Удивленный Дауд перевел взгляд с ребенка на Друдла, потом -- на дверной
проем...
Стоявшего там беловолосого гиганта эмир узнал мгновенно, несмотря на годы
и заботы, отягощавшие память Дауда Абу-Салима.
-- Здравствуй, Фальгрим! -- прошептал эмир.-- Ты пришел из прошлого,
лоулезец? Из того прошлого, когда день был ясен, а из никому не ведомой
Шулмы не приходили в Кабир странные послы и дурные вести? Ты из
прошлого, Фальгрим?
Фальгрим с поклоном шагнул в зал и остановился, уперев свой двуручный
эспадон в плиты пола и сложив руки на его рукояти.
-- Нет, о солнцеподобный эмир, я не из прошлого! Я из будущего! Когда из
Шулмы уже не приходят дурные вести, зато ездят послы! И одного из них
великий эмир видит перед собой!
-- Ну вот, а что я говорил?! -- заявил Друдл, глядя на побледневшего эмира
Дауда.-- Кричу: это мы, послы Шулмы -- а никто не верит! Даже светлейшие
умы...
* * *
2
Человек, занимающий должность управляющего хозяйством загородного дома
семьи Абу-Салим, согласно старой традиции, назывался -- векиль.
Человека же, долго топтавшегося у двери зала Посвящения и не решавшегося
ни постучать, ни войти -- этого человека мама звала Ниязиком, соседи --
уважаемым Ниязом ибн-Джалалом, слуги досточтимым векилем Ниязом, а в
списках городского кади он значился, как Нияз ибн-Джалал ан-Кабири.
Человек, которого звали по-разному, приподнял чалму, вытер ладонью
вспотевшую бритую макушку, опустил чалму на место, зачем-то тронул
рукоять короткого прямого кинжала за поясом -- и с тоской посмотрел на
закрытую дверь, откуда доносился веселый шум и взрывы хохота.
"Полагаю, что в Восьмом аду Хракуташа для векилей отведено особое, не
слишком жаркое местечко!" -- подумал досточтимый векиль Нияз.
Все сегодняшние неприятности начались с появления у ворот имения добрых
двух десятков незнакомцев, настаивающих на аудиенции великого эмира -- как
раз в тот момент, когда великий эмир уединился в зале Посвящения -- что
предупреждало всякого: "Не тронь рассерженного льва!"
Сам векиль Нияз в препирательствах не участвовал, опоясавшись поясом
мудрости и собравшись послать за эмирскими гулямами в случае... в случае чего
-- поскольку часть гостей была весьма разбойного вида -- но, обернувшись,
векиль Нияз сперва увидел, как трое привратников ткнулись носами в решетку,
зачем-то уставившись на двоих гостей в странных халатах со множеством
побрякушек (один из этой парочки был безоружен, а второй держал в руках
копье-чыду явно хакасской работы), а потом...
А потом привратники, двигаясь неестественно медленно, открыли ворота -- и
толпа пришельцев хлынула в имение.
Векиль Нияз вспомнил всю многочисленную родню Ушастого Демона У, а
дойдя до двоюродного дедушки -- узнал ехавшего впереди великана с огромным
эспадоном на плече; узнал, хотя видел его в последний раз не то пять, не то
шесть лет тому назад.
-- Высший Фальгрим! -- истошно завопил несчастный векиль Нияз.-- Вы ли
это?! Что ж вы сразу-то не об явили -- кто мол, да что...
-- Не бойся, еще об явим! -- вынырнул из-за Фальгрима смуглый весельчак с
кривым мечом-махайрой на боку; и когда лошадь смуглого оскалила зубы в
подозрительной усмешке, векиль вздохнул с некоторым облегчением: на
скалящейся лошади восседал не кто иной, как Диомед Кименец, уехавший из
Кабира примерно в то же время, что и Фальгрим Беловолосый, лорд
Лоулезский.
-- Иго-го-го! -- заржал кто-то прямо в ухо векилю Ниязу, и в пострадавшем ухе
невидимые кузнецы ударили молотами по невидимым наковальням.-- Ах, какие
господа к нам заехали сюда! Как у Друдла-дурака стала мокрая щека -- слезы
катятся, как будто в глаз насыпали песка!..
-- Друдл! -- раненным буйволом взревел Беловолосый, и невидимые кузнецы
перебрались из одного уха векиля Нияза в другое.Старый мерзавец! Живой!..
Клянусь замками Лоула -- живой!..
Вихрем слетев с коня, Фальгрим сунул свой эспадон Кименцу, облапил
ухмыляющегося шута и, как ребенка, подбросил Друдла в воздух, даже не
заметив, что у шута на плечах сидит пятилетний мальчишка, донельзя
осчастливленный таким поворотом дел.
Фальгрим орал, Друдл смеялся, мальчишка визжал, Диомед старался их всех
перекричать, остальные гости переговаривались между собой, слуги и
привратники не отставали -- и шум поднялся совершенно невообразимый.
Молчал один векиль Нияз.
Он молчал даже тогда, когда высвободившийся Друдл ухватил Фальгрима за
руку и потащил в дом.
Он молчал потом, ожидая неизвестно чего.
Он молчал и тогда, когда из дома выскочил растрепанный Дауд Абу-Салим,
эмир Кабирский, помолодевший лет на двадцать, и приказал немедленно
впустить всех (к счастью, наиболее разбойные личности от ехали в сторону, и
один из них тихо попросил накормить их в павильоне для слуг) и накрывать
праздничный дастархан, да не где-нибудь, а прямо в зале Посвящения, и на
полу, как пировали предки, и вина побольше, озера вина, реки вина, моря и
океаны вина!..
Вообще с того дня досточтимый векиль Нияз стал очень молчаливым
человеком, каким и прожил до девяноста трех лет, после чего молча умер в
окружении рыдающих родственников...
Но это случится нескоро -- а сейчас векиль Нияз стоит у двери зала Посвящения
и не может решиться.
Нет, кажется, уже решился...
Векиль чуть-чуть приоткрыл дверь (хвала Творцу, не заскрипела!) и приложил
к образовавшейся щели ухо.
Было слышно, но не видно.
Тогда векиль убрал ухо и приложил глаз.
Стало видно, но почти не слышно.
Тогда векиль Нияз стал делать это поочередно -- и это привело досточтимого
Нияза к желаемому результату.
-- ...Жив он,-- бурно рассказывал Фальгрим,-- жив-здоров, что ему сделается!
Асмохат-та у нас молодцом! За пять лет -- шесть детей от двух жен!.. Вот я ж и
говорю -- молодцом! Правда, иногда говорит мне: "Ты знаешь, Фальгрим,
лучше б я ее тогда убил!" Как это -- кого? Жену свою вторую... Восьмирукую.
Мы еще волновались, как сейчас помню -- воплощение Мо свою же внучку за
себя берет! Ужас! Кровосмешение! Дети-то какие пойдут?! Чин нас успокоила --
и как в священный водоем глядела... Хорошие дети! Отличные дети! Среднего
Фальгримом назвали...
-- А старшего? -- поинтересовался эмир Дауд.
-- Старшего -- Друдлом! Я Чэна пугал -- дескать, наследник шутом вырастет!
Ничего, говорит, пусть растет...
-- Бедный эмир! -- притворно застонал шут.-- Как же ты будешь без меня
править? Ай, бедный-бедный эмир!..
-- Да куда ж ты денешься-то? -- смеясь, спросил эмир Дауд.
-- В Шулму уеду! На тезку своего посмотреть! Шуты, как трава, не растут -- их
поливать надо, удобрять, уму-разуму учить... Эй, Диомед, вы когда назад
поедете, свистните -- мне собраться только подпоясаться!
-- И впрямь, шуты -- что коты! -- беззлобно пошутил эмир.Беды в дом -- коты из
дома! Мне б куда уехать...
-- Знаем,-- ненавязчиво вмешался Диомед.-- Ты, светлейший эмир, что думаешь -
- зря мы от охраны с проводниками сбежали? Зачем нам в Кабирском эмирате
проводники, а тем более -- охрана?! Так что видели, и слышали, и лицом к лицу
сталкивались... С людьми говорили, и не только с людьми...
Эмир Дауд удивленно поднял бровь, но переспрашивать не стал.
-- И в Бехзде на малом турнире побывали, целый день на позорище это
смотрели; и про сумасшедшего Гасана из Орлиного гнезда слышали, и
разбойнички нам попадались! Только разве ж это разбойники? Вот когда мы
по всей Шулме за найманами-староверами гонялись -- так то разбойники
были!.. А у вас -- так, ерунда, дети неразумные... Мы с ними по душам
потолковали, Блистающим напомнили, кто они такие есть на самом деле (эмир
Дауд непонимающе нахмурился) -- так эта, извините, банда Кривого Мустафы
нас до самого Кабира провожала, пылинки с нас сдували и спорили меж собой,
кто сегодня Махайру полировать будет!
Векиль Нияз отпрянул от двери, только сейчас сообразив, кто были те люди,
которые отправились трапезничать в павильон для слуг.
Но любопытство пересилило, и вскоре в щели вновь замелькали то ухо, то глаз,
а то и вовсе нос.
-- Это еще не беды, светлейший эмир,-- мягко заметила морщинистая старуха,
сидевшая рядом с Друдлом и державшая его за руку, словно боясь, что шут
исчезнет.-- Кабир много веков спокойным стоял, и лишь последние пять лет
закипать начал. Это Шулма века кипела, а сейчас успокаиваться стала! Нынче
не время -- а после поговорим, как и чем Масудов огонь гасить, да так, чтоб не
полыхал, но и не угасал совсем! Да, Пересмешник?
-- Да, Матушка,-- улыбаясь от уха до уха, отозвался Друдл.Воистину -- да.
-- А на безумных пророков у нас свои пророки имеются,-- добавил Диомед.--
Умные.
-- Это ты о Ковыряге? -- внешне невинно поинтересовался Фальгрим, и все
посольство расхохоталось.
-- Нет, Фальгрим, не о нем. Для Ковыряги этот Гасан слишком мелок. Я о
слугах Ур-калахая. Верно, Куш-тэнгри и Бач-тэнгри?
-- Верно,-- коротко отозвались оба шулмуса в халатах с побрякушками, и эмир
Дауд, на миг встретившись с ними глазами, неожиданно для самого себя
пожалел безумного Гасана ас-Саббаха.
Чаши с вином вновь загуляли по кругу, и векиль Нияз, набравшись храбрости,
пролез в щель до половины.
-- О светлейший эмир,-- выдохнул Нияз, словно бросаясь в ледяную воду,--
там...
-- Кто там? -- добродушно крикнул эмир Дауд, и у Нияза отлегло от сердца.
-- Там, у входа, почтенный устад Мансайя Одноглазый и хинский алхимик
Сааф бен-Сааф. Говорят -- эмир им назначал...
-- Пускай их! -- махнул рукой Дауд Абу-Салим, и векиль Нияз со всех ног
бросился выполнять приказ.
...Прошло совсем немного времени, и в чашах еще не успело показаться дно,
когда в зал Посвящения вошли двое: коренастый пожилой кузнец, чей правый
глаз закрывала черная повязка, и старик с длинной седой бородой и в
островерхом колпаке плотного сукна.
Оба низко поклонились, с некоторым недоумением глядя на происходящее.
В руках у кузнеца был некий предмет, длиной почти в человеческий рост,
тщательно завернутый в промаслившуюся ткань, а за спиной висел лист
бронзы и деревянная, окованная металлом тренога; старик нес мешочек
размером с голову ребенка.
От предложенного вина гости отказались, и спустя недолгое время, в ответ на
просьбу эмира Дауда удовлетворить его любопытство, старик развязал свой
мешочек и высыпал в низкую металлическую плошку немного угольно-серого
зернистого порошка со слабым неприятным запахом.
И ударил над плошкой кресалом.
Порошок, поймав искру на лету, жадно вспыхнул, исторгнув облако
зловонного дыма -- и быстро угас.
Все долго молчали.
-- Это поможет мне выкурить Гасана ас-Саббаха из Орлиного гнезда? --
вежливо поинтересовался эмир Дауд.
Сааф бен-Сааф молча достал из сумы, висевшей у него на боку, маленький,
наглухо запечатанный и залитый смолой горшочек из необожженной глины,
размером примерно в два мужских кулака; из горшочка свисал длинный
промасленный фитиль.
-- Здесь то же самое,-- бросил неразговорчивый алхимик, отходя к самой двери,
опуская горшочек на пол и чиркая кресалом над концом фитиля -- удалившись
при этом от самого горшка на несколько шагов.
Словно крохотный вулкан взорвался у двери, обдав собравшихся сернистой
вонью, и осколки глиняного горшка градом ударили по стенам, а зал заволокло
дымом.
Алхимик спокойно ждал, пока вскочивший на ноги эмир и его сотрапезники
успокоятся.
-- Если твои каменотесы, о светлейший эмир, сделают в скале, на которой стоит
Орлиное гнездо проклятого ас-Саббаха,-- заговорил наконец Сааф бен-Сааф,--
необходимое количество скважин, куда поставят б о л ь ш и е горшки с моим
порошком -- то достаточно будет несколько раз ударить кресалом, чтобы
пророк Гасан начал летать вместе с орлами! И боюсь, что ему это мало
понравится... Но я еще не все показал тебе, светлейший эмир! Устад Мансайя,
ваша очередь!
Пожилой кузнец кивнул, размотал ткань -- и глазам собравшихся явилась
престранная вещь. Полая внутри трубка толщиной примерно в полтора
копейных древка и длиной около трех локтей, схваченная по всей длине
стальными кольцами, была укреплена на деревянном расширяющемся ложе,
инкрустированном серебром и перламутровыми пластинами.
Затем кузнец взял принесенный им большой лист бронзы и отнес его к стене
зала, где и установил.
После вернулся к своему творению, взгромоздил его на массивную треногу,
направил трубку на бронзовый лист и достал изза пояса короткий факел.
Подошедший алхимик в очередной раз чиркнул своим кресалом, факел отчего-
то не вспыхнул, а начал тлеть -- и кузнец поднес его к предмету на треноге.
Раздался взрыв, и куски рубленого металла со свистом и грохотом вылетели из
жерла трубки и ударили в лист, разрывая бронзу.
Кузнец удовлетворенно хмыкнул, потирая ушибленное отдачей плечо, а
алхимик торжественно приблизился к пробитому листу.
На помосте встревоженно вибрировали два старых ятагана, двуручный эспадон
Фальгрима, махайра Диомеда и остальное оружие прибывших гостей.
-- Вот,-- гордо заявил Сааф бен-Сааф.-- Запомни сегодняшний день, великий
эмир Дауд Абу-Салим -- ибо с этого дня начинается новая эпоха!
Все молчали.
Пятилений Абу-т-Тайиб, не выдержав, приблизился к кузнецу Мансайе и
кончиком пальца коснулся детища алхимика и кузнеца.
-- Я скоро вырасту,-- сказал мальчик.-- Я скоро вырасту -- и тогда ты подаришь
мне ее, дядя кузнец? Правда? А себе ты сделаешь другую... Хорошо?
-- Хорошо,-- улыбнулся одноглазый кузнец.-- Хорошо, о сиятельный Абу-т-
Тайиб! С позволения эмира Дауда, я дарю ее тебе уже сейчас! Да будут дни твои
долгими и беспечальными, потомок Абу-Салимов!
-- Я буду звать ее,-- мальчик зажмурился от нахлынувшего волнения,-- я буду
звать ее аз-Зайда, что значит "Неукротимая"! Да, я буду звать ее именно так!
Все молчали.
Шут Друдл подошел к ребенку и долго смотрел на вещь по имени аз-Зайда.
-- Будь проклят тот день,-- тихо сказал шут,-- будь проклят тот день, когда
оружию стали давать имена!..
И тень недоумения затуманила ясный взгляд маленького Абу-т-Тайиба; тень, в
глубине которой медленно сгущалась багровая пелена.

К О Н Е Ц


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57