И на лице у него не
отражалось никаких признаков узнавания, завороженности, страха, презрения,
любви или ненависти.
И внезапно мое чувство Силы покинуло меня. Я заплакала. Пораженные,
ужаснувшиеся солдаты подняли головы. Тот, кого называли Вазкором и который
был Дараком, в отвращении отвернулся от меня.
- Неужели ты не способен устроить ничего лучшего, Сронн?
Я нагнулась лицом к коленям, равнодушная ко всему, в бесконечном и
глубочайшем горе. Я больше не знала, что должна делать. Моя рука нашла
кусок разбитого нефрита, и я прижала его к себе.
Я слышала выкрикнутый приказ и смутно сознавала, как вбежали другие
люди и схватили солдат, с которыми приехала я. Потом тишина.
Я почувствовала наконец, что он садится в одно из больших кресел из
черного дерева. Я не могла понять, почему он еще не распорядился увести
меня; ведь он же не верил в мое бессмертие. Наверное, он припас для меня
какое-то более жестокое и более изысканное развлечение.
Наконец он произнес:
- Их придется убить, приведших тебя солдат. Жалко. Нам нужен для
войны каждый, кого мы сумеем заполучить. Однако кто же может сказать, что
произойдет в стычке с нецивилизованными шлевакинами из-за Алутмиса. Лачуги
хуторян, естественно, будут сожжены. Не останется никаких следов твоего
приезда. А теперь, Уастис, встань. Этот зал спроектирован, чтобы радовать
глаз, а твоя теперешняя поза, на мой взгляд, портит его.
Казалось, у меня не было выбора. Я медленно поднялась и стояла, но не
могла посмотреть на него.
- Я напоминаю тебе какого-то человека, не так ли? - спросил он меня.
- Ты должна забыть об этом, Уастис Перевоплотившаяся. Мы с тобой не той
породы. Нам расти под землей, а потом от сна к жизни. Чтобы властвовать.
Таково наследие детей Сгинувших. Подойди сюда.
Снова, казалось, у меня не было выбора. Я подошла к нему. Он извлек
из-под полы длинной туники кинжал с прекрасным лезвием. И провел им по
тыльной стороне правой руки. Потекла струйка крови, а потом застыла,
словно красный самоцвет на мгновенно затянувшейся коже. Еще секунда, и
слабый шрам исчез, растворился.
- Совсем не трудно, Уастис, - сказал он мне, - узнать сестру.

Жизнь, бесконечно кружа, замыкаясь на себя, словно темная птица,
беспощадно несла меня обратно к моей сущности.
Казалось бы, мне следовало испытывать радость, отыскав в мире людей
этого "брата". Но я не испытывала радости. Я не испытывала вообще никаких
чувств, кроме невыносимой печали и растерянности. То, что я вновь нашла
Дарака, казалось наименее странным из всего. Я не могла определить, пугало
это меня или радовало. Каждый раз, когда я вспоминала, как он, Вазкор,
военачальник Эзланна, Темного Города, стянул с лица золотую волчью маску,
я могла только плакать, как не плакала при смерти Дарака.
Я была больна, когда приехала в Эзланн, и полубезумна. Сопровождавшие
меня слишком благоговели передо мной, чтобы заметить это. Но он увидел и
отослал меня в покои, которые в то время для меня ничего не значили, всего
лишь черное спокойное место, где можно поплакать. Наверное, дней десять.
Помню, появлялась женщина, похожая на черную моль. Она носила черную
одежду и черную шелковую маску, не похожую на шайрин. У рта не было
никакого отверстия. Помнится, я никак не могла взять в толк, как же она
ест, а поскольку она была человеком, я думала, что она умрет с голоду. Это
стало помешательством. Мне снилось ее истощенное тело, руки, хватающие
еду, с плачем подносящие ее к закрытому рту, слабо и без надежды. Позже я
узнала обычаи Великих Городов юга.
Началась сумеречная эра. Я вставала и гуляла по нескольким овальным
комнатам. Я не знала наверняка, сколько именно там комнат, иногда три,
иногда - семь. А иногда они казались бесконечными и бесчисленными. Я
мылась каждый день по многу раз в бассейне из черного мрамора, похожем на
сонную гробницу, и это доставляло мне странное удовольствие. Я часто
выглядывала из двух длинных окон, которыми была снабжена каждая комната. И
не могла понять, что вижу, - бледное свечение, мягкие белые туманы,
тусклые позолоченные колонны, очень тонкие и высокие, из зеленой листвы в
комнаты лился постоянный и неизменный голубовато-зеленый свет. Никаких
закатов и рассветов. Не было вообще никакого времени.
Лишь очень и очень не скоро я начала видеть свои апартаменты такими,
какими они были.
Всего четыре комнаты, все овальные, и каждая схожа с предыдущей и
последующей. Их выстроили цепочкой вокруг внутреннего пространства, куда и
выходили высокие окна, и можно было выходить из первой комнаты во вторую,
из второй - в третью, из третьей - в четвертую, а из четвертой - обратно в
первую. Каждую комнату украшали занавеси и поделки из дорогостоящих черных
материалов. Предметы из гладкого черного оникса как будто ждали, чтобы их
погладили, - резные звери и лебеди. Черная и темно-серебряная мозаика на
полу, черные газовые драпировки. На столах из черного дерева неожиданно
белое свечение огромных алебастровых светильников, которые женщина каждый
вечер зажигала от золотых вощеных фитилей. А за окнами у меня -
окаменевший сад из резного зеленого нефрита, светящийся и затуманивающийся
из таинственных источников. Как эти комнаты вентилировались, не знаю.
Никакого доступа к открытому воздуху не было, кроме единственной двери,
через которую входила женщина. Я изучила дверь и обнаружила, что она
заперта. По ее поверхности шли две маленькие бороздки; я коснулась их, но
не добилась никакого эффекта. Я была заперта, словно редкое насекомое, в
прекрасной тюрьме и оставлена там для наблюдения, а впоследствии,
наверное, и бесстрастного препарирования по воле моего хранителя.
Во мне росло новое помешательство - что есть какие то скрытые
средства для слежки за мной. Я спросила у женщины, но она не отвечала. В
досаде и гневе я ударила ее по лицу. Могла бы с таким же успехом ударить
куклу.
Спустя день после этого - я говорю день, подразумевая одну из тех
неизвестных единиц времени, что следовали за сном, - она принесла мне
нижнее белье, длинное платье из черного шелка с талией в обтяжку и
рукавами, поясок из золотых звеньев, сплошь в виде трилистников, и золотую
маску с мордой кошки. Она положила их на постель и сразу же покинула меня.
Когда она ушла, я изучила эти вещи и больше всего маску. Она была
прекрасной. Оправу больших глазниц составляли полупрозрачные зеленые
камни, и никакие стекла по прятали за ними человеческие глаза. На
заостренных ушках висели покачивающиеся серьги из золотых капель и дисков,
с кусочком изумруда, горящим в центре. С макушки маски свисали длинные
хвостики жестких золотых нитей, заплетенных наподобие волос.
В апартаментах не было зеркал, что порадовало меня, меня, которая не
смела посмотреться даже в гладь озера. Теперь, почти Загипнотизированная
этими странными одеждами, я тосковала по возможности увидеть себя одетой
подобным образом. И все же я не оделась. Я стояла нагая, какой была с тех
пор, как очнулась здесь, боясь обуревающей меня одержимости.
Подойдя к двери, я в тысячный раз попыталась открыть ее. Она не
поддалась.
И пошла в бассейн.
Я долго лежала в надушенной воде, потом, наконец, поднялась и
обнаружила, что женщина вернулась. Она вытерла меня, а потом подала черное
шелковое платье. Мне казалось вполне естественным, что следует надеть его,
а также и золотой пояс. Потом она протянула мне маску. Я взяла ее, и
женщина сразу же закрыла ладонями глаза и отвернулась.
Я сорвала с лица ненавистный шайрин и надела маску кошки.
Невероятно! Она была такой тонкой и изящной ковки, что покоилась у
меня на лице легче, чем тень. Золотые косички упали мне на волосы. В меня
влилась новая Сила Я сразу почувствовала себя так же, как на насыпной
дороге, когда осведомилась у воинов Вазкора: "Вы что, опять меня убьете?"
Я схватила женщину за плечо с такой силой, что та вскрикнула от боли.
- Проведи меня через дверь.
Она каким-то образом вывернулась и убежала от меня, но я настигла ее
у двери, когда она открыла ее сильным прикосновением мизинцев к двум
замеченным мной ранее бороздкам. Дверь распахнулась. Я схватила ее за руку
и прошла через боковой проем, волоча ее за собой как пленницу.

3
За дверью - темный коридор, переливающийся, словно стекло, освещенный
настенными шарами-светильниками.
Я подталкивала ее, держа за край рукава. В конце коридора -
единственная арка, закрытая занавесом ювелирной работы. Мы прошли через
нее в еще одну черно комнату, на этот раз очень и очень большую, гулкую и
вызывающую своими размерами странный холодок. К потолку устремлялись
огромные базальтовые колонны. Тут было предельно темно, только одна
крошечная пылающая точка скрывалась где-то впереди среди колонн.
Внезапно меня схватили за руку и оторвали от женщины. Тень скользнула
ко мне и повернула меня к себе, покуда женщина стремительно улетала от
меня, быстрая, как моль, на которую она походила.
- Итак, ты теперь готова, - констатировал Вазкор.
Его голос, голос Дарака, стал для меня чужим за то время, что я не
общалась с ним. Я не видела его лица, однако чувствовала на своей руке
давление его пальцев.
- Идем со мной, - предложил он.
Я не могла вынести прикосновения его знакомой-незнакомой руки. И
высвободила свою.
- Где находится это место? И что это такое?
- Идем со мной и увидишь.
Он пошел прочь, ожидая, что я последую за ним, но это было трудно
сделать во тьме. До встречи с ним я чувствовала себя довольно уверенно.
Теперь я не была столь уверена. Во мне пробудился неистовый страх, что его
сущность поглотит мою; я знала этот ужас, я уже испытала с Дараком, но не
столь сильно осознанный.
Мы стояли в проходе, полого поднимающемся вверх. Тусклый свет
просачивался на наши маски волка и кошки с конца прохода. Там стояла
высокая занавешенная фигура - золотая статуя, слабо сверкающая из-под
покрова. Перед ней плита алтаря, на котором высилась большая базальтовая
чаша а в чаше - мерцающий, постоянно меняющийся свет.
Свет, так хорошо мне знакомый.
Здесь был Карраказ. Так близко. Однако я не слышала голоса и не
испытывала никаких чувств.
- Значит, здесь, - прошептала я.
- Древний алтарь, - закончил он. - Благодаря мне пламя у них
продолжает гореть, как горит оно во всех великих храмах Городов.
Он приблизился к алтарю. Я последовала за ним. И уставилась на
скручивающееся фосфоресцирующее пламя. Неужели он не ощущал Зла рядом с
собой?
- Посмотри, - сказал он.
Я оторвала глаза от пламени, посмотрела на статую и увидела
металлическую женщину в черном платье и в золотой маске кошки.
- Ты ничего не понимаешь, - сказал он. Мне подумалось, что я услышала
в его голосе легкое презрительное удовольствие. - Я должен обучить тебя и
объяснить тебе все насчет тебя самой, богиня.

И он посвятил меня - в их обычаи, верования, темные мечтания и свои
собственные амбиции, которые должны были стать и моими. Он объяснил мне,
что использует меня в качестве орудия своей власти - как топор для очистки
дороги. Однако он заметил также, что страшился меня и моего неожиданного
появления, сам того не желая; страшился, что я в конечном итоге буду
больше, чем он. И еще научил меня бояться его.
Город Эзланн был древним, как и все Города за Водой, - они называли
ее луисом в честь алутмиса, голубого камня, добываемого за тысячи лет до
их рождения. Добыча камня, строительство Городов велись во времена
Великих. А теперь люди, которые не признались бы в своей принадлежности к
роду человеческому, жили тут, словно вторгшиеся в заброшенные дома крысы.
Я не знала, как они завладели этими жилищами, и ни в каких анналах этого
не сообщалось - только их легенда. Легенда гласила, что они носили в себе
семя Великих - смешанная порода: полубог-получеловек. Они отстроили города
точно такими, какими те были в прежние времена. Они научились пользоваться
механизмами Городов (хотя так толком и не поняв принцип их действия,
догадалась я). И ныне они говорили на искаженной Старинной речи,
театрально воспроизводили придворный этикет вымерших, опасно баловались
ментальными упражнениями и искусством магии, которыми в совершенстве
владели Сгинувшие, и прилагали до смешного огромные усилия для того, чтобы
скрыть друг от друга свою человеческую природу.
Древние часто носили маски, поэтому теперь маски носили все; однако
прижилась иерархия, низменная по происхождению, ибо в Городах Сгинувших
все были равны в своем великолепии. Здесь же нижестоящие носили маски из
шелка или атласа, чиновники и военные носили маски из кованой бронзы.
Более высокопоставленным доставались серебряные маски, и наконец шли
золотые маски элиты - командиров, князей и принцесс. В Этих масках были
глазницы, обычно скрытые цветным стеклом, отверстия в ноздрях, но не было
отверстий для рта. Все знали, что у Великих было немного телесных
потребностей, и еда теперь превратилась в тайный процесс, никогда не
производившийся и не упоминающийся прилюдно. Ведь нужда в пище
предполагала позорный ряд последующего мочеиспускания и испражнения. А
Сгинувшие обходились без подобных ритуалов для поддержания жизни. Однако
доведенное Сгинувшими до совершенства искусство секса усердно
культивировалось. Силой обладали немногие; обыкновенные люди, они
вынуждены были всю жизнь трудиться, чтобы хотя бы подступиться к истокам
понимания. Их маги были старыми, иссохшими и по большей части дураками.
Вазкор, обладавший Силой, как ему полагалось по праву происхождения,
скрывал ее, дабы не вызывать зависти. Он не желал объяснять мне, как он
оказался среди них, но зная странные и все же неизбежные пути, которыми
пришлось идти мне самой для достижения превосходства в человеческом
обществе, я испытывала не удивление перед тем, что он делал, а только
любопытство.
За пределами городов юга прозябали хутора и деревни темнокожего
народа. Положение этих людей осталось таким же, каким было раньше. Рабы,
люди-рабочие, которым дозволялось жить своей отвратительной, безнадежной
жизнью по милости военщины Городов. Они обрабатывали скудную землю и
отсылали на городские склады подать в семь восьмых своего урожая; их без
всякого предупреждения отправляли в солдаты или строители. По законам,
введенным их хозяевами, им не разрешалось иметь никаких украшений, даже
цветного лоскутка в одежде, за исключением вождей, которые должны были
носить в знак своего звания ожерелье из камней. Равным образом им не
дозволялось устраивать религиозные или светские церемонии, кроме тех, что
связаны со смертью. Эти последние разрешили, вероятно, потому, что запрет
вызвал бы страшное негодование, ибо разгневанные духи представлялись им
значительно более грозной силой, чем солдаты. Казалось странным, что народ
согласился терпеть такое порабощение - вечное, без всякого вознаграждения
или послаблений. Однако городская легенда утверждала, что темнокожие были
детьми древней расы рабов, тех, кто страдал еще под ярмом Сгинувших. Они
рождены для страдания, утверждали Города, и, наверное, заставили их
поверить в это.
Книги Городов поведали мне также о войне. Раньше я знала мало, и все
же слухи о ней доходили до противоположной стороны Гор. "Караван" Дарака
отправился в Анкурум, потому что Города через посредников покупали там
военное снаряжение, равно как и в других городках вдоль Кольца - и теперь
я поняла, почему. Дело не только в том, что немногие соглашались опозорить
себя кузнечным ремеслом, но и в том, что ныне эта мертвая земля мало что
могла дать. Интенсивная обработка истощила запасы ее недр. Древняя раса
безжалостно требовала от нее полной отдачи, и земля отдала практически
все.
Прочла я о войне немало, но поняла далеко не все. Существовало,
по-видимому, три коалиции, три группы Городов. Эзланн и еще пять здешних
городов входили в коалицию, называемую Белой пустыней; шесть других,
расположенных дальше к югу - в коалицию Пурпурной долины, а еще десять
городов - далеких, таинственных - в коалицию Края моря. Каждая группа
теоретически находилась в состоянии войны с другими двумя;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59