— просительно взглянула на Буравина Полина.— Домашнего — это ты права. Мне, кроме всего прочего, показалось, что он… голодный. Неухоженный, обозленный, есть хочет… В общем, холостой мужик, — согласно кивнул Буравин.— Ох, хоть бы пить не начал! — забеспокоилась Полина.— Надеюсь, удержаться от рюмки у него ума хватит, — пожал плечами Буравин.— Ты же сам сказал — он как будто одержим, — напомнила Полина.— Сказал, сказал. Правда. Но теперь жалею. Я не знал, что ты так разволнуешься, родная… — Буравин попытался привлечь к себе Полину, обнять, но ей было не до того.— Извини, Витя… Не успокоюсь я, пока не схожу туда.— Давай вместе сходим, а? — попросил Буравин.— Витя, ну ты с ума сошел? Он же тебя видеть не может! — воскликнула Полина.— Тебя, кстати, тоже. Но я и не говорю, что я буду подниматься с тобой в квартиру. Подожду в машине. Ты же недолго? — И он заглянул ей в глаза. — Полина, так ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой?— Нет. Я чувствую, что это мой долг. — Полина уже начала складывать в сумку пирожки и другие вкусности.Буравин, наблюдая за ее действиями, вздохнул:— Раз ты чувствуешь так… Ладно, с чувствами не поспоришь.— Витя, я прошу, пойми меня. Ты всегда меня понимал. Борис и ребята обижены. Обделены. Они чувствуют себя брошенными, — объясняла Полина.— По-моему, это ты считаешь, что их бросила, — вздохнул Буравин.— В точку. Если быть до конца откровенной, то да. Я их бросила, — согласилась Полина.— Нельзя так рассуждать! Полина! Нельзя жить только ради детей, ради пресловутого чувства долга.— Да, я с тобой согласилась, поэтому я к тебе ушла. Но сердце-то неспокойно! Значит, я не совсем права, — покачала головой Полина.Буравин внимательно посмотрел на нее:— А может быть, ты внушила себе это излишнее чувство долга? Сколько ты видела среди знакомых, подруг, женщин, которые живут якобы ради детей. Потом дети вырастают, выпархивают из гнезда, а эти женщины остаются глубоко несчастными.— Да, согласна. Но я видела и знаю другие примеры. Когда женщина поступала так, как нужно было только ей. Шла на поводу у своего чувства, у своей страсти. А потом незаметно теряла многое: доверие близких, своих детей… Что хуже, Витя? А что лучше? И кто рассудит? — спросила Полина.Буравин обнял ее:— Мы справимся. Если будем все время вместе. Поддерживая друг друга.— Да, любимый. Ты прав, — прижалась она к нему покрепче.— А ты, любимая, упрямишься и отказываешься от моей поддержки, — с ласковым укором сказал Буравин.Полина замотала головой:— Что ты! Я благодарна тебе за поддержку. Я хочу ощущать ее и сегодня — на расстоянии. Я пойду туда, а ты меня жди.— Но ты ведь недолго, правда?— Совсем недолго. Мне просто надо на них посмотреть. На Алешку, на Костю и…— И на Бориса, — продолжил Буравин.— И на Бориса, — кивнула Полина.— А когда ты разведешься? — ревниво спросил Буравин.— Я и так считаю себя его бывшей женой. Но он не перестал существовать для меня как человек.— Понимаю. Я буду ждать тебя, — посмотрел ей прямо в глаза Буравин, и Полина ответила таким же прямым и нежным взглядом.— Я Люблю тебя.— Я люблю тебя, — эхом повторил он. * * * За столом следователя Марукин примерялся к новому месту. Он вальяжно развалился в кресле и даже закинул ноги на стол. Но тут в кабинет вошел охранник, и Марукин быстро убрал ноги со стола.— Разрешите доложить? — козырнул парень.— Ну, чего случилось? — недовольно буркнул Марукин.— Нашему подследственному… Который Родь, особо опасный… Ему передачу принесли. Вот.— Замечательно. А ты знаешь, что за этим Родем глаз да глаз нужен? — спросил строго Марукин.— Так я поэтому к вам сразу и пришел. Потому что вы приказали… С Григорь Тимофеичем сами… Что особо тщательно…— Да не волнуйся ты! Хочешь, я сам его посылку проверю? — поспешил его успокоить Марукин.— Нет, зачем же? Это же моя обязанность, — охранник начал выгружать предметы из пакета на стол. Одно за другим, на столе появились банка тушенки, большой кусок сала, бутылка пива. Марукин повис над предметами, как Кощей:— Вот-вот. Ты знаешь, что в сале можно пронести?— Что? — сглотнул слюну охранник.— Напильник! Нарежь-ка, проверь! — указал Марукин, и парень начал резать сало. Не удержавшись, он отправил в рот кусочек. Марукин в это время незаметно переложил бутылку пива из группы не проверенных в группу проверенных продуктов. * * * Лева вернулся из отделения милиции и подошел к автомобилю, в котором сидел Костя.—Что? Все успешно? — взволнованно спросил тот.— Передал. Посмотрим. Фу-у, жарко! Я пошел, Костя.— Нет, Лева, подожди. — Костя быстро отнял руку от руля и схватил Леву за рукав.— Только не говори, что тебе надо со мной поговорить!— Лева, мне надо с тобой поговорить, — вздохнул Костя.— Это глупая фраза, Костя, — поджал губы Лева.— Садись, — сказал Костя.Лева вздохнул: он сдался. Сев рядом с Костей, Лева пробормотал:— За компанию, как говорится, можно и удавиться…— Лева, мне кажется, что ты и на собственных похоронах шутить будешь, — недовольно сказал Костя.— Да, а ты на своих сам будешь плакать! — парировал Лева.Неожиданно у Кости зазвонил телефон, и он поднял трубку. Звонила Катя:— Алло! Костя! Скажи, ты будешь дома сегодня вечером?— Катя, нет, нет… Извини, мне некогда. Дома сегодня меня не будет вообще. Там мой брат со своей невестой встречаются. Понимаешь?— Понимаю. Жаль. Я тебе позвоню позже!Костя положил трубку. Он и знать не мог, что Катя с довольной улыбкой достала коробку с лекарством и повторила:— Вот как замечательно! Алеша встречается с Машей у себя дома в пять часов. * * * Алеша стоял среди кустов роз в оранжерее и ждал садовника, который, заметив ожидающего молодого человека, поспешил спросить:— Букетик для барышни?— Для барышни. Но не совсем букетик, — сказал Леша.— А поподробнее? — уточнил садовник, подходя к Алеше.— Мне нужны розы, но не бутонами, а лепестками… Много-много лепестков… Миллион, понимаете?— Не очень. Но неважно. Заказ странный, хотя выполнимый, — хмыкнул садовник.— Так, значит, продадите? Садовник усмехнулся:— Так отдам. Если сами возьмете, молодой человек. Грабли в руках умеете держать?— Приходилось, — кивнул Леша.— Тогда берите грабли в руки и нагребайте с клумб лепестки. Столько, сколько вам нужно!— Спасибо! — Алеша с воодушевлением схватился за грабли и принялся за дело.Очень скоро в его руках был полнехонький холщовый мешок розовых лепестков. Леша сиял: его идея должна была сработать блестяще! * * * Охранник вошел в камеру и обратился к смотрителю:— Не забывают тебя на воле-то.— А что такое? — хмуро отозвался тот.— Вот. Передачку принесли. Все вкусное, — буркнул охранник, дожевывая сало.— Попробовал, что ли? — усмехнулся смотритель.— Не попробовал, а проверил, — поправил охранник.— Вижу по роже, как ты проверил… Охранник прервал его на полуслове:— Но-но! Разговорчики! Я это… продегустировал. Смотритель достал из сумки кусок сала, нарезанный кусочками, и с наслаждением его понюхал:— Ох, теперь и тюрьма не страшна!— Смотри, не тресни-! В одиночку-то… — предостерег охранник, но смотритель указал ему на дверь:— Иди, иди, дай несчастному человеку насладиться продуктом.— А чего им наслаждаться? Сало как сало.Смотритель выждал несколько секунд, пока за охранником не закрылась дверь. Затем быстро, один за другим, выбросил продукты из сумки, в которой была передача, на пол. Достал бутылку с пивом и снял крышку. С противоположной стороны крышки была прикреплена таблетка. Смотритель достал таблетку и положил ее в рот.После этого он лег на нары, сложил руки крестом на груди, ноги в струнку. Его охватило ожидание, но реакции все не было. Смотритель приподнялся и сел на нарах.— Ни черта не понимаю!Он снова лег, напряженно улыбаясь. Прошло время, и улыбка медленно сползла с его лица. Еще несколько секунд — и вдруг что-то невероятное настигло смотрителя: его начало трясти, по телу пробежали судороги. Смотритель с криком упал на бетонный пол. Затем он скрючился и замер. * * * Костя и Лева сидели в машине около отделения милиции, Лева периодически порывался выбраться из машины, Костя его останавливал.— Костя, ну зачем я тебе сейчас здесь? Смотритель не больной человек, на своих ножках выпрыгнет. Помогать вам не надо.— Надо. Во-первых, я так и не знаю всех остальных звеньев цепочки, во-вторых, больным он будет или здоровым, когда выпрыгнет, неизвестно.— Ты же говорил, что препарат вызывает кратковременный приступ!— Но я не личный доктор Михаила Родя! Я не знаю, есть ли у него вообще проблемы с сердцем. — Костя пожал плечами.— Ой, какие проблемы! Смотритель здоров, как бык, и нас с тобой переживет! — закатил глаза Лева.— Стой, стой, погоди. Я хочу знать, как к смотрителю попал препарат? Кто был связным между нами и ним там, в тюрьме? — настаивал Костя.— А я не знаю! И, представь себе, не желаю знать!— Почему? — удивился Костя.— Много будешь знать, сыграешь в ящик раньше, чем состаришься.— Опять ты со своими дурацкими шутками!— Я не шучу, Костя. Я понятия не имею, кто именно из ментов был продажным подельником нашего смотрителя. Смотритель — он же, как паук, всю паутину в своих лапах держит. Исполнители не знают друг друга.— И тебя это устраивает?— Вполне. Тебя ведь, кажется, тоже? — уточнил Лева, но Костя покачал головой:— Нет, Лева, меня вовсе не устраивает быть просто пешкой в чужой игре.— Для того чтобы быть ферзем, милый Костенька, нужно протопать пешкой по всем клеточкам, — назидательно сказал Лева.— Лева, если ты не знаешь весь круг исполнителей плана, то ты наверняка знаешь свою ответственность. И я тоже должен четко представлять свою.— А что представлять! Я в этом деле больше всех рискую. На переговоры со смотрителем кто приходил? Я! Передачи ему кто приносил? Я! — всплеснул руками Лева.— Но машина-то моя! — настаивал Костя.— Костя, успокойся. Твоя машина может здесь оказаться совершенно случайно. И потом, пока они очухаются, пока сообразят, что к чему, уже и тебя, и твоей машины след простыл.— Вот поэтому я и хочу, чтобы ты остался здесь со мной до конца. Для подстраховки, так сказать.— Все, все, уговорил! Сижу с тобой до конца. — Лева сдался.— Победного, — подчеркнул Костя.— Иного и быть не должно. Иначе нам… вместо гонорара покажут кузькину мать!— По времени — уже скоро… — Костя взглянул на часы.— Да, если ему наш препарат передали вовремя, он уже должен был его принять. Получается, сейчас там должен быть самый разгар нашего спектакля.— Ох, неправильно ты говоришь, Лева. Не совсем это спектакль, — мрачно ответил Костя, и Лева удивился:— Ты что, всерьез за него переживаешь, Костя? Я тебя не узнаю.— Нет. Я за деньги свои переживаю.— А, вот это другое дело. Тут я с тобой согласен. Переживаешь, так нечего было опаздывать. Промедлил бы ты еще чуть-чуть — и все, накрылся бы наш план медным тазом!— Ты опять! — воскликнул Костя.— Да что опять! Во всяком деле нужна точность! Для одного блюда яйца варятся две минуты, для другого — десять.— Не надо про яйца, Лева. Не надо нравоучений. Я и так сижу, как на иголках. А еще ты… со своими яйцами. — Костя поморщился.— Я так говорю, потому что ты, наверное, не понимаешь. Если бы мы смотрителя подвели, мы тем самым себе подписали бы смертный приговор. Он же не в порядке дружеской просьбы мне план изложил. Он сказал: «не поможете мне, ребята, — грохну обоих».— Так прямо и сказал? — вздрогнул Костя.— Не сказал, а даже написал. Я бы тебе предъявил записку, да ее сжечь пришлось. Из соображений конспирации.— А почему — грохну обоих? Он же с одним тобой договаривался, — испуганно спросил Костя.Лева отмахнулся:— Я тебя умоляю. С одним, с двумя, с тремя. Какая разница! Грохнет всех и глазом, не моргнет. Если он собственных детей не пожалел…Костя снова посмотрел на часы:— Не могу я, кажется, каждая минута — как час.— Это нервы, Костя. Хотя я бы на твоем месте уже не волновался. Не в первый раз.— Лева! Что ты начинаешь? — взвился Костя. Лева поспешил успокоить его:— Все, все, заканчиваю. Я просто хотел сказать, что у тебя, Костенька, получается сухим из воды выходить. Брательника своего собственноручно чуть на тот свет не отправил. И ничего. Вышел сухим из воды, как гусь.Костя зло смотрел на Леву:— Это ты не напоминаешь, называется?— Ах, какой ты ранимый. Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Я это тебе говорю, но с остальными-то я — могила. — Лева приставил палец к губам, улыбаясь.— Ты не говорил, а вот я сказал. Кате сказал, — понурился Костя.— Об этом ты мне уже сообщил. Только ей-то — зачем?— Да, я — дурак. Но у меня есть оправдание. Я — влюбленный дурак. — Костя вздохнул.Они вновь синхронно посмотрели на часы, и Лева решительно заявил:— Все. Пора. Едем к окнам изолятора.— Там долго не постоишь.— А долго и не придется. Как бы не опоздать! Едем!Машина тронулась с места и вскоре остановилась у другой стены здания милиции, у окон с белыми занавесками.— Интересно, а почему здесь решеток нет? — Костя выглянул из машины:— Потому что больным не до побега. Им бы выжить.— А вот и нет, Мой брат из больницы бежал, — возразил Костя.— Бежал же. Успешно. А врачам кажется, что их пациенты должны послушно лежать в своих лежбищах, как морские котики, — хмыкнул Лева.— Тебе бы, Лева, не рестораном заведовать, а куда-нибудь в творчество определиться. Что ни фраза, то афоризм, — съязвил Костя.Лева отпарировал:— Зря думаешь, что в ресторане творчество не нужно. Еще как нужно. Самая что ни на есть творческая профессия! Изменила муза — ушел клиент. Вот так. Слушай, а как там в аннотации к лекарству написано, какой срок действия препарата?— От минуты до десяти. В зависимости от особенностей организма.— Может быть, у него организм по-особенному особенный?— Не каркай, — Костя вздрогнул.— А что, не каркай! У них сейчас ужин по расписанию, камеру проверить должны — сто пудов. Может быть, всем на него плевать? Поставили миску да пошли дальше.— Лева, сейчас ты сомневаться начал. Может быть, уедем? — предложил Костя.— Все, все, молчу… Но я бы у себя такого не позволил… подать блюдо не вовремя! Это же неслыханно! Причем совершенно неважно, какое это блюдо — фуа-гра или тюремная баланда.— Да, и от того, и от другого болит печень…— А ты-то откуда знаешь? От тюрьмы ты, Костенька, успешно спасаешься, а фуа-гра тебе пока не по карману, — хихикнул Лева.Костя зло огрызнулся:— Я думаю о том, что могло произойти. Смотрителю на самом деле стало плохо. Не на пять-десять минут, а серьезно…— О, я смотрю, у тебя появились к Михаилу Макарычу настоящие человеческие чувства.— Да нет, никаких чувств. Просто если он… кирдык, то и наши деньги… кирдык.Лева вновь глянул на часы и согласился:— Да, мне это ужасно все не нравится. И на какие только жертвы не приходится идти ради женщин!— Ты про меня? — отозвался Костя. Лева вздохнул:— И про себя тоже. Моя рыжая чертовка с бриллиантовым блеском в глазах совершенно ясно представляет роль мужчины в доме. Сексуальный обеспечитель всех ее капризов.— Сколько прошло времени?— Пятнадцать минут…— Фу, я думал, два часа… — тяжело выдохнул Костя.— У тебя состояние измененного сознания, Костя. Транс от страха, — объяснил Лева.— Это ты у Риммы таким красивым словам выучился? — язвительно спросил Костя.Лева поднял брови:— А что? Римма, между прочим, психоаналитик по образованию.— Да ну? А чего же она в гадалках прозябает? — удивился Костя.— Потому что роскошествовать с дипломом в десять раз хуже, чем прозябать в гадалках, как ты говоришь. Тарифы иные.— Да, у тебя с твоей половиной тоже много общего, — задумчиво протянул Костя.— Кто спорит!И они снова, не сговариваясь, посмотрели на часы и дружно вздохнули.— Все, время вышло, — сказал Лева.— Зря ждали. Обломил он нас, — кивнул Костя. — Что, поехали? Или подождем пять минут? Давай встанем под окнами кабинета следователя. Может быть, что поймем.— Накатаемся у милиции на свою голову! — пожал плечами Лева. * * * Зинаида сидела на кухне за столом. Маша вышла из своей комнаты нарядная, улыбающаяся, и бабушка сразу спросила:— Машенька, ты собралась куда-то?— Да, бабушка. У меня свидание. С Алешей, — улыбнулся Маша.— Подожди. Какое свидание? Вы же тут уже… живете? — не поняла Зинаида.Маша опустила глаза:— Алеша тут живет на чердаке. А я в своей комнате.— Постой, постой, присядь. Давай поговорим, — заволновалась Зинаида.— О чем, бабушка? — Маша не собиралась задерживаться, но Зинаида настаивала:— Так, о женском. Я хочу у тебя спросить, только, ради Бога, не обижайся… У вас с Алешей вчера что-нибудь было?— Ну бабушка! — Маша вспыхнула.— Что бабушка, что бабушка! Я же не из любопытства тебя спрашиваю. Просто знаю, к чему вы…стремились. И Сан Саныч меня уговорил уехать из дому. Я что, не понимаю, что ли?— Но вы же вернулись! — возразила Маша.— Но не сразу же! Маша покачала головой:— Нет, бабушка. Вчера ничего не было. И вы здесь ни при чем.— Машенька, о чем не хочешь говорить — не говори. Я тебя пытать не буду. Но ты меня, пожалуйста, послушай, внученька!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37