Оружие то есть, с точки зрения
шулмусов. И хранили пленных Блистающих в почетном шатре.
У каждого уважающего себя племени -- а племен, себя не уважающих, не было в
бескрайней Шулме -- имелся такой шатер.
Знатное жилье! На отдельной повозке возили, трех белых коней запрягали да
трех гнедых -- это когда на новое место откочевывали. А вот когда на стоянках
разбивали, то сверкал и искрился шатер золотыми полосами переплетающихся
цветов и узоров, искусно вышитых по зеленому бархату; них шатра
натягивался на массивные колья красного металла, покрытые тончайшим
чеканом работы неведомых златоделов.
Вроде бы и небогата ремеслами кочевая Шулма, а вот поди ж ты!..
В шатре том и познакомился Но-дачи с братьями-Саями, хмурыми и
неразговорчивыми, и с другими Блистающими, невесть какими путями
попавшими в Шулму. Только не сразу понял Но, почему одни Блистающие в
шатре на белой, как снег, кошме лежат, а другие -- на пунцовой.
Как по крови плывут.
... Долго понимать не пришлось. Поначалу соседей спрашивал -- те, что с белой
кошмы, и сами ничего не знали или делали вид, что не знали, а те, которые с
пунцовой -- отмалчивались.
Вскоре все выяснилось само собой.
По большим местным праздникам, шесть-семь раз в год (как турниры в
Кабире!) устраивало племя общий той. Скачки, пляски, песни, козлодрание,
котлы сорокаведерные мясным паром кипят, маленькие Придатки-шулмусики с
головы да ног бараньим жиром да кислым каймаком перемазаны. А в
последний день тоя звали какого-нибудь раба-Придатка -- и непременно
выбирать оружие по руке.
С белой кошмы.
А потом ставили их обоих -- Придатка с Блистающим -- против бойца-
шулмуса.
И в ладоши хлопали -- начинайте, дескать!
Вот так хлопнули однажды и для Но-дачи. И для рослого темнокожего
Придатка -- дубанец, наверное! -- что уверенно поднял Но с белой кошмы.
(Еще бы! -- подумал я.-- Они там, в Дубане, и без того на двуручниках
помешаны, прочие роды обижаются... ну да ладно, не о том сейчас речь...)
Истосковавшийся по Беседам Но-дачи начал ее радостно и красиво -- благо
Придаток попался сообразительный. Три стремительных дуги прочертил в
воздухе тяжелый клинок, и слетела верхушка шулмусского малахая из лисьего
меха, забился на полынном ветру распоротый рукав чекменя, рассыпались
костяные украшения с лопнувшего шнурка на жилистой шее...
А кривая сабля-клыч не сказала в ответ ни слова. Шагнул шулмус, и узкий
клинок просто и грубо погрузился в живот нового Придатка Но-дачи. Темная
кожа посерела, будто пеплом подернулась, гулко забили барабаны -- и вновь
остался Но-дачи один.
В шатре. На белой кошме.
А за шатром хлопали в ладоши и счастливо взвизгивали довольные шулмусы.
Как же -- такая победа!
Даже обнаженное оружие, которым размахивали жители Шулмы, что-то
азартно бормотало, захлебываясь пьяным весельем -- да только невнятной была
речь шулмусских клинков, одышливо присвистывали копья, заикались на
взмахе метательные ножи...
Ну и что? Зато могли то, чего не могли Блистающие Верхнего Вэя, Кабирского
эмирата, Омелы Кименской, древнего Мэйланя, Лоулеза, Дубана, Хаффы,
Хакаса...
Шулма -- могла!
Видел Но-дачи По уменью Беседовать один Блистающий дюжины здешних
сабель стоит. Стоить-то, конечно, стоит, но вот в чем беда: через себя не
переступишь, а уменьем убийства не перекрыть!
Разве что...
Отлежался Но на кошме, отмолчался, и месяца через два, на очередном тое, с
другого конца подойти решил.
Пять раз выбивал он боевой топор из рук одноглазого шулмуса-поединщика,
пять раз кричал топору: "Опомнись, брат!.."
Не докричался. Глухо ухал топор, как птица ночная -- и все. А затягивание боя
считалось среди шулмусов уловками Гэнтэра, лукавого божка коров и
конокрадов, недостойными настоящего мужчины. Зароптали зрители, мелькнул
в воздухе волосяной аркан, рухнул хрипящий Придаток, роняя Но-дачи...
... Очнулся Но на кошме.
Белой.
Долго думал большой меч, долго себя наизнанку выворачивал, долго копил в
себе скудные крохи решимости; и накопил. После третьего боя, короткого и
страшного, отнесли его с почетом на пунцовую кошму и всю ночь выли вокруг
Но по-праздничному.
Никогда не забудет двуручный Но-дачи, Блистающий Мэйланя, как снял он с
плеч свою первую голову.
Вот ведь как выходит -- и чужая голова своей стать может, когда снимешь ее с
хозяина.
А Придатка, что в тот памятный день Но-дачи держал, в племя приняли. На
одного шулмуса больше стало. Молодец!..
Еще бы не молодец... И себя спас, и Но-дачи. Ведь если какой Блистающий с
белой кошмы за год так крови и не попробует -- приносили неудачника в
жертву Желтому богу Мо, разломав на три части и утопив в священном
водоеме.
Все дно -- в обломках. Гнилых, ржавых.
Кладбище, как есть кладбище. Братская могила.
А так -- хорошо. С пунцовой кошмы на праздничные бои лишь три раза в год
берут. И то -- против новеньких. Тех, что Беседуют. По-старинке. Как
привыкли в Мэйлане, Кабире, Хаффе...
Вот поэтому и не рассказывают новичкам, за какие-такие дела с кошмы на
кошму перекладывают.
... Год прошел. Второй прошел. Третий начался.
И как-то ночью вошли в шатер, переступив через удавленного стража, девять
Придатков -- из тех, что в разное время были в племя приняты. А у шатра
восемнадцать коней землю копытом рыли -- девять заседланных, девять -- в
заводе, под вьюки.
Взяли Придатки с пунцовой кошмы одиннадцать Блистающих -- троих
братьев-Саев, Но-дачи, потом похожего на Но маленького Шото... еще шесть
клинков, проверенных Шулмой...
И -- только пыль взвивалась за беглецами. Утром кинулась Шулма вдогон --
куда там! У ближайшего табуна табунщик пополам рассечен -- видно, впрок
праздничная наука пошла! -- кони на земле бьются с сухожилиями
перерезанными, плачут детскими голосами. Пока на дальний выпас пешком,
пока...
... Прошли они Кулхан. Семеро -- из девяти Придатков. Девять -- из
одиннадцати Блистающих.
И четыре лошади.
Прошли. Обратно. Зная, что там, за песками, далеко, есть на земле место такое
-- Шулма.
И земля им тесной показалась.
Глава девятая
1.
-- Интересное дело...-- задумчиво прошелестел я, когда Детский Учитель
надолго замолчал.-- Ну, допустим... А почему тогда они именно к тебе пришли,
на жизнь жаловаться? Мало ли в том же Кабире Детских Учителей? И вообще...
-- Учителей-то немало,-- вмешался Обломок.-- А Детский Учитель семьи Абу-
Салим -- один. И слово его, как Верховного Наставника из Круга Опекающих,
дороже иных слов стоит. Вот так-то! И не только в Кабире.
Я не особенно разбирался в иерархии Детских Учителей, но сказанного
Обломком было достаточно, чтоб угомониться и не приставать к маленькому
ятагану с лишними вопросами.
-- А ты, Дзю? -- видимо, я угомонился, да не совсем.-- Ты тоже Верховный
Наставник, раз при этом разговоре присутствовал?
-- Я -- Верховный Насмешник,-- ухмыльнулся Дзюттэ.-- И я не присутствую. Я
прихожу и остаюсь, пока меня не выгоняют. А когда выгоняют, то я все равно
остаюсь. Понял?
-- Понял,-- кивнул гардой я.-- Ладно. Наставник, рассказывай дальше.
-- Дальше? -- тихо переспросил Детский Учитель.-- Чтоб дальше рассказывать,
надо сперва назад вернуться...
И мы вернулись назад.
... За три месяца до побега попал в шатер к Но-дачи незнакомый Блистающий.
Попал -- и сразу на пунцовую кошму лег. Его в набеге из чужого племенного
шатра выкрали, так что он в Шулме уже лет пять обретался, и всему, чему надо,
обучен был. В том шатре он вместе с братом-близнецом лежал, только в
суматохе набега пропал брат куда-то...
И одной долгой ночью, когда нет иного дела, кроме как спать или
разговаривать между собой, рассказал новый Блистающий о том, что недавно
случилось в его племени -- а был он из известного в Мэйлане рода парных
топоров Шуан, не склонных к выдумкам и многословию.
(Да, я неплохо знал когда-то род Шуанов по обеим линиям -- Верхневэйской и
Мэйланьской -- и к многословию они были склонны не больше, чем к
умышленной порче Придатков. Хотя -- если эта Шулма действительно такая...)
... Случился в племени, где находился тогда Шуан, заблудший топор с короткой
рукоятью и подобным луне лезвием -- праздничный той. Скачки-байга, песни-
пляски, хмельная арака -- все, как полагается.
Все, да не все.
Я вился в племя, в самый разгар тоя, чужой Придаток с Блистающим на поясе.
По внешнему виду оба -- чистый вэйцы. И пришли от северо-западной границы
Кулхана. Почему сами пришли, а не под конвоем заставщиков -- неясно, да и
лень в праздник разбираться.
Ну, раз пожаловали -- становитесь в круг, за цвет кошмы и жизнь Придатка
спорить!
Стоят они в круге. Смотрят на шулмусов. И те на них смотрят. Видят --
Придаток стройный, узкоплечий, черноглазый, в суконный бешмет затянут; ни
вида, ни силы, одни глаза из-под войлочного колпака лихим огнем горят. Такие
огни в полночь на заброшенных курганах-могильниках видеть можно -- можно,
да не нужно. Кто их близко видел, те домой редко возвращаются.
А Блистающий, что только что был на поясе, а теперь уже в руке подрагивает --
вроде бы обычный прямой короткий меч, клинок треугольный, двулезвийный,
только у гарды-крестовины тот клинок чуть ли не в полторы ладони шириной,
а у острия -- на иглу сточен.
(-- ... Чинкуэда,-- бросаю я.
-- Что? -- удивляется Детский Учитель.
-- Чинкуэда, говорю. Есть такая семья у нас на южных солончаках. Затворники,
в свет редко когда выбираются...
-- А... ну хорошо. Пусть будет по-твоему. Дальше говорить?)
... Вышел к гостю незваному в круг шулмус с двумя копьями. Поглядел на
соперника Придаток, звонко расхохотался у него в руке Блистающий
Чинкуэда, и затем острием указал по очереди на семерых шулмусов, что
впереди прочих стояли.
Выходите, мол!..
Те и вышли. Стоят ввосьмером. Ждут.
-- Джамуха! -- сказал стройный Придаток и в грудь себя кулаком стукнул.
Дескать, зовут меня так -- Джамуха...
... Знал топор Шуан, что любой Блистающий по уменью своему много
шулмусских клинков на весах Беседы перевешивает. А вот то, что новенький
Блистающий, не обожженный Шулмой, не терявший Придатков, с первого же
раза восьмерых шулмусов играючи положит -- этого топор Шуан не знал.
И двуручный Но-дачи не знал. А узнав -- удивился.
(И я удивился.)
Покачался окровавленный Чинкуэда над трупами, посвистел лениво в тишине,
и в ножны лег, не вытершись. Придаток его улыбнулся нехорошо, в карман
бешмета полез и пригоршню ушей оттуда достал. На землю бросил.
По серьгам признали шулмусы уши своих пограничных заставщиков.
Через полгода новый вождь был у племени. Взамен прежнего, зарезанного на
глазах у всех.
Звали нового вождя -- Джамуха Восьмирукий.
И на поясе его всегда висел прямой короткий Чинкуэда, скорый на смерть.
2.
А еще через три месяца указал Чинкуэда острием на четыре стороны света. И
сказал Джамуха Восьмирукий: "Много земель -- одна Шулма. Много племен --
один народ. Много людей -- один вождь. Кто несогласен -- умрет."
Было это незадолго до похищения топора Шуана. И чуть дольше оставалось до
дерзкого побега девяти Придатков и одиннадцати Блистающих.
Топор Шуан тоже был среди них.
Он остался в Кулхане. Зыбучка засосала.
3.
... Детский Учитель все еще тихо шелестел, сообщая разные малозначащие
подробности, молчал Обломок -- слишком долго для его характера -- спали
мирным сном остальные гости и Гердан-хозяин (интересно, а почему я считаю
себя тоже чем-то вроде хозяина, хоть и сам в гостях?), крупные кабирские
звезды заглядывали в окно...
Короче, я уже не слушал Детского Учителя, а думал о своем. Вернее, о чужом --
о невероятной Шулме, о Но-дачи и о том, что мне его не жалко.
Абсолютно.
Я и сам стоял вплотную к той черте, которую Но перешел волею неумолимых
обстоятельств. Я -- тут, пока еще тут; он -- там, уже там... но нас разделяло не
более одной длины клинка. Хороший выпад судьбы -- и мы будем рядом.
А моя личная судьба носила имя. Но-дачи. Бежавший из Шулмы.
Нет, ненависть ушла и пока не появлялась, но и жалости не возникало. Скорее
уж мне стоит задуматься, что никаких Тусклых я, как ни буду стараться, не
найду. Миф рассыпался на глазах, теряя плоть и реальность -- ужасом Кабира,
Дубана, Хаффы оказалась кучка Блистающих из Шулмы, с того конца света.
Бороться с легендой мне было бы страшнее.
Постой, Единорог... ты все-таки собираешься бороться?
Ладно. Отложим до утра.
-- ... и он сказал,-- пробился сквозь мои раздумья шелест Детского Учителя,--
что настанет день, когда Джамухе Восьмирукому станет мала Шулма. И тогда
Шулма придет в Кабир. Ты слушаешь, Единорог?
-- Да-да,-- торопливо звякнул я.-- Конечно... Шулма придет в Кабир. И что
дальше?
-- А дальше,-- не выдержал Обломок,-- по его словам, мы все станем
заложниками собственного воспитания. Пока мы будем пытаться Беседовать и
возмущаться грубостью незваных со-Беседников -- Придатки Кабирского
эмирата умоются кровью. И вскоре Кабир станет Шулмой. Ясно?!
-- Ясно.
Мне действительно было ясно. Да, на месте Но-дачи и его спутников я тоже в
первую очередь явился бы к Верховному Наставнику из Круга Опекающих. Чье
слово весомо в среде Детских Учителей.
-- Шулма, если она есть, придет в Кабир не завтра,-- медленно продолжал я.-- И
не послезавтра. Значит, у Кобара есть время. Значит, за это время Детские
Учителя эмирата могут успеть многое. Взрослого Придатка очень трудно
переучить заново, а вот Придатка-подростка... или лучше Придатка-ребенка...
Исподволь, осторожно внедрить в податливое сознание мысль о возможности
умышленной порчи друг друга, вовремя подтолкнуть неокрепшую руку, чуть-
чуть изменить навыки, когда надо -- промахнуться, когда надо -- попасть... И
когда (если!) Шулма придет в Кабир -- ее встретят новые Придатки, чье уменье
убивать, помноженное на мастерство Блистающих... Бедная Шулма! Да, на
месте Но я предложил бы то же самое.
-- Ты угадал, Высший Дан Гьен,-- со странной дрожью в голосе подтвердил
Детский Учитель.-- Но-дачи предложил именно этот выход.
-- Ну и..?
-- И я отказался. Я не знаю, придет ли Шулма в Кабир, но если бы Детские
Учителя эмирата согласились бы на предложение Но-дачи -- с этого дня, с этой
минуты Шулма уже была бы в Кабире. А Дзю сказал...
-- А я сказал,-- резко перебил Наставника Обломок,-- что за Шулмой не надо
далеко ходить, потому что она уже в Кабире! Что Но и его приятели -- это и
есть Шулма! И если Блистающий способен помыслить о том, чтобы научить
детей-Придатков убивать -- он... он должен был навсегда остаться в Кулхане!
Добровольно!
Меня поразила горячность шута. Предложение Но-дачи затронуло, вне всяких
сомнений, какие-то сугубо личные чувства Обломка -- вот только какие?
И опять же -- сколько ему лет?
-- Договаривай, Наставник,-- тоном ниже буркнул Дзюттэ.-- Все, не лезу
больше...
-- Чего уж там договаривать,-- отозвался Детский Учитель.-- Ушли они. Надо
быть полными болванами, чтоб не понять -- не дадим мы с Дзю юных
Придатков портить. И сами не будем, и другим закажем. А они, беглецы из
Шулмы, не глупее нас были. Маленький Шото -- тот чуть не с середины
разговора зверем на меня косился, а братья-Саи в дверях задержались и
говорят: "Видишь, Но, мы же тебя предупреждали... Чистенькие они все тут, а
мы теперь грязненькие -- не станут нас в Кабире слушать. Придет Шулма,
научит чистеньких пачкаться -- да поздно будет. Станут пьяные шулмусы
Блистающими владеть, а сами Блистающие Придатками станут. Нет уж, не
дадим мы чистеньким вот так, от чистоты душевной, подохнуть! Наша грязь
дешевле да проще -- сами, сами обучитесь, чему надо... хотите или не хотите".
Не понял я сперва, о чем это Саи, а как первое убийство в Хаффе свершилось,
так сообразил -- только поздно.
-- Почему поздно? -- спросил я.
-- Ты уже почти научился убивать,-- тихо ответил Детский Учитель.-- Маскин
Седьмой из Харзы -- учится. Это только из числа тех, кого я знаю. И о ком я
знаю. Кто следующий? Шешез? Лунный Кван? Гвениль? -- а я именно его
подозревал в содействии Саям и Но-дачи! Волчья Метла? Кто?! Может быть --
я?!.
-- Или Обломок,-- не подумав, предположил я.
Дзюттэ промолчал -- что само по себе было удивительно -- но промолчал он
так, что вот мне-то и стало не по себе. Было в его молчании что-то общее с
молчанием Фархада иль-Рахша, грозящим прорваться бешеным звоном: "Во
имя клинков Мунира зову руку аль-Мутанабби!"
Ну почему, почему я даже после всего случившегося так ужасающе
легкомыслен? Говорю, не подумав; лезу, куда не следует; смеюсь, когда стоит
быть серьезным, и наоборот...
Впервые я подумал, что с точки зрения многих кабирцев я могу оказаться в чем-
то похожим на Дзюттэ Обломка. Вот она какая, личина шута...
-- А почему ты не рассказал обо всем Шешезу? -- поинтересовался я, адресуя
этот вопрос Детскому Учителю.-- Рассказал бы, и Шешез наверняка принял бы
какие-то меры...
-- А он и принял,-- горько усмехнулся маленький ятаган.-- Просто поверить в
Шулму и угрозу Но-дачи для Шешеза было ничуть не легче, чем поверить,
например, в тех же Тусклых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
шулмусов. И хранили пленных Блистающих в почетном шатре.
У каждого уважающего себя племени -- а племен, себя не уважающих, не было в
бескрайней Шулме -- имелся такой шатер.
Знатное жилье! На отдельной повозке возили, трех белых коней запрягали да
трех гнедых -- это когда на новое место откочевывали. А вот когда на стоянках
разбивали, то сверкал и искрился шатер золотыми полосами переплетающихся
цветов и узоров, искусно вышитых по зеленому бархату; них шатра
натягивался на массивные колья красного металла, покрытые тончайшим
чеканом работы неведомых златоделов.
Вроде бы и небогата ремеслами кочевая Шулма, а вот поди ж ты!..
В шатре том и познакомился Но-дачи с братьями-Саями, хмурыми и
неразговорчивыми, и с другими Блистающими, невесть какими путями
попавшими в Шулму. Только не сразу понял Но, почему одни Блистающие в
шатре на белой, как снег, кошме лежат, а другие -- на пунцовой.
Как по крови плывут.
... Долго понимать не пришлось. Поначалу соседей спрашивал -- те, что с белой
кошмы, и сами ничего не знали или делали вид, что не знали, а те, которые с
пунцовой -- отмалчивались.
Вскоре все выяснилось само собой.
По большим местным праздникам, шесть-семь раз в год (как турниры в
Кабире!) устраивало племя общий той. Скачки, пляски, песни, козлодрание,
котлы сорокаведерные мясным паром кипят, маленькие Придатки-шулмусики с
головы да ног бараньим жиром да кислым каймаком перемазаны. А в
последний день тоя звали какого-нибудь раба-Придатка -- и непременно
выбирать оружие по руке.
С белой кошмы.
А потом ставили их обоих -- Придатка с Блистающим -- против бойца-
шулмуса.
И в ладоши хлопали -- начинайте, дескать!
Вот так хлопнули однажды и для Но-дачи. И для рослого темнокожего
Придатка -- дубанец, наверное! -- что уверенно поднял Но с белой кошмы.
(Еще бы! -- подумал я.-- Они там, в Дубане, и без того на двуручниках
помешаны, прочие роды обижаются... ну да ладно, не о том сейчас речь...)
Истосковавшийся по Беседам Но-дачи начал ее радостно и красиво -- благо
Придаток попался сообразительный. Три стремительных дуги прочертил в
воздухе тяжелый клинок, и слетела верхушка шулмусского малахая из лисьего
меха, забился на полынном ветру распоротый рукав чекменя, рассыпались
костяные украшения с лопнувшего шнурка на жилистой шее...
А кривая сабля-клыч не сказала в ответ ни слова. Шагнул шулмус, и узкий
клинок просто и грубо погрузился в живот нового Придатка Но-дачи. Темная
кожа посерела, будто пеплом подернулась, гулко забили барабаны -- и вновь
остался Но-дачи один.
В шатре. На белой кошме.
А за шатром хлопали в ладоши и счастливо взвизгивали довольные шулмусы.
Как же -- такая победа!
Даже обнаженное оружие, которым размахивали жители Шулмы, что-то
азартно бормотало, захлебываясь пьяным весельем -- да только невнятной была
речь шулмусских клинков, одышливо присвистывали копья, заикались на
взмахе метательные ножи...
Ну и что? Зато могли то, чего не могли Блистающие Верхнего Вэя, Кабирского
эмирата, Омелы Кименской, древнего Мэйланя, Лоулеза, Дубана, Хаффы,
Хакаса...
Шулма -- могла!
Видел Но-дачи По уменью Беседовать один Блистающий дюжины здешних
сабель стоит. Стоить-то, конечно, стоит, но вот в чем беда: через себя не
переступишь, а уменьем убийства не перекрыть!
Разве что...
Отлежался Но на кошме, отмолчался, и месяца через два, на очередном тое, с
другого конца подойти решил.
Пять раз выбивал он боевой топор из рук одноглазого шулмуса-поединщика,
пять раз кричал топору: "Опомнись, брат!.."
Не докричался. Глухо ухал топор, как птица ночная -- и все. А затягивание боя
считалось среди шулмусов уловками Гэнтэра, лукавого божка коров и
конокрадов, недостойными настоящего мужчины. Зароптали зрители, мелькнул
в воздухе волосяной аркан, рухнул хрипящий Придаток, роняя Но-дачи...
... Очнулся Но на кошме.
Белой.
Долго думал большой меч, долго себя наизнанку выворачивал, долго копил в
себе скудные крохи решимости; и накопил. После третьего боя, короткого и
страшного, отнесли его с почетом на пунцовую кошму и всю ночь выли вокруг
Но по-праздничному.
Никогда не забудет двуручный Но-дачи, Блистающий Мэйланя, как снял он с
плеч свою первую голову.
Вот ведь как выходит -- и чужая голова своей стать может, когда снимешь ее с
хозяина.
А Придатка, что в тот памятный день Но-дачи держал, в племя приняли. На
одного шулмуса больше стало. Молодец!..
Еще бы не молодец... И себя спас, и Но-дачи. Ведь если какой Блистающий с
белой кошмы за год так крови и не попробует -- приносили неудачника в
жертву Желтому богу Мо, разломав на три части и утопив в священном
водоеме.
Все дно -- в обломках. Гнилых, ржавых.
Кладбище, как есть кладбище. Братская могила.
А так -- хорошо. С пунцовой кошмы на праздничные бои лишь три раза в год
берут. И то -- против новеньких. Тех, что Беседуют. По-старинке. Как
привыкли в Мэйлане, Кабире, Хаффе...
Вот поэтому и не рассказывают новичкам, за какие-такие дела с кошмы на
кошму перекладывают.
... Год прошел. Второй прошел. Третий начался.
И как-то ночью вошли в шатер, переступив через удавленного стража, девять
Придатков -- из тех, что в разное время были в племя приняты. А у шатра
восемнадцать коней землю копытом рыли -- девять заседланных, девять -- в
заводе, под вьюки.
Взяли Придатки с пунцовой кошмы одиннадцать Блистающих -- троих
братьев-Саев, Но-дачи, потом похожего на Но маленького Шото... еще шесть
клинков, проверенных Шулмой...
И -- только пыль взвивалась за беглецами. Утром кинулась Шулма вдогон --
куда там! У ближайшего табуна табунщик пополам рассечен -- видно, впрок
праздничная наука пошла! -- кони на земле бьются с сухожилиями
перерезанными, плачут детскими голосами. Пока на дальний выпас пешком,
пока...
... Прошли они Кулхан. Семеро -- из девяти Придатков. Девять -- из
одиннадцати Блистающих.
И четыре лошади.
Прошли. Обратно. Зная, что там, за песками, далеко, есть на земле место такое
-- Шулма.
И земля им тесной показалась.
Глава девятая
1.
-- Интересное дело...-- задумчиво прошелестел я, когда Детский Учитель
надолго замолчал.-- Ну, допустим... А почему тогда они именно к тебе пришли,
на жизнь жаловаться? Мало ли в том же Кабире Детских Учителей? И вообще...
-- Учителей-то немало,-- вмешался Обломок.-- А Детский Учитель семьи Абу-
Салим -- один. И слово его, как Верховного Наставника из Круга Опекающих,
дороже иных слов стоит. Вот так-то! И не только в Кабире.
Я не особенно разбирался в иерархии Детских Учителей, но сказанного
Обломком было достаточно, чтоб угомониться и не приставать к маленькому
ятагану с лишними вопросами.
-- А ты, Дзю? -- видимо, я угомонился, да не совсем.-- Ты тоже Верховный
Наставник, раз при этом разговоре присутствовал?
-- Я -- Верховный Насмешник,-- ухмыльнулся Дзюттэ.-- И я не присутствую. Я
прихожу и остаюсь, пока меня не выгоняют. А когда выгоняют, то я все равно
остаюсь. Понял?
-- Понял,-- кивнул гардой я.-- Ладно. Наставник, рассказывай дальше.
-- Дальше? -- тихо переспросил Детский Учитель.-- Чтоб дальше рассказывать,
надо сперва назад вернуться...
И мы вернулись назад.
... За три месяца до побега попал в шатер к Но-дачи незнакомый Блистающий.
Попал -- и сразу на пунцовую кошму лег. Его в набеге из чужого племенного
шатра выкрали, так что он в Шулме уже лет пять обретался, и всему, чему надо,
обучен был. В том шатре он вместе с братом-близнецом лежал, только в
суматохе набега пропал брат куда-то...
И одной долгой ночью, когда нет иного дела, кроме как спать или
разговаривать между собой, рассказал новый Блистающий о том, что недавно
случилось в его племени -- а был он из известного в Мэйлане рода парных
топоров Шуан, не склонных к выдумкам и многословию.
(Да, я неплохо знал когда-то род Шуанов по обеим линиям -- Верхневэйской и
Мэйланьской -- и к многословию они были склонны не больше, чем к
умышленной порче Придатков. Хотя -- если эта Шулма действительно такая...)
... Случился в племени, где находился тогда Шуан, заблудший топор с короткой
рукоятью и подобным луне лезвием -- праздничный той. Скачки-байга, песни-
пляски, хмельная арака -- все, как полагается.
Все, да не все.
Я вился в племя, в самый разгар тоя, чужой Придаток с Блистающим на поясе.
По внешнему виду оба -- чистый вэйцы. И пришли от северо-западной границы
Кулхана. Почему сами пришли, а не под конвоем заставщиков -- неясно, да и
лень в праздник разбираться.
Ну, раз пожаловали -- становитесь в круг, за цвет кошмы и жизнь Придатка
спорить!
Стоят они в круге. Смотрят на шулмусов. И те на них смотрят. Видят --
Придаток стройный, узкоплечий, черноглазый, в суконный бешмет затянут; ни
вида, ни силы, одни глаза из-под войлочного колпака лихим огнем горят. Такие
огни в полночь на заброшенных курганах-могильниках видеть можно -- можно,
да не нужно. Кто их близко видел, те домой редко возвращаются.
А Блистающий, что только что был на поясе, а теперь уже в руке подрагивает --
вроде бы обычный прямой короткий меч, клинок треугольный, двулезвийный,
только у гарды-крестовины тот клинок чуть ли не в полторы ладони шириной,
а у острия -- на иглу сточен.
(-- ... Чинкуэда,-- бросаю я.
-- Что? -- удивляется Детский Учитель.
-- Чинкуэда, говорю. Есть такая семья у нас на южных солончаках. Затворники,
в свет редко когда выбираются...
-- А... ну хорошо. Пусть будет по-твоему. Дальше говорить?)
... Вышел к гостю незваному в круг шулмус с двумя копьями. Поглядел на
соперника Придаток, звонко расхохотался у него в руке Блистающий
Чинкуэда, и затем острием указал по очереди на семерых шулмусов, что
впереди прочих стояли.
Выходите, мол!..
Те и вышли. Стоят ввосьмером. Ждут.
-- Джамуха! -- сказал стройный Придаток и в грудь себя кулаком стукнул.
Дескать, зовут меня так -- Джамуха...
... Знал топор Шуан, что любой Блистающий по уменью своему много
шулмусских клинков на весах Беседы перевешивает. А вот то, что новенький
Блистающий, не обожженный Шулмой, не терявший Придатков, с первого же
раза восьмерых шулмусов играючи положит -- этого топор Шуан не знал.
И двуручный Но-дачи не знал. А узнав -- удивился.
(И я удивился.)
Покачался окровавленный Чинкуэда над трупами, посвистел лениво в тишине,
и в ножны лег, не вытершись. Придаток его улыбнулся нехорошо, в карман
бешмета полез и пригоршню ушей оттуда достал. На землю бросил.
По серьгам признали шулмусы уши своих пограничных заставщиков.
Через полгода новый вождь был у племени. Взамен прежнего, зарезанного на
глазах у всех.
Звали нового вождя -- Джамуха Восьмирукий.
И на поясе его всегда висел прямой короткий Чинкуэда, скорый на смерть.
2.
А еще через три месяца указал Чинкуэда острием на четыре стороны света. И
сказал Джамуха Восьмирукий: "Много земель -- одна Шулма. Много племен --
один народ. Много людей -- один вождь. Кто несогласен -- умрет."
Было это незадолго до похищения топора Шуана. И чуть дольше оставалось до
дерзкого побега девяти Придатков и одиннадцати Блистающих.
Топор Шуан тоже был среди них.
Он остался в Кулхане. Зыбучка засосала.
3.
... Детский Учитель все еще тихо шелестел, сообщая разные малозначащие
подробности, молчал Обломок -- слишком долго для его характера -- спали
мирным сном остальные гости и Гердан-хозяин (интересно, а почему я считаю
себя тоже чем-то вроде хозяина, хоть и сам в гостях?), крупные кабирские
звезды заглядывали в окно...
Короче, я уже не слушал Детского Учителя, а думал о своем. Вернее, о чужом --
о невероятной Шулме, о Но-дачи и о том, что мне его не жалко.
Абсолютно.
Я и сам стоял вплотную к той черте, которую Но перешел волею неумолимых
обстоятельств. Я -- тут, пока еще тут; он -- там, уже там... но нас разделяло не
более одной длины клинка. Хороший выпад судьбы -- и мы будем рядом.
А моя личная судьба носила имя. Но-дачи. Бежавший из Шулмы.
Нет, ненависть ушла и пока не появлялась, но и жалости не возникало. Скорее
уж мне стоит задуматься, что никаких Тусклых я, как ни буду стараться, не
найду. Миф рассыпался на глазах, теряя плоть и реальность -- ужасом Кабира,
Дубана, Хаффы оказалась кучка Блистающих из Шулмы, с того конца света.
Бороться с легендой мне было бы страшнее.
Постой, Единорог... ты все-таки собираешься бороться?
Ладно. Отложим до утра.
-- ... и он сказал,-- пробился сквозь мои раздумья шелест Детского Учителя,--
что настанет день, когда Джамухе Восьмирукому станет мала Шулма. И тогда
Шулма придет в Кабир. Ты слушаешь, Единорог?
-- Да-да,-- торопливо звякнул я.-- Конечно... Шулма придет в Кабир. И что
дальше?
-- А дальше,-- не выдержал Обломок,-- по его словам, мы все станем
заложниками собственного воспитания. Пока мы будем пытаться Беседовать и
возмущаться грубостью незваных со-Беседников -- Придатки Кабирского
эмирата умоются кровью. И вскоре Кабир станет Шулмой. Ясно?!
-- Ясно.
Мне действительно было ясно. Да, на месте Но-дачи и его спутников я тоже в
первую очередь явился бы к Верховному Наставнику из Круга Опекающих. Чье
слово весомо в среде Детских Учителей.
-- Шулма, если она есть, придет в Кабир не завтра,-- медленно продолжал я.-- И
не послезавтра. Значит, у Кобара есть время. Значит, за это время Детские
Учителя эмирата могут успеть многое. Взрослого Придатка очень трудно
переучить заново, а вот Придатка-подростка... или лучше Придатка-ребенка...
Исподволь, осторожно внедрить в податливое сознание мысль о возможности
умышленной порчи друг друга, вовремя подтолкнуть неокрепшую руку, чуть-
чуть изменить навыки, когда надо -- промахнуться, когда надо -- попасть... И
когда (если!) Шулма придет в Кабир -- ее встретят новые Придатки, чье уменье
убивать, помноженное на мастерство Блистающих... Бедная Шулма! Да, на
месте Но я предложил бы то же самое.
-- Ты угадал, Высший Дан Гьен,-- со странной дрожью в голосе подтвердил
Детский Учитель.-- Но-дачи предложил именно этот выход.
-- Ну и..?
-- И я отказался. Я не знаю, придет ли Шулма в Кабир, но если бы Детские
Учителя эмирата согласились бы на предложение Но-дачи -- с этого дня, с этой
минуты Шулма уже была бы в Кабире. А Дзю сказал...
-- А я сказал,-- резко перебил Наставника Обломок,-- что за Шулмой не надо
далеко ходить, потому что она уже в Кабире! Что Но и его приятели -- это и
есть Шулма! И если Блистающий способен помыслить о том, чтобы научить
детей-Придатков убивать -- он... он должен был навсегда остаться в Кулхане!
Добровольно!
Меня поразила горячность шута. Предложение Но-дачи затронуло, вне всяких
сомнений, какие-то сугубо личные чувства Обломка -- вот только какие?
И опять же -- сколько ему лет?
-- Договаривай, Наставник,-- тоном ниже буркнул Дзюттэ.-- Все, не лезу
больше...
-- Чего уж там договаривать,-- отозвался Детский Учитель.-- Ушли они. Надо
быть полными болванами, чтоб не понять -- не дадим мы с Дзю юных
Придатков портить. И сами не будем, и другим закажем. А они, беглецы из
Шулмы, не глупее нас были. Маленький Шото -- тот чуть не с середины
разговора зверем на меня косился, а братья-Саи в дверях задержались и
говорят: "Видишь, Но, мы же тебя предупреждали... Чистенькие они все тут, а
мы теперь грязненькие -- не станут нас в Кабире слушать. Придет Шулма,
научит чистеньких пачкаться -- да поздно будет. Станут пьяные шулмусы
Блистающими владеть, а сами Блистающие Придатками станут. Нет уж, не
дадим мы чистеньким вот так, от чистоты душевной, подохнуть! Наша грязь
дешевле да проще -- сами, сами обучитесь, чему надо... хотите или не хотите".
Не понял я сперва, о чем это Саи, а как первое убийство в Хаффе свершилось,
так сообразил -- только поздно.
-- Почему поздно? -- спросил я.
-- Ты уже почти научился убивать,-- тихо ответил Детский Учитель.-- Маскин
Седьмой из Харзы -- учится. Это только из числа тех, кого я знаю. И о ком я
знаю. Кто следующий? Шешез? Лунный Кван? Гвениль? -- а я именно его
подозревал в содействии Саям и Но-дачи! Волчья Метла? Кто?! Может быть --
я?!.
-- Или Обломок,-- не подумав, предположил я.
Дзюттэ промолчал -- что само по себе было удивительно -- но промолчал он
так, что вот мне-то и стало не по себе. Было в его молчании что-то общее с
молчанием Фархада иль-Рахша, грозящим прорваться бешеным звоном: "Во
имя клинков Мунира зову руку аль-Мутанабби!"
Ну почему, почему я даже после всего случившегося так ужасающе
легкомыслен? Говорю, не подумав; лезу, куда не следует; смеюсь, когда стоит
быть серьезным, и наоборот...
Впервые я подумал, что с точки зрения многих кабирцев я могу оказаться в чем-
то похожим на Дзюттэ Обломка. Вот она какая, личина шута...
-- А почему ты не рассказал обо всем Шешезу? -- поинтересовался я, адресуя
этот вопрос Детскому Учителю.-- Рассказал бы, и Шешез наверняка принял бы
какие-то меры...
-- А он и принял,-- горько усмехнулся маленький ятаган.-- Просто поверить в
Шулму и угрозу Но-дачи для Шешеза было ничуть не легче, чем поверить,
например, в тех же Тусклых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57