..
-- С чем поздравляют? -- тупо спросил я.
-- С будущей свадьбой!
-- А-а-а...-- только и ответил я, беспомощно качая кисточками.-- Ясно...
-- Ты хоть на свадьбу-то пригласи! -- Маскин вновь обвился вокруг своего
Придатка, собираясь покинуть такого непонятливого собеседника, как я.-- Или
лучше я к тебе завтра сам загляну. В гости. Напомню, да и поговорить нам с
тобой есть о чем... Ты как считаешь, Единорог -- есть о чем поговорить
Мэйланьскому Единорогу, образцу для Блистающих, и Поясу Пустыни из
Харзы, Маскину Тринадцатому, бывшему Седьмому, бывшему охотнику за
Тусклыми?!
Я не успел ничего ответить. Я еще только приходил в себя и начинал
задумываться над странным двойным смыслом последнего вопроса Маскина --
а Пояс Пустыни уже оставил оружейный угол.
-- ... у всякого настоящего героя,-- донесся до меня увлеченный лязг Дзюттэ,--
обязательно должен быть свой личный шут. Вот и у нас...
-- Правильно! -- согласился какой-то короткий и наивный трезубец.-- У такого
уважаемого Блистающего, как Единорог...
-- При чем тут Единорог?! -- возмутился Обломок.-- Герой -- это, безусловно, я!
"Тогда ты прав, Дзю,-- угрюмо подумал я.-- Тогда ты прав..."
-- Позвольте! -- трезубец, не знакомый с повадками Обломка, был явно сбит с
толка.-- Если вы -- герой, тогда...
-- А что, вы считаете, что я не гожусь в герои?! -- воинственно выпятил гарду-
лепесток Дзюттэ.
-- Да нет, что вы,-- совсем растерялся бедный трезубец,-- просто если вы --
герой, то кто же тогда шут?
Обломок покосился на меня и, видимо, почувствовал мое похоронное
настроение.
-- А эта вакансия пока свободна! -- громогласно объявил он.-- Желающих
прошу записываться у вот этого эстока! Прямо вдоль клинка...
4.
Вернувшись в усадьбу, мы с Чэном молча обошли пруд, поднялись на второй
этаж дома, забрели в первую попавшуюся комнату -- она оказалась смежной с
более обширными покоями, но нам в эту минуту было не до удобств -- и
тщательно заперли все двери.
Мы не хотели никого видеть.
Мы не хотели никого слышать.
Мы не хотели ни с кем разговаривать.
Мы ничего не хотели. Ничего и никого.
... Спал я плохо. Мне снилось, что я пересек Кулхан и сбежал в Шулму от всех,
кто хотел меня убить, женить, поздравить, обругать, поговорить, нанять,
счесть образцом, осудить за недостойные поступки... я сбежал от них всех в
Шулму, чтобы утопиться в священном водоеме, но к водоему меня не пустили, а
Желтый бог Мо, удивительно похожий на Коблана, но со свисающими до
земли ушами, в которые он заворачивался на манер Чэновой марлотты...
Желтый бог Мо -- или Ушастый демон У?! -- радостно подпрыгивал на месте и
вопил ненатурально пронзительным голосом: "Женить его! женить!
Немедленно"...-- а из водоема вдруг полезли гнилые, ржавые обломки убитых
Блистающих, и я хотел проснуться, но не мог...
Чэн ворочался во сне и стонал.
Утром Чэн встал, протирая глаза, и отпер двери. Но выходить мы не стали. Чэн
сел на ложе, я лег к нему на колени, скинув ножны; и вот так мы сидели и
молчали.
Потом Чэн снова поднялся, переложив меня на изголовье, и ненадолго вышел.
Вернулся он с листом пергамента, в котором я узнал пергамент Матушки Ци.
-- Ю Шикуань,-- пробормотал Чэн, поглаживая меня вдоль клинка.-- Ю
Шикуань, правитель Мэйланя, и его вдова Юнъэр Мэйланьская... Что ж тебя в
Хартугу-то понесло, под оползень от такой жены, несчастный ты Ю?..
Чэн задумчиво покачал головой, спрятал лист в угловой шкафчик и вернулся
ко мне.
В смежных покоях шумел Кос. Судя по издаваемым им звукам, он вбивал в
стену новые крюки для Заррахида, сколачивал подставку для Сая и еще одну --
для Дзюттэ, забытого нами во дворце и унесенного оттуда
предусмотрительным ан-Таньей. Когда грохот, треск и немузыкальные вопли в
адрес слуг, предлагавших свою помощь, пришли к завершению -- Кос подошел
к двери, ведущей в нашу комнату, постоял немного, вздохнул и удалился.
В неизвестном направлении.
А мы с Чэном все сидели -- вернее, Чэн сидел, а я лежал -- в каком-то странном
полузабытьи, и мне казалось, что я могу провести вот так весь остаток своей
жизни, и что Чэн всегда будет со мной, что он никогда не состарится и никогда
не умрет, потому что... потому.
Мы сидели, лежали, молчали, а время -- время -- шло...
5.
... Через неплотно прикрытую дверь было слышно, как мои друзья
переговариваются между собой.
-- Чего это он? -- недоуменно вопрошал Сай.-- Молчит и молчит, и... и опять
молчит! Обидели его, что ли?!
-- Обидели,-- коротко отозвался эсток.
-- Кого?! -- грозно заскрипел Сай, и я чуть не улыбнулся, слыша это.-- Кто
посмел обидеть Единорога?! Покажите мне его, и я...
-- И ты заколешь его Придатка,-- меланхолично подытожил Заррахид,-- а его
самого переломаешь в восьми местах и похоронишь в песках Кулхана.
-- Женили его, Дан Гьенчика нашего,-- после долгой паузы бросил Обломок,
непривычно уставшим голосом.-- Не спросясь. Силой, так сказать, умыкнули...
и Чэна, хоть он и железный, тоже женили. Обоих. Почти. Это в Беседе "почти"
не считается, а тут... Герои, в общем, и красавицы. Традиция. И от судьбы не
уйдешь. Сыграем свадебку, станет Единорог государственным мечом, Зарра
при нем главным советником будет; ты, Сай,-- шутом...
Сай пропустил выпад Дзю мимо лезвия. Кстати, а почему это Сай не знает о
том, о чем, похоже, знают все от Мэйланя до Кабира? Ах, да... Сай же все
празднество провел у Коса за поясом, а людские разговоры ему без моих
разъяснений непонятны!
Я поудобнее устроился у Чэна на коленях, а он с грустной лаской еще раз
провел по мне железной рукой -- от рукояти до острия.
И мне почудилось, что рука аль-Мутанабби слабо дрожит.
"А ведь это то, о чем мечтал я кабирской ночью,-- думал Я-Чэн.-- Уехать
подальше из кровавой кузницы Кабира, где ковалось страшное будущее-
прошлое Блистающих и людей; уехать в тихий покой, жениться, Беседовать с
равными и наставлять юнцов, которые восторженно ловят каждый твой
взмах... и быть знатнее знатных, что сейчас мне и предлагается, а мое
тщеславие почему-то молчит..."
"Да, тогда я мечтал о покое,-- думал Чэн-Я,-- и спустя мгновение судьба
предложила мне бойню в переулке. А теперь, когда плечи мои привыкли к
тяжести доспеха, душа привыкла терять и находить, а сознание научилось
думать о насильственной смерти без содрогания; теперь, когда я способен не
остановиться при выпаде, когда я разучился доверять... Теперь судьба
благосклонно преподносит мне издевательский дар, и весь Мэйлань, ликуя,
ведет Эмейских спиц Мэйлань-го навстречу герою Единорогу, а тоскующая
вдова Юнъэр с радостью готова украсить своим присутствием дни и ночи Чэна
Анкора, будущего мудрого со-правителя... полагаю, что в особенности --
ночи..."
Это была сказка. А в сказки мы больше не верили. Разве что в бытовые, и
обязательно с плохим концом.
За окном шумела усадьба -- моя по наследственному праву, но совершенно
незнакомая мне! -- в смежных покоях переговаривались друзья-Блистающие
(интересно, до чего ж быстро я Сая в друзья записал!..), Кос куда-то ушел с утра
и до сих пор не явился, а уже полдень... или не полдень...
И впрямь жениться, что ли?..
-- Вот он, наш затворник! -- раздался возбужденный голос ан-Таньи и спустя
минуту Кос возник на пороге.-- Вот он, наш женишок! Вернее, женишки...
Чэн-Я слегка вздрогнул и посмотрел на довольного Коса. Рядом с его сияющей
физиономией, как всегда, гладко выбритой до синевы, на стене висела
старинная гравюра, изображавшая бородатого Придатка разбойничьего вида
и с серьгой в ухе. Кос, сияя, смотрел на Меня-Чэна, а бородач -- на Коса, и вид
у него при этом был такой, как если бы он только что по ошибке сел на
торчащий гвоздь.
Произведение искусства, однако... я и Чэн имели в виду не ан-Танью.
-- Бабкин пергамент у тебя? -- поинтересовался Кос, смахивая со своей
новенькой щегольской блузы (шнуровка на груди, рукава с отворотами,
сиреневый атлас и все такое) несуществующую пылинку.-- Не потерял в суете?
Рука Чэна слабо шевельнулась, и я указал острием на инкрустированный
перламутром шкафчик, где в верхнем отделении хранился пергамент Матушки
Ци.
Кос чуть ли не подбежал к шкафчику, рывком распахнул створки и впился
глазами в извлеченный пергамент. Потом ан-Танья шлепнулся на ковер,
поджав под себя ноги, и принялся извлекать из рукавов -- карманы по
мэйланьской традиции пришивались к рукаву изнутри, а блузу Кос явно купил
где-то в городе -- многочисленные обрывки бумаги.
Бумага была дорогая, рисовая, с легким голубоватым отливом, и в Кабире она
ценилась бы на вес золота. А здесь, похоже, ее спокойно расходовали на всякую
ерунду все, кому не лень -- в том числе и Кос.
-- Сходится,-- бормотал Кос, нервно кусая губы.-- Ах ты, Иблисова кость --
сходится! Ну, бабка, ну, матушка всех гулей -- так, а вот здесь надо будет
перепроверить...
-- Ты где был? -- спросил Чэн-Я только для того, чтобы немного отвлечь ан-
Танью.
Трудно было поверить, что перед нами тот столичный щеголь, который вчера
манерами привлекал внимание всей местной знати.
-- В городской управе я был. Бумаги на твою усадьбу в порядок приводил, как
положено. В наследство вас с Единорогом, так сказать вводил. У них тут
бумаги навалом, вот они и пачкают ее с утра до вечера! Здесь распишись, там
трех свидетелей предоставь, потом еще раз распишись и перепиши все заново,
чтоб у иероглифов "цинь" хвостики тоньше были и с загибом влево...
-- А что, с толстыми нельзя? -- полюбопытствовал Чэн, а я только сверкнул
улыбкой, слушая этот разговор.-- И без загиба?
-- Можно и с прямыми толстыми, но тогда по новым правилам это уже не
иероглиф "цинь", а иероглиф "фу", и бумага уже не подтверждает права Чэна
Анкора на родовую собственность, а разрешает вышеупомянутому Чэну
Анкору совершить акт публичного самоубийства путем распиливания
туловища пополам посредством бамбуковой пилы. Ладно, не в этом дело...
-- Ничего себе не в этом! -- нарочито серьезно бросил Чэн-Я.-- Я надеюсь, ты все
хвостики куда надо загнул?! Смотри, Кос!.. В случае чего, я именно тебя пилой
орудовать заставлю...
-- Смотрю, смотрю...-- ан-Танья все не мог оторваться от своих записей и
пергамента Матушки Ци.-- Смотрю, а у них внизу, в полуподвале, архив
имеется! И старичок такой милый всем этим архивом заправляет! Я с ним,
наверное, часа четыре или пять беседовал, он мне еще показывал, как надо с
коротким ножом в тесном помещении управляться... Милейший старичок, и
ножик у него просто прелесть! Жаль, я Сая с собой не взял -- они бы мигом
поладили!
-- Сам нож чуть короче твоего локтя -- на ладонь короче -- заточка у ножа
односторонняя,-- не удержался уже Я-Чэн,-- вместо гарды валик небольшой, и
нож в основном на обратном хвате держится... Да?
-- Слушай, Единорог,-- еще в последние дни дороги Кос научился почти
безошибочно определять, кто из нас с Чэном первым обращается к нему,-- это
твой знакомый нож?
-- Это Хамидаси-архивариус. Их семейство здесь каждый знает. Помню, раньше
шутили, что они на турнирах друг с другом спорят -- кто лист бумаги тремя
взмахами на тридцать три части разрежет, чтоб тушь ни с одного иероглифа не
ободрать! Ладно, Кос, давай дальше...
Кос поскреб свой выдающийся подбородок и расхохотался.
-- Да нет, ничего,-- отсмеявшись, заявил он в ответ на недоуменный взгляд
Чэна-Меня.-- Все в порядке... Как ты говоришь, нож-то зовут? Хамидаси? Ну а
старичка зовут Хаом ит-Даси! Почти что тезки получаются... Короче,
поговорили мы с Хаомом о том, о сем, чайничек розовой настойки
приговорили, а дальше вижу я у него на столе книгу раскрытую! И на левой
странице написано: "... и не отыскали под оползнем в ущелье Воющих Псов ни
Ю Шикуаня, правителя мудрого, ни славного меча его Цзюваньдао о девяти
кольцах, что по прозвания Ладонь Судьбы, и плакали все от Хартуги до
Верхнего Вэя, и осиротел сын неудачливого Ю, и овдовела жена его..."
-- Ну? -- коротко отозвался Чэн-Я.
-- Не у, а гляди, что у старухи написано! Ю Шикуань, седьмой год эры
правления "Спокойствие опор", и Цзюваньдао, меч "девяти колец"... Сходится!
Но это неважно, потому что о гибели правителя и положено в архивных книгах
записывать, а важно другое... У бабки-то в пергаменте что написано?! Вот...
Через десять лет, в семнадцатом году "Опор..." этих самых -- в будущем
времени, видите ли -- ваши родичи записаны, Лян Анкор-Кун и меч его,
Скользящий Перст! И еще знак вопроса рядом стоит! Мало ли что, дескать,
через десять лет после несчастного Ю Шикуаня с Ляном Анкор-Куном и его
мечом будет! Оползень -- не оползень, а чего в жизни не случается... что ж это за
пророчества такие?!
Бородатый Придаток с гравюры скептически посмотрел на разгоряченного ан-
Танью -- мол, ну и что? Чэн и я последовали его примеру. Тоже нам, оракул... и
без тебя знаем. Что знаем? Что ничего не знаем...
А Кос не обратил на наш утренний скепсис ни малейшего внимания.
-- Я старичку и говорю: ваш правитель Ю в седьмом году погиб? В седьмом,
отвечает. Тут я и спрашиваю: а за десять лет ДО того ничего похожего у вас не
случалось? Дед подумал и бровки морщит -- это, говорит, в тридцать втором
году эры правления "Весенние потоки"? Я киваю на всякий случай и лезем мы
со старичком в бумажные залежи! Копаемся там, копаемся и выясняем, что
смертей нелепых в тот год не обнаружено, зато было великое горе в семье купца
Сейдзи О-рекю, поскольку древнее фамильное копье купца сломалось...
Я встрепенулся, как бывает иногда во время долгой и утомительной Беседы,
когда почувствуешь -- вот оно, решающее движение! -- и откуда только силы
возьмутся!..
-- Копье Катакама Яри?! -- нетерпеливо спросил Я-Чэн.-- Да?! Ниже
наконечника массивный крюк, загнутый вверх?! Подробности, Кос,
подробности! Что ты там вычитал?!.
-- Катакама...-- растерянно пробормотал ан-Танья.-- Катакама Яри, а насчет
крючка ничего не знаю... Не записано там о крюке, а в Кабире я таких копий не
видал!.. Прозвище копья, то есть Блистающего -- правильно, Единорог? --
прозвище записано...
-- Какое?
-- "Белый тигр Ен-цу." Вот, я выписал...
-- Сломалось, говоришь? -- с болью спросил Я-Чэн.-- А наконечник?
Наконечник цел?!
-- Наконечник в колодец упал. Восемь раз спускались, чуть колодец этот
проклятый наизнанку не вывернули -- глухо! Не нашли...
-- Мир памяти твоей, Катакама Яри, Белый Тигр,-- прошелестел я, сплетая
шнуры кистей в знак траура; и Чэн повторил сказанное мною вслух, склонив
голову.-- Мир памяти и покой праху, старейшина копейных семейств
Мэйланя... ты знаешь, Кос...
-- Знаю,-- перебил меня ан-Танья, и это почему-то было уместно и не грубо.
Теперь знаю, а в архиве лишь догадывался. Потому что у вас тут чуть ли не
каждые десять лет какой-то знаменитый блистающий гибнет. Иногда вместе с
человеком. Ю Шикуань с мечом Цзюваньдао оползнем накрылись, Белого
тигра в колодце не отыскали, до того в положенном году, как по заказу --
сабля-шамшер советника Вана случайно из ножен выпала и в колесо арбы
попала, а арба возьми да и тронься! Шамшер, хоть он и древний, и славный, и с
надписями по клинку -- естественно, пополам! И было великое горе у Вана с
домочадцами... Ну и в том же духе -- лет на сто назад мы со старичком Хаомом
бумаги подняли! Что ни десятый год -- то и происшествие!.. завидное
постоянство, однако...
"Случайность,-- подумал Чэн.-- Дикая, нелепая случайность. Мало ли оружия
ломается или портится -- нет, немало... Кто запомнит, сколько за век всякого-
разного произойдет? А и запомнит -- так не сопоставит... запишет и забудет..."
"Случайность? -- подумал я.-- Нет уж, вряд ли... нечего самого себя обманывать.
Это ведь не просто известные Блистающие, Чэн, это все старейшины Совета
Высших, это они меня и моих однолетков век тому назад из Мэйланя выслали!
И гибнуть начали! Что ж это такое-то творится? Шулма? -- нет, по времени
никак не сходится... Тусклые?! -- так их и нет вовсе, и при чем тогда колодец
или колесо арбы? А тот же оползень -- зачем? И, главное -- как?!"
"О небо,-- подумал Я-Чэн,-- за что? Ведь не могу больше... не хочу! За что?! За
то, что в минуту слабости мечтал все бросить и уехать? Уехать искать тишину?
И впрямь -- куда уедешь от неба?.. бежишь, бежишь, стремишься к чему-то, а
поднимешь взгляд -- вот оно, синее, горбатое, равнодушное, прямо над
головой..."
-- И пусть один меч сам стоит спокойно против неба,-- прошептал Я-Чэн.--
Один.
Кос внимательно посмотрел на нас.
-- Один? -- резко спросил он, и Мне-Чэну вдруг показалось, что это говорит
эсток Заррахид или Обломок, а уж никак не ан-Танья, человек, который почти
в три раза моложе меня.
Меня, Блистающего. Когда я родился, то дед Коса еще не увидел света; Кос
умрет, а я -- если повезет -- еще долго буду жить... но сейчас это все не имело
никакого значения, потому что в голосе ан-Таньи звенела упрямая сталь, не
уступающая по закалке моему клинку -- сколько бы лет не отмеряла нам обоим
взбалмошная судьба.
-- Один? -- спросил Кос ан-Танья, человек.-- Ну уж нет... И не надейся. Это,
скорее, небо -- одно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57