ЗМЕИНАЯ ДОРОГА

1
Была тьма, а во тьме - ничего. Теперь же, по-прежнему замкнутая в
темноте, я начала слышать единственный звук, ритмично повторяющийся,
неустанная машина, подымающая, опускающая, втягивающая, выталкивающая.
Совершенно неожиданно я снова начала дышать.
Мои глаза чуть открылись, увидев прохладный тусклый зеленоватый свет.
Я подумала, что это Нефрит, и обнаружила, что слишком слаба, чтобы
дотянуться до него и прикоснуться к нему. Я не знала, где я, и не помнила,
что случилось. Снова я лежала под горой, ожидая рождения;
последовательность событий перемешалась и стала неразделимой.
Однако свет был вовсе не зеленым, он теперь становился яснее, белел.
Легкий глухой звук, и заплясали пылинки. Я услышала крики, а потом дробный
стук осыпавшихся камней. Пыль собралась в серую кучу, рассеялась, и передо
мной показался большой разрыв, заполненный беловатым светом, за
исключением того места, где его занял силуэт человека, нагнувшегося ко
мне, безликого. Он издал приглушенное восклицание, но эта речь была новой
для меня и в данный момент не имела смысла. Рука опустилась к моему лицу,
взявшись за серебряную маску.
- Не тронь, - велела я.
Я воспользовалась городской речью, не могла припомнить ничего
другого, чем можно воспользоваться. Он не понял, но отдернул от меня руку
и вскрикнул от удивления. Несомненно, он счел меня мертвой.
Он повернулся и, извиваясь, вылез из выкопанной ими норы и крикнул
другим. Миг спустя сильные руки ухватили меня за голени и лодыжки и
бесцеремонно вытащили из могилы в резкий, палящий блеск дня. У меня
хватило сил поднять одну руку для защиты моих ослепших слезящихся глаз, и
в этой позе я и лежала, пока они изучали меня, в испачканной и разорванной
мантии из желтого эшкорекского бархата, собравшейся складками у меня на
бедрах, а под ней грязные ленты, которые некогда были тонким шелковым
нижним бельем.
Через некоторое время один из них рассмеялся - я его не особенно
винила - и что-то заметил другим. На этот раз мне, кажется, удалось
ухватить суть - не то, что он сказал, а какой язык употреблял. Он был
новым для меня, совершенно новым, и все же в нем звучало отдаленное эхо,
нечто узнанное мной... Я чуть подняла руку и пристально посмотрела на трех
человек. Они носили шерстяные рейтузы тускло-красного и желтого цвета и
кожаные пояса и сапоги. До талии они оставались обнаженными, если не
считать кожаных курток без рукавов, и их коричневые, твердые тела пестрели
татуировками многих цветов и разнообразными шрамами. Представители
какого-то племени, говорящие на языке, отличающемся и все же связанном
отдаленным родством с речью степей. Превозмогая натиск слепящего неба, я
пыталась рассмотреть их лица, худые и неподвижные, большие мрачные рты,
широко расставленные глаза морской голубизны. Их рыжеватые волосы не
связывались в пучок и не стриглись коротко, а заплетались за ушами в
толстые косицы, которым не давала спадать на глаза стягивающая голову
круглая полоска крашеной ткани.
Я была все еще в сильном замешательстве, но это новое пробуждение
начинало приобретать смысл. Слегка повернув голову, я различила других,
одетых схожим образом мужчин, сновавших среди развалин рухнувшей башни.
Грабители, а не спасатели. А чего я ожидала? И если они зашли так далеко
просто с целью поглазеть на руины городской мощи, то у них не будет
времени возиться с женщиной из того Города, полумертвой и явно ничего не
стоящей. Они снимут с меня кольца и серебряную маску, ибо они входили в их
добычу из развалин башни, а потом уедут восвояси, предоставив меня своей
судьбе, или же, возможно, проткнут меня копьем, чтобы помочь мне в этом.
Если, конечно, у них нет моды на высокородных рабынь.
Они снова заговорили, и я заставила себя прислушаться к сказанному
ими. На этот раз картина получилась четкой и ясной, и я обнаружила, что
могу, наконец, говорить на этом наречии. Они обсуждали указания своего
священнослужителя, или провидца, который ясно предсказал падение
Башни-Эшкорек, и настоял, чтобы они поехали к ней, провозгласив, что они
найдут здесь нечто драгоценное. Драгоценное? Какие же другие тайны могли
тут скрываться тогда? У меня не было времени для праздных гаданий. Похоже,
они уважали религию и магию, и теперь я смутно вспомнила, что Мазлек
говорил об их непрерывных войнах.
- Я и есть та драгоценность, о которой говорил ваш провидец, -
вмешалась я в их разговор, и их пораженные лица разом повернулись ко мне.
- Я магиня великой Силы, целительница и пророчица. Я помогу вам в ваших
битвах, заступлюсь за вас перед вашими богами.
Это было нелепое заявление для женщины, лежащей на спине, со
свалявшимися от пыли и грязи волосами и задранной до талии рваной юбкой. И
все же они приняли его от меня с наивностью дикарей, для которых все на
свете просто или необыкновенно и величественно. И я заговорила на их
языке. Откуда я его могла знать, если не была той, за кого себя выдавала?
- Из Эшкира, - усомнился он, назвав по-племенному Эшкорек-Арнор.
- Нет, - возразила я. - А что я и откуда - не ваша забота. Ваш мудрец
дал вам наказ. Разве этого не достаточно?
Третий из них, который за все это время ничего не сказал, внезапно
нагнулся вперед и поднял меня. Он был силен, и его это, похоже, не
затруднило. Нес он меня не на руках, как поступил бы житель Города, а
перекинув через плечо, словно подстреленную дичь, и я подумала о
караванщиках.
Теперь я увидела, что башня при падении завалила одну сторону рва,
создав для них мост, по которому они и переправились.
Все стало смазанным и почему-то довольно забавным. Меня положили
лицом вниз поперек лохматого бурого коня, которому такое положение дел
понравилось ничуть не больше, чем мне, и он с досадой дергался, так что
мой нос в бесовском ритме тыкался в грубый чепрак у него на спине. Когда я
лежала так вот, их провидица, опрокинутая в столь чудовищной позе, дикари
собрались вместе и, надо полагать, обсуждали дела. После некоторого
периода неудобств и неловкости, отупляющей жары и тыкания носом о чепрак,
мой паладин наконец уселся позади меня, и мы тронулись в путь. Мой мозг
закрылся, не воспринимая ничего, кроме юмора, не слишком подобающего для
богини положения, и я засмеялась.
Вот так я и покинула Башню-Эшкорек, головой вниз, поперек коня,
смеясь.

Я мало что помню из этого путешествия, лишь изредка увиденный мельком
и уголком глаза кругляш голубоватой луны. Похоже, они не сделали привала с
наступлением ночи, свой путь с гор они знали отлично. Время от времени
звучали сквозь дрему короткие обрывки разговоров, но я, похоже, опять не
могла их понять. В то время это меня не особенно встревожило. Были также и
сны о прошлом, хотя прошло несколько дней, прежде чем я вспомнила, как
башня рухнула в тесную люльку у нас над головами; ловушка, но такая,
которая не дала остальным камням свалиться на нас. В этом месте
отсутствовал всякий воздух, и постепенно вползла сумрачная усыпляющая
смерть. Асрен не боялся, и это меня очень радовало. Он тихо лежал в моих
объятиях, и еще долго после его смерти я держала его. Я не надеялась, что
кто-нибудь когда-нибудь явится и принесет мне свежий воздух, чтобы я снова
могла дышать, но меня это мало волновало. Однако эти воины, посланные
своим провидцем, открыли дорогу.
А путь им пришлось проделать немалый. Позже я подсчитала, что на
возвращение у них ушло три дня.
Раз-другой устраивали привал. Один раз мне предложили еду, но я не
хотела ее, да и в любом случае не смогла бы ее есть, не поднимая маски
рыси.
Сколько я пролежала под башней? Эти воины прибыли не сразу - не
раньше, чем убрались солдаты. Разок я подумала о ребенке, гадая, не умер
ли он в утробе, а если нет, то как ему понравилась моя поза на лошади.
Воины не проявляли особого уважения к выпирающей беременности. Но раньше я
об этом не думала.
Четвертый день. Утро изменило небо, когда я растянула шейную мышцу,
пытаясь увидеть его. Множество подбрасываний, и я сообразила, что мы
спускаемся с горных склонов; позади меня как раз мелькнули окрашенные
солнцем террасы. Я теперь окончательно очнулась, чтобы терпеть дальше свою
неудобную позу.
- Дайте мне сесть, - крикнула я, и воин, чей конь меня вез, крякнул.
Мне пришло в голову, что я говорю на городской речи. Я неуклюже
поправилась, с трудом подыскивая новые слова. - Дай мне переместиться -
дай мне ехать верхом вместе с тобой.
Воин нехорошо рассмеялся. Я осознала, что никакой женщине не позволят
сидеть на лошади, не говоря уж о лошади, на которой уже ехал воин.
- Тогда дай мне слезть, - попросила я. - Пойду пешком.
Он посовещался с соседями, молчаливый диалог. Миг спустя мы
остановились, и меня стащили с коня. Один из них обвязал меня веревкой за
талию и прикрепил ее к луке седла "моего" воина.
- В этом нет надобности, - указала я. - Я не убегу. Я по своей воле
иду к вашему племени быть провидицей и целительницей.
Они тупо посмотрели на меня, и я оборвала фразу, осознав, что снова
впадаю в городскую речь и размахиваю руками в бессмысленной жестикуляции,
как при мне делали люди, когда не могли толком выразить свою мысль на
чужом языке. Внезапно я стала гадать, а так ли я хорошо овладела им, как
решила в башне; не вообразила ли я, что они меня понимают?
Дернув мою привязь, конь тронулся, и я по необходимости тронулась за
ним.
Сперва я думала, что выбрала место удачно, ибо мы продвигались по
последнему из этих склонов, и путь с каждой минутой становился все легче.
Меня радовала возможность пройтись пешком, даже так вот, на привязи, даже
хотя ноги у меня казались слабыми и иной раз неожиданно подгибались в
коленях и даже несмотря на то, что придворные сандалии создали не для
хождения по рваным рытвинам и валунам, и я тысячу раз расшибала пальцы
ног. Мы спускались в долину, усеянную рощами терновника, тонких сосен и
других темных стройных деревьев. Долину наводняли велюровые тени, но небо
над головой было золотисто-зеленым, все еще расчерченным красными
контурами облаков. Я была далеко не счастлива, глядя на него; как я могла
быть счастлива? Однако на меня, казалось, накатывало своеобразное
спокойствие, вдыхаемое из прохладного воздуха, словно снадобье забытья.
А затем, почувствовав у себя под ногами лучшую почву, мои
сопровождающие пришпорили своих коней и пустились галопом. Я попыталась
бежать вместе с ними, но это была безнадежная попытка. Лохмотья моего
платья спутали мне ноги, и миг спустя веревка туго натянулась и свалила
меня наземь. С пылью в глазах и в ноздрях, царапающуюся обо все каменные
выступы, разрываемую острыми камнями, меня беспомощно волокли вперед,
практически удушая веревкой на талии. Именно этого и боится колесничий,
если у него в душе есть место для страха - одна из тех смертей, которые
может предложить Сагари. С левой рукой на груди в инстинктивной защите я
попыталась освободиться другой от веревки. Бесполезно. Я крикнула, чтобы
они остановились. Бесполезно.
Внезапно путь сделался более гладким. Еще больше пыли. Как это ни
нелепо, я извернулась, избегая кучи козьего навоза, и меня поволокло
вместо этого через сломанный куст. Мое путешествие подошло к концу.
С миг я лежала там ничком, а затем с трудом поднялась па колени.
Вокруг самодельного проселка были раскиданы среди высоких сосен синие
палатки. Впереди палатка побольше с желтым рисунком на синем фоне, а перед
ней большая костровая яма, откуда валил дым, и где только-только разожгли
костер четыре женщины в шайринах и черных одеждах баз рукавов. Они
прекратили работу и уставились на меня. Один из воинов наорал на них, и
они разбежались, как перепуганные курицы, в заросли, с глаз долой.
Мы подъехали к этому месту, обогнув скальный выступ, который хорошо
скрывал его от неровностей склонов. Никакого иного тыла у них не имелось,
и все же это был крарл, хотя и небольшой - в целом около двадцати палаток.
Пыль еще не успела улечься, воины скакали кругами, наши лошади все
еще фыркали и волновались после галопа, когда из разрисованной палатки
вышли один за другим двое человек. Первым вышел очень рослый мужчина, хотя
и недостаточно высокий для его шири, весьма мускулистый и с намеком на
жир, появившийся от многих кувшинов пива. Его большие голубые глаза с
тяжелыми мешками под ними были глупыми, но при том и хитрыми; вдобавок к
заплетенным в рыжие косички волосам он носил пышную бороду, хорошо
смазанную жиром и тоже заплетенную в косички. Должно быть, укладка этой
бороды его здорово утомляла и, судя по ее виду, выполнялась, вероятно, не
чаще трех раз в году, а последняя операция прошла давным-давно. Он,
несомненно, являлся вождем и расхаживал с таким видом, будто весь мир
принадлежал ему, очень уверенный в своей незыблемости. Одетый, как и его
воины, в кожаную куртку, рейтузы и сапоги, он носил поверх татуировок
множество ожерелий и всяких побрякушек, браслеты из начищенной до блеска
меди, а на поясе у него болтались кисточки. Другой, вышедший следом за
ним, был субъектом совсем иного сорта. Высокий, худой, прикрытый длинным
коричневым балахоном, схваченным на талии кожаным ремнем, с незаплетенными
огненными волосами с проседью, с лицом выбритым, как и лица воинов, но
покрытым черной краской, так что казалось, будто он тоже ходил в маске.
Дикие светлые глаза вращались на этом черном лице, которое, несмотря на
седые волосы, выглядело физиономией неопределенного возраста, и он сжимал
обеими руками висевшую у него на груди деревянную фигуру. Их провидец?
Руки поднялись, отдавая честь. Изукрашенный вождь кивнул и посмотрел
на меня.
- Что это? - расслышала я его слова сквозь пульсацию у меня в крови.
- Эшкирка из башни, Эттук, - доложил один из них, а затем рассмеялся.
- Провидица, как она сказала. Та драгоценность, которую нас послал найти
Сил.
Священнослужитель Сил подошел ко мне. Я хотела подняться и
встретиться с ним лицом к лицу, но не смогла, и, стоя на коленях,
старалась вместо этого подыскать слова.
- Я - магиня, - заявила я, но употребила городскую речь.
Сил подошел очень близко, и я почувствовала вонь от его тела, запашок
кожи, вечно завернутой в покров и никогда не знавшей ни солнца, ни
воздуха, ни воды. Он казался рассерженным, его сухие руки сплетались и
расплетались, а острые желтоватые клыки оскалились в улыбке ненависти ко
мне. Глаза его сверкали и метали молнии. Внезапно он плюнул мне в закрытое
маской лицо. И провизжал несколько слов, которые я не поняла, и запрыгал в
диком танце. Он отскочил от меня и, все еще визжа, подбежал поочередно к
каждому воину, тыкая в них костлявыми пальцами. Воины, казалось, оробели и
попятились. Я не могла толком разобрать, в чем дело, но, похоже, я была
отнюдь не тем, что он хотел увидеть привезенным; там была какая-то другая
вещь - и они упустили ее.
Я снова почувствовала, что могу рассмеяться, несмотря на мучившие
меня боли. И все же я должна разобраться с ними сейчас, с этими племенными
дикарями, или же я пропала. Я заставила себя думать о том, как они волокли
меня те последние ярды по неровной земле, о том, как провидец плюнул мне в
лицо. Гнев, жаркий и яркий, переполнил меня, как кувшин. Я поднялась на
ноги.
- Старик, - окликнула я Сила преднамеренно невежливо и употребила
теперь правильные слова, ибо он стремительно повернулся и прожег меня
взглядом, словно грязный старый пес, который еще способен укусить. - Я
сказала тебе, - повторила я. - Я - магиня.
Я посмотрела на него, и гнев захлестнул мне глаза огромным
пульсирующим потоком. Но не появилось никакого света, никакой боли -
только боль от огромной мощи, которая не могла найти выхода. Стоя там, я
боролась с собой, стараясь выпустить эту мощь на Сила, убить его и
проявить себя перед новыми опасными мучителями. Но я больше не могла ни
контролировать, ни применять свою Силу. Мой гнев спал и застыл. Я
вспомнила, как выжгла из мозга Вазкора гнездо способностей, как навеки
замуровала ходы его мозга. Сделав это, я, казалось, опустошила себя и
уничтожила. О, мне следовало бы раньше догадаться об этом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59