Он тонок и длинен, изящен и строг, он -- гордость моих очей.
Он светится радугой, он блестит, струящийся, как ручей.
Живой, я живые тела крушу: стальной, ты крушишь металл --
И, значит, против своей родни каждый из нас восстал.
Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби
Глава десятая
... Солнце неторопливо выползало из рассветной дымки, окрашивая в нежно-
розовые тона далекие полоски облаков на востоке, и негромко шелестели
узорчатые листья придорожных тутовников, вплетая в свой шум журчание
суетливого ручья. Утро, подобно занавесу в балагане площадных лицедеев-
мутрибов, распахивалось от знойной Харзы до отрогов Сафед-Кух, и мир
готовился родиться заново.
Начинался день. Новый день.
И уже простучали по бревенчатому мостику с шаткими перилами копыта
коня...
Нет. Двух коней.
Двух -- потому что мой не в меру верный дворецкий Кос ан-Танья все же
увязался за мной. И я ничего не смог с этим поделать.
Сначала я приказал -- и Кос впервые ослушался приказа. Тогда я сменил
тактику и попытался его уговорить. С тем же успехом я мог бы уговаривать
стену комнаты, в которой мы находились. С той лишь разницей, что стена бы
молчала, а у упрямого ан-Таньи на всякий мой довод находился незыблемо
логичный ответ, и этот ответ никак меня не устраивал -- так что спор быстро
зашел в тупик.
Тогда я разозлился. Наверное, я был не прав; наверное, это было глупо -- нет,
не наверное, а наверняка! -- но это я понимаю уже сейчас, а тогда я просто
вышел из себя и заявил Косу, что он уволен.
Окончательно и бесповоротно.
На что мой дворецкий улыбнулся с просто возмутительной вежливостью и
затребовал письменного подтверждения.
Еще было не поздно одуматься, но я настолько разгневался, что тут же взял
лист пергамента и костяной калам, пододвинул бронзовую чернильницу и -- и
на одном дыхании написал приказ об увольнении.
Об увольнении моего дворецкого Коса ан-Таньи.
Я лишь запоздало удивился, подписываясь правой, железной рукой -- удивился
не столько своему поспешному решению, сколько тому, с какой легкостью
сумел удержать в новой руке калам.
Причем текст вышел вполне разборчивым, хотя и несколько корявым, а роспись
оказалась достаточно похожей на старую.
Кос самым внимательным образом прочитал приказ, удовлетворенно кивнул,
помахал пергаментом в воздухе, чтобы просохли чернила, и послал гонца к
городскому кади, дабы тот заверил подлинность документа.
Пока гонец мотался туда-сюда, Кос равнодушно глядел в окно, а я еле
сдерживался, чтобы не треснуть отставного дворецкого чернильницей по
голове.
Наконец посыльный привез пергамент, свернутый в трубочку и запечатанный
личной печатью городского кади Кабира. Ан-Танья сунул свиток за отворот
халата и повернулся ко мне.
-- Итак, надо понимать, что я уволен? -- зачем-то осведомился мой бывший
дворецкий. Впрочем, Кос всегда отличался особой педантичностью.
-- Да! -- раздраженно подтвердил я.-- Ты что, читать разучился?! У-во-лен! И
теперь ты можешь идти...
-- Нет уж, дорогой мой, это ТЫ теперь можешь идти,-- внезапно перебил меня
ан-Танья, закладывая большие пальцы рук за пояс,-- и подробнейшим образом
объяснил мне, Высшему Чэну из семьи Анкоров Вэйских, наследному принцу
Мэйланя и так далее, куда я теперь могу идти.
Ох, и далеко мне пришлось бы идти, послушайся я Коса!
-- ... а я поеду с тобой, потому что, во-первых, ты без меня пропадешь, не
добравшись даже до Хаффы, а не то что до Мэйланя, а во-вторых, ты мне
больше не указ. Куда хочу, туда и еду. А хочу я туда, куда и ты. И кстати, с тебя
еще выходное пособие,-- закончил он.
Сперва я остолбенел и решил, что настал конец света, а я этого не заметил.
Потом я понял, что конец света здесь ни при чем, а просто зря я уволил этого
негодяя.
И безропотно выдал ему выходное пособие.
С которым он и отправился на базар закупать провизию в дорогу.
А утром следующего дня мы -- я и сияющий, как новенький дирхем, ан-Танья --
выехали из восточных ворот Кабира и свернули на Фаррский тракт, раньше
именовавшийся дорогой Барра.
"Мэй-лань! -- звенели о булыжник подковы моего коня.-- Мэй-лань, мэй-лань,
мэй..."
2.
Ехали мы не слишком торопясь -- путь впереди лежал неблизкий и не на один
день -- но и нигде особенно не задерживаясь. По дороге мы молчали -- мне до
сих пор было стыдно за свою вчерашнюю вспышку, а Кос никогда и не
отличался особой многословностью.
Я понемногу привыкал к тяжести доспеха, поначалу немного сковывавшей
движения, то и дело возвращаясь мыслями к ночной Беседе... нет, к ночной
схватке, в которой погиб Друдл.
И не он один.
Да, остальных убил я. Я и Единорог. Он-Я. Или Я-Он. Мы. И, сколько ни
играй словами, это было страшно. Страшнее, чем отрубленная рука и алая
кровь на зеленой траве. Ведь то была моя рука, моя кровь...
А это -- чужая.
Но пролитая мной.
Страшна была даже не сама смерть. Страшна была та легкость, с которой я
превратил живое в неживое. Ах, как просто это оказалось!.. до ужаса просто. И
теперь я боялся сам себя.
Как и Единорог.
Оказывается, свыкнуться с мыслью о возможности убийства совсем нетрудно.
Ты просто снимаешь с себя тяжесть постоянного контроля -- словно доспех снял
-- затем ты всего лишь продолжаешь начатое движение, не останавливаясь... и
вот уже клинок с убийственной точностью нащупывает живое сердце,
трепещущее сердце -- и входит в него.
Вот и все.
И ты чувствуешь, потому что ты -- это меч, а меч -- это ты. Потому что таким
же надтреснутым стоном отдается где-то глубоко внутри предсмертный звон
сломавшегося клинка. Потому что он тоже живой -- теперь-то я знаю это.
Но я знаю и другое. Я знаю, что значит слово "Враг". Есть в нашем мире такое
подлое слово, и пишется оно с большой буквы на всех языках. Ты бы меня
понял, смешной и грозный шут Друдл... Да, ты бы меня понял. Враг -- это... это
Враг. И если ты не убьешь его -- он убьет тебя. Или твоего друга. Или чужого
друга. Или убьет твой меч. Или меч убьет его...
Но, убивая врага, этим самым ты тоже убиваешь чьего-то друга.
Я невольно скосил глаза на рукоять Сая Второго, торчавшего из-за моего
пояса. Сай молчал. Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы он молчал. Потом
я положил железную ладонь на рукоять Единорога. Он тоже молчал, думая о
своем, и я не решился его тревожить.
Похоже, Единорог, как и я, не вполне пришел в себя после вчерашнего... о
Творец, какие простые истины узнаем мы иногда, и до чего же трудно
привыкать к жизни, в которой есть место вот таким простым истинам!..
... Пополудни мы устроили короткий привал. Кос молча помог мне выбраться
из доспеха, и я сумел слегка размяться. С непривычки тело немного ломило, и
завтра это наверняка даст о себе знать, но я уже понимал -- привыкну. Когда я
ребенком впервые взял в руки Единорога, он тоже показался мне несуразно
длинным и тяжелым. А эта железная одежда -- не меч. Ею не пользоваться надо,
а носить. Предки ведь носили -- и не жаловались. Или, может, жаловались -- но
все равно носили. Времена такие были... вроде наших времен.
Ладно, хватит об этом. Впереди еще столько всего... Чего -- всего? Кто его
знает... Поживем -- увидим.
Если доживем.
Вот с такими веселыми мыслями, мы наскоро перекусили холодным мясом с
просяными лепешками, запивая еду кислым вином из бурдюка. Потом, спустя
полчаса, я снова облачился в доспех аль-Мутанабби и взобрался на недоуменно
косившегося на меня коня.
Свистнула плеть, конь оскалил желтые зубы в подозрительной ухмылке -- и мы
поехали дальше.
Мерно покачиваясь в седле, я думал о том, что возьмись я рассказывать кому-
нибудь о первом дне нашего пути в Мэйлань, то не смог бы сообщить ничего
интересного. Ну, выехали из Кабира... ну, привал... дальше вот едем... Все. Как
же это, однако, прекрасно -- когда с тобой ничего не происходит! А дни,
богатые событиями (и ночи тоже!) пусть отправляются под хвост к Ушастому
Демону У!..
К вечеру мы добрались до караван-сарая, одного из многих, которыми
изобиловал Фаррский тракт. Это дня через четыре, когда мы свернем северо-
восточнее Хаффы, с ночлегом, говорят, будет сложнее -- и то не намного.
Я вознес мысленную хвалу благоустроенности эмирата, и мы с Косом по
молчаливому согласию решили здесь заночевать, что было вполне разумно.
3.
Наутро я проснулся раньше Коса, чего никогда не случалось, пока он был моим
дворецким. Теперь же ан-Танья справедливо решил, что как вольный человек
он может отсыпаться столько, сколько захочет -- и при этом храпеть на всю
выделенную нам келью. Имелся определенный соблазн потихоньку улизнуть от
него, пока он спит, но я сильно сомневался в успехе подобного предприятия.
Все равно ведь догонит, рано или поздно. Уж я-то знал своего бывшего
дворецкого.
Честно говоря, я и сам малость поостыл и не очень-то стремился отделаться от
ан-Таньи. Да и доспех с его помощью снимать-одевать гораздо легче...
Тем не менее, на этот раз я решил обойтись без доспеха и оделся быстро и
бесшумно -- правая рука действовала вполне нормально, и я уже начинал
воспринимать ее, как обычную часть своего тела, что даже немного пугало --
после прицепил к поясу ножны с Единорогом, сунул рядом Дзюттэ Обломка и
отправился в харчевню на первом этаже караван-сарая, намереваясь
потребовать завтрак.
Сая Второго я вонзил в деревянную панель стены, где и оставил.
... В харчевне за длинными, крепко сбитыми столами уже сидело несколько
постояльцев. Похоже, все они с утра пораньше успели не только позавтракать,
но и изрядно приложиться к напитку, гораздо более крепкому, чем ключевая
вода. Посему разговаривали они весьма громко, перебивая друг друга, и
каждый слушал в основном сам себя.
Вообще-то я не большой любитель подслушивать чужие разговоры, но на этот
раз я остановился на верхней ступеньке лестницы, невидимый снизу, и
прислушался, заинтересовавшись предметом беседы.
Предметом беседы был я.
-- ... да врешь ты все! -- рокотал внизу чей-то бас, слегка надтреснутый, как
порченый кувшин.
-- А вот и не вру! -- возмущался его собеседник, чуть ли не переходя на визг.--
То, что Чэну Анкору на турнире руку отрубили, все знают?! Отрубили или не
отрубили?!
-- Ну, отрубили,-- подтвердили сразу два или три голоса.-- По локоть. Или по
плечо. Или еще дальше.
Я криво ухмыльнулся и положил руку аль-Мутанабби на рукоять Единорога,
чтобы он тоже послушал. И вздрогнул. Сверху мне был не виден оружейный
угол, где стояло оружие болтунов, но зато теперь я сам услыхал еще один
разговор.
Блистающие в углу говорили о том же.
Я снова ухмыльнулся, настроился на голоса людей -- но руки с меча не снял.
На всякий случай.
-- А то, что у Высшего Чэна теперь опять две руки -- это знаете?! продолжил
визгливый.
-- Ну, говорили люди...-- неуверенно ответствовал бас, явно смущенный
напором.-- Мало ли чего говорят в Кабире... вот еще говорили, что ночами по
площади Опавших Цветов ракшас-людоед ходит и никого не жрет, только
вздыхает...
-- А откуда это известно, что людоед? -- заинтересовался кто-то.
-- Так у него изо рта нога человечья торчит! Он ее выплюнуть не может, а
целиком она не глотается. Вот он оттого и вздыхает, а она пальцами шевелит...
-- Кто?
-- Да нога же! Босая она...
-- Сам ты ракшас! -- визгливый чуть не захлебнулся от злости.-- Я тебе про
Чэна, а ты мне про ногу! Говорю вам, что сам видел -- обе руки на месте, и одна
-- железная! И пальцами шевелит!..
-- Нога?
-- Рука!
-- И я видел...-- еще один голос начал было говорить что-то в поддержку
визгливого, но тот немедленно перебил говорящего -- видимо, опасаясь
очередного ухода разговора в сторону.
-- Так это еще не все! Кто Чэну руку железную ковал? Коблан Железнолапый,
вот кто!
-- Ну да, Коблан,-- проскрипел старческий фальцет.-- И что с того?
-- А то, что и Чэн Анкор теперь Железнолапым стал! По-настоящему! И рука
эта не просто так болтается, как язык у некоторых -- Чэн ею, как живой,
пользуется!
-- Ври больше!
-- Творцом клянусь -- сам видел! Только не это главное... Иду я позавчера перед
самым отъездом мимо квартала Су-ингра, гляжу -- идет Чэн, и весь железный!
Весь! Целиком!..
"Врет,-- подумал я.-- Не мог он меня видеть. Не был я в районе Су-ингра... А,
какая разница -- он видел или кто-нибудь другой!.. людям рты не заткнешь.
Разве что ногу ему туда сунуть, как тому ракшасу..."
-- Ну да?!
-- Да! Железный! Видать, Коблан, когда руку ему новую приклепывал, малость
промахнулся молотом -- вот и пришлось плечо железное мастерить, а пока
плечо делал -- еще чего помял...
-- Сказки все это! Болтаете невесть что!..
-- А вот Саид руку железную тоже видел! Ведь видел, Саид?
-- Ведь видел...
-- Вот! А там, где рука -- там и остальное...
-- Остальное -- это да,-- прогудел бас с откровенной завистью.-- Ежели оно
железное, остальное-то, а еще лучше стальное, так это да... бабы, небось, с ума
сходят...
Мы с Единорогом уже едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Интересные
слухи, оказывается, гуляют по Кабиру и за его стенами!
-- А голова у Чэна как -- тоже железная? -- полюбопытствовал невидимый
старик.
-- Сверху только. А лицо обычное. Из мяса.
-- Так это что же получается -- Коблан теперь железных людей плодить будет?
-- Кто его знает... может, и будет. Ежели что, к примеру, оттяпают...
"Ладно, хватит подслушивать. Есть-то хочется! -- рассердился я непонятно на
кого.-- А ну-ка!.."
И я решительно протопал вниз и уселся за стол неподалеку от развеселой
компании. Единорога я в оружейный угол ставить не стал -- по негласному
уговору.
Толстый краснощекий хозяин появился почти сразу. Я заказал ему завтрак и
через минуту на столе уже дымился аш-кебаб, завернутый в маринованные
листья дикого винограда, белела в пиале чесночная подлива, возвышалась
стопка желтых лепешек -- и я жадно принялся за еду, изредка поглядывая на
шумных спорщиков.
Через некоторое время визгливый сплетник -- долговязый и смуглый детина с
неожиданно мелкими чертами невыразительного лица -- обратил на меня
внимание.
Его глубоко посаженные глазки остановились на мне раз, другой -- и вдруг он
уставился на мою правую руку, не донеся до рта пиалу с вином. Я просто
слышал, как лихорадочно трещат его заржавевшие мозги, сопоставляя
увиденное с известным.
Наконец долговязый расплылся в широченной улыбке, видимо, придя к какому-
то определенному выводу.
-- Смотрите! -- заверещал он, тыкая в мою сторону грязным пальцем.-- Вот что
значит мода! Теперь все хотят быть похожими на Чэна Анкора! Вон у него
железная перчатка на руке, видите?!
Теперь уже все смотрели на меня. Я вежливо улыбнулся, прекратив на
мгновение жевать.
-- Тебя как зовут, парень? -- нахально осведомился болтун.-- Кабирец, да? Ты
Чэна-то хоть однажды видел?
-- Видел,-- откусывая большой кусок кебаба, кивнул я,-- каждый день, почитай,
видел.
-- Это где же ты его видел?
-- В зеркале,-- ответил я.-- Когда брился по утрам.
И взял верхнюю лепешку правой рукой...
4.
... А потом мы снова ехали по Фаррскому тракту, и с осенних тутовников
осыпались на обочину сипкие спелые ягоды, а мы по-прежнему молчали -- но
молчали уже гораздо веселее, чем вчера, и солнце припекало вовсю, причем я
поймал себя на том, что невольно улыбаюсь этому солнцу, а Единорог у седла
весело звякает в ответ каждой моей улыбке.
Впрочем, улыбался я не только солнцу. Мне то и дело вспоминалась утренняя
немая сцена в караван-сарае, испуганно-уважительные лица подвыпивших
спорщиков за соседним столом; недоумение в их глазах, постепенно
переплавляющееся в изумление...
"Вот и родился еще один слух,-- подумал я.-- И пойдут дальше гулять легенды о
Железноруком Чэне, и буду я в этих легендах обрастать железом с головы до
ног... А ведь кто-то и впрямь видел меня в Кабире, одетого в доспех -- то ли по
дороге домой от Коблана, то ли при выезде из города; и по пути вчера нам
люди встречались, и сегодня встретятся, и завтра... Так что слухи, похоже,
будут преследовать меня по пятам и, скорее всего, обгонят; и ничего из
попытки тихо выяснить, что к чему, у меня не выйдет..."
Ну и не надо! Глупо было бы расчитывать остаться незамеченным, разгуливая
по эмирату в этом-то железе! Дурак ты, Чэн... дурак и есть. Прав был Друдл-
покойник.
При воспоминании о шуте что-то больно кольнуло внутри, и рука сама
коснулась Единорога. Дурак я или не совсем дурак -- но все равно я докопаюсь
до сути... и пусть слухи торопятся, пусть бегут быстрее моего коня -- я
одновременно буду и приманкой, и охотником. Пожалуй, так даже лучше...
Тут я обнаружил, что мой меч уже давно разговаривает с Дзюттэ Обломком, и
невольно прислушался к их беседе.
Единорог не возражал. Ну а у меня уже начало входить в привычку
подслушивать и подглядывать.
-- Дурак ты, Единорог! -- прозвучал у меня в голове голос Обломка, и я
невольно вздрогнул, натягивая поводья -- до того этот голос и манера говорить
напоминали покойного Друдла.
Или это Друдл напоминал Дзюттэ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57