— В чем дело, Катенька? — удивился Костя. — Что-нибудь случилось?— Ничего особенного. Только голова болит и…— И что?— И разговор был с мамой какой-то странный, — призналась Катя.— О чем разговор?— Не о чем, а о ком. О тебе.— И что сказала будущая теща о будущем зяте? — улыбнулся Костя.— Сказала… что ты должен ухаживать за мной, как за цветком. Поливать, сдувать пылинки… ну и все такое прочее!— Конечно! Это моя святая обязанность! — согласился Костя и обнял Катю. — Только не понимаю, почему это тебя озадачило. Ты сомневаешься во мне?— В тебе? Нет… — Катя задумалась.— Тогда все в порядке, — успокоился Костя. — Я готов подписаться под всеми правилами полива моего цветочка, которые напишет мне Таисия Андреевна!— — Хорошо, посмотрим… — согласилась Катя и вдруг неожиданно спросила: — Костя, ты меня любишь?— Очень. А ты? —Да.Они зашли в комнату.— Добрый день, Таисия Андреевна, — поздоровался с будущей тещей Костя.— Добрый день, Костя. Красивые цветы.— Да, только стоят недолго. Неделя — максимум. А вот ваши цветы — загляденье! — и Костя показал рукой на цветы, которые стояли у Таисии в квартире. — И я готов ухаживать за вами, дорогие женщины, как за лучшими цветками на свете!Таисия поняла, что дочь рассказала Косте об их разговоре, и не одобрила этого, кинув на Катю осуждающий взгляд. Катя пожала плечами: мол, подумаешь, какая тайна!— Костя, а это не очень смелое заявление? — спросила Таисия.— Отчего же? Я говорю совершенно искренне.— Это понятно. Но красивые цветы, как известно, дороги, — заметила Таисия.— Красивые цветы бесценны, Таисия Андреевна, — поправил ее Костя.— Ладно, дорогие будущие зять и теща. Вы успеете еще наговориться о цветах, — прекратила эту беседу Катя.— Да, пойду что-нибудь приготовлю к обеду, — сказала Таисия и вышла на кухню.Когда она ушла, Костя обратился к Кате:— Катенька, это не мое дело, конечно… Но, может быть, ты поможешь маме на кухне?— Не могу. Меня в последнее время мутит… когда я что-нибудь пытаюсь приготовить.— Да-а, у тебя, наверное, аллергия на домашние дела! — предположил Костя и засмеялся.— А что, если я не буду заниматься домашним хозяйством, то ты меня разлюбишь? — спросила Катя.— Нет, конечно, Катюша. Я сам буду заниматься домашними делами, — успокоил ее Костя.— Вот это ты зря сказал, — поморщилась Катя. — Настоящий мужчина — не тот, который моет посуду, помогая жене…— А какой?— А тот, который нанимает домработницу для этих целей!Костя решил, что лучше сменить тему.— Да, кстати, о домработницах… Это так, ассоциации. Не обращай внимания. Как ты теперь относишься к Маше? — спросил он.— По-прежнему, никак, — передернула плечами Катя.— Жаль. А мы хотели с братом примирить вас. Все равно скоро будем одной семьей.— О, это такая родственница… — иронично сказала Катя.— А что ты, собственно, имеешь против Маши? Тихая, спокойная девушка…— В тихом омуте, Костя, черти водятся! — сообщила Катя.В это время Таисия позвала их к столу, и разговор о Маше был прекращен.— Ну что, дорогие жених и невеста? Самое время обсудить вашу совместную жизнь? — спросила Таисия, наблюдая, как Костя с аппетитом поглощает приготовленный ею обед.— Угу, — отозвался Костя с полным ртом.— А что обсуждать? — спросила Катя, которая к еде почти не притрагивалась.— Например, какой будет ваша свадьба. Мне не терпится увидеть тебя, Катенька, в белом платье, — мечтательно произнесла Таисия.— — Да, например, как в том французском каталоге, который мы с тобой смотрели, да? — оживилась Катя.— Да. За пять тысяч долларов, — сообщила Таисия. Костя поперхнулся и уставился на Таисию.— Но к такому платью нужны и туфли соответствующие. И фата. И сумочка, — продолжала добивать Костю будущая теща.— Да. И на женихе должен быть костюм… — вспомнила о любимом Катя.— Соответствующий, — поддержала дочь Таисия.— А если что-нибудь из аксессуаров будет не соответствующее, то что? Свадьба не состоится? — иронично спросил Костя.— Такого не должно быть! — категорично отрезала Катя.— Свадьба моей единственной дочери должна быть по высшему разряду, — настаивала Таисия.— Ну хорошо, хорошо… — уступил Костя.Не хорошо, а важно, чтобы ты, Костя, уже сейчас понимал, что и на свадьбу, и на безбедную жизнь моей дочери ты должен иметь деньги. Как обстоят дела с твоим бизнесом? — задала Таисия неожиданный для Кости вопрос.— С бизнесом?.. — растерялся он, — никак. Я продал аптеку за долги. У меня нет никакого бизнеса.Таисия и Катя обмерли от неожиданности.— Мне не послышалось? Ты продал аптеку и лишился бизнеса? — переспросила Таисия.— Да. А что это меняет? — невинно спросил Костя.— Многое. Ты, Костя, может, чего-то не понимаешь. В нашей семье женщины никогда не работали. Но при этом никогда не нуждались в деньгах, — с гордостью сказала Таисия. — Мужчина обязан не только обеспечивать достойный быт для своей женщины. Он должен и оплачивать все ее удовольствия, все прихоти.— Ну, я понимаю… — замялся Костя.— Понимаешь, но собираешься жениться в тот момент, когда сидишь без гроша! — возмутилась Таисия.— Так это временное явление.— Костя, мне кажется, ты не очень серьезно относишься к вопросу. Если ты безработный, как ты можешь обеспечить Кате достойный уровень жизни? — в голосе Таисии звучали поистине железные нотки.— Не думал, что с этого разговора начнется наша совместная жизнь! — вспыхнул Костя.— А с чего же еще? Начинают всегда с самого главного! — спокойно сказала Таисия.Костя решительно встал из-за стола.— Ты куда? — встрепенулась Катя.— Аппетит пропал. Я же не заработал на этот обед! — с горечью ответил Костя.— Ну не надо так буквально! — примирительно сказала Таисия.— Нет, Таисия Андреевна, вы говорите очень конкретно. Другого смысла в ваших словах нет, — заметил Костя и направился к выходу.Катя догнала его в коридоре:— Ты что, Костя! Как ты себя ведешь! Вышел из-за стола, нагрубил маме…— Катя, мне неприятен этот разговор о деньгах! — возмутился Костя.— Нужно вести себя как положено!— Кем положено? И куда? Тебе не кажется, что вопросы о деньгах задавать бестактно?— Нет, не кажется. Я на самом деле хочу огромную, пышную свадьбу, о которой будет говорить весь город, — сообщила Катя.— Тогда этот вопрос должны решать родители. Соберутся за одним столом, поговорят, решат, какая должна быть свадьба у их детей. И как ее устроить, — предложил Костя.— Костя, ты что, не понимаешь? — изумилась Катя.— Чего я не понимаю?— Что теперь ни твои, ни мои родители уже никогда вместе не соберутся? Наши с тобой мамы терпеть друг друга не могут. Отцы разошлись и как друзья, и как партнеры. Ты что, не обращаешь на это внимания?— Даже если и обращаю, то что? — не понимал ее Костя.— А то, что моя мама ранена в самое сердце. И теперь важно, чтобы мы с тобой создали для моей мамы такую обстановку, в которой она могла бы забыть о разрыве с папой.— Но я не психолог, чтобы создавать комфортную обстановку, — буркнул Костя.— Лучшая психотерапия — это стабильная, налаженная жизнь, — рассудительно сказала Катя.— Что-то я не пойму. При чем здесь твоя мама, если мы говорим о нас с тобой?— Потому что отношения тещи с зятем — это классика жанра, — улыбнулась Катя.— Но ты же другая, ты не думаешь о деньгах так же, как твоя мама? — с надеждой спросил Костя.— С чего ты взял? Я с мамой абсолютно во всем согласна! — ответила Катя, лучезарно улыбаясь. Костя сник. * * * Самойлов находился все в том же состоянии беседы с собственным отражением в зеркале. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись у кровати, а новая, еще не опорожненная, стояла рядом с ним на расстоянии вытянутой руки.— И главное, Борис, все — такая банальщина, — жаловался Самойлов своему не менее пьяному, чем он, собеседнику. — О чем сейчас ни подумаю — уже сказано. И написано. Пить или не пить. Быть или не быть. Фу, аж противно. Ведь козе понятно: конечно, пить. И конечно, не быть. Зачем быть, если… вот. Извини, больше не буду о больном. Молчу, молчу…Самойлов налил, немного пролив, священную жидкость и выпил.— Я сейчас ведь что делаю? — Самойлов внимательно выслушал ответ зеркала и усмехнулся. — Нет, неправильно. Ничего я не праздную. Я поминаю. И их всех… поминаю! Лихом — не буду, ладно. А попрощаться надо, по-человечески… Ирину вот только жалко. Че я, дурак, в молодости-то не разглядел? Полина, Полина… Иришка-то — она же цветочек. Надо было подождать чуть-чуть… И жизнь повернулась бы иначе… Эх… Ну ее к чертовой бабушке, такую жизнь! Ни любви, ни дружбы, ни чести, ни совести… ни у кого! А ведь как они все притворялись, Боря! Тьфу!Он снова выпил и совсем обмяк, но стал себя подбадривать:— Нет, Боря. Ты, пожалуйста, на бок не вались. Надо довести начатое до конца. Начал — доводи.Сказал — сделай. Хоть умри! Умри и сделай, вот смысл-то где! Ух!Самойлов посмотрел в зеркало и печально подвел итог:— Вот так и соображаем на троих. Я, ты и… снова я. Самойлов не слышал, что звонок входной двери заливается уже несколько минут. Это звонил Алеша. Устав ждать, он открыл дверь своим ключом и зашел в квартиру. Дом был невероятно тих.Алеша открыл дверь спальни и увидел, что на кровати в какой-то неестественной позе лежит Самойлов.— Папа, папка, что с тобой? — заволновался Алеша. — Папа! Папа! Почему ты молчишь?Он стал трясти отца, пытаясь привести его в чувство, но это ему не удавалось. Из-под ног покатились пустые бутылки.— Ты что, отец? Ты пьян? — Ответа не последовало.Алеша понимал, что надо остаться с отцом и проследить, чтобы все было в порядке. Он позвонил Маше:— Маша! Машенька! Ты извини, но у меня возникли некоторые осложнения.— Что случилось, милый? — заволновалась Маша. — Какие осложнения? Что? Ты не можешь говорить прямо? Ты передумал на мне жениться?— Что ты, глупенькая. Как ты —могла так подумать! — Алеша помолчал и добавил: — Но я не смогу с тобой поехать в институт.Через некоторое время Самойлов уже сидел на кровати с мокрым полотенцем на голове и морщась пил приготовленный Алешей антипохмельный напиток.— Ты что, отец? Напугал меня до смерти, — упрекнул Самойлова сын.— До смерти, говоришь? А мне, сынок, жить и не хочется.— Не говори так!— Почему не говори? Почему я не могу сказать то, что я думаю!— Потому что думать так тоже нельзя. Ты что? Оказывал мне поддержку в трудный момент, говорил, надо быть сильным… А сам?— А сам — упс! — развел руками Самойлов.— Нет, так не годится, — покачал головой Алеша.— Мне незачем жить! — обреченно заявил Самойлов.— Неправда! У тебя есть ради кого и ради чего жить, — возразил ему сын.— Алешка, — всхлипнул Самойлов и полез обниматься. Алеша аккуратно отстранил отца.— Папа! У тебя есть я, есть Костя, твои дети. Даст Бог, скоро будут и внуки. Ведь я женюсь, и Костя — тоже.— Да, да. С детьми, это… ты правильно. Обычно так и происходит после свадьбы, — согласился Самойлов.— Но ты и про свою личную жизнь не забывай.— Ты имеешь в виду Ирину?— Да. Ты ведь говорил, что будешь ждать ее.— Да, да… Ирина, есть ведь Ирина, — вдруг вспомнил Самойлов.— Папа! Ты сумеешь полюбить Ирину или встретишь другую женщину. Жизнь с уходом мамы не заканчивается.— Да! Ты прав, сын! — с энтузиазмом подхватил Самойлов, — С уходом жены жизнь только начинается!Но энтузиазма хватило ровно на эту фразу, после чего Самойлов вновь загрустил:— Ты знаешь, сынок, мне кажется, что Ирина, на самом деле, меня не любит. У нее так, детские фантазии…— Папа! Как ты можешь! Ты же ей пообещал!— Это да. Я всегда держу свое слово. Но понимаешь… Ее влюбленность — это было… как тебе объяснить… соперничество с сестрой.— Прекрасно понимаю, — кивнул Алеша, вспоминая свое соперничество с братом.— И тебе кажется, что это настоящее чувство? — поинтересовался Самойлов.— А почему нет? Любовь может вырасти из чего угодно, из соперничества тоже.— Сын, мне неприятно тебе это напоминать, но… Вы с родным братом тоже соперничали. И что? Большая любовь?— У меня — нет, — пожал плечами Алеша. — Как оказалось. А Костя — ты же видишь, как он любит Катю.— Но это не факт, что он будет с ней счастлив, — сделал вывод Самойлов.— Папа! По-моему, тебе нужно не философствовать за бутылкой, а верить себе, верить своим сыновьям. И тогда у нас всех все получится.— Ладно. А ты со мной сегодня посидишь?— Нет, папа, — Алеша отвел глаза. — Сегодня мы с Машей подаем заявление в ЗАГС.Самойлов расстроился:— О, сынок, значит, и ты спешишь себя охомутать.— Как будто это для тебя новость, отец.— Нет, конечно. Ты давно уже настроился… жениться. — В голосе Самойлова звучала ирония.— Папа, пожалуйста, не говори о моем желании в таком тоне. То, что было с Катей, — несерьезно, и ты понимаешь. А с Машей — это на всю жизнь.— Да, Маша, хорошая девушка, — охотно согласился Самойлов. — Но вы могли бы подождать…— Зачем? Я и сейчас уже ждать не могу. Опаздываю. Я побегу, отец?— Беги, беги. Учишь отца, а сам его не слушаешь, — грустно кивнул Самойлов.— Папа, я всегда тебя слушаю, ты знаешь. Просто понимаю, что у тебя состояние сейчас… нерадостное. Все пройдет, правда! Только не пей, папка! Держись!— Даю честное благородное слово! — Самойлов прижал руку к груди.— Отлично! Пока!— Ты сегодня… вернешься? — с надеждой спросил отец.Алеша ответил не сразу.— Наверное, нет. Но я приду утром. Обязательно.— Утром? — удивился Самойлов, — Ну да… Понятно, почему ты спешишь.— Пап, пожелай мне счастья! — улыбнулся Алеша.— Желаю, — кивнул отец. * * * Дела в Левином ресторане шли прекрасно, он был доволен и собой, и жизнью. Он уединился в своем кабинете, чтобы выпить спокойно чашечку кофе и немного расслабиться. Но его умиротворенное состояние было разрушено самым бесцеремонным образом.В кабинет решительно вошел некто в плаще с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе. Этот некто, не говоря ни слова, положил перед Левой какую-то бумажку и быстро удалился.— Э… В чем дело? Что это такое? — завопил Лева. Но дверь кабинета уже закрылась. Лева вздохнул и взял в руки оставленную бумагу. Он держал ее так, будто она была пропитана смертельным змеиным ядом.В записке были слова, которые привели Леву в ужас: «Есть срочное дело, Лева. Жду у себя в гостях. Не придешь — грохну».Лева посмотрел по сторонам — не подглядывает ли кто-нибудь за ним, потом свернул записку в бумажный шарик и бросил в мусорную корзину. Руки у него дрожали. Он взял чашку с кофе, от волнения разлил напиток. Потом вдруг бросился к мусорной корзине, достал только что выброшенную бумажку, положил ее в пепельницу и поджег. Пока бумага горела, Лева смотрел на нее не отрываясь. В его ушах звучал голос смотрителя: «Не придешь — грохну… не придешь — грохну…» * * * Марукин, занимавшийся делом смотрителя, решил поделиться своими соображениями с Буряком.— Не могу я понять этого Родя, — сказал он. — Судя по материалам, он подпольный миллионер. А держится как постаревший хулиган. Урка мелкий.— Нет, это не мелкая личность, — уверенно ответил следователь. — Я бы сказал, что Родь — очень страшный человек.— Страшный? Чем же он страшен? — поинтересовался Марукин.— Представь себе, Юрий Аркадьевич, он уморил родных детей, двух молодых пацанов. И при жизни-то он их унижал будь здоров, но это, как говорится, дело семейное. А потом ради наживы, ради своих планов и жизни их не пожалел.— Неужели? Не может быть! — удивился Марукин.— Все может быть. Ты тоже не первый год в органах. Всякого, наверное, насмотрелся.— Да уж, это точно, — кивнул Марукин.— Так вот. Я считаю, что сейчас этот Родь вовсе стал беспредельщиком. Он готов пойти на все, чтобы выбраться на волю и добраться до своих подпольных миллионов.— Да где, где у него эти миллионы-то? — заволновался Марукин, потом резко сменил тон на насмешливый. — А я думал, что Корейко — это литературный персонаж.— И не с такими типажами встречаешься в жизни, — сказал следователь, внимательно разглядывая самого Марукина.Тот отвел глаза и спросил:— Вы и приблизительно не знаете, где может быть тайник Родя?— Приблизительно догадываемся. Но пока, к сожалению, наши поиски не увенчались успехом. Хорошо, ты со своими архивами вовремя появился — теперь может возникнуть повод для обыска.— В его квартире? — оживился Марукин.— На маяке, — уточнил следователь. — Но это не сейчас.— Почему? — явно расстроился Марукин.— Потому что для начала я решил проверить его контакты.— А с ним кто-нибудь контактирует? Вы знаете?— Пока никого не было. Но вдруг будут посетители!— А по-моему, это лишняя трата времени, Григорий Тимофеевич.— Нет, Юрий Аркадьевич. Я буду действовать так, как считаю нужным. И если уж ты находишься у меня в подчинении, просьба давать советы и комментировать мои действия только тогда, когда я об этом попрошу, — сухо заметил Буряк.Марукин замолчал.— Да, я тут, Юрий Аркадьевич, хочу у тебя спросить, куда ты в обед бегал? — вдруг спросил следователь.Марукин побледнел от страха.— И-й-я-а? — переспросил он.— Ты, ты, с кем я разговариваю! Такой таинственный вид на себя напустил, плащ длинный, шляпу нацепил…— Я… — начал было Марукин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37