С кожи аллигатора меня прожгли взглядом свирепые
черные глаза. Узел у нее на макушке поседел.
Не говоря ни слова, я покинула Герета, и, когда я пошла к ней, она -
тоже не говоря ни слова - повернулась и пошла впереди меня. Мы перебрались
через ручей по грубо сложенному мосту из дерева и камня, прошли между
деревьев-хищников, вверх по склону, в пещерный вход в одной из скальных
стен. Снова короткий проход в темноте, а затем плоское плато, совершенно
бесплодное, покрытое глинобитными хижинами. Здесь я увидела нескольких
женщин и немногочисленных детей; очевидно, они жили отдельно от мужчин.
Меня отвели в свободную хижину и оставили там одну, хотя время от
времени ко входу приближались взглянуть на меня какая-нибудь женщина или
ребенок.
В хижине я оставалась, пока день не завершился мрачным закатом. Я еще
не знала, как поступить - я чувствовала, что если выйду из хижины и
направлюсь обратно через проход в скале, женщины могут остановить меня. На
самом-то деле, я и не собиралась приближаться к зданию из глины и камня, а
хотела лишь выйти из гнетущего оазиса и пуститься в путь через эту
малоприветливую страну, так как чувствовала, что должна это сделать. Меня
переполняло ожидание с легкой примесью страха. Я испытывала неодолимое
притяжение и рассудила, что его, должно быть, вызывал Нефрит или какое-то
место Нефрита.
А затем закат. До того я слышала возню женщин; теперь воцарилась
давящая тишина. Я подошла к двери хижины и выглянула. На плато легли
квадраты приглушенно-красного света. Вход в каждую хижину загораживала
грубая тростниковая ширма, и в них не было огней. Ничто не шевелилось. Я
покинула хижину и прошла между другими, и никто не вышел и даже не
выглянул из слепых провалов окон. Я нашла проход в скале и медленно вошла
в другую часть поселения. Вниз по склону между деревьев, через мост. Здесь
тоже стояла тишина, полная тишина, но когда я перебралась на другой берег
ручья, услышала слабое гудение, словно звук роя пчел, шепот-урчание
глубоко внутри здания в центре поселения. Дверь его теперь была закрыта
кожаной завесой, из-под нее просачивалось слабое оранжевое свечение.
Я не знала, что притягивало меня к этой завесе - возможно, всего лишь
любопытство, а возможно и иное. Но я подошла к ней, ожидая обнаружить там
часового или стоящего на посту караульного, и когда никого не обнаружила,
отодвинула завесу примерно на дюйм и заглянула внутрь.
За дверью тянулся длинный низкий зал, с костровыми ямами в
противоположном конце, где висело мясо - теперь уже одни кости. Среди
грубо высеченных балок клубился дым, а окна закрывали кожаные клапаны.
Освещался зал мрачным и неверным светом, и люди, лежавшие вдоль стен зала
на кожах и шкурах, брошенных поверх утрамбованной земли, казались
неотчетливыми, слабо шевелящимися тенями. В зале клубился туман, а не
просто дым. Я не могла отличить караванщика от хуторянина, но то тут, то
там горбился кто-то из Темнокожего Народа, мальчики или очень молодые
юноши, используемые, кажется, как и в степных племенах, для прислуживания
старшим. Глаза у них были яркими черными линиями на смазанных тенями
лицах, а зубы выглядели заостренными и белыми, как зубы животных.
Затем мой взгляд устремился к центру зала, и я различила трех
обнаженных девушек. В первый раз я увидела в этих темнокожих красоту. И
поняла, что она рано приходила и рано умирала, убитая отвратительной
жизнью и изнурительным трудом. Девушкам было не больше тринадцати, но они
выглядели вполне зрелыми - гибкие, пластичные, с полными
идеально-девичьими грудями, трепещущими при малейшем движении. В отличие
от прочих соплеменников они носили украшения - разноцветные бусы,
спадающие на их дымчатые тела, и маленькие осколки кристаллов, вплетенные
в иссиня-черные волосы. Они были прекрасны, но я увидела не только это.
Казалось, я смотрела то ли в свое прошлое, то ли в свое будущее, то ли на
нарисованную картину, которая вечно менялась, и все же сохраняла свои
основные элементы. В центре круга из трех девушек сидела, сверкая при
свете огня чешуей и выпуклыми черными глазами, гигантская ящерица, а
точнее ящер. Ранее я не заметила его, потому что мой взгляд скользнул по
нему и отбросил, не поверив. Он был размером с большого пса, даже с волка,
какая-то мутация адского характера. Его собственная самоцветная красота
вспыхивала, когда пламя стеклянно поблескивало на его броне, а его
холодные глаза переходили с одной из танцующих девушек на другую, и тут я
ясно определила смысл их танца, чувственного и влекущего, и жесты
танцовщиц обращались к нему. Внезапно одна девушка встала на колени, а
затем сделала мостик, опустив голову к собственным лодыжкам и ступням,
пока ее волосы не коснулись пола. Ее бедра широко распахнулись перед
ящером, она начала напевать и гладить себя. Ящер поднялся, накренился над
ней, при этом его фаллос - гигантский и все же странно похожий на
человеческий - высунулся из чешуйчатых ножен. Я думала, девушка завопит от
боли, когда он вонзился в нее, но она лишь застонала и опустилась еще ниже
к собственным лодыжкам. Другие девушки пристроились вокруг ящера, лаская
его, когда начался противоестественный акт совокупления.
В голове у меня все поплыло. Огненная буря разноцветных огней
затуманила мне взор и исчезла. Я впервые почувствовала густой
горько-сладкий запах. Наркотик. Да, теперь я узнала поднимающиеся над
костром голубоватые пары; но дело было не только в этом - нездоровая магия
таилась также и в их чашах, и в пище. Я шагнула назад, и кожаный полог
упал на место. Вокруг прохладная темнота и безмолвие. И все же я стала
возбужденной и сонливой - я вдохнула сущность их черного пира. Я пошла
обратно через оазис, переступая ногами, словно налившимися свинцом, и ко
мне тянулись бледные руки, и слышался старый и древний смех мертвых,
которые не умерли, а продолжали жить в разложении всех, кто пришел позже.
Я пустилась бежать вдоль узкого ручья к месту, где русло расширялось
и становилось прудом, в котором бил из огромного каменного шпиля яркий,
игольно-острый фонтан. Уже стемнело, и в небе взошла луна. Я сообразила,
что оставила скальную изгородь позади и шагаю по плоской пустой равнине.
Деревья все еще стояли, как рекруты на часах, но впереди, казалось, не
было ничего, кроме безрадостной, выбеленной луною пустыни. И вдруг -
стремительный серебряный блеск по отвесу скалы передо мной. И темнота, с
блеском перемещающаяся, и слабые приглушенные звуки осторожно двигающихся
людей и животных.
Я увидела, где проходил их путь раньше, чем они попали сюда:
извилистый проселок, ведущий под игольные струи и мимо пруда. Спрятавшись
в тени одного из деревьев-скелетов, я следила, как они приблизились, около
сорока человек, одетых все как один сплошь в черное, на черных конях с
обмотанными копытами. Луна на мгновение скрылась за облаком, и когда она
вышла вновь, я испытала потрясение, и под воздействием наркотика чуть не
вскрикнула, так как от их голов и от голов их коней не осталось ничего,
кроме черной гривы и начищенного до блеска серебряного черепа.

Мне потребовался какой-то миг, чтобы вернуть способность рассуждать,
а затем я увидала в масках всего лишь маски и поняла наконец, что
послужило образцом для черепастых охранников Севера.
Наверное, логично предположить, что они приехали на хутор - вряд ли
они могли ехать к какому-то иному пункту в этой пустыне. Но этим дело не
ограничивалось. Я знала, что они приехали за караванщиками, чтобы увезти
их - не знаю, куда и зачем. И вдруг я рассердилась и испугалась. Я стала
их целительницей, Уасти. В мое существо внезапно впилась ответственность
за их презренные жизни.
Черепастые на миг задержались у пруда: некоторые из лошадей в
масках-черепах напились. Я заскользила обратно от тени к тени, от дерева к
дереву. Это потребовало больше времени, чем я полагала, так как теперь все
стало мрачным и реальным. Вот, наконец, и зал, но уже без света из-под
кожаной завесы. Я побежала к нему, мимо двери, во тьму. Там мерцала
искорка света - в противоположном конце, где находились костры для
поджаривания мяса. Я споткнулась о лежащего; тот шевельнулся, но,
казалось, на заметил меня. Был слышен легкий шум и слабые рыдания.
Сексуальный пик пира наступил с темнотой и, несомненно, повсюду вокруг
меня сминали красоту других девушек их Темнокожего народа. Я пробралась к
огоньку и обнаружила длинный тканый занавес, заслонивший последний костер.
Свет за занавесом отливал алым, и здесь на меня уставился сидевший на
железной цепи гигантский ящер. Около столба с цепью сидели трое темнокожих
и среди них тот, который, вероятно, был их вождем и носил ожерелье из
белых камней. Они сидели совершенно неподвижно и смотрели на меня без
всякого выражения на темных лицах. Я знала, что их язык иной, но слышала
его мало. Опустошив свой мозг, я сумела найти слова.
- Приближаются люди, люди в масках в виде черепов. Идут на вас.
Какой-то миг мне думалось, что они не заговорят, но вождь сказал:
- Не на нас, женщина. На твоих соплеменников. Так подстроено.
Значит, дальнейших слов в конце не понадобится. Я резко повернулась и
выхватила из костра длинную тонкую ветку, горящего на одном конце. Ею я
ткнула в них, и они вскочили и попятились, а на их лицах появилось
какое-то подобие эмоции. Глаза ящера нервно завращались и заморгали. Я
повернулась и побежала обратно в зал, содрав по ходу дела занавес.
- Проснитесь, - закричала я им. - Проснитесь - приближается враг!
Это был самый древний из кличей; пламя трещало и освещало красным
часть зала, и все же никто не шевельнулся. Люди лежали вповалку и,
казалось, спали, хотя огонь отражался в их открытых глазах. Они сонно
улыбались моему призыву.
Здесь толку не будет. Я побежала к кожаной завесе у двери, выскочила
наружу, и она упала за моей спиной. Стоя неподвижно в безлунной черноте,
вглядываясь в черноту, я высоко подняла горящую ветку дерева. Вскоре
появились они и не столь уж бесшумно; глухой стук лошадиных копыт,
позвякивание сбруи. Моя ветка, а не луна осветила серебро на их темных
силуэтах. Всего пятнадцать футов отделяло их от меня.
Не знаю, почему, но я крикнула им на Старинной речи Сгинувших
единственное слово:
- ТРОРР!
И они остановились, как я приказала, и остались недвижимы. Затем
ехавший во глава - их капитан, подумала я, - отделился от остальных и
подъехал немного ближе. На его правой руке был массивный браслет из
черного металла и золота в виде переплетенных змей. Сквозь глазницы черепа
в его маске я не смогла разглядеть глаз, ибо их закрывало черное стекло.
- Кто ты? - потребовал он ответа глухим холодным голосом. Это была не
Старинная речь, но нечто, настолько близкое к ней, насколько мне вообще
доводилось слышать в мире живых.
- Я Уасти, - ответила я на том странном среднем языке, на котором
заговорил он. - А вы явились увести людей, находящихся на моем попечении.
Когда я назвала присвоенное мной имя, по их рядам прокатился легкий
шорох, но быстро стих.
- Посторонись, - приказал капитан черепастых. Он спешился и подошел
ко мне медленным угрожающим шагом, свободно положив руки на яркие рукояти
десятка ножей на бедрах.
Я оставалась совершенно неподвижной, пока он не оказался очень
близко, а затем упала перед дверью на колени в позе мольбы, все еще держа
в правой руке горящую ветку.
- Господин, - начала я, - умоляю тебя... - и схватилась за его пояс.
Он обругал меня, отбросил в сторону ударом кулака и направился
широким шагом к завесе. Однако нож, на который я положила ладонь, вышел из
ножен.
Я встала. Он протянул руку к завесе.
- Ни шагу дальше, - предупредила я.
Он не обратил внимания, и я метнула нож ему в спину, ловко, так что
клинок вонзился прямо в сердце. Он издал короткое удивленное проклятие и
рухнул ничком, угодив головой под край завесы, так что снаружи остались
только его туловище и ноги.
В меня полетели копья. Я бросилась наземь, и они, не причиняя вреда,
ударились о камни стены, и лишь одно нашло цель в затвердевшей глине. Но
они спешились, воины с обнаженными, бледными, как лед, мечами, и побежали
ко мне, гневно завывая.
Совершенно не к месту мне пришло в голову, что их действия - не
просто агрессия, тут говорило чувство. Должно быть, этот капитан
пользовался у них популярностью.
Все перепуталось. Мне казалось, что я опять с Дараком. Я швырнула
горящую ветку в лица двух воинов, добравшихся до меня первыми, и когда они
отшатнулись, плюясь от боли, выхватила у обоих из рук мечи. Один клинок
разрезал мне ладонь почти до кости, когда я ухватилась за него; от крови
он стал скользким и держать его было трудно.
И все же я наделала им хлопот.
Хуже всего было мое женское платье - я почти забыла про него, и
поэтому оно сковало меня не только тканью, но и неожиданностью. В конце
концов, запутавшись в нем, покрытая их и своей кровью, окруженная плотным
кольцом черепастых воинов, я получила свою смертельную рану.
Я почти не ощутила боли, только огромное оцепенение. Свет и чернота
стремительно сошлись. Луна плыла, словно выпуклый бледный нарост на лике
неба, а затем потемнела и пропала.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТЕМНЫЙ ГОРОД

1
Потому-то я и не видела, как они забрали караванщиков. Несколько дней
я вообще ничего не видела, кроме горячечных снов, о которых лучше забыть.
Полагаю, я пролежала мертвой два-три дня, если можно назвать смертью
состояние, при котором смертельная рана самоисцеляется. Наконец, я
очнулась, ощущая сильную боль и огромную слабость, посреди угнетающей
темноты. Некоторое время мне думалось, что я вернулась под Гору и должна
начать все заново. Затем до меня дошла вонь истолченной земли, и я поняла.
Я лежала в могиле - меня похоронили Темнокожие. Не так уж и странно -
подобно многим другим примитивным народам, они страшились духов
неумиротворенных покойников. Возле меня даже положили немного сушеных
фруктов и глиняную чашу с молоком и оставили на мне одежду и шайрин, да
вдобавок накрыли мне лицо черной тканью. К счастью, почва была настолько
сухой и рыхлой, что не особенно давила на меня и не мешала дышать, да и
могила была неглубокой, так как Темнокожие, несмотря на все страхи, не
уделили мне много времени. Тем не менее, вырываться на волю мне
потребовались долгие часы, и в своем болезненном состоянии я испытала
всевозможные ужасы - что я и в самом деле умру, что я никогда не выберусь
на поверхность, что, наверное, я все-таки умерла, а это какая-то
болезненная фантазия. Но в конце концов земля подо мной и вокруг меня
подалась, осыпая меня, проникая в рот и глаза, и я выползла в чистоту
серого дня. С плачем я упала на землю, но не смогла двигаться вновь, пока
солнце не нависло пурпурным диском низко над горизонтом.
Тогда я села и огляделась. От хутора я находилась далековато; мне
едва удалось различить скальные стены, деревья и поднимающийся над ними
дым кухонь. А вблизи находилось нечто более интересное - лоскут пастбищ
где разочарованно щипали желтоватую траву три-четыре тощие костлявые
лошади.
В наступающих лавандовых сумерках я потащилась к этому пастбищу и
добралась до ограды - как раз в тот момент, когда туда же подошел молодой
парень, чтобы увести животных на хутор. Он бросил на меня единственный
взгляд, побелел, а затем повернулся и убежал со всех ног, крича от страха.
И неудивительно - ведь я же была трупом, и позади меня зияла разверзнутая
могила; я шла, серая от грязи и пыли, с руками, покрытыми кровью от
сорванных ногтей, со свалявшимися, слипшимися от глины волосами, белыми,
как иглы какого-то странного животного: дух, живой мертвец. Лошади тоже от
меня шарахнулись, но мне удалось схватить одну за беспорядочную жесткую
гриву. Напряжение, потребовавшееся для того, чтобы забраться на нее,
лишило меня последних сил. Я навалилась всем телом ей на шею, слегка пнула
ее в бок, и она рванула испуганным галопом.
Я не думала, что они станут меня преследовать.

Тянулась дорога, вымощенная камнем, с плитами, теперь далеко не
ровными, местами выступавшими, местами - ушедшими в землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59