В том самом Фалиндаре?
— Фалиндар только один.
— Ага, — проворчал Роб. — И там живет Ричиус Вэнтран, правильно?
— Джал, не надо! — воскликнул Алазариан.
— Теперь это не имеет значения, парень, — отрезал Роб. — Извини, но нам надо узнать правду. — Священник повернулся к Моду и Фалгеру. Дети опять начали жаться к ногам Фалгера. Роб постарался овладеть собой и, прежде чем заговорить, сделал глубокий вдох. — Вы знаете Ричиуса Вэнтрана, да? Вы слышали это имя?
— Кэлак, — проговорил Фалгер. — Вэнтран Кэлак.
Он начал говорить так быстро, что Мод не успевал ничего переводить. В его речи то и дело повторялось слово «кэлак», а время от времени рядом с ним звучало название «Фалиндар». Алазариан пытался расшифровать его слова. Было ясно, что Фалгер хорошо знает Вэнтрана — или, по крайней мере, его имя.
— Что он говорит? — спросил Алазариан. — Мод, объясните нам!
— Кэлак — это Вэнтран, — сказал Мод. — Шакал. Роб скрестил руки на груди.
— Шакал! Как это точно.
— Кэлак в Фалиндаре, окружен Пракстин-Таром и его воинами, — сказал Мод. — Под... под... Он не находил нужных слов.
— Под осадой? — предположил Роб. — Великолепно. Вэнтран осажден в Фалиндаре. Проклятие...
— Но он жив? — спросил Алазариан. — Вы точно знаете, что он там?
Мод пожал плечами.
— Может, жив, может, умер. Но Кэлак в Фалиндаре.
— Фалиндар, — подтвердил Фалгер. — Кэлак. Алазариан подошел к нему, ощутив его грусть.
— В чем дело? — спросил он. — Что случилось?
Улыбка у Фалгера получилась вымученной. Он покачал головой, отказываясь отвечать. Однако Алазариан чувствовал его боль.
— Скажи мне, в чем дело, — попросил он. — Ты знаешь что-то о Вэнтране — о Кэлаке?
Трийский предводитель кивнул и ответил Алазариану доверительным тоном. Алазариан не понял ни слова, но и глаз отводить не стал. Он просто не мешал Фалгеру выговориться. Замолчав, Фалгер рассеянно махнул рукой Моду, давая сигнал переводить.
— Вэнтран женился на одной женщине, — сказал Мод. — Ее имя Дьяна.
— Да, — сказал Джал Роб. — Да, я об этом знаю. Вэнтран уехал из Арамура ради нее.
— Она принадлежала Тарну. Теперь она живет в Фалиндаре с Кэлаком. — Мод по-дружески обнял Фалгера за плечи. — Фалгер ее знал. Шли вместе в Экл-Най, точно. Очень близки.
— Любовники? — спросил Роб. Мод покачал головой.
— Друзья. Только. Фалгер по ней скучает.
— Это чувствуется, — сказал Алазариан.
С каждой минутой он ощущал все большую близость с Фалгером. Если бы можно было, он бы прикоснулся к трийцу и взял его боль, только его дар на это не был способен. Фалгер опустился на пол рядом с детьми. Они тут же облепили его, словно защитный плащ.
— Вы приехали за Вэнтраном, — догадался Мод. — Значит, вы в опасности. Фалиндар опасный. Фалгер поднял голову и что-то спросил.
— Он хочет знать, зачем вы ищите Кэлака. В Наре Кэлак вне закона. Вы увезете его с собой? Вы на него сердиты? На лице Роба читалась ярость.
— Сердиты? Нет, мы не сердимся. Он нужен для другого. В Арамуре нужна его помощь.
Мод перевел его слова внимательно слушавшему Фалгеру. Дети продолжали прижиматься к нему, словно хотели защитить от какой-то невидимой угрозы. Алазариан опустился перед предводителем беженцев на одно колено.
— Нам очень нужно найти Кэлака, — сказал он. — Пожалуйста, Фалгер: покажи нам дорогу, дай карту — помоги, чем можешь. Нам необходимо ехать.
Фалгер вздохнул:
— Пракстин-Тар.
— Знаю. Но у нас нет выхода. От этого зависит очень многое, это объяснить очень трудно. На самом деле я просто везу ему письмо. Но это важно. Ты понимаешь?
Фалгер пристально посмотрел на Алазариана, и на секунду между ними воцарилось полное понимание. Их ничто не разделяло — ни язык, ни расстояние, ни происхождение. Впервые в жизни Алазариан ощутил реальную связь со своим трийским наследием.
— Эта женщина Дьяна была тебе другом, — сказал он. — Я передам ей от тебя весточку. Я скажу, что видел тебя, что ты здоров. Мне сделать это, Фалгер?
Мод перевел его слова. Фалгер сразу же закивал головой и улыбнулся.
— А как насчет карты? — спросил Роб. — И еды? Она нам тоже пригодилась бы. Все, что помогло бы нам добраться до места.
— Может, нам стоит захватить один из их огнеметов, — пошутил Алазариан. — Он нам может пригодиться против Пракстин-Тара.
Мод перевел его слова Фалгеру. Выслушав его, Фалгер встал. Заговорив, он обратился исключительно к Алазариану, полностью игнорируя Джала Роба.
— Фалгер приглашает вас здесь отдохнуть, — сказал ему Мод. — Когда вы будете готовы ехать, он приготовит для вас карту. Еды мало, но мы поделимся.
Алазариан поклонился Фалгеру.
— Спасибо тебе, Фалгер, — сказал он. — Шэй cap.
Даже Джал Роб успел выучить эту трийскую фразу. Арамурец улыбнулся хозяевам башни и повторил слова Алазариана.
— Шэй cap, Фалгер, — сказал он. — Мы очень вам благодарны.
Мод увел их от Фалгера и ребятишек, пообещав горячей еды и место для сна. Алазариан ушел следом за Модом, успев бросить последний взгляд на трийца, которому каким-то образом удалось пробудить в нем голос крови.
19
Блэр Касрин спал один на холодной койке — и ему снились дурные сны. Много недель он плыл со своей командой на «Владыке ужаса» к Казархуну, на встречу с адмиралом Никабаром. И чем ближе была цель, тем страшнее становилось Касрину. Страхи не оставляли его и во время сна, заставляя беспокойно метаться. И, как это часто бывает во сне, его кошмар стал отдельной реальностью, такой же значимой для него, как и мир бодрствования.
Во сне Касрин видел себя юношей, стоящим на причале Черного Города. Ему едва исполнилось пятнадцать, и лицо у него было гладкое, а не заросшее щетиной, как сейчас. И его ясные и полные искреннего восторга глаза были устремлены на адмиральский флагман, стоявший на якоре. Это был «Бесстрашный», хотя и не мог им быть: «Бесстрашного» должны построить еще не скоро. Однако сон продолжался, и юный Касрин в изумлении любовался кораблем и мечтал попасть на него — и чтобы командующий им герой когда-нибудь обратил на него внимание. Он был гордым кораблем, этот «Бесстрашный», и со своими сверкающими линиями и безупречными обводами представлял собой внушительное зрелище. Юный Блэр Касрин мечтал об этом корабле — или о другом таком же.
Годы стремительно полетели вперед — и внезапно капитан Касрин стал старше и оказался на борту корабля, о котором он мечтал в юности: на своем собственном «Владыке ужаса». Вокруг слышались взрывы. Касрин понял, что снова находится в Лиссе. Стоя на носу «Владыки», они с Лэни отдавали приказы матросам, наводившим орудия на незащищенную прибрежную деревушку. Позади ревели гигантские огнеметы «Бесстрашного», опаляя землю и отрывая от нее крупные куски. Сквозь разрывы Касрин слышал вопли и плач детей. Здесь не было шхун, не было обороняющихся — и совесть съедала Касрина заживо.
— Так нельзя! — крикнул он в своем сне. — Это же мирное население!
Касрин переживал этот кошмар уже раз десять. Каким-то уголком сознания он понимал его привычность, понимал, что это сон, и наблюдал за его развитием, как за ходом пьесы, но неизбежный финал все равно его страшил. Касрин во сне продолжал кричать и дрожать, но не решался отдать приказ прекратить обстрел, потому что рядом был его герой, который оценивал его действия.
— Надо перестать, — пробормотал он.
Неожиданно Лэни отошел от него, качая головой. Касрин беспомощно поднял подзорную трубу и навел ее на деревню. «Владыка» продолжал вести огонь. В трубу Касрин увидел людей в горящих домах, и одежда на них горела. Он продолжал смотреть с ужасом, пока в поле его зрения не оказалась маленькая девочка. Она была совершенно растеряна и кричала что-то, чего он не мог услышать. И когда «Владыка» сделал следующий залп, она посмотрела прямо вперед, на Касрина сквозь его подзорную трубу. И она смотрела на него до тех пор, пока шрапнель не разнесла ей лицо.
Касрин стремительно сел на постели, покрытый испариной. Лицо девочки секунду оставалось у него перед глазами, а потом медленно растаяло в темноте. Но когда он закрыл глаза, она появилась снова — и никакое горе не могло стереть этот образ.
— Господи, помоги!
Он закрыл лицо ладонями, и чуть было не разрыдался — но у него не осталось слез на девочку и ее деревню, потому что он уже давно их выплакал. В Касрине не осталось ничего, кроме отвращения. Сегодня, сидя у себя в каюте, один, он больше всего ненавидел самого себя. Даже сильнее, чем Никабара. Касрин натянул на себя одеяло, пытаясь остановить бившую его дрожь. У него стучали зубы, струйки пота стекали по лбу. Он откинулся на подушку, зная наверняка, что никогда не избавится от этой девочки.
— Перестань мне являться, — прошептал он, — пожалуйста!
Слышит ли она его? Разделяют ли лиссцы с нарцами один и тот же рай? Касрин в этом сомневался. То место, куда он сам отправится — и по заслугам, — это тот же ад, в котором окажется и Никабар, потому что если Бог справедлив, то он не простит таких преступлений, даже если грешник раскаялся. А Касрин раскаялся. Он молил о прощении, умолял Бога избавить его от неизгладимой картины с девочкой. Однако она по-прежнему оставалась его темной спутницей, безмолвно терзая его ночь за ночью.
Он медленно спустил ноги на пол и в задумчивости сел на краю койки. В крошечном иллюминаторе видна была только темнота, из чего следовало, что ночь еще не кончилась. Эта мысль успокоила. На рассвете покажется Казархун — а это означает встречу с Никабаром. Касрин вздохнул. Прошло так много времени — но Никабар по-прежнему был способен внушать ему страх. Вот почему капитана снова стали преследовать удивительно яркие кошмары. Казалось, он ощущает на волнах след Никабара — вонь, похожую на яд, и все же пьянящую. Как бы Касрин ни ненавидел своего прежнего наставника, он не переставал им восхищаться. Все его орденские ленты были заслужены отвагой и мужеством. И, конечно, кровавыми избиениями.
— Некоторые люди — мясники, а другие — нет, — сказал себе Касрин, перефразируя слова, которые Никабар сказал ему, отправляя в изгнание.
Версия Никабара звучала иначе: «Некоторые люди храбрецы, а другие — нет». Касрину хотелось бы знать, считает ли адмирал его трусом или время заставило его смягчить свое суждение. Но, по словам Бьяджио, Никабар продолжал пользоваться продляющим жизнь снадобьем. Значит, если какие-то изменения произошли, то только к худшему, хотя такое трудно было себе представить.
А потом Касрин вспомнил о Джелене, и сердце его забилось ровнее. Лисская королева была красива. Представляя себе ее лицо, он неизменно улыбался. Касрин попробовал прибегнуть к этому способу сейчас: он прогнал лицо маленькой девочки, заменив на лицо Джелены. В Джелене было нечто такое, что помогало ему почувствовать себя непринужденно. Конечно, она была молода и прекрасна, но дело было не в этом — или не совсем в этом. Она была дочерью Лисса, и ее готовность помочь ему в его миссии смягчило чувство вины, терзавшей Касрина. Он пытался определить, сколько лет юной королеве. И сколько лет исполнилось бы сейчас той деревенской девчушке? Возраст не совсем совпадал, но при этом та девочка очень походила на Джелену. Видеть королеву было все равно, что видеть ту деревенскую девочку снова живой.
«Ну, теперь ты уже по-настоящему бредишь», — укоризненно сказал он себе.
Качая головой, Касрин рассмеялся. Он влюбился в Джелену, и на корабле об этом знали все, в особенности Лэни, который подшучивал над своим капитаном при каждом удобном случае. Касрин посмотрел на свои босые ноги и пошевелил пальцами. Этой ночью ему больше не заснуть, так что имеет смысл подняться наверх и проверить, где они находятся. Сейчас несет вахту Лэни, а Касрин отчаянно нуждался в обществе. Он встал с постели, оделся, вытер потное лицо полой рубашки и провел по волосам металлическим гребнем, приводя себя в порядок. Удовлетворившись своим внешним видом, он натянул сапоги и отправился на палубу. Его окружала ночь. Начиная подниматься по трапу, он увидел Лэни, который неспешно сматывал бухту троса. Внимание помощника привлек игравший на воде лунный свет и, работая, Лэни смотрел на него, впав в полузабытье. Касрин подошел к другу, и некоторое время молча стоял у него за спиной. Только потом он заговорил:
— Привет.
Лэни вздрогнул и уронил бухточку.
— Боже, ну ты меня и напугал! — Он наклонился и, подняв трос, снова начал сматывать его в кольцо. — Так можно человека и за борт сбросить! — огрызнулся он. — И вообще, что ты делаешь на палубе? Я же сказал, что отстою эту вахту.
Касрин пожал плечами.
— Не спится.
— Боишься?
— Да. И будь у тебя хоть толика мозгов, тебе было бы страшно не меньше, чем мне.
— А кто сказал, что мне не страшно?
Касрин обвел взглядом палубу, замечая высокие мачты и полные ветра паруса. Было тихо — только волны не прекращали биться о корпус корабля. Темнота окутывала судно, и ее нарушал только свет луны.
— Казархун уже близко, — рассеянно проговорил Касрин. — И Никабар тоже.
— Да. — Первый помощник закончил свертывать трос и повесил бухту на крюк, вбитый в фальшборт. — Можно сказать — настолько близко, что его можно учуять.
— Забавно: я только что думал точно то же самое. Как ты думаешь, он мне поверит? Лэни вздохнул.
— Я честно не знаю, Блэр. Ты получил от Джелены ту карту, и мы подтвердим твои слова. Но раскусит ли тебя Никабар...
Он замолчал.
— Я понимаю, о чем ты. — Капитан «Владыки» посмотрел на волны. — Боже, как я его боюсь! — признался он. — И всегда боялся. Похоже, будто пытаешься добиться одобрения отца, который тебя колотит. И сколько бы раз он ни обхаживал тебя ремнем, тебе нужна только его любовь.
— Не дай ему тебя испугать, — решительно сказал Лэни. — Помни, кто он такой.
«Мой герой», — мрачно подумал Касрин. Но нет — это было очень давно.
— Он — мясник и безумец, — заявил капитан. — И я не позволю ему еще раз меня погубить.
На южной оконечности Нарской империи, на полуострове, окруженном пассатами и синими водами, стояла крепость Горготор, охранявшая княжество Казархун. Крепость, построенная много десятков лет тому назад и смотревшая на море, защищала важные пути торговли пряностями и рабами и охраняла не стареющие тропические земли. С каменных зубцов хорошо видны были цепочка островов и белые гребни прибоя. Воды уходили вдаль и были усеяны купеческими судами, занятыми имперской торговлей. И так было уже мною лет, поскольку Казархун был неизменным. Крупицы вечности были вмурованы в коричневые кирпичи и качающиеся на ветру пальмы. С момента прихода Аркуса к власти Казархун служил надежной опорой империи. Его пряности и фрукты кормили весь континент, а его крепость охраняла южную границу страны, как гигантский бронзовый великан, готовый раздавить нападающих.
Однако на Казархун никогда не нападали — и это не удивляло Данара Никабара. Княжество было завидной добычей, но крепость Горготор служила мощной защитой. Благодаря толстым стенами и сторожевым башням, наполненным воинами, крепость была почти неприступной. На всех зубчатых стенах стояли пушки — старомодные орудия, которые заряжались ядрами и порохом. Такие же предпочитали лиссцы. Назвать крепость Горготор уродливой было бы еще слишком мягко. Она была чудовищной на вид и, стоя на самом краю скалы, казалось, готова была вот-вот рухнуть в море. Однако крепость никогда не рухнет. Даже мощные огнеметы «Бесстрашного», стоявшего на якоре неподалеку от нее, не могли бы пробить ее стен. Крепость останется стоять вечно, оберегая юг империи.
Обо всем этом адмирал Никабар думал, шагая по зубчатой стене и направляясь на совещание. Теплое солнце Казархуна прикасалось к лицу, легкий ветерок ласкал кожу, нежный, как руки женщины. Для Никабара, который постоянно мерз из-за снадобья, Казархун был настоящим раем. Температура тут никогда не опускалась ниже приятного тепла, и ветра никогда не были слишком сильными. На ходу Никабар гадал, удастся ли ему когда-нибудь выйти в отставку и постоянно нежиться на солнце. Он на секунду приостановился и посмотрел на море. Неподалеку на якоре покачивался «Бесстрашный», окруженный дюжиной военных кораблей меньшего размера. На место сбора явились «Черный Город» и крейсер «Ангел Смерти». Они стояли по бокам гигантского дредноута и рядом с ним казались настоящими карликами. Огневая мощь этих двух кораблей вместе была наполовину меньше, чем у одного «Бесстрашного», и тем не менее, Никабару они казались не менее прекрасными. Когда-то, давным-давно, эта красота и заманила его в моряки. Казархун был местом живописным и сильным, и здесь его кровь бежала быстрее, а зрелище такого количества боевых кораблей прибавляла его походке энергичности. Он был адмиралом Черного флота — своего флота.
Однако флот оказался меньше, чем рассчитывал Никабар. Не пришли «Акула», «Устрашающий» и «Зловещий». Никабар решил, что они просто не смогли уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Фалиндар только один.
— Ага, — проворчал Роб. — И там живет Ричиус Вэнтран, правильно?
— Джал, не надо! — воскликнул Алазариан.
— Теперь это не имеет значения, парень, — отрезал Роб. — Извини, но нам надо узнать правду. — Священник повернулся к Моду и Фалгеру. Дети опять начали жаться к ногам Фалгера. Роб постарался овладеть собой и, прежде чем заговорить, сделал глубокий вдох. — Вы знаете Ричиуса Вэнтрана, да? Вы слышали это имя?
— Кэлак, — проговорил Фалгер. — Вэнтран Кэлак.
Он начал говорить так быстро, что Мод не успевал ничего переводить. В его речи то и дело повторялось слово «кэлак», а время от времени рядом с ним звучало название «Фалиндар». Алазариан пытался расшифровать его слова. Было ясно, что Фалгер хорошо знает Вэнтрана — или, по крайней мере, его имя.
— Что он говорит? — спросил Алазариан. — Мод, объясните нам!
— Кэлак — это Вэнтран, — сказал Мод. — Шакал. Роб скрестил руки на груди.
— Шакал! Как это точно.
— Кэлак в Фалиндаре, окружен Пракстин-Таром и его воинами, — сказал Мод. — Под... под... Он не находил нужных слов.
— Под осадой? — предположил Роб. — Великолепно. Вэнтран осажден в Фалиндаре. Проклятие...
— Но он жив? — спросил Алазариан. — Вы точно знаете, что он там?
Мод пожал плечами.
— Может, жив, может, умер. Но Кэлак в Фалиндаре.
— Фалиндар, — подтвердил Фалгер. — Кэлак. Алазариан подошел к нему, ощутив его грусть.
— В чем дело? — спросил он. — Что случилось?
Улыбка у Фалгера получилась вымученной. Он покачал головой, отказываясь отвечать. Однако Алазариан чувствовал его боль.
— Скажи мне, в чем дело, — попросил он. — Ты знаешь что-то о Вэнтране — о Кэлаке?
Трийский предводитель кивнул и ответил Алазариану доверительным тоном. Алазариан не понял ни слова, но и глаз отводить не стал. Он просто не мешал Фалгеру выговориться. Замолчав, Фалгер рассеянно махнул рукой Моду, давая сигнал переводить.
— Вэнтран женился на одной женщине, — сказал Мод. — Ее имя Дьяна.
— Да, — сказал Джал Роб. — Да, я об этом знаю. Вэнтран уехал из Арамура ради нее.
— Она принадлежала Тарну. Теперь она живет в Фалиндаре с Кэлаком. — Мод по-дружески обнял Фалгера за плечи. — Фалгер ее знал. Шли вместе в Экл-Най, точно. Очень близки.
— Любовники? — спросил Роб. Мод покачал головой.
— Друзья. Только. Фалгер по ней скучает.
— Это чувствуется, — сказал Алазариан.
С каждой минутой он ощущал все большую близость с Фалгером. Если бы можно было, он бы прикоснулся к трийцу и взял его боль, только его дар на это не был способен. Фалгер опустился на пол рядом с детьми. Они тут же облепили его, словно защитный плащ.
— Вы приехали за Вэнтраном, — догадался Мод. — Значит, вы в опасности. Фалиндар опасный. Фалгер поднял голову и что-то спросил.
— Он хочет знать, зачем вы ищите Кэлака. В Наре Кэлак вне закона. Вы увезете его с собой? Вы на него сердиты? На лице Роба читалась ярость.
— Сердиты? Нет, мы не сердимся. Он нужен для другого. В Арамуре нужна его помощь.
Мод перевел его слова внимательно слушавшему Фалгеру. Дети продолжали прижиматься к нему, словно хотели защитить от какой-то невидимой угрозы. Алазариан опустился перед предводителем беженцев на одно колено.
— Нам очень нужно найти Кэлака, — сказал он. — Пожалуйста, Фалгер: покажи нам дорогу, дай карту — помоги, чем можешь. Нам необходимо ехать.
Фалгер вздохнул:
— Пракстин-Тар.
— Знаю. Но у нас нет выхода. От этого зависит очень многое, это объяснить очень трудно. На самом деле я просто везу ему письмо. Но это важно. Ты понимаешь?
Фалгер пристально посмотрел на Алазариана, и на секунду между ними воцарилось полное понимание. Их ничто не разделяло — ни язык, ни расстояние, ни происхождение. Впервые в жизни Алазариан ощутил реальную связь со своим трийским наследием.
— Эта женщина Дьяна была тебе другом, — сказал он. — Я передам ей от тебя весточку. Я скажу, что видел тебя, что ты здоров. Мне сделать это, Фалгер?
Мод перевел его слова. Фалгер сразу же закивал головой и улыбнулся.
— А как насчет карты? — спросил Роб. — И еды? Она нам тоже пригодилась бы. Все, что помогло бы нам добраться до места.
— Может, нам стоит захватить один из их огнеметов, — пошутил Алазариан. — Он нам может пригодиться против Пракстин-Тара.
Мод перевел его слова Фалгеру. Выслушав его, Фалгер встал. Заговорив, он обратился исключительно к Алазариану, полностью игнорируя Джала Роба.
— Фалгер приглашает вас здесь отдохнуть, — сказал ему Мод. — Когда вы будете готовы ехать, он приготовит для вас карту. Еды мало, но мы поделимся.
Алазариан поклонился Фалгеру.
— Спасибо тебе, Фалгер, — сказал он. — Шэй cap.
Даже Джал Роб успел выучить эту трийскую фразу. Арамурец улыбнулся хозяевам башни и повторил слова Алазариана.
— Шэй cap, Фалгер, — сказал он. — Мы очень вам благодарны.
Мод увел их от Фалгера и ребятишек, пообещав горячей еды и место для сна. Алазариан ушел следом за Модом, успев бросить последний взгляд на трийца, которому каким-то образом удалось пробудить в нем голос крови.
19
Блэр Касрин спал один на холодной койке — и ему снились дурные сны. Много недель он плыл со своей командой на «Владыке ужаса» к Казархуну, на встречу с адмиралом Никабаром. И чем ближе была цель, тем страшнее становилось Касрину. Страхи не оставляли его и во время сна, заставляя беспокойно метаться. И, как это часто бывает во сне, его кошмар стал отдельной реальностью, такой же значимой для него, как и мир бодрствования.
Во сне Касрин видел себя юношей, стоящим на причале Черного Города. Ему едва исполнилось пятнадцать, и лицо у него было гладкое, а не заросшее щетиной, как сейчас. И его ясные и полные искреннего восторга глаза были устремлены на адмиральский флагман, стоявший на якоре. Это был «Бесстрашный», хотя и не мог им быть: «Бесстрашного» должны построить еще не скоро. Однако сон продолжался, и юный Касрин в изумлении любовался кораблем и мечтал попасть на него — и чтобы командующий им герой когда-нибудь обратил на него внимание. Он был гордым кораблем, этот «Бесстрашный», и со своими сверкающими линиями и безупречными обводами представлял собой внушительное зрелище. Юный Блэр Касрин мечтал об этом корабле — или о другом таком же.
Годы стремительно полетели вперед — и внезапно капитан Касрин стал старше и оказался на борту корабля, о котором он мечтал в юности: на своем собственном «Владыке ужаса». Вокруг слышались взрывы. Касрин понял, что снова находится в Лиссе. Стоя на носу «Владыки», они с Лэни отдавали приказы матросам, наводившим орудия на незащищенную прибрежную деревушку. Позади ревели гигантские огнеметы «Бесстрашного», опаляя землю и отрывая от нее крупные куски. Сквозь разрывы Касрин слышал вопли и плач детей. Здесь не было шхун, не было обороняющихся — и совесть съедала Касрина заживо.
— Так нельзя! — крикнул он в своем сне. — Это же мирное население!
Касрин переживал этот кошмар уже раз десять. Каким-то уголком сознания он понимал его привычность, понимал, что это сон, и наблюдал за его развитием, как за ходом пьесы, но неизбежный финал все равно его страшил. Касрин во сне продолжал кричать и дрожать, но не решался отдать приказ прекратить обстрел, потому что рядом был его герой, который оценивал его действия.
— Надо перестать, — пробормотал он.
Неожиданно Лэни отошел от него, качая головой. Касрин беспомощно поднял подзорную трубу и навел ее на деревню. «Владыка» продолжал вести огонь. В трубу Касрин увидел людей в горящих домах, и одежда на них горела. Он продолжал смотреть с ужасом, пока в поле его зрения не оказалась маленькая девочка. Она была совершенно растеряна и кричала что-то, чего он не мог услышать. И когда «Владыка» сделал следующий залп, она посмотрела прямо вперед, на Касрина сквозь его подзорную трубу. И она смотрела на него до тех пор, пока шрапнель не разнесла ей лицо.
Касрин стремительно сел на постели, покрытый испариной. Лицо девочки секунду оставалось у него перед глазами, а потом медленно растаяло в темноте. Но когда он закрыл глаза, она появилась снова — и никакое горе не могло стереть этот образ.
— Господи, помоги!
Он закрыл лицо ладонями, и чуть было не разрыдался — но у него не осталось слез на девочку и ее деревню, потому что он уже давно их выплакал. В Касрине не осталось ничего, кроме отвращения. Сегодня, сидя у себя в каюте, один, он больше всего ненавидел самого себя. Даже сильнее, чем Никабара. Касрин натянул на себя одеяло, пытаясь остановить бившую его дрожь. У него стучали зубы, струйки пота стекали по лбу. Он откинулся на подушку, зная наверняка, что никогда не избавится от этой девочки.
— Перестань мне являться, — прошептал он, — пожалуйста!
Слышит ли она его? Разделяют ли лиссцы с нарцами один и тот же рай? Касрин в этом сомневался. То место, куда он сам отправится — и по заслугам, — это тот же ад, в котором окажется и Никабар, потому что если Бог справедлив, то он не простит таких преступлений, даже если грешник раскаялся. А Касрин раскаялся. Он молил о прощении, умолял Бога избавить его от неизгладимой картины с девочкой. Однако она по-прежнему оставалась его темной спутницей, безмолвно терзая его ночь за ночью.
Он медленно спустил ноги на пол и в задумчивости сел на краю койки. В крошечном иллюминаторе видна была только темнота, из чего следовало, что ночь еще не кончилась. Эта мысль успокоила. На рассвете покажется Казархун — а это означает встречу с Никабаром. Касрин вздохнул. Прошло так много времени — но Никабар по-прежнему был способен внушать ему страх. Вот почему капитана снова стали преследовать удивительно яркие кошмары. Казалось, он ощущает на волнах след Никабара — вонь, похожую на яд, и все же пьянящую. Как бы Касрин ни ненавидел своего прежнего наставника, он не переставал им восхищаться. Все его орденские ленты были заслужены отвагой и мужеством. И, конечно, кровавыми избиениями.
— Некоторые люди — мясники, а другие — нет, — сказал себе Касрин, перефразируя слова, которые Никабар сказал ему, отправляя в изгнание.
Версия Никабара звучала иначе: «Некоторые люди храбрецы, а другие — нет». Касрину хотелось бы знать, считает ли адмирал его трусом или время заставило его смягчить свое суждение. Но, по словам Бьяджио, Никабар продолжал пользоваться продляющим жизнь снадобьем. Значит, если какие-то изменения произошли, то только к худшему, хотя такое трудно было себе представить.
А потом Касрин вспомнил о Джелене, и сердце его забилось ровнее. Лисская королева была красива. Представляя себе ее лицо, он неизменно улыбался. Касрин попробовал прибегнуть к этому способу сейчас: он прогнал лицо маленькой девочки, заменив на лицо Джелены. В Джелене было нечто такое, что помогало ему почувствовать себя непринужденно. Конечно, она была молода и прекрасна, но дело было не в этом — или не совсем в этом. Она была дочерью Лисса, и ее готовность помочь ему в его миссии смягчило чувство вины, терзавшей Касрина. Он пытался определить, сколько лет юной королеве. И сколько лет исполнилось бы сейчас той деревенской девчушке? Возраст не совсем совпадал, но при этом та девочка очень походила на Джелену. Видеть королеву было все равно, что видеть ту деревенскую девочку снова живой.
«Ну, теперь ты уже по-настоящему бредишь», — укоризненно сказал он себе.
Качая головой, Касрин рассмеялся. Он влюбился в Джелену, и на корабле об этом знали все, в особенности Лэни, который подшучивал над своим капитаном при каждом удобном случае. Касрин посмотрел на свои босые ноги и пошевелил пальцами. Этой ночью ему больше не заснуть, так что имеет смысл подняться наверх и проверить, где они находятся. Сейчас несет вахту Лэни, а Касрин отчаянно нуждался в обществе. Он встал с постели, оделся, вытер потное лицо полой рубашки и провел по волосам металлическим гребнем, приводя себя в порядок. Удовлетворившись своим внешним видом, он натянул сапоги и отправился на палубу. Его окружала ночь. Начиная подниматься по трапу, он увидел Лэни, который неспешно сматывал бухту троса. Внимание помощника привлек игравший на воде лунный свет и, работая, Лэни смотрел на него, впав в полузабытье. Касрин подошел к другу, и некоторое время молча стоял у него за спиной. Только потом он заговорил:
— Привет.
Лэни вздрогнул и уронил бухточку.
— Боже, ну ты меня и напугал! — Он наклонился и, подняв трос, снова начал сматывать его в кольцо. — Так можно человека и за борт сбросить! — огрызнулся он. — И вообще, что ты делаешь на палубе? Я же сказал, что отстою эту вахту.
Касрин пожал плечами.
— Не спится.
— Боишься?
— Да. И будь у тебя хоть толика мозгов, тебе было бы страшно не меньше, чем мне.
— А кто сказал, что мне не страшно?
Касрин обвел взглядом палубу, замечая высокие мачты и полные ветра паруса. Было тихо — только волны не прекращали биться о корпус корабля. Темнота окутывала судно, и ее нарушал только свет луны.
— Казархун уже близко, — рассеянно проговорил Касрин. — И Никабар тоже.
— Да. — Первый помощник закончил свертывать трос и повесил бухту на крюк, вбитый в фальшборт. — Можно сказать — настолько близко, что его можно учуять.
— Забавно: я только что думал точно то же самое. Как ты думаешь, он мне поверит? Лэни вздохнул.
— Я честно не знаю, Блэр. Ты получил от Джелены ту карту, и мы подтвердим твои слова. Но раскусит ли тебя Никабар...
Он замолчал.
— Я понимаю, о чем ты. — Капитан «Владыки» посмотрел на волны. — Боже, как я его боюсь! — признался он. — И всегда боялся. Похоже, будто пытаешься добиться одобрения отца, который тебя колотит. И сколько бы раз он ни обхаживал тебя ремнем, тебе нужна только его любовь.
— Не дай ему тебя испугать, — решительно сказал Лэни. — Помни, кто он такой.
«Мой герой», — мрачно подумал Касрин. Но нет — это было очень давно.
— Он — мясник и безумец, — заявил капитан. — И я не позволю ему еще раз меня погубить.
На южной оконечности Нарской империи, на полуострове, окруженном пассатами и синими водами, стояла крепость Горготор, охранявшая княжество Казархун. Крепость, построенная много десятков лет тому назад и смотревшая на море, защищала важные пути торговли пряностями и рабами и охраняла не стареющие тропические земли. С каменных зубцов хорошо видны были цепочка островов и белые гребни прибоя. Воды уходили вдаль и были усеяны купеческими судами, занятыми имперской торговлей. И так было уже мною лет, поскольку Казархун был неизменным. Крупицы вечности были вмурованы в коричневые кирпичи и качающиеся на ветру пальмы. С момента прихода Аркуса к власти Казархун служил надежной опорой империи. Его пряности и фрукты кормили весь континент, а его крепость охраняла южную границу страны, как гигантский бронзовый великан, готовый раздавить нападающих.
Однако на Казархун никогда не нападали — и это не удивляло Данара Никабара. Княжество было завидной добычей, но крепость Горготор служила мощной защитой. Благодаря толстым стенами и сторожевым башням, наполненным воинами, крепость была почти неприступной. На всех зубчатых стенах стояли пушки — старомодные орудия, которые заряжались ядрами и порохом. Такие же предпочитали лиссцы. Назвать крепость Горготор уродливой было бы еще слишком мягко. Она была чудовищной на вид и, стоя на самом краю скалы, казалось, готова была вот-вот рухнуть в море. Однако крепость никогда не рухнет. Даже мощные огнеметы «Бесстрашного», стоявшего на якоре неподалеку от нее, не могли бы пробить ее стен. Крепость останется стоять вечно, оберегая юг империи.
Обо всем этом адмирал Никабар думал, шагая по зубчатой стене и направляясь на совещание. Теплое солнце Казархуна прикасалось к лицу, легкий ветерок ласкал кожу, нежный, как руки женщины. Для Никабара, который постоянно мерз из-за снадобья, Казархун был настоящим раем. Температура тут никогда не опускалась ниже приятного тепла, и ветра никогда не были слишком сильными. На ходу Никабар гадал, удастся ли ему когда-нибудь выйти в отставку и постоянно нежиться на солнце. Он на секунду приостановился и посмотрел на море. Неподалеку на якоре покачивался «Бесстрашный», окруженный дюжиной военных кораблей меньшего размера. На место сбора явились «Черный Город» и крейсер «Ангел Смерти». Они стояли по бокам гигантского дредноута и рядом с ним казались настоящими карликами. Огневая мощь этих двух кораблей вместе была наполовину меньше, чем у одного «Бесстрашного», и тем не менее, Никабару они казались не менее прекрасными. Когда-то, давным-давно, эта красота и заманила его в моряки. Казархун был местом живописным и сильным, и здесь его кровь бежала быстрее, а зрелище такого количества боевых кораблей прибавляла его походке энергичности. Он был адмиралом Черного флота — своего флота.
Однако флот оказался меньше, чем рассчитывал Никабар. Не пришли «Акула», «Устрашающий» и «Зловещий». Никабар решил, что они просто не смогли уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79