Август решил отдохнуть, пока старик работает. Лагерь у него был самый элементарный. Ос выкопал небольшую пещерку в одном из красных откосов и сложил все свое барахло у входа. Оно включало ружье для охоты на бизонов и несколько кастрюль и сковородок. Основная переправа находилась в миле вниз по течению, и Август отправился туда посмотреть, прежде чем расседлал лошадь. Там имелось множество следов лошадиных копыт, но не той лошади, которая ему была нужна. Он насчитал пять пирамид из костей между переправой и лагерем Оса Фрэнка, в каждой из которых наверняка было несколько тонн костей.Вернувшись в лагерь, Август уселся отдохнуть в тени откоса. Ос таскал кости до самого заката. Разгрузив последнюю партию у пирамиды, он прикатил тачку в лагерь, перевернул и уселся на нее. Минуты две-три он молча смотрел на Августа.– Ну, ты собираешься пригласить меня на ужин или как? – спросил Август.– Ты не должен был меня арестовывать, – сказал Ос Фрэнк. – Не нравился мне тот чертов банк.– Да ты в тюрьме всего часа четыре пробыл, – напомнил ему Август. – Теперь, когда я убедился, как ты старательно трудишься, я могу утверждать, что тебе не помешала бы передышка. Ты бы мог подучить английский или еще что. Вижу, ты его в конце концов немного освоил.– Не нравился мне тот чертов банк, – повторил Ос Фрэнк.– Давай поговорим о чем-нибудь еще, – предложил Август. – Тебе повезло, что тебя из-за этого банка не пристрелили. Мы с Каллом в те годы совсем недурно стреляли. Тебя спасла только чаща.– Они меня хотели надуть, раз я не мог тогда говорить как следует, – объяснил Ос Фрэнк.– Какой же ты упрямый, Ос, – заметил Август. – Ты и еще половина человечества. Ты давно здесь на реке?– Я ходил пять лет, – ответил Ос. – Хотел магазин.– Это очень мило, – проговорил Август, – только ты здорово людей опередил. Тут еще лет десять – пятнадцать никто не появится. Полагаю, у тебя к тому времени будет сногсшибательный запас бизоньих костей. Надеюсь, на них будет спрос.– Иметь фургон, – продолжал Ос Фрэнк. – Украли. Апачи.– В самом деле? – заинтересовался Август. – Не знал, что тут водятся апачи.– Там у Пеко, – сказал Ос. – Я бросать горы. Не любить снег.– Насчет снега я тоже пас, если у меня есть выбор, – заметил Август. – Но уж больно одинокое место ты себе выбрал. Индейцы не беспокоят?– Оставить в покое, – ответил Ос. – Тот, за которым ты охотиться, он есть плохой. Он убить Боб. Разводить под ним костер, и он жариться. Но меня он не трогать, – добавил он. – Убить Боб и оставить меня в покое.– Какого Боба?– Старик Боб, я с ним быть в горы, – объяснил Ос.– Ну что же, если я его найду, считай, что он свое отсжигал, – заверил Август.– Он быстрый, этот Синий Селезень, – предупредил Ос. – С ним несколько кайова. Они съесть мой собака.– Сколько индейцев? – спросил Август.– Это был большой собака, – пояснил Ос. – Убить два волка. Я когда-то иметь несколько овец, только мексиканцы их угнать.– Да, у тебя тут жизнь полна приключениями, – за метил Август. – И готов поспорить, зимой тут дует хороший ветерок.– Они съесть мой собака, эти кайова, – повторил Ос. – Хороший собака.– Почему Синий Селезень не убил тебя? – поинтересовался Август.– Смеяться на меня, – объяснил Ос. – На мой кости. Сказать, убьет, когда надо.– Сколько с ним индейцев-кайова? – снова спросил Август. Старик явно не привык с кем-либо разговаривать. Его ответы были маловразумительны.– Шесть, – произнес Ос Фрэнк.– А кто там у Уоллза? – спросил Август. Старик не ответил. Стало совсем темно, и Август едва различал сидящую на тачке фигуру.– Тут в речка нет бобер, – проговорил Ос через несколько минут.– Разумеется, бобры не такие дураки, чтобы селиться в этой реке, – заметил Август. – Тут ни одного дерева на двадцать миль, а бобры любят грызть деревья. Тебе бы остаться на севере, раз так бобров любишь.– Уж лучше я собирать эти кости, – возразил старик. – По крайней мере, ноги сухой.– Когда ты охотился на бобров, ты до Монтаны добирался?Август несколько минут подождал ответа, но старик так ничего и не сказал. Когда взошла луна, Август разглядел, что он заснул, сидя на своей тачке и опустив голову на руки.Август устал и проголодался. Он лег там же, где сидел, думая о еде, но ничего не делая, чтобы подняться и что-то взять, если, разумеется, было что брать. Пока размышлял, стоит ли ему встать и поесть, он заснул.Глубокой ночью его разбудил странный звук, и он вытащил пистолет. Уже близилось утро, это было заметно по луне, но он не мог понять, откуда исходит встревоживший его звук.Он осторожно повернулся и увидел всего лишь Оса Фрэнка, который встал ночью и собрал еще тачку костей. Теперь он забрасывал их на вершину пирамиды. Звук, разбудивший Августа, издавали кости, которые стукались о другие и скатывались по бокам пирамиды.Август вернул пистолет в кобуру и подошел, чтобы понаблюдать за стариком.– Странный ты тип, Ос, – заметил он. – Полагаю, ты работаешь денно и нощно. Тебя бы в партнеры к Вудроу Каллу. Он так же рехнулся насчет работы, как и ты. Вам бы соединиться, вы бы всем миром завладели.Ос Фрэнк не удостоил его ответом. Он опорожнил тачку и принялся толкать ее вверх по холму.Август поймал лошадь и поехал на восток. По пути он снова увидел Оса, работающего в лунном свете. Работы у него еще имелось навалом, поскольку вся равнина была усеяна костями бизонов. Создавалось впечатление, что здесь было уничтожено огромное стадо, потому что дорога из костей вела далеко за горизонт.Он вспомнил, как впервые приехал в эти равнины много лет назад. Два дня они с Каллом и другие рейнджеры ехали параллельно с огромным стадом бизонов, сотнями тысяч животных, медленно двигающихся на север. Ночью они плохо спали, потому что лошади нервничали от такого соседства. Им пришлось проехать сотни миль, и они встречали бизонов практически постоянно.Разумеется, они слышали, что бизонов уничтожили, но память о том огромном стаде была такой живучей, что они не верили в эти сообщения. Обсудив их в Лоунсам Дав, они пришли к выводу, что слухи явно преувеличены. Стада, конечно, поредели, но не выбиты полностью. Поэтому он был потрясен, увидев эту бесконечную дорогу из костей. Возможно, только такие дороги и остались от бизонов. Эта мысль заставила его иначе воспринимать пустоту равнины. Исчезли миллионы этих животных, за ними по большей части исчезли индейцы, и великие равнины оказались действительно пусты, никто там не живет и никто не пасется.Скоро нагрянут белые, это уж точно, но то, что он видел сейчас, было промежуточным моментом, не те равнины, какими они были, и не те, какими они будут, а состояние полной пустоты, тысячи акров пропадающей травы, и только жалкие остатки прежних обитателей этих равнин – бизонов, индейцев и охотников. И большинство из этих оставшихся не в своем уме, вроде того старика, круглосуточно собирающего кости, которые никому не нужны.– Неудивительно, что ты не прижился в Уако, Ос. – Август обращался больше к самому себе, нежели к старику.Ос Фрэнк был не в настроении разговаривать, как, впрочем, и слушать. Он наполнил свою тачку костями и направился назад к лагерю.– Я поеду к Уоллзу, чтобы убить этого бандита и за тебя тоже, Ос, – пообещал он. – Тебе ничего не нужно?Ос Фрэнк остановился, как бы раздумывая над его словами.– Мне жалко, что они убивать та собака, – сказал он. – Я его любить. Это эти кайова его убить, не мексиканцы. Шесть кайова.– Ладно, шесть патронов у меня найдется, – заметил Август. – Может, мне удастся отправить этих негодяев туда, куда отправился твой пес.– Кайова застрелить лошадь Боба, – добавил Ос. – Потом они его поймать. Разжечь костер и за жарить его. Они так всегда делать. Затем старик снова взялся за тачку и покатил ее к берегу реки.Светало, но вдали равнина казалась еще темной, а небо там, где оно касалось земли, – серым. Хотя Август больше всего любил зарю, именно в этот час он чаще ощущал себя дураком. Ну разве не идиотство ехать вдоль реки Канейдиан одному, представляя собой легкую добычу для любой шайки, и к тому же голодному до крайности? Попал он в такое положение в результате стечения нескольких обстоятельств: неожиданного решения Калла стать животноводом и своего собственного, столь же неожиданного, решения отправиться за женщиной, которая оказалась дурой настолько, что влюбилась в Джейка Спуна. Все это бессмысленно, но тем не менее было что-то такое во всех этих идиотствах, что ему нравилось. Разумные действия, которые он пытался предпринять раз или два за свою жизнь, практически немедленно оказывались жуткой скукой. Все кончалось пустяками, усердной пьянкой и беспечной игрой в карты. Гасу всегда казалось, что в его безумствах куда больше жизненного азарта.Солнце уже коснулось травы, а он все ехал и ехал вдоль дороги из бизоньих костей. 55 Мартышку Джона безумно раздражало ее молчание.– Черт побери, я вырежу тебе язык, если ты не будешь им пользоваться, – сказал он однажды, сбил ее с ног, уселся на нее и поднес свой огромный нож к ее лицу. Песья Морда пригрозился пристрелить его, если он не оставит ее в покое. Лорена была уверена, что Мартышка Джон вполне способен вырезать ей язык. Лорене никогда не приходилось иметь дело с таким отвратительным мужиком. Он был даже хуже Ермоука и индейцев, хотя и те казались ей достаточно омерзительными. Она закрыла глаза, ожидая прикосновения ножа, но Песья Морда щелкнул затвором ружья, и Мартышка Джон не рискнул к ней подступиться. Но он продолжал сидеть у нее на груди, споря с Песьей Мордой по поводу ее постоянного молчания.– Зачем тебе, чтобы она разговаривала? – спросил Песья Морда. – Я бы тоже не стал с тобой, чертовым старым негодяем, разговаривать.– Она же может говорить, черт бы ее драл, – ругался Мартышка Джон. – Селезень сказал, она с ним разговаривала.– Это ее дело, не хочет, пусть не говорит, – настаивал Песья Морда. Он был худ и напоминал ворону, но в глазах светилась сумасшедшинка, и Мартышка Джон никогда не заходил с ним слишком далеко.– Да мы же ее купили, – возразил он. – Все свои шкуры за нее отдали. Она должна делать, что ей велят.– Ты за свои проклятые деньги получаешь достаточно, – заметил Песья Морда. – Да и большинство шкур были мои.– Старый негодяй, – добавил он.Мартышка Джон был старым коротышкой. Волосы грязно-белого цвета, меньше пяти футов роста, и при этом до крайности мерзок. Дважды он выхватывал из костра палки и бил ее ими. Ей ничего не оставалось, как свернуться в клубочек. Ее спина и ноги вскоре покрылись синяками и ожогами. Она знала, что ей достанется еще больше, если Мартышке Джону удастся остаться с ней на более продолжительный срок, но Песья Морда владел половиной ее и старался держаться поближе, чтобы его капиталовложение не слишком пострадало.Хотя она видела, как Мартышка Джон и Песья Морда расплачивались с Синим Селезнем шкурами, оказалось, что они не являются ее единственными владельцами, потому что каждый раз, когда появлялись индейцы-кайова, а появлялись они каждые два-три дня, они тащили ее в свой лагерь, а белые мужчины и не пытались их остановить. Индейцы и белые явно ненавидели друг друга, но и те и другие слишком боялись Синего Селезня, чтобы сцепиться.Синий Селезень единственный из всех не выказывал к ней никакого интереса. Он украл ее на продажу, вот он ее и продал. Совершенно очевидно, ему было глубоко безразлично, что они с ней сделают. Когда он бывал в лагере, то по большей части либо чистил пистолет, либо курил и даже не глядел в ее сторону. Если Мартышка Джон наводил на нее страх, то от Синего Селезня она была просто в ужасе. Его холодные, пустые глаза пугали ее больше, чем злоба Мартышки Джона или безумие Песьей Морды. Она и раньше-то была не слишком разговорчива, но ее молчание в лагере отличалось от ее старого молчания. В Лоунсам Дав она часто скрывала слова, но всегда могла найти их и случае необходимости; ведь вспомнила же она их сразу, стоило только Джейку появиться.Теперь она совсем лишилась способности говорить, она могла только бояться. Двое белых постоянно говорили об убийствах. Синий Селезень на эту тему не распространялся, но она видела, что он убивает не задумываясь. Каждый день она не рассчитывала дожить до вечера. Она все еще не умерла только потому, что мужчины не успели насытиться ею. Когда она им надоест, они ее убьют. Она пыталась вообразить, как это случится, но нe могла представить себе эту картину. Она лишь надеялась, что умрет не от руки Синего Се лезня. Она была так грязна и от нее настолько дурно пахло, что приходилось удивляться, что мужчины все еще хотят ее, но, разумеется, они сами были еще грязнее и воняло от них куда хуже. Они разбили лагерь недалеко от ручья, но никто из мужчин никогда не мылся. Мартышка Джон несколько раз говорил ей, что он с ней сделает, попытайся она убежать, ужасные вещи, вроде того, что говорил ей Синий Селезень в то утро, когда украл ее, только еще хуже. Он обещал ей зашить ее суровыми нитками так крепко, что она не сможет помочиться, и будет наблюдать за ней, пока она не лопнет.Лорена пыталась отключиться, когда он вел такие разговоры. Она умела молчать, теперь она училась не слышать. Иногда ей казалось, что она вот-вот научится умирать. Ей этого так хотелось, и она представляла себе, как они разозлятся, когда однажды утром обнаружится, что она умерла, и они уже не могут использовать ее.Но ничего не получалось. Она воображала себя мертвой, но не умирала, как и не пыталась убежать. Она не имела понятия, где находится, потому что вокруг, насколько мог видеть глаз, расстилались равни ны, пустые и голые. У них лошади, они сразу поймают ее и сделают с ней что-нибудь или отдадут индейцам. Мартышка Джон ей также грозил тем, что сделают с ней индейцы, если им представится случай. По вечерам они в основном и говорили о том, что делают индейцы с пленниками. Она им верила. Часто, когда бывала с индейцами, она испытывала животный ужас. Они делали с ней что хотели, но этого им было недостаточно. Она замечала, как они на нее смотрят, после того как кончат, и эти взгляды пугали ее куда больше, чем угрозы Мартышки Джона. Они лишь смотрели, но бы ло в их взглядах нечто такое, что заставляло ее желать смерти, чтобы никогда об этом не думать.Синий Селезень то появлялся, то снова исчезал. Иногда он оставался в лагере, где постоянно точил свой нож. В другие дни он уезжал. Иногда кайова уезжали с ним вместе, в другие дни они сидели в лагере и бездельничали. Мартышка Джон ругал их, но они не обращали на него внимания. Они смеялись над стариком и смотрели на него тем же взглядом, что и на Лорену. Ведь не только над женщинами они умели из деваться.Однажды индейцы нашли охромевшую корову, которую бросило стадо. У коровы треснуло копыто, и она едва передвигалась на трех ногах. Индейцы пригнали ее в лагерь, подталкивая своими копьями. Затем один ударил ее топором по голове, и корова упала замертво. Другой вспорол ей живот и принялся вытаскивать киш ки. Они отрезали куски белых кишок, выдавливали оттуда содержимое и жадно ели его. «Вот это он обещал сделать со мной, – подумала Лорена. – Вытащить мои кишки, как у этой коровы».– Ты только посмотри на этих чертовых кишкожралов, – сказал Песья Морда. – Да будь я проклят, чтобы я ел их сырьем.– Еще как съешь, если проголодаешься, – заметил Мартышка Джон.– Какие же они голодные, когда у них целая корова? – справедливо возразил Песья Морда.Лорена понимала, что если она и может на кого надеяться, то только на Песью Морду. Он был груб и с приветом, но не такой жестокий, как старик. Он мог стукнуть ее разок, если она разочаровывала его, но он не бил ее горящими палками и не пинал в живот, как старик. Иногда она ловила на себе его вполне дружелюбный взгляд. Постепенно ему все больше не нравилось, когда Мартышка Джон делал ей больно или вообще касался ее. Он следил за тем, что говорил, потому что старик отличался вспыльчивостью, но, когда Мартышка Джон приставал к ней, Песья Морда не находил себе места и часто, взяв ружье, уходил из лагеря. Мартышка Джон не обращал на него внимания, он обращался с ней одинаково грубо вне зависимости от того, был кто в лагере или нет.Однажды Синий Селезень, вернувшись из своего таинственного путешествия, привез с собой виски, которым щедро поделился и с белыми, и с индейцами. Он и сам пил с ними, но умеренно, тогда как через час Мартышка Джон, Песья Морда и индейцы были пьяны в стельку. Несмотря на жаркую ночь, они развели огромный костер и уселись вокруг него, передавая друг другу бутылку.Лорена начала пугаться. Синий Селезень даже не взглянул на нее, но она чувствовала, что что-то должно случиться. Он привез несколько бутылок, и не успевала опорожниться одна, как он доставал другую. Мартышка Джон пил особенно неаккуратно. Виски текло по его подбородку и грязной бороде. Один раз он встал и помочился, даже не отвернувшись.– Чего ты не отойдешь? – возмутился Песья Морда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113