.. Амбариша да
Андхака. Дубиной как дадут, мечом как полоснут, а после драконовку
кружками хлещут! Аж шерсть дыбом! И мне поднесли, не погнушались...
-- Что поднесли-то?
-- Как что? Эту... настойку на Огненных драконах! Только я не великан, я
больше одной кружки не осилил... я когда проснулся -- ни великанов, ни ворот.
Ни драконовки... Всю выхлестали, гады косматые, а то, что человеку с утра
поправится надо -- это им без разницы! Хорошо, хоть не закусили мною, пока
спал...
Юнъэр внимательно слушала, не перебивая, и, по-моему, была готова поверить
во что угодно -- вплоть до царя якшей и ракшасов, двухголового Бхимабхаты
Шветы.
Я кинул Цуню монету и одобряюще улыбнулся Юнъэр.
-- А теперь -- на кладбище! -- крикнул я неестественно веселым голосом.
Толпа свидетелей понимающе закивала головами.
-- Кладбище -- это правильно,-- пряча монету за щеку, сообщил повеселевший
Шлеп-нога.-- Вот и Андхака мне так говорил -- быть, мол, всем вам на
кладбище! В самом скором времени... Рычит, подлец, хохочет, а сам дубиной по
воротам, по воротам! И изо рта язык пламени локтя в полтора...
И он довольно-таки неприлично показал длину языка Андхаки.
7.
Кладбище было как кладбище -- если не считать того, что перед входом в него
гордо стояли ворота Семи Небес.
А вокруг ворот стояла такая толпа, что казалось, будто половина Мэйланя
умерла нынешней ночью от красной оспы, а оставшаяся половина явилась
хоронить усопших.
Сами ворота были каким-то невообразимым образом прикурочены к прутьям
ограды кладбища -- в месте свеженького пролома -- а за воротами шагах в
двадцати начинались чистенькие беленькие надгробия со столбиками,
исписанными иероглифами; в узорчатые створки знаменитых ворот Семи Небес
жалобно скрипели под порывами ветра.
-- Незапертые они,-- услужливо доложили нам сразу два голоса.-- Добро, мол,
пожаловать... засова нет, потому и не запертые. Скрипят, как не знаю что...
-- А засов великаны украли,-- вмешался еще один знаток.-- Для важного дела.
-- Для какого дела? -- машинально спросил я.
-- Для важного, говорю! Девственность невесты проверять будут. С Матерью
алмасты, Шестиносой Аала-Крох, иначе нельзя... опять же если Бхимабхата
Швета ослабел, то засов для брачной ночи как нельзя лучше!..
-- Медный он, засов этот,-- тихо сказала мне Юнъэр.-- Целый брус меди, шести
шагов в длину. Его и вынимали-то из ворот раз в десять лет, по праздникам...
Я с уважением подумал о девственности Шестиносой Аала-Крох -- хотя мне
было совершенно непонятно, как Аала при такой непробиваемой
девственности исхитрилась стать матерью, да еще Матерью всех алмасты.
Ладно, с этим пускай царь Бхимабхата разбирается, а у меня -- при всем моем к
нему сочувствии -- и без того дел по горло.
Толпа послушно расступилась перед моим Демоном У -- полезный,однако, конь
оказался! -- и я некоторое время разглядывал ворота Семи Небес. Мне было не
до искусства кименских мастеров, хотя и впрямь узор створок был весьма
красив. Я смотрел, и в голове моей отнюдь не теснились какие-то особые
догадки. Просто смотрел. Сам не знаю зачем. И, судя по тому, что я видел на
площади Фонтанов и здесь, без великанов дело не обошлось. Без этих...
Амбариши да Андхаки. Ох, что-то и я заговорил, как Цунь Шлеп-нога...
Амбариша, Андхака, шутники косматые, любители хлебнуть драконовки... М-
да, весело, прямо скажем, дела разворачиваются!
Юнъэр, не поехавшая за мной и оставшаяся вне толпы, выслушивала доклады
многочисленных чиновников в жестких четырехугольных шляпах. Нет, на
чиновниках была и всякая другая одежда, но именно шляпы сразу бросались в
глаза. Чиновники говорили, Юнъэр кивала, я хмурился и смотрели на ворота,
Демон У переступал с ноги на ногу и замышлял какую-то пакость.
Отличное времяпровождение, не так ли?!.
За моей спиной раздался изумленный гул, и большая часть толпы сорвалась с
места, побежав в неизвестном направлении. Я подъехал к Юнъэр и чиновникам,
где и узнал, что найден засов.
Только за ним надо отправляться к городским винным погребам.
Вот мы и отправились -- по пути размышляя о таинственной связи городских
винных погребов с девственностью Матери алмасты, Шестиносой Аала-Крох.
Размышления ни к чему не привели -- разве что к погребам, двери которых
были наглухо заколочены. Медным засовом от ворот Семи Небес. Он держался
на огромных крюках, явно вбитых в нее этой ночью белым Амбаришей,
который после заложил дверь засовом и загнал верхние концы крюков в ту же
многострадальную стену.
Поскольку засов был существенно длиннее двери в погреба, и даже длиннее
расстояния между вбитыми крюками,-- примерно локтя на полтора-два с
каждой стороны -- то концы его были круто загнуты вниз и внутрь, образуя
чуть ли не кольца вокруг крюков. Видимо, брат-Андхака тоже времени даром
не терял.
Юнъэр отдала необходимые распоряжения, к погребам были немедленно
доставлены местные молотобойцы с переносными горнами и прочими
инструментами -- и дело пошло.
Впрочем, пошло оно туго. Лишь через час дверь сумели открыть, а
выпрямление засова и приведение его в первоначальный вид должно было
отнять гораздо больше времени.
... Когда мы спустились в подвалы, то сопровождавший нас Главный
смотритель из семьи потомственных смотрителей винных погребов чуть не
потерял сознание, и мне пришлось приводить его в чувство.
Я бы и не заметил, что из некоторых бочек пробки были вынуты, а затем
вставлены на место -- но Главный смотритель просто не мог пропустить такого
вопиющего безобразия. Более того, над бочкам с нарушенной невинностью
прямо на белой известке стен были сделаны надписи.
Писали факелом -- вернее, копотью от него.
Вот я и читал мнения великанов о мэйланьских и привозных винах, заодно
выслушивал краткие реплики-причитания смотрителя о содержимом бочек.
"Дрянь!" (белое сухое, сафед-кухская лоза, год я не запомнил), "Дрянь!"
(красное сухое, лоза Аш-Шиннар, местное), "Дрянь из дряней!" (полусухой
фаррский мускатель). "О-о-о!" (тахирский розовый мускат, мой любимый,
вдобавок девятнадцать лет выдержки), "Дрянь, но ничего!" (десертный красный
узбон, пять лет назад доставлен из Дурбана), "Это только под человечину!"
(мэйланьское крепкое с добавлениями настоев трав и кореньев)...
И так далее в том же духе.
Мнения великанов о винах и настойках разнообразием не отличались, хотя
мысленно я почти одобрил их вкус -- имея в виду вкус к выпивке, а не вкус к
погромам. Тут мы зашли в маленькую комнату, где было ужасно холодно, и
там Главный смотритель все-таки упал в обморок.
Пока его отпаивали и хлопали по щекам прибежавшие на крик Юнъэр
помощники, я сообразил, что надписи копотью на стенах сделаны по-кабирски.
Собственно, многие в Мэйлане прекрасно говорили на кабирском диалекте, а
также на дубанском, хакасском и некоторых других языках: мэйланьское же
иероглифическое письмо изучал каждый, желающий назвать себя
образованным человеком -- а таких находилось немало -- и трудно было найти
в эмирате человека, не сумевшего бы договориться с заезжим купцом.
Я знал и кабирский, и мэйланьский с детства; точно так же знал их Кос, чьи
отец и дед были дворецкими в нашем доме. А от Чин я узнал наречия Малого
Хакаса, считавшиеся непревзойденными по части ругательств... ах. Чин. Чин...
Отчего бы и великанам Амбарише и Андхаке не сделать приятное кабирянке
Аала-Крох и не воспользоваться ее родным языком!
Мои размышления прервал вой очнувшегося смотрителя. Из воя явствовало,
что воющему опостылела жизнь, что по приходу домой он непременно
зарежется, повесится или утопится -- и все потому, что наиценнейший
бочоночек с настойкой Огненного дракона, сохранявшийся в целости
исключительно для свадьбы Юнъэр Мэйланьской и Высшего Чэна Анкора (вот
мерзавец, и этот туда же!) похищен и, скорее всего, уничтожен.
-- Выпит он, твой бочоночек,-- злорадно сказал я смотрителю.-- Вылакали его
великаны! У них мужское начало длиннее вашего засова, до Семи Небес торчит
-- вот и прихлопнули они им твоего Огненного дракона! Вместе с Цунем Шлеп-
ногой.
Через секунду я пожалел о сказанном, потому что смотритель сдавлено
хрюкнул, упал и больше не поднимался.
8.
Домой я вернулся уже около полудня. Есть мне отчего-то не хотелось, поэтому
мы с Косом ограничились фруктами, запивая их легким вином -- и я стал
рассказывать.
Разумеется, не только ан-Танье, но и всем нашим Блистающим.
Рассказ, вопреки ожиданиям, сильно затянулся, поскольку для Блистающих все
время приходилось разъяснять, кто такие якши, ракшасы, великаны и алмасты,
а потому тут же убеждать, что всех их на самом деле не бывает. В результате я
окончательно запутал и сбил с толку Сая и Заррахида; Единорог всячески
веселился, а Обломок выдавал со стены: "Ну вот, значит, эти самые великаны,
которых на самом деле нету, ворота тем не менее унесли и огненную настойку
выпили, которой теперь тоже на самом деле нету... Интересное дело получается!
Куда ни глянь -- ничего нету!.."
Настроение Коса странным образом колебалось от очень веселого к очень
мрачному и обратно, так что к концу рассказа я и сам был не рад, что решил
обнародовать всю эту историю. А с другой стороны -- что мне оставалось
делать? Умолчать? Скроешь от них что-нибудь, как же...
-- Так якшасы и ракши,-- осведомился наконец Заррахид,-- они все-таки есть
или их нет?
-- Якши и ракшасы,-- поправил его Сай.
-- Нет их! -- отрезал Я-Единорог.
-- И ворот нет,-- уточнил Дзюттэ.-- И нас нет. Ясли унесли.
-- Это не якши,-- дотошность Сая не имела границ.-- Это великаны, Амбариша
и Андхака.
Так. Кажется, пошли на второй круг.
-- Если эти ракшасы-великаны хотят расстроить свадьбу,-- сказал молчавший
до сих пор Кос,-- то они воротами не ограничатся. Непременно жди новых
бед...
-- Утешил,-- мотнул головой я.-- Спасибо...
-- А потому,-- продолжил ан-Танья,-- после обеда я сам схожу в город. Погляжу,
что там творится. Нет, обеда ждать не буду -- прямо сейчас и пойду. Может,
разузнаю что-нибудь...
Кос встал и пошел к двери.
-- Что за напасти,-- проворчал он, выходя из комнаты.-- Шулма, Тусклые,
асассины-батикиты, ракшасы, великаны... и все на мою голову!..
"Как же, на твою..." -- подумал Я-Единорог.
9.
Возвратился Кос ближе к ужину, около шестой дневной стражи -- я еще увидел
из окна, как он огибает пруд, ведя за руку какого-то согбенного старца. Судя
по всему -- слепого.
С дутаром под мышкой. Или не дутаром. Короче, странное что-то... не
разбираюсь я в мэйланьских музыкальных инструментах.
Однако ко мне ан-Танья вошел один.
-- Я привел сказителя,-- прямо с порога начал он.
-- Видел. И где же он?
Ест. Я велел сперва накормить его -- а ты тем временем пошли гонца к
благородной госпоже Юнъэр Мэйланьской (можно просто Юнъэр или даже
Юн,-- подумал я). Ей тоже будет будет небезынтересно послушать этот... как же
он сказал?.. джир. Джир о хитрозлобном якше Чэне Анкоре и его невесте!
Я прикусил язык.
Ага, значит, повеселимся...
Кос уже протягивал мне калам, чернильницу и бумагу. Я быстро написал
витиевато-вежливо, но вместе с тем весьма настойчивое приглашение,
запечатал его поданной Косом большой фамильной печатью Анкоров Бэйских
-- совершенно непонятно, где ан-Танья ее раздобыл! -- и Кос вручил послание
гонцу, который уже ждал за дверью.
Гонец умчался, а я подумал, что если Юнъэр откликнется на мой призыв -- а
она почти наверняка откликнется -- то не пройдет и часа, как она будет здесь.
Вполне достаточное время, чтобы сказитель наелся до отвала.
И впрямь, спустя час без малого мне доложили о прибытии правительницы. Я
встретил ее, как подобает, со всеми многочисленными церемониями -- и провел
в парадный зал, соответствующим образом убранный вездесущим Косом.
Два высоких кресла с бархатными подлокотниками -- для нас с Юнъэр; перед
ними -- небольшой столик с фруктами и сладостями; по углам зала крутятся
благовония, а посередине разложен двойной коврик для сказителя.
И ничего лишнего. Молодец, Кос!
Мы с Юнъэр чинно пересекли зал и уселись в приготовленные для нас кресла.
-- Только не будем называть друг друга по именам,-- шепнул я Юнъэр (Кос
шепнул мне то же самое минутой раньше).-- Сказитель слеп, и до поры до
времени ему не надо знать, перед кем он поет. Хорошо?
Юнъэр с удивлением посмотрела на меня, но перечить не стала и согласно
кивнула, колыхнув пышным узлом прически.
Введите сказителя! -- приказал я.
Двое слуг, почтительно поддерживая седобородого старца, ввели его в зал и
усадили на коврик перед нами. Сказитель поерзал, усаживаясь, привычно
скрестил ноги и вяд то, что я решил назвать дутаром.
-- Тебе сказали, о чем петь? -- спросил я.
-- Да, о благородный господин!
-- Тогда пой!
И я махнул рукой слугам. Те тихо вышли, закрыв за собой дверь. Кос вышел
вместе с ними, хотя вполне мог бы остаться.
Что ж это за джир такой, что его даже Кос два раза подряд слышать не может?
-- Джир о хитрозлобном Якше Чэне Анкоре, о его черных деяниях и
беззаконных тайнах, а также о бедах, обрушившихся на Кабир и Мэйлань из-за
коварства подлого якши, да проклянет его Творец! -- возвестил сказитель
неожиданно высоким голосом.
Юнъэр вздрогнула, и я поспешил взять ее руку в свою...
10.
ДЖИР О ХИТРОЗЛОБНОМ ЯКШЕ ЧЭНЕ АНКОРЕ
-- Я спою вам джир о Чэне.
Чэне из Анкоров Вэйских --
Джир о том, как был убит он
Во младенчестве беспечном
Злобным Бхимабхатой Шветой.
Повелителем всех якшей.
Страшным ракшасов царем.
(... Я поздравил сам себя с безвременной кончиной и приготовился слушать
дальше...)
Рос спокойно Чэн в Кабире,
Млеко матери вкушая,
Радуя родных и близких
Кротким нравом и весельем,
Но ждала беда лихая
В самом сердце эмирата
Отпрыска Анкоров Вэйских.
Ах, ждала беда-кручина,
Своего она дождалась
И вошла к Анкорам в дом.
У пруда игрался мальчик.
Веселился Чэн-младенец,
И не ведал он о смерти,
Уготованной ему.
Бхимабхата Швета-ракшас,
Двухголовый, красноглазый,
Нравом дикий, острозубый,
Медношеий, крепкорукий,
Тяжкоплечий, страшный в гневе
Утопил его в пруду.
А потом на место Чэна,
Убиенного безвинно,
Царь проклятых людоедов
Сына своего подсунул,
Кровное дитя подкинул -
Принца-якшу Асмохату,
Дав ему обличье Чэна,
Чтоб он людям нес беду.
(... сказитель перевел дух -- и я тоже. Да, теперь я понимал ушедшего Коса...)
Бхимабхата Швета-ракшас -
Меч вручил он Асмохате,
Что огнем в ночи пылает,
Что насквозь сердца пронзает
Всем, кто демона узнал.
Рос, однако, принц-подкидыш,
Притворяясь человеком -
Лишь ночами над Кабиром
В облаке летучей мыши
Тенью черною летал.
Годы шли, сменяя годы,
Рос и силы набирался
Злобный якша Асмохата,
Чэном звавшийся Анкором
Меж доверчивых людей,
Но нуждался демон в крови.
В крови, что дарует силу,
Что скрепляет чародейство,
Будто тайная печать.
Стал ходить он на охоту,
Прячась под ночным покровом,
Но не ланей быстроногих,
Не оленей и не туров --
Он хватал детишек малых,
Мирно спавших в колыбелях,
И из горла кровь сосал.
(... Ишь ты! Вот негодяй... мирно спавших в колыбелях... просто плакать
хочется!..)
Но однажды дикий якша
Не успел следы упрятать
Трапезы своей кровавой -
И его за преступленьем
Сам отец-Анкор застал.
Янг Анкор за меч схватился,
Но не смог ударить сына.
Одержимого безумьем -
Он не знал, что якша,
И что Чэн лежит в пруду.
Засмеялся Асмохата,
Вынул свой клинок волшебный,
Что огнем в ночи пылает -
И пронзил Анкору сердце
И его напился крови,
Силы черной набираясь
И взывая к Бхимабхате,
Прославляя злую нечисть,
Отвергая путь Творца.
И возрадовались якши,
Ведьмы, ракшасы и дэвы,
Ибо время подходило,
Время ужаса и смерти,
Что навеки воцарится
На пылающей земле.
(... Юнъэр как-то подозрительно покосилась на меня -- и я отвел глаза, пытаясь
сохранить на лице выражение невинной заинтересованности джиром.)И
отправился к Мэйланю
Хитрозлобный Асмохата,
То летел он над пустыней,
То в тени деревьев крался,
То обличья принимал он
Разных гадов и зверей.
До Мэйланя он домчался,
Во дворец вошел незримо
И возлег с Юнъэр на ложе,
Усыпив жену чужую,
И, сорвав с нее одежды,
Сделал то, за чем явился.
(... я почувствовал, что краснею...)
В срок положенный родился
У Юнъэр малыш-наследник,
И ее великим мужем,
Праведным Ю Шикуанем,
Был объявлен общий праздник -
И пришел в тот день провидец их
И великий чародей.
Поглядел он на младенца
И сказал Ю Шикуаню:
"То не твой ребенок плачет
На руках жены твоей!"
Вопросил его правитель:
"Кто сей подлый осквернитель,
Что навлек на нас позор?!"
И ответил мудрый старец:
"Это -- отпрыск Бхимабхаты
По прозванью Чэн Анкор."
В гневе выбежал правитель
Из дверей опочивальни
И седлать коня велел.
Вот помчался он к Кабиру,
Меч сжимая Цзюваньдао,
Ветром мести он летел.
Но подставили лавину
Злые ракшасы предгорий,
И в ущелье под Хартугой
Дело подлое свершилось -
Не доехал до Кабира
Гордый мститель на коне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Андхака. Дубиной как дадут, мечом как полоснут, а после драконовку
кружками хлещут! Аж шерсть дыбом! И мне поднесли, не погнушались...
-- Что поднесли-то?
-- Как что? Эту... настойку на Огненных драконах! Только я не великан, я
больше одной кружки не осилил... я когда проснулся -- ни великанов, ни ворот.
Ни драконовки... Всю выхлестали, гады косматые, а то, что человеку с утра
поправится надо -- это им без разницы! Хорошо, хоть не закусили мною, пока
спал...
Юнъэр внимательно слушала, не перебивая, и, по-моему, была готова поверить
во что угодно -- вплоть до царя якшей и ракшасов, двухголового Бхимабхаты
Шветы.
Я кинул Цуню монету и одобряюще улыбнулся Юнъэр.
-- А теперь -- на кладбище! -- крикнул я неестественно веселым голосом.
Толпа свидетелей понимающе закивала головами.
-- Кладбище -- это правильно,-- пряча монету за щеку, сообщил повеселевший
Шлеп-нога.-- Вот и Андхака мне так говорил -- быть, мол, всем вам на
кладбище! В самом скором времени... Рычит, подлец, хохочет, а сам дубиной по
воротам, по воротам! И изо рта язык пламени локтя в полтора...
И он довольно-таки неприлично показал длину языка Андхаки.
7.
Кладбище было как кладбище -- если не считать того, что перед входом в него
гордо стояли ворота Семи Небес.
А вокруг ворот стояла такая толпа, что казалось, будто половина Мэйланя
умерла нынешней ночью от красной оспы, а оставшаяся половина явилась
хоронить усопших.
Сами ворота были каким-то невообразимым образом прикурочены к прутьям
ограды кладбища -- в месте свеженького пролома -- а за воротами шагах в
двадцати начинались чистенькие беленькие надгробия со столбиками,
исписанными иероглифами; в узорчатые створки знаменитых ворот Семи Небес
жалобно скрипели под порывами ветра.
-- Незапертые они,-- услужливо доложили нам сразу два голоса.-- Добро, мол,
пожаловать... засова нет, потому и не запертые. Скрипят, как не знаю что...
-- А засов великаны украли,-- вмешался еще один знаток.-- Для важного дела.
-- Для какого дела? -- машинально спросил я.
-- Для важного, говорю! Девственность невесты проверять будут. С Матерью
алмасты, Шестиносой Аала-Крох, иначе нельзя... опять же если Бхимабхата
Швета ослабел, то засов для брачной ночи как нельзя лучше!..
-- Медный он, засов этот,-- тихо сказала мне Юнъэр.-- Целый брус меди, шести
шагов в длину. Его и вынимали-то из ворот раз в десять лет, по праздникам...
Я с уважением подумал о девственности Шестиносой Аала-Крох -- хотя мне
было совершенно непонятно, как Аала при такой непробиваемой
девственности исхитрилась стать матерью, да еще Матерью всех алмасты.
Ладно, с этим пускай царь Бхимабхата разбирается, а у меня -- при всем моем к
нему сочувствии -- и без того дел по горло.
Толпа послушно расступилась перед моим Демоном У -- полезный,однако, конь
оказался! -- и я некоторое время разглядывал ворота Семи Небес. Мне было не
до искусства кименских мастеров, хотя и впрямь узор створок был весьма
красив. Я смотрел, и в голове моей отнюдь не теснились какие-то особые
догадки. Просто смотрел. Сам не знаю зачем. И, судя по тому, что я видел на
площади Фонтанов и здесь, без великанов дело не обошлось. Без этих...
Амбариши да Андхаки. Ох, что-то и я заговорил, как Цунь Шлеп-нога...
Амбариша, Андхака, шутники косматые, любители хлебнуть драконовки... М-
да, весело, прямо скажем, дела разворачиваются!
Юнъэр, не поехавшая за мной и оставшаяся вне толпы, выслушивала доклады
многочисленных чиновников в жестких четырехугольных шляпах. Нет, на
чиновниках была и всякая другая одежда, но именно шляпы сразу бросались в
глаза. Чиновники говорили, Юнъэр кивала, я хмурился и смотрели на ворота,
Демон У переступал с ноги на ногу и замышлял какую-то пакость.
Отличное времяпровождение, не так ли?!.
За моей спиной раздался изумленный гул, и большая часть толпы сорвалась с
места, побежав в неизвестном направлении. Я подъехал к Юнъэр и чиновникам,
где и узнал, что найден засов.
Только за ним надо отправляться к городским винным погребам.
Вот мы и отправились -- по пути размышляя о таинственной связи городских
винных погребов с девственностью Матери алмасты, Шестиносой Аала-Крох.
Размышления ни к чему не привели -- разве что к погребам, двери которых
были наглухо заколочены. Медным засовом от ворот Семи Небес. Он держался
на огромных крюках, явно вбитых в нее этой ночью белым Амбаришей,
который после заложил дверь засовом и загнал верхние концы крюков в ту же
многострадальную стену.
Поскольку засов был существенно длиннее двери в погреба, и даже длиннее
расстояния между вбитыми крюками,-- примерно локтя на полтора-два с
каждой стороны -- то концы его были круто загнуты вниз и внутрь, образуя
чуть ли не кольца вокруг крюков. Видимо, брат-Андхака тоже времени даром
не терял.
Юнъэр отдала необходимые распоряжения, к погребам были немедленно
доставлены местные молотобойцы с переносными горнами и прочими
инструментами -- и дело пошло.
Впрочем, пошло оно туго. Лишь через час дверь сумели открыть, а
выпрямление засова и приведение его в первоначальный вид должно было
отнять гораздо больше времени.
... Когда мы спустились в подвалы, то сопровождавший нас Главный
смотритель из семьи потомственных смотрителей винных погребов чуть не
потерял сознание, и мне пришлось приводить его в чувство.
Я бы и не заметил, что из некоторых бочек пробки были вынуты, а затем
вставлены на место -- но Главный смотритель просто не мог пропустить такого
вопиющего безобразия. Более того, над бочкам с нарушенной невинностью
прямо на белой известке стен были сделаны надписи.
Писали факелом -- вернее, копотью от него.
Вот я и читал мнения великанов о мэйланьских и привозных винах, заодно
выслушивал краткие реплики-причитания смотрителя о содержимом бочек.
"Дрянь!" (белое сухое, сафед-кухская лоза, год я не запомнил), "Дрянь!"
(красное сухое, лоза Аш-Шиннар, местное), "Дрянь из дряней!" (полусухой
фаррский мускатель). "О-о-о!" (тахирский розовый мускат, мой любимый,
вдобавок девятнадцать лет выдержки), "Дрянь, но ничего!" (десертный красный
узбон, пять лет назад доставлен из Дурбана), "Это только под человечину!"
(мэйланьское крепкое с добавлениями настоев трав и кореньев)...
И так далее в том же духе.
Мнения великанов о винах и настойках разнообразием не отличались, хотя
мысленно я почти одобрил их вкус -- имея в виду вкус к выпивке, а не вкус к
погромам. Тут мы зашли в маленькую комнату, где было ужасно холодно, и
там Главный смотритель все-таки упал в обморок.
Пока его отпаивали и хлопали по щекам прибежавшие на крик Юнъэр
помощники, я сообразил, что надписи копотью на стенах сделаны по-кабирски.
Собственно, многие в Мэйлане прекрасно говорили на кабирском диалекте, а
также на дубанском, хакасском и некоторых других языках: мэйланьское же
иероглифическое письмо изучал каждый, желающий назвать себя
образованным человеком -- а таких находилось немало -- и трудно было найти
в эмирате человека, не сумевшего бы договориться с заезжим купцом.
Я знал и кабирский, и мэйланьский с детства; точно так же знал их Кос, чьи
отец и дед были дворецкими в нашем доме. А от Чин я узнал наречия Малого
Хакаса, считавшиеся непревзойденными по части ругательств... ах. Чин. Чин...
Отчего бы и великанам Амбарише и Андхаке не сделать приятное кабирянке
Аала-Крох и не воспользоваться ее родным языком!
Мои размышления прервал вой очнувшегося смотрителя. Из воя явствовало,
что воющему опостылела жизнь, что по приходу домой он непременно
зарежется, повесится или утопится -- и все потому, что наиценнейший
бочоночек с настойкой Огненного дракона, сохранявшийся в целости
исключительно для свадьбы Юнъэр Мэйланьской и Высшего Чэна Анкора (вот
мерзавец, и этот туда же!) похищен и, скорее всего, уничтожен.
-- Выпит он, твой бочоночек,-- злорадно сказал я смотрителю.-- Вылакали его
великаны! У них мужское начало длиннее вашего засова, до Семи Небес торчит
-- вот и прихлопнули они им твоего Огненного дракона! Вместе с Цунем Шлеп-
ногой.
Через секунду я пожалел о сказанном, потому что смотритель сдавлено
хрюкнул, упал и больше не поднимался.
8.
Домой я вернулся уже около полудня. Есть мне отчего-то не хотелось, поэтому
мы с Косом ограничились фруктами, запивая их легким вином -- и я стал
рассказывать.
Разумеется, не только ан-Танье, но и всем нашим Блистающим.
Рассказ, вопреки ожиданиям, сильно затянулся, поскольку для Блистающих все
время приходилось разъяснять, кто такие якши, ракшасы, великаны и алмасты,
а потому тут же убеждать, что всех их на самом деле не бывает. В результате я
окончательно запутал и сбил с толку Сая и Заррахида; Единорог всячески
веселился, а Обломок выдавал со стены: "Ну вот, значит, эти самые великаны,
которых на самом деле нету, ворота тем не менее унесли и огненную настойку
выпили, которой теперь тоже на самом деле нету... Интересное дело получается!
Куда ни глянь -- ничего нету!.."
Настроение Коса странным образом колебалось от очень веселого к очень
мрачному и обратно, так что к концу рассказа я и сам был не рад, что решил
обнародовать всю эту историю. А с другой стороны -- что мне оставалось
делать? Умолчать? Скроешь от них что-нибудь, как же...
-- Так якшасы и ракши,-- осведомился наконец Заррахид,-- они все-таки есть
или их нет?
-- Якши и ракшасы,-- поправил его Сай.
-- Нет их! -- отрезал Я-Единорог.
-- И ворот нет,-- уточнил Дзюттэ.-- И нас нет. Ясли унесли.
-- Это не якши,-- дотошность Сая не имела границ.-- Это великаны, Амбариша
и Андхака.
Так. Кажется, пошли на второй круг.
-- Если эти ракшасы-великаны хотят расстроить свадьбу,-- сказал молчавший
до сих пор Кос,-- то они воротами не ограничатся. Непременно жди новых
бед...
-- Утешил,-- мотнул головой я.-- Спасибо...
-- А потому,-- продолжил ан-Танья,-- после обеда я сам схожу в город. Погляжу,
что там творится. Нет, обеда ждать не буду -- прямо сейчас и пойду. Может,
разузнаю что-нибудь...
Кос встал и пошел к двери.
-- Что за напасти,-- проворчал он, выходя из комнаты.-- Шулма, Тусклые,
асассины-батикиты, ракшасы, великаны... и все на мою голову!..
"Как же, на твою..." -- подумал Я-Единорог.
9.
Возвратился Кос ближе к ужину, около шестой дневной стражи -- я еще увидел
из окна, как он огибает пруд, ведя за руку какого-то согбенного старца. Судя
по всему -- слепого.
С дутаром под мышкой. Или не дутаром. Короче, странное что-то... не
разбираюсь я в мэйланьских музыкальных инструментах.
Однако ко мне ан-Танья вошел один.
-- Я привел сказителя,-- прямо с порога начал он.
-- Видел. И где же он?
Ест. Я велел сперва накормить его -- а ты тем временем пошли гонца к
благородной госпоже Юнъэр Мэйланьской (можно просто Юнъэр или даже
Юн,-- подумал я). Ей тоже будет будет небезынтересно послушать этот... как же
он сказал?.. джир. Джир о хитрозлобном якше Чэне Анкоре и его невесте!
Я прикусил язык.
Ага, значит, повеселимся...
Кос уже протягивал мне калам, чернильницу и бумагу. Я быстро написал
витиевато-вежливо, но вместе с тем весьма настойчивое приглашение,
запечатал его поданной Косом большой фамильной печатью Анкоров Бэйских
-- совершенно непонятно, где ан-Танья ее раздобыл! -- и Кос вручил послание
гонцу, который уже ждал за дверью.
Гонец умчался, а я подумал, что если Юнъэр откликнется на мой призыв -- а
она почти наверняка откликнется -- то не пройдет и часа, как она будет здесь.
Вполне достаточное время, чтобы сказитель наелся до отвала.
И впрямь, спустя час без малого мне доложили о прибытии правительницы. Я
встретил ее, как подобает, со всеми многочисленными церемониями -- и провел
в парадный зал, соответствующим образом убранный вездесущим Косом.
Два высоких кресла с бархатными подлокотниками -- для нас с Юнъэр; перед
ними -- небольшой столик с фруктами и сладостями; по углам зала крутятся
благовония, а посередине разложен двойной коврик для сказителя.
И ничего лишнего. Молодец, Кос!
Мы с Юнъэр чинно пересекли зал и уселись в приготовленные для нас кресла.
-- Только не будем называть друг друга по именам,-- шепнул я Юнъэр (Кос
шепнул мне то же самое минутой раньше).-- Сказитель слеп, и до поры до
времени ему не надо знать, перед кем он поет. Хорошо?
Юнъэр с удивлением посмотрела на меня, но перечить не стала и согласно
кивнула, колыхнув пышным узлом прически.
Введите сказителя! -- приказал я.
Двое слуг, почтительно поддерживая седобородого старца, ввели его в зал и
усадили на коврик перед нами. Сказитель поерзал, усаживаясь, привычно
скрестил ноги и вяд то, что я решил назвать дутаром.
-- Тебе сказали, о чем петь? -- спросил я.
-- Да, о благородный господин!
-- Тогда пой!
И я махнул рукой слугам. Те тихо вышли, закрыв за собой дверь. Кос вышел
вместе с ними, хотя вполне мог бы остаться.
Что ж это за джир такой, что его даже Кос два раза подряд слышать не может?
-- Джир о хитрозлобном Якше Чэне Анкоре, о его черных деяниях и
беззаконных тайнах, а также о бедах, обрушившихся на Кабир и Мэйлань из-за
коварства подлого якши, да проклянет его Творец! -- возвестил сказитель
неожиданно высоким голосом.
Юнъэр вздрогнула, и я поспешил взять ее руку в свою...
10.
ДЖИР О ХИТРОЗЛОБНОМ ЯКШЕ ЧЭНЕ АНКОРЕ
-- Я спою вам джир о Чэне.
Чэне из Анкоров Вэйских --
Джир о том, как был убит он
Во младенчестве беспечном
Злобным Бхимабхатой Шветой.
Повелителем всех якшей.
Страшным ракшасов царем.
(... Я поздравил сам себя с безвременной кончиной и приготовился слушать
дальше...)
Рос спокойно Чэн в Кабире,
Млеко матери вкушая,
Радуя родных и близких
Кротким нравом и весельем,
Но ждала беда лихая
В самом сердце эмирата
Отпрыска Анкоров Вэйских.
Ах, ждала беда-кручина,
Своего она дождалась
И вошла к Анкорам в дом.
У пруда игрался мальчик.
Веселился Чэн-младенец,
И не ведал он о смерти,
Уготованной ему.
Бхимабхата Швета-ракшас,
Двухголовый, красноглазый,
Нравом дикий, острозубый,
Медношеий, крепкорукий,
Тяжкоплечий, страшный в гневе
Утопил его в пруду.
А потом на место Чэна,
Убиенного безвинно,
Царь проклятых людоедов
Сына своего подсунул,
Кровное дитя подкинул -
Принца-якшу Асмохату,
Дав ему обличье Чэна,
Чтоб он людям нес беду.
(... сказитель перевел дух -- и я тоже. Да, теперь я понимал ушедшего Коса...)
Бхимабхата Швета-ракшас -
Меч вручил он Асмохате,
Что огнем в ночи пылает,
Что насквозь сердца пронзает
Всем, кто демона узнал.
Рос, однако, принц-подкидыш,
Притворяясь человеком -
Лишь ночами над Кабиром
В облаке летучей мыши
Тенью черною летал.
Годы шли, сменяя годы,
Рос и силы набирался
Злобный якша Асмохата,
Чэном звавшийся Анкором
Меж доверчивых людей,
Но нуждался демон в крови.
В крови, что дарует силу,
Что скрепляет чародейство,
Будто тайная печать.
Стал ходить он на охоту,
Прячась под ночным покровом,
Но не ланей быстроногих,
Не оленей и не туров --
Он хватал детишек малых,
Мирно спавших в колыбелях,
И из горла кровь сосал.
(... Ишь ты! Вот негодяй... мирно спавших в колыбелях... просто плакать
хочется!..)
Но однажды дикий якша
Не успел следы упрятать
Трапезы своей кровавой -
И его за преступленьем
Сам отец-Анкор застал.
Янг Анкор за меч схватился,
Но не смог ударить сына.
Одержимого безумьем -
Он не знал, что якша,
И что Чэн лежит в пруду.
Засмеялся Асмохата,
Вынул свой клинок волшебный,
Что огнем в ночи пылает -
И пронзил Анкору сердце
И его напился крови,
Силы черной набираясь
И взывая к Бхимабхате,
Прославляя злую нечисть,
Отвергая путь Творца.
И возрадовались якши,
Ведьмы, ракшасы и дэвы,
Ибо время подходило,
Время ужаса и смерти,
Что навеки воцарится
На пылающей земле.
(... Юнъэр как-то подозрительно покосилась на меня -- и я отвел глаза, пытаясь
сохранить на лице выражение невинной заинтересованности джиром.)И
отправился к Мэйланю
Хитрозлобный Асмохата,
То летел он над пустыней,
То в тени деревьев крался,
То обличья принимал он
Разных гадов и зверей.
До Мэйланя он домчался,
Во дворец вошел незримо
И возлег с Юнъэр на ложе,
Усыпив жену чужую,
И, сорвав с нее одежды,
Сделал то, за чем явился.
(... я почувствовал, что краснею...)
В срок положенный родился
У Юнъэр малыш-наследник,
И ее великим мужем,
Праведным Ю Шикуанем,
Был объявлен общий праздник -
И пришел в тот день провидец их
И великий чародей.
Поглядел он на младенца
И сказал Ю Шикуаню:
"То не твой ребенок плачет
На руках жены твоей!"
Вопросил его правитель:
"Кто сей подлый осквернитель,
Что навлек на нас позор?!"
И ответил мудрый старец:
"Это -- отпрыск Бхимабхаты
По прозванью Чэн Анкор."
В гневе выбежал правитель
Из дверей опочивальни
И седлать коня велел.
Вот помчался он к Кабиру,
Меч сжимая Цзюваньдао,
Ветром мести он летел.
Но подставили лавину
Злые ракшасы предгорий,
И в ущелье под Хартугой
Дело подлое свершилось -
Не доехал до Кабира
Гордый мститель на коне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57