения имеет и то, что Винналь считает своего зятя нищим, а Ките считает своего тестя глупым мужланом, и то, что они вообще не общаются друг с другом! Оба они, в конце концов, побеги от одного и того же ствола. И, соприкасаясь хотя бы с этим противным Китсом и его фальшивой Беллой, Рут несомненно воспринимает что-то и от них, не говоря уже о Пийбере, которому Рут явно симпатизирует...
Пауль почувствовал, как грозило рухнуть все то, что он в эти последние месяцы с таким увлечением, с такой любовью взрастил в Рут. Может быть, он ждал от этой девушки слишком многого? Рут с жаром восприняла его принципы и на практике доказала, что отказывается от прежних своих взглядов. В полном единодушии она работала вместе с Паулем и даже не побоялась из-за этого вступить в резкий конфликт со многими. Но все же — можно ли считать Рут своим человеком? Она же не испытала тяжелой участи пролетария, она выросла в обеспеченной семье. Можно ли так быстро, так основательно перевоспитать человека одними идеями, одной любовью? Можно ли так легко вырвать с корнем чувства,
характер и наклонности, которые с детства укоренились
в человеке?
Пауль вдруг начал сомневаться во всем этом. Нет, духовный переворот Рут не может быть глубоким!
Пауль прямо оторопел. Подумать только, он мог так доверять этому человеку, так твердо верить в него. Не любовь ли родила эту веру? Да, видно, все дело в этом. Любовь заставляла Рут доверять каждому его слову. Любовь заставляла и его полагаться на Рут, как на своего человека. Но можно ли верить силе любви? Настолько ли глубока, и постоянна эта любовь, если Рут так доброжелательна к людям вроде Пийбера, которого Пауль терпеть не может?
И он сказал напрямик, что, разоблачая Захара, имел в виду и таких, как Пийбер.
— Почему ты его так ненавидишь? — наивно спросила Рут. — Ведь понимающих людей так мало.
— Понимающих людей, говоришь? Скажи лучше — людей с гибким позвоночником, примиренцев. Нет ничего хуже этих мягкотелых моллюсков, этих «понимающих» интеллигентиков. А в подходящий момент они тебе подставят ножку и оставят с носом и ваших и наших...
— Но их легко перевоспитать, — ответила Рут. — Я вижу это по Пийберу. Он спорит, спорит, а потом все же соглашается с моей точкой зрения. Он развивается, поверь мне.
— Ни черта он не развивается! — раздраженно возразил Пауль. — Да и ты сама не очень-то развилась. Ты вот говорила, что не сможешь играть Татьяну Бардину. Но, в конце концов, ты — та же Татьяна. Тебе и играть-то ничего не надо. Да,, это так. Ты честно стараешься понять борьбу рабочих, но по всему своему прошлому, по всему своему окружению, воспитанию ты далека от них, стоишь на другом берегу... Если бы ты сама пережила нужду, несправедливость, гонение, голод, вот тогда ты душой и телом ощутила бы гнев, протест...
Рут слушала молча. Ей было больно.
Наконец она сказала:
— Что же мне, по-твоему, делать? Скажи, и я сделаю. Уйти из дому? Отказаться от прежних знакомств? Искусственно создать себе условия, при которых и я могла бы испытать нужду, голод и несправедливость? Неужели буржуазный дух так крепко сидит во мне? Нет, Пауль, я думаю, это неверно...
— Ах, ты не понимаешь меня !
— Ну, ты бы должен радоваться, что не понимаю, — с горечью ответила Рут. — Ты же ненавидишь этих «понимающих»...
Пауль махнул рукой. Он чувствовал, что не прав, но ему не хотелось сознаться в этом.
Они дошли до дома Рут и немного постояли, не говоря ни слова. Рут толкнула калитку, но та была изнутри закрыта на задвижку.
— Позволь, я помогу.
И Пауль протянул руку, чтобы открыть калитку.
Кругом было так темно, что Пауль и не разглядел, как девушка при прощании улыбнулась ему, как бы ища примирения. Но и Рут не увидела нахмуренного лица Пауля.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Все вышло так, как было условлено. Пакет с листовками прибыл беспрепятственно и своевременно. Милиствер освободил ему место в своем медицинском шкафу, чтобы по заранее обусловленному паролю передать отдельные пачки листовок приходящим к нему в течение дня «пациентам». Он был доволен, что может приносить пользу, и надеялся, что в случае провала никто его не выдаст.
Тревожила его только последняя пачка, так как никто не приходил за ней, хотя прием уже кончался и Милистверу приходилось начать обход больных на дому.
— Если кто-нибудь зайдет, — сказал он Анне, — то пусть дожидается. Я скоро вернусь.
Он быстро ушел, а Анна принялась убирать кабинет и приемную. Она как раз вытирала покрытый линолеумом пол в приемной, когда раздался звонок. Крупный, широкоплечий мужчина, зашедший к врачу, довольно непочтительно выразил свою досаду на то, что не застал врача, с которым обязательно должен встретиться. «Наверно, язва желудка», — подумала Анна, которая по настроению и поведению больных научилась угадывать их болезни.
— Прием у нас кончается в шесть, как можно было прочесть на двери, — холодно возразила она, наматывая мокрую тряпку на щетку.
— Да ведь с шести прошло всего минутки две-три...
Анна попросила гостя подождать, но сначала хорошенько
вытереть ноги, да и пальто снять, так как тут не холодно.
Она продолжала уборку, передвигая стулья и столы, время от времени бросая взгляд на пациента, лицо которого показалось ей знакомым. И вдруг она вспомнила: ведь это тот самый человек, которого она много лет назад выручила из беды. Она не могла выдержать, чтобы не спросить:
— Вы у нас раньше не бывали? Лицо у вас такое знакомое, будто я вас раньше встречала.
Михкелю Саару не понравилось, что его разглядывают и стараются узнать, кто он. Он беспокойно задвигался на
стуле, взял со стола иллюстрированный журнал, и, наклонившись над ним, принялся перелистывать.
— Нет, - безразлично ответил он. — Сюда я не приходил. Маленький городишко, встретиться друг с другом немудрено.
— Но я вас видела не в городе, а в деревне, - возбужденно заявила Анна.
— В деревне? — удивился Саар.—Я никогда не жил в деревне.
— Близ Иыхви, — упрямо продолжала Анна. — Неужели не помните? Вы бежали к границе...
— Вы говорите, близ Иыхви?
— Да, вы несколько дней скрывались у моей сестры. Товарища вашего застрелили...
Не имело смысла скрываться больше.
— Ах, значит, это вы и были? Я бы вас не узнал! Пятнадцать лет, что удивительного... Вот где пришлось свидеться!..
Саар поднялся и со сдержанным удивлением вглядывался в свою спасительницу.
Маленький домик на краю заснеженного леса, теплая комната после долгого пути на морозе, свежий хлеб и молоко, искренняя готовность помочь, на которую трудно было рассчитывать, затем уход на лыжах в утренних сумерках, неистовое преследование, стрельба, падающий рядом Риухкранд, товарищ, — все это ясно встало сейчас перед глазами.
— Мне даже не удалось поблагодарить вас, — сказал он, сжав женщине руку. - Но откуда мне было знать, что вы живете тут рядом?
— Что там благодарить, хорошо, что живы -остались! А я до сих пор не знала, кто из вас спасся, а кто погиб. И нас ведь с сестрой допрашивали, не видели ли мы вас и не знаем ли чего-либо. Сестра моя уже в могиле лежит. Чахотка сгубила ее, бедняжку.
— А сами вы как поживаете?
— По правде сказать, недурно. Да и врач тут же под рукой, коли здоровье испортится.
Саар поглядел на женщину. Прежняя стройная девушка, которую он помнил, с годами изрядно пополнела, а лицо округлилось. В движениях появилось что-то домовитое, хозяйственное.
В воспоминаниях о прежних днях время прошло удивительно быстро, и Анна все еще держала в руках щетку с тряпкой, когда вернулся хозяин.
Саар недолго пробыл в кабинете врача, и, провожая пациента, Анна подумала, что он вряд ли из-за этих нескольких минут ждал тут целый час, - нет, он скорее всего просидел тут так долго ради нее, Анны.
Эта неожиданная встреча показалась Анне таким важным событием, что она готова была рассказать о ней любому встречному. Но хозяин снова ушел.
~ Поди сюда, Понту! — позвала Анна, уходя на кухню.
Собака получила добрый кусок мяса и приняла живейшее участие в радости - своей хозяйки. Но разве выскажешь животному все, что лежит на душе. Оно же ничего не понимает, хотя и радуется вместе с тобой.
С хозяином было наоборот. Когда Анна вечером рассказала ему о случившемся, он все понял, но не проявил особой радости и лишь предостерег, что надо держать язык за зубами, чтобы не попасться самой. Особенно осторожной надо быть сейчас, перед большим рабочим праздником, когда все шпики вышли на охоту.
На следующий день утром всюду на заборах, рекламных тумбах и стенах домов появились листки с революционными призывами. Такие же листки были засунуты в почтовые ящики, под входные двери.
Полиция неистовствовала. Невидимые руки поработали на славу. Несмотря ни на что, какие-то отчаянные смельчаки сумели хорошо распространить листовки. Тотчас же последовали массовые обыски, допросы, аресты.
Основательно обыскали и квартиру Таммемяги. Перелистали каждую книгу, каждую брошюру, там и сям срывали обои, поднимали доски пола, порылись в чулане, в погребе, на чердаке, в дровяном сарае. Исследовали даже клозет. Ничего!
Под утро постучались и в дверь подвальной квартиры Риухкрандов.
Пауль вскочил с постели и спросонок уже готов был открыть дверь, но вдруг вспомнил, что несколько листовок осталось у него в кармане. Куда деть их? Жечь уже некогда. И где они, черт побери ? Он обшарил все карманы, прежде чем нашел. Какое идиотство хранить их! Он скомкал листки 11 засунул в рот, но комок был слишком велик, чтобы проглотить его.
Стучали все сильнее, и снаружи заорали, что сорвут дверь, если хозяева не откроют.
Из другой комнаты выбежала Хилья и испуганно уставилась на брата. Пауль тотчас же отослал ее и сам пошел открывать, засунув клочки бумаги в носки своих туфель.
— Руки вверх! — закричали на него и тотчас же принялись обшаривать.
Не обнаружив ничего подозрительного, его толкнули к окну и приказали стоять там неподвижно. Начался тщательный обыск.
— Где браунинг?
— Какой браунинг?
— Ого, как будто не знаешь! Тот, что ты стянул у Винналя.
— Это вам приснилось! - ответил Пауль.
— Молчать!
Обыскали все, даже золу из плиты выгребли. Когда полицейские подошли к постели матери и приказали больной встать, Хилья пришла в отчаяние.
— Она парализована! Вы сами видите, что она не может двигаться. Оставьте ее в покое!
— Уж мы ее поставим на ноги! Ну, марш, сию минуту!
Больную с одеялом грубо стащили с постели и положили
прямо на пол.
— Звери!
Мать крикнула это таким страшным голосом, какого Хилья у нее никогда не слыхала.
Девушка хотела поспешить к ней на помощь, но ее не пустили. Уже принялись трясти матрац, и соломенная труха, которой он был набит, разлетелась по комнате.
Но когда полицейские начали выкидывать белье из большого сундука, с матерью, которая все еще лежала на полу, сделалось что-то странное: она вся покраснела, пытаясь повернуть голову и сказать что-то Хилье, но слова были так неразборчивы, что их никто не мог понять.
— Мама, мама, что с тобой? — испуганно крикнула Хилья. — Пауль, матери плохо, иди сюда!
Но Паулю не дали сойти с места. Хилья вышла из себя и закричала, вскинув руки:
— Негодяи, вы хотите убить мою мать! Убирайтесь отсюда, убирайтесь!
Ее схватили за руки, издеваясь над ее волнением. Лишь после того как обыск был кончен, ее отпустили, и она попыталась поднять мать, беспомощно лежавшую на полу. Это было не легко.
— Помогите же! Разве не видите? Ведь и у вас есть матери!
С большим трудом ей наконец удалось снова уложить больную в кровать.
Захватив с собой в качестве добычи несколько книг и записей Пауля, полицейские, пригрозив хозяевам, ушли.
Было еще темно, когда вбежала запыхавшаяся тетка Минна.
— Господи, господи! — заныла она, опускаясь на стул. - Кабы вы знали, что у нас было! Просто ужас! Чего только мне не приходится терпеть! К нам с обыском приходили. Все перевернули вверх дном. Унесли большой мешок сахару. И золотые часы, что мне подарили к свадьбе,
отправились той же дорогой! Вы только подумайте, меня, честную женщину, обыскивать! Какой позор! Я понимаю, если б я кокаином или спиртом торговала, но сахаром, боже милостивый, сахаром! И я знаю, кто донес. Соседушка, кто же еще! Он терпеть меня не может с тех пор, как я завела кур. Они, проклятущие, иной раз через забор к нему перелетают. Одну он у меня летом подшиб...
Когда Минна услышала, что и здесь был обыск, то сперва вовсе растерялась, но потом вдруг сообразила, что дело тут не в ее сахаре, а в Михкелевой политике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Недавняя сцена встречи Винналя с рабочим, как наяву, стояла перед глазами Пауля, и он еще острее чувствовал, насколько актуальна пьеса Горького. Сколько общих черт между Захаром Бардиным и Винналем, который тоже ведь разыгрывает перед рабочими либерала и миротворца! Ведь и он старается мягко стлать, чтоб тем жестче эксплуатировать рабочих. Видя, что Круглый Сыр задремал, Пауль с увлечением принялся добираться до истинной сути Захара, с особенной горячностью нападая на его либерализм, который маскировал хищническую природу этого человека. Мало ли вокруг такого же усыпляющего либерализма? Он присущ и многим нашим интеллигентам, правда, в видоизмененной форме.
Но ведь подобное миролюбие — это не что иное, как замазывание классовых противоречий, оно ведет к двуличию и даже предательству!
Как только в пьесе встречались места, перекликавшиеся с сегодняшним днем, Пауль старался примерами из действительной жизни сделать исполнение их еще более ярким. Он заставлял повторять отдельные сцены и фразы, поправлял актеров, пока не был уверен, что теперь места эти поняты по-настоящему и произведут должное впечатление.
Но только что пришедшие с работы актеры, которым завтра опять предстояло рано утром спешить на работу, уставали от разъяснений и повторений, смотрели на часы, зевали, им хотелось домой.
— Давай покороче! — вдруг крикнула Рут Паулю, когда тот снова пустился в пространные комментарии, которых никто уже не слушал.
Раньше она никогда бы не решилась таким образом прервать его речь, но теперь у нее зародилась легкая неприязнь к Паулю. Дело в том, что Пауль при всех основательно покритиковал ее исполнение, и Рут это восприняла как личную обиду. И теперь ей казалось, будто Пауль настолько восхищен собственным красноречием, что весь мир, а в том числе и Рут, его вообще не касается. Пауль хочет казаться очень умным и . важным, он красуется и кокетничает своим- влиянием, и больше ничего...
Неожиданное вмешательство Рут так смутило Пауля, что он тотчас же прекратил свои разъяснения. Теперь и он почувствовал себя оскорбленным.
На улице Пауль, который уже понял> скрытую причину недовольства Рут, постарался обосновать и защитить свой взгляд на ее игру.
Но ею все сильнее овладевал дух противоречия.
— Я ведь не раз тебе говорила, что не справляюсь со своей ролью! Одного желания мало. Я не смогу играть так, как ты хочешь. Тем более что я должна изображать актрису. Найди вместо меня другую исполнительницу!
— Поздно теперь говорить об этом! — раздраженно ответил Пауль.
— Но не поздно осознать это?
— Разве это улучшит твою игру?
— Мою игру, может, и не улучшит. Но ты извлечешь урок и в другой раз не будешь действовать наобум. И вообще ты строил иллюзии относительно меня, а я вслепую тоже поддалась этим иллюзиям...
— А теперь вдруг прозрела?
— Да, теперь я стараюсь жить своим умом. И ты не удивляйся, если я иногда держусь иного мнения, чем ты.
— Например, в чем?
— Например, в оценке того же Захара. С одной стороны он, конечно, гад, не спорю, но, с другой стороны, у него имеются хорошие человеческие качества. И не следует шаржировать этот образ...
Пауля словно ножом кольнуло. Как могла Рут выступить в защиту «человеческих качеств» кровопийцы Захара! Неужели она ничего не понимает? Но еще хуже это «с одной стороны» и «с другой стороны»: это пийберовские слова, это его логика! За ними угадывается и отец Рут, этот ученый, который любит рассматривать вещи со всех без исключения сторон и никогда не удовлетворяется одной точкой зрения, даже собственной, находя ее слишком узкой и односторонней. Оставь Рут на минутку одну — и тотчас же, словно легкая пыльца, улетучивается ее пролетарское мышление и из-под него выглядывает прежний буржуазный интеллигент, пассивный наблюдатель, желающий остаться нейтральным! Такой образ мыслей взращивают пийберы, вся домашняя атмосфера вокруг Рут, общение с разными муйдре, китсами и другими «общественными деятелями». Кто такой, например, Биллем Ките? Такой же выскочка, презирающий народ, что и тесть его Винналь, лишь в иной области —- области духовной жизни. Так сказать, барон в духовной жизни. Мало значения имеет и то, что Винналь считает своего зятя нищим, а Ките считает своего тестя глупым мужланом, и то, что они вообще не общаются друг с другом! Оба они, в конце концов, побеги от одного и того же ствола. И, соприкасаясь хотя бы с этим противным Китсом и его фальшивой Беллой, Рут несомненно воспринимает что-то и от них, не говоря уже о Пийбере, которому Рут явно симпатизирует...
Пауль почувствовал, как грозило рухнуть все то, что он в эти последние месяцы с таким увлечением, с такой любовью взрастил в Рут. Может быть, он ждал от этой девушки слишком многого? Рут с жаром восприняла его принципы и на практике доказала, что отказывается от прежних своих взглядов. В полном единодушии она работала вместе с Паулем и даже не побоялась из-за этого вступить в резкий конфликт со многими. Но все же — можно ли считать Рут своим человеком? Она же не испытала тяжелой участи пролетария, она выросла в обеспеченной семье. Можно ли так быстро, так основательно перевоспитать человека одними идеями, одной любовью? Можно ли так легко вырвать с корнем чувства,
характер и наклонности, которые с детства укоренились
в человеке?
Пауль вдруг начал сомневаться во всем этом. Нет, духовный переворот Рут не может быть глубоким!
Пауль прямо оторопел. Подумать только, он мог так доверять этому человеку, так твердо верить в него. Не любовь ли родила эту веру? Да, видно, все дело в этом. Любовь заставляла Рут доверять каждому его слову. Любовь заставляла и его полагаться на Рут, как на своего человека. Но можно ли верить силе любви? Настолько ли глубока, и постоянна эта любовь, если Рут так доброжелательна к людям вроде Пийбера, которого Пауль терпеть не может?
И он сказал напрямик, что, разоблачая Захара, имел в виду и таких, как Пийбер.
— Почему ты его так ненавидишь? — наивно спросила Рут. — Ведь понимающих людей так мало.
— Понимающих людей, говоришь? Скажи лучше — людей с гибким позвоночником, примиренцев. Нет ничего хуже этих мягкотелых моллюсков, этих «понимающих» интеллигентиков. А в подходящий момент они тебе подставят ножку и оставят с носом и ваших и наших...
— Но их легко перевоспитать, — ответила Рут. — Я вижу это по Пийберу. Он спорит, спорит, а потом все же соглашается с моей точкой зрения. Он развивается, поверь мне.
— Ни черта он не развивается! — раздраженно возразил Пауль. — Да и ты сама не очень-то развилась. Ты вот говорила, что не сможешь играть Татьяну Бардину. Но, в конце концов, ты — та же Татьяна. Тебе и играть-то ничего не надо. Да,, это так. Ты честно стараешься понять борьбу рабочих, но по всему своему прошлому, по всему своему окружению, воспитанию ты далека от них, стоишь на другом берегу... Если бы ты сама пережила нужду, несправедливость, гонение, голод, вот тогда ты душой и телом ощутила бы гнев, протест...
Рут слушала молча. Ей было больно.
Наконец она сказала:
— Что же мне, по-твоему, делать? Скажи, и я сделаю. Уйти из дому? Отказаться от прежних знакомств? Искусственно создать себе условия, при которых и я могла бы испытать нужду, голод и несправедливость? Неужели буржуазный дух так крепко сидит во мне? Нет, Пауль, я думаю, это неверно...
— Ах, ты не понимаешь меня !
— Ну, ты бы должен радоваться, что не понимаю, — с горечью ответила Рут. — Ты же ненавидишь этих «понимающих»...
Пауль махнул рукой. Он чувствовал, что не прав, но ему не хотелось сознаться в этом.
Они дошли до дома Рут и немного постояли, не говоря ни слова. Рут толкнула калитку, но та была изнутри закрыта на задвижку.
— Позволь, я помогу.
И Пауль протянул руку, чтобы открыть калитку.
Кругом было так темно, что Пауль и не разглядел, как девушка при прощании улыбнулась ему, как бы ища примирения. Но и Рут не увидела нахмуренного лица Пауля.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Все вышло так, как было условлено. Пакет с листовками прибыл беспрепятственно и своевременно. Милиствер освободил ему место в своем медицинском шкафу, чтобы по заранее обусловленному паролю передать отдельные пачки листовок приходящим к нему в течение дня «пациентам». Он был доволен, что может приносить пользу, и надеялся, что в случае провала никто его не выдаст.
Тревожила его только последняя пачка, так как никто не приходил за ней, хотя прием уже кончался и Милистверу приходилось начать обход больных на дому.
— Если кто-нибудь зайдет, — сказал он Анне, — то пусть дожидается. Я скоро вернусь.
Он быстро ушел, а Анна принялась убирать кабинет и приемную. Она как раз вытирала покрытый линолеумом пол в приемной, когда раздался звонок. Крупный, широкоплечий мужчина, зашедший к врачу, довольно непочтительно выразил свою досаду на то, что не застал врача, с которым обязательно должен встретиться. «Наверно, язва желудка», — подумала Анна, которая по настроению и поведению больных научилась угадывать их болезни.
— Прием у нас кончается в шесть, как можно было прочесть на двери, — холодно возразила она, наматывая мокрую тряпку на щетку.
— Да ведь с шести прошло всего минутки две-три...
Анна попросила гостя подождать, но сначала хорошенько
вытереть ноги, да и пальто снять, так как тут не холодно.
Она продолжала уборку, передвигая стулья и столы, время от времени бросая взгляд на пациента, лицо которого показалось ей знакомым. И вдруг она вспомнила: ведь это тот самый человек, которого она много лет назад выручила из беды. Она не могла выдержать, чтобы не спросить:
— Вы у нас раньше не бывали? Лицо у вас такое знакомое, будто я вас раньше встречала.
Михкелю Саару не понравилось, что его разглядывают и стараются узнать, кто он. Он беспокойно задвигался на
стуле, взял со стола иллюстрированный журнал, и, наклонившись над ним, принялся перелистывать.
— Нет, - безразлично ответил он. — Сюда я не приходил. Маленький городишко, встретиться друг с другом немудрено.
— Но я вас видела не в городе, а в деревне, - возбужденно заявила Анна.
— В деревне? — удивился Саар.—Я никогда не жил в деревне.
— Близ Иыхви, — упрямо продолжала Анна. — Неужели не помните? Вы бежали к границе...
— Вы говорите, близ Иыхви?
— Да, вы несколько дней скрывались у моей сестры. Товарища вашего застрелили...
Не имело смысла скрываться больше.
— Ах, значит, это вы и были? Я бы вас не узнал! Пятнадцать лет, что удивительного... Вот где пришлось свидеться!..
Саар поднялся и со сдержанным удивлением вглядывался в свою спасительницу.
Маленький домик на краю заснеженного леса, теплая комната после долгого пути на морозе, свежий хлеб и молоко, искренняя готовность помочь, на которую трудно было рассчитывать, затем уход на лыжах в утренних сумерках, неистовое преследование, стрельба, падающий рядом Риухкранд, товарищ, — все это ясно встало сейчас перед глазами.
— Мне даже не удалось поблагодарить вас, — сказал он, сжав женщине руку. - Но откуда мне было знать, что вы живете тут рядом?
— Что там благодарить, хорошо, что живы -остались! А я до сих пор не знала, кто из вас спасся, а кто погиб. И нас ведь с сестрой допрашивали, не видели ли мы вас и не знаем ли чего-либо. Сестра моя уже в могиле лежит. Чахотка сгубила ее, бедняжку.
— А сами вы как поживаете?
— По правде сказать, недурно. Да и врач тут же под рукой, коли здоровье испортится.
Саар поглядел на женщину. Прежняя стройная девушка, которую он помнил, с годами изрядно пополнела, а лицо округлилось. В движениях появилось что-то домовитое, хозяйственное.
В воспоминаниях о прежних днях время прошло удивительно быстро, и Анна все еще держала в руках щетку с тряпкой, когда вернулся хозяин.
Саар недолго пробыл в кабинете врача, и, провожая пациента, Анна подумала, что он вряд ли из-за этих нескольких минут ждал тут целый час, - нет, он скорее всего просидел тут так долго ради нее, Анны.
Эта неожиданная встреча показалась Анне таким важным событием, что она готова была рассказать о ней любому встречному. Но хозяин снова ушел.
~ Поди сюда, Понту! — позвала Анна, уходя на кухню.
Собака получила добрый кусок мяса и приняла живейшее участие в радости - своей хозяйки. Но разве выскажешь животному все, что лежит на душе. Оно же ничего не понимает, хотя и радуется вместе с тобой.
С хозяином было наоборот. Когда Анна вечером рассказала ему о случившемся, он все понял, но не проявил особой радости и лишь предостерег, что надо держать язык за зубами, чтобы не попасться самой. Особенно осторожной надо быть сейчас, перед большим рабочим праздником, когда все шпики вышли на охоту.
На следующий день утром всюду на заборах, рекламных тумбах и стенах домов появились листки с революционными призывами. Такие же листки были засунуты в почтовые ящики, под входные двери.
Полиция неистовствовала. Невидимые руки поработали на славу. Несмотря ни на что, какие-то отчаянные смельчаки сумели хорошо распространить листовки. Тотчас же последовали массовые обыски, допросы, аресты.
Основательно обыскали и квартиру Таммемяги. Перелистали каждую книгу, каждую брошюру, там и сям срывали обои, поднимали доски пола, порылись в чулане, в погребе, на чердаке, в дровяном сарае. Исследовали даже клозет. Ничего!
Под утро постучались и в дверь подвальной квартиры Риухкрандов.
Пауль вскочил с постели и спросонок уже готов был открыть дверь, но вдруг вспомнил, что несколько листовок осталось у него в кармане. Куда деть их? Жечь уже некогда. И где они, черт побери ? Он обшарил все карманы, прежде чем нашел. Какое идиотство хранить их! Он скомкал листки 11 засунул в рот, но комок был слишком велик, чтобы проглотить его.
Стучали все сильнее, и снаружи заорали, что сорвут дверь, если хозяева не откроют.
Из другой комнаты выбежала Хилья и испуганно уставилась на брата. Пауль тотчас же отослал ее и сам пошел открывать, засунув клочки бумаги в носки своих туфель.
— Руки вверх! — закричали на него и тотчас же принялись обшаривать.
Не обнаружив ничего подозрительного, его толкнули к окну и приказали стоять там неподвижно. Начался тщательный обыск.
— Где браунинг?
— Какой браунинг?
— Ого, как будто не знаешь! Тот, что ты стянул у Винналя.
— Это вам приснилось! - ответил Пауль.
— Молчать!
Обыскали все, даже золу из плиты выгребли. Когда полицейские подошли к постели матери и приказали больной встать, Хилья пришла в отчаяние.
— Она парализована! Вы сами видите, что она не может двигаться. Оставьте ее в покое!
— Уж мы ее поставим на ноги! Ну, марш, сию минуту!
Больную с одеялом грубо стащили с постели и положили
прямо на пол.
— Звери!
Мать крикнула это таким страшным голосом, какого Хилья у нее никогда не слыхала.
Девушка хотела поспешить к ней на помощь, но ее не пустили. Уже принялись трясти матрац, и соломенная труха, которой он был набит, разлетелась по комнате.
Но когда полицейские начали выкидывать белье из большого сундука, с матерью, которая все еще лежала на полу, сделалось что-то странное: она вся покраснела, пытаясь повернуть голову и сказать что-то Хилье, но слова были так неразборчивы, что их никто не мог понять.
— Мама, мама, что с тобой? — испуганно крикнула Хилья. — Пауль, матери плохо, иди сюда!
Но Паулю не дали сойти с места. Хилья вышла из себя и закричала, вскинув руки:
— Негодяи, вы хотите убить мою мать! Убирайтесь отсюда, убирайтесь!
Ее схватили за руки, издеваясь над ее волнением. Лишь после того как обыск был кончен, ее отпустили, и она попыталась поднять мать, беспомощно лежавшую на полу. Это было не легко.
— Помогите же! Разве не видите? Ведь и у вас есть матери!
С большим трудом ей наконец удалось снова уложить больную в кровать.
Захватив с собой в качестве добычи несколько книг и записей Пауля, полицейские, пригрозив хозяевам, ушли.
Было еще темно, когда вбежала запыхавшаяся тетка Минна.
— Господи, господи! — заныла она, опускаясь на стул. - Кабы вы знали, что у нас было! Просто ужас! Чего только мне не приходится терпеть! К нам с обыском приходили. Все перевернули вверх дном. Унесли большой мешок сахару. И золотые часы, что мне подарили к свадьбе,
отправились той же дорогой! Вы только подумайте, меня, честную женщину, обыскивать! Какой позор! Я понимаю, если б я кокаином или спиртом торговала, но сахаром, боже милостивый, сахаром! И я знаю, кто донес. Соседушка, кто же еще! Он терпеть меня не может с тех пор, как я завела кур. Они, проклятущие, иной раз через забор к нему перелетают. Одну он у меня летом подшиб...
Когда Минна услышала, что и здесь был обыск, то сперва вовсе растерялась, но потом вдруг сообразила, что дело тут не в ее сахаре, а в Михкелевой политике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47