Я услышала, как Дарак тихо охнул. Руки его бессильно упали. Он
почти лениво посмотрел на воина, по-прежнему кривя рот в усмешке, все еще
толком не понимая, что уже мертв. Двое стражников подхватили его с боков,
когда он упал, подняли и понесли к выходу. Действовали они очень быстро,
даже крови никакой не успело пролиться на этот золотой стол. Двое из них
держали меня за руки, держали, поняла я теперь, с той минуты как
Градоначальник впервые высказал обвинение. Они подняли меня и уволокли с
собой. Думаю, они что-то подсыпали мне в чашу, да и Дараку тоже; когда они
меня тащили, ноги у меня были тяжелыми, как железо. А молодчиков Дарака
столь же быстро усмирили в основном зале. И все же там им не удалось
сработать столь чисто. Эллак и еще один разбойник лежали убитые. Один
стражник умирал, несколько других истекали кровью. Белые лица женщин
глядели на нас во все глаза, когда мы проходили мимо них, словно
похоронная процессия следовала за трупом Дарака.
Голова откинута назад, лицо совершенно неподвижно, рот твердо закрыт,
посерьезневший в объятиях смерти. Алый плащ волочился за ним.
Алое в честь лозы. Куколка-богиня, значит, ты все-таки приняла
подношение - смерть за смерть, маленькая богиня алой лозы.

10
- Карраказ! - пронзительно крикнула я в черные недра горы. -
Карраказ, эт Со! Эт Со - Сесторра!
Рука зажала мне рот. Меня вытряхивали из одной темноты в другую.
Глаза Маггура, налитые кровью и пылающие во мраке.
- Ш-ш, Имма, кого ты зовешь?
Странно, он не знал древней речи, и все же, казалось, понял, что я
сказала. Я тихо лежала на сырой грязной соломе тюремной камеры.
- Который час, Маггур? Сколько еще?
Он покачал головой:
- Солнце за решеткой выглядит низким. Почти закат.
В каменной камере сидели и другие - все, кого схватили в гостинице.
Тех же, кого привели сюда до пиршества Победителей после их драки в
борделе, мы не видели и ничего о них не знали.
Мы сидели здесь уже два дня, и сначала разбойники смеялись и
подшучивали над стражниками снаружи, бросая в них костями из окошечка в
дверях. Травили байки:
- Да, ребята, Слэка смылись, и прихватили с собой к тому же несколько
кусков шкур этих свиней.
Теперь же их дух перегорел в этой сырой черной дыре, воняющей их
собственными испражнениями и страхом. Нас всех должны были повесить -
публично. Мы должны были отправляться на виселицу по трое в день. Никто не
знал наверняка, когда придут за ним или кого выберут. В первый раз троица
вышла с развязным видом, салютуя и задирая нос. Разбойники влезли к
находящейся высоко на стене решетке и увидели, как они болтались на
площади. Во второй раз вышли уже не столь храбро. В тот второй день
вздернули и четвертого: вместе с остальными повесили и труп Дарака.
Как же взревели при виде его толпы на площади. Так же громко, как
ревели на Сиркуниксе. Громче. Жизнь любит смотреть на смерть.
Разбойник у окна - не могу вспомнить кто - сплюнул сквозь прутья
решетки.
- На тебя, свинарник вонючего города.
И все же мне снился не Дарак, а Гора, и я бежала к алтарю крича: -
Вот я! Вот я! Проклятая!
Я села. В волосах у меня запуталась солома, и на них еще висели
красные бусы.
- Сколько, Маггур? - прошептала я. - Они оставят меня напоследок,
Маггур, потому что я сделала классический выстрел?
Но это придет. Вожжи у меня на шее, бегущие лошади. Я услышу, как
заорет толпа, когда моя шея сломается.
Маггур обнял меня огромной ручищей, и я прислонилась в темноте к
нему.

На следующий день шаги раздались в полдень.
Скрежет двери, охристый свет факелов из ночной темени наружных
коридоров. Шестеро стражников с обнаженными мечами и двое тюремщиков.
- На выход. Ты, ты и черный.
Двое разбойников поднялись - одним из них был Глир. Маггур встал
более медленно, его ладонь задержалась на моей руке. Глир принялся
насвистывать похабную песенку; другой разбойник слегка ткнул рукой в
сторону стражника, что мигом сосредоточило на нем все их мечи, и посмеялся
над ними.
- Пошли, ты, черный. Пока еще ты не потеряешь свою подружку, она тоже
идет.
Я приняла руку Маггура и позволила ему поднять меня на ноги. Наша
четверка зашагала к двери. Не думаю, что я боялась. Чтобы порождать страх,
нужны какие-то чувства, а я была предельно опустошена. Дверь лязгнула,
закрываясь за нами, и нас погнали по черным как смола стокам этого
мерзкого лабиринта, за мрачными факелами тюремщиков. Через некоторое время
пошли лестницы, а наверху тянулся налево и направо коридор. Внезапно двое
стражников отделили меня от остальных и потащили направо, в то время как
Мапура и других подтолкнули влево. Маггур тут же остановился, игнорируя
тыкающиеся ему в спину мечи, затрещины и проклятия. Он был настоящим
великаном. Здесь, в этом узком проходе, он мог сбросить двух-трех из них
со своей спины, как дикая собака, стряхнуть и сбросить, пока они не
изрубят его на куски. Я покачала ему головой. Я знала, что он подумал, - я
и сама подумала то же самое, - что меня забрали для утехи нескольких
стражников, прежде чем те отведут меня на казнь. Это было ничто. Всего
лишь завершение еще одного дела перед смертью. Казалось, он почувствовал
мое безразличие, и позволил им повернуть себя кругом и увести прочь, во
тьму за червячным хвостом удаляющегося света факелов.
Нам не пришлось далеко идти. Вскоре мы стояли перед обитой металлом
большой деревянной дверью. Стражники постучались, изнутри рявкнул голос,
они открыли дверь и втолкнули меня в помещение. Дверь закрылась, и
стражники остались по другую сторону. Я очутилась в квадратной каменной
комнате, освещенной не факелами, а тремя овальными светильниками. На
стенах висели шкуры, мечи и щиты. А за дубовым столом сидел в огромном
кресле лицом ко мне рослый мужчина, одетый как офицер. Он выглядел
нетерпеливым, черствым и безразличным. На запястьях у него тускло сверкали
железные браслеты. Похоже, он вовсе не воспринимал меня как женщину. Взяв
свиток из грубой тростниковой бумаги, он швырнул его через стол ко мне.
- Ты умеешь читать?
- Да, - ответила я.
Я взяла свиток. В глазах у меня все плыло, они не могли толком
различить очертания букв, и свет причинял им боль. Я, казалось, не могла
сосредоточиться на витиевато написанных словах; завитушки раскручивались и
выгибались, словно змеи в агонии.
- Не понимаю, - сказала я наконец.
- Ты сказала, что умеешь читать. Счел это довольно дикой похвальбой
для сопливой разбойничьей кобылы. Ладно. Ты выйдешь отсюда на волю. По
приказу Градоначальника. Под защиту какого-то вонючего степного дикаря,
утверждающего, что ты из его крарла.
- Кого? - спросила я. - Никто не знает моего крарла.
- Да кого это волнует, девочка? Только не меня.
Он снова рявкнул, и дверь опять открылась. Там стоял стражник, а с
ним поджарая коричневая фигура, обнаженная до пояса. Волосы, собранные на
затылке в пучок, приобрели от светильников бледный цвет. На груди
вытатуирован лунный круг и в нем пятиконечная звезда.
Офицер окинул его взглядом с головы до ног, а затем, презрительно
хмыкнув, взял свиток и бросил ему. Асутоо поймал его.
- Вон, - скомандовал офицер.
Я очень медленно подошла к Асутоо. Было трудно разглядеть его лицо в
дверном проеме, где скопились тени. Он не прикоснулся ко мне, только
кивнул, и я пошла впереди него, позади стражника, к тюремной двери, столь
странно открывшейся для меня.

Полдень стоял темный, шел сильный ливень. Я, должно быть, слышала его
сквозь решетку камеры, но полагаю, тогда для меня это ничего не значило. К
столбу у низкой двери, через которую мы вышли, были привязаны три
бронзовые степные лошади. Стоявший на часах стражник кутался в плащ. Мы
находились на задворках Анкурума. Лачуги и вонь хуже, намного хуже при
сером дожде. Асутоо подал мне черный плащ и указал, что мне следует надеть
его и сесть на ближайшего коня. Когда это было сделано, он сел на коня
сам. Он поехал чуть впереди меня, ведя в поводу третью лошадь, несшую на
спине поклажу.
По-моему у меня не было никаких мыслей и даже какого-либо удивления,
когда мы проезжали через серый дождь и лачуги Анкурума.
Людей попадалось на улицах очень мало. Несколько любопытных взглядов
на степняка и его женщину, но это и все. В конечном итоге из дождя выросли
стены и ворота, и, выехав из них, мы оказались среди предгорий, в дикой их
части, заросшей высокими деревьями. Вот в этот-то лес мы и въехали. Через
него протекала небольшая речка, пенившаяся под дождем на серых камнях.
Я натянула поводья и уставилась на воду, и увидела стрелу Кела,
уплывшую вниз по течению после того, как я переломила древко. Маггура,
должно быть, уже повесили. Его шея - такая крепкая - сломает ли ее
веревка? Или он умрет медленной смертью от удушья?..
Асутоо остановился чуть впереди. Я посмотрела на него, и он в первый
раз заговорил со мной.
- Тебе нужно отдохнуть здесь, брат мой? Дальше есть одно место -
горная пещера, которая укроет нас от плача небес.
- Асутоо, - обратилась я, - почему я свободна?
- Я попросил за тебя, - ответил он.
- Твое слово было бы прахом для них, - возразила я, смутно сознавая,
что мы говорим на племенном языке.
- Владыка Распар, - сказал он. - Я вымолил у него твою жизнь.
Мерцающий огонек шевельнулся у меня за глазами, в мозгу.
- Асутоо, брат мой, почему мы едем сюда, а не возвращаемся в крарл
Звезды?
Он уставился на меня сквозь дождь, его голубые глаза сделались очень
большими, на ресницах застряли капли воды. Я немного проехала вперед, пока
не приблизилась к нему, достаточно приблизилась, чтобы коснуться его.
- Асутоо, брат мой, почему мы не едем в крарл твоего вождя?
- Я отверженный, - отвечал он.
- Почему, Асутоо?
- Брат мой, это касается лишь меня и моего вождя. - Он внезапно отвел
взгляд, показывая на вьючную лошадь. - У меня там твоя мужская одежда,
твои ножи и лук. Не страшись бесчестья от пребывания со мной. Многие воины
присоединяются к моему копью. То, что я сделал - связано с расхождением
между законом моего вождя и моим собственным.
- Асутоо, - сказала я, - прости мне мои сомнения. Ты мой брат, и я
поеду с тобой к пещере. Я очень устала.
Так мы и поехали, вверх по горному склону, через лес.

Длинная, но не низкая или темная пещера, вытянулась до мшистого
хребта. Асутоо развел неподалеку от входа костер и сгорбился там,
подкармливая оранжевые языки, пока я сбрасывала грязный черный бархат, и
натягивала одежду, которую носила разбойницей. Имелось и отличие - рубашка
была черной, а не многоцветной, и Асутоо не привез никаких драгоценностей
- ни золотых колец, ни бус, ни даже драгоценного нефритового ожерелья. Но
он привез мои ножи и лук, и тот длинный нож, который я добыла при
ограблении каравана. Я извлекла его из малиновых бархатных ножен и
повернула клинок так, что серебряный леопард запрыгал при свете костра.
- Это хорошо, Асутоо, - сказала я и села у костра напротив него, но
он не ответил мне взглядом. Вместо этого он смотрел на серебряного
леопарда, сверкавшего на клинке, когда я поворачивала его. Белый свет
вспыхивал и тускнел, вспыхивал и тускнел. Через некоторое время я тихо
проговорила: - Асутоо, - и он почти сонно поднял голову и посмотрел мне в
глаза, и я удержала его взгляд. - А теперь скажи мне, Асутоо, брат мой,
почему ты изгой?
Это выглядело странно. Лицо у него оставалось мирным и ничего не
выражающим, но взгляд был полон застывшего ужаса. Он не мог вырваться из
моего плена. Мои глаза были белыми змеями, уже парализовавшими его своим
ядом.
- Я предал гостя, сидевшего у очага вождя моего. Я ел с ним хлеб
дружбы, но все же отдал его в руки врагов. Жрецы крарла наложат за это на
меня наказание во искупление, но они поймут нужду в содеянном.
- Какую нужду, Асутоо, брат мой?
- Никакой мужчина не может взять женщину-воина и пользоваться ею как
женщиной, если она сама того не дозволит. Дарак взял ее без чести, а она
ушла с радостью. Он бы пролил всю ее кровь воина, не оказывая ей никакого
почета. Я, Асутоо, сын вождя, никогда не позволил бы ей скакать в бой
раньше меня, и не волок бы за поводья ее коня. И он одел ее в женское
платье, словно любую девушку из шатров, в белое платье - даже ту, которая
ехала с ним на колеснице. Он сделал из нее щит, из той, что была копьем.
Такого быть не должно. Я пошел следом, прячась в тенях, и по небу прошла
серебряная Звезда - колесница. Она послужила мне знаком.
- Что же ты тогда сделал, Асутоо, брат мой?
- Я нашел перед большими Скачками лучников купца Распара. Это было
трудно, но я заставил его понять, кем был Дарак, и он не помнил, чтобы
кто-либо другой приводил в Анкурум караван целым и невредимым. В темнице у
Градоначальника сидело несколько людей Дарака, из них взяли двоих и жгли
их огнем, пока они не сказали правду. Распар сказал, что сперва должны
пройти скачки; Дарака они могли взять и на пиру, безоружным. Я попросил,
чтобы пощадили женщину-воина. Сперва он сказал, что это никак невозможно,
но потом прислал мне известие, что это все-таки можно сделать, и
предписание Градоначальника...
Он перестал говорить, уставясь мне в глаза.
Мне сделалось холодно, так холодно, но я улыбнулась ему, хотя он и не
мог этого видеть за маской шайрина. А в ледяной скорлупе стучала клювом
алая птица, пробиваясь на волю. Распар, наверное, сохранил бы меня для
себя, пожелай я остаться с ним, но Распару больше всего хотелось сохранить
свое доброе имя. Так он расплатился за оружие с севера.
Я встала. Встал и Асутоо. Мы стояли лицом друг к другу, совершенно
неподвижные и безмолвные, когда я поворачивала в руке клинок.
- Асутоо, брат мой, - заговорила наконец я, - мне подобает
отблагодарить тебя.
Скорлупа рассыпалась, и она наполнила меня, растекаясь, теплая и
яркая, из моего нутра мне в легкие, сердце и мозг; а из мозга в руку, в
кисть, в нож. Я ткнула им вперед и вниз, в пах, повернула и вытащила. Я,
которая помнила, как убивать чисто, воспользовалась привилегией своего
рода и забыла об этом. Он нагнулся вперед, застонав от мучительной боли,
пытаясь удержать руками кровь. Я прислонилась к стене пещеры и наблюдала,
как он умирает. Это заняло немного времени.
Затем я повернулась и вышла из пещеры, спустилась по склону и нашла
стреноженных лошадей, щиплющих мокрую от дождя траву. Ливень поубавился. Я
вытерла нож о мох и вложила его в ножны. Забравшись в седло, я легчайшим
давлением коленей направила коня вверх, к горам.
Неподалеку от гребня я вдруг обернулась и посмотрела на темную пасть
пещеры; из нее, казалось, извергался водопад, не белый, а красный. Алая
птица во мне била теперь крылами и рвалась на волю. Она вырвалась из моего
рта в длинных кровавых потоках звука, и конь подо мной, перепугавшись,
понес вверх, вверх, все выше и выше, пока не показалось, что мы покинули
землю и полетели в ярко красное небо.


КНИГА ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧЕРЕЗ КОЛЬЦО

1
Один за другим красные цветы падали из моих рук в темную шахту
гробницы. На дне ее лежал мертвец.
- Плачь, - говорили окружающие меня голоса. - Если ты заплачешь он
будет жив.
Но я не могла заплакать, хотя горло и глаза мои опалило от непролитых
слез. Он уже преображался - было слишком поздно. Он превратился в зеленый
твердый материал, в человеческую фигуру из нефрита.
- Карраказ, - сказала я во тьму. - Я здесь, Карраказ.
Но Карраказ не приходил. Древний демон зла и ненависти спал где-то
глубоко во мне, наглотавшись крови Шуллат, деревень, купцов у брода,
Эссандара и других на Сиркуниксе, но больше всего раздувшийся от крови
Асутоо.
- Мы с тобой одно целое, ты и я, - так он сказал мне в Ки-уле.
- Со Карраказ энорр, - прошептала я. - Я Карраказ.
Я не знала, как именно попала туда, на то высокое гулкое место. Я
вспомнила в ужасе бежавшего подо мной степного коня, но потом... Вероятно,
я упала с него или он сбросил меня. Я находилась очень близко к небу; я
скорее чувствовала это, чем знала, ибо лежала в черной дыре в скале. Я
говорю в дыре - полагаю, это была пещера, и тьма была настолько густой,
что замыкала плотнее любого камня. Никакого света. И все же под веками у
меня свет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59