Вы же сами понимаете, что это нереально.
Кто-то очень высокий должен был вам посодействовать. Что же вы меня за
дурака принимаете? Обижаете, Евсей Николаевич.
В это время в дверном проеме показался сотрудник.
- Я закончил, товарищ полковник.
- Ну что? - спросил Зуйков.
- Кое-что есть, - улыбнулся сотрудник.
- Что-ж, поехали отсюда, - распорядился Зуйков, и они пошли к машине,
стоявшей за воротами.
Батрова по его просьбе они высадили у метро. На прощание Зуйков
ничего не сказал ему, только кивнул головой. По дороге в управление Зуйков
думал: "У кого были еще ключи? И сколько их, владельцев ключей,
приходивших на дачу на тайные свидания с Фитой? Женщина! Чушь! Никаких
следов, запахов, даже постели нет, голый матрас в спальне. А люди возраста
и уровня Фиты, коль уж заводят любовниц, обставляют это дело с комфортом".
- Так что? - спросил Зуйков сотрудника.
- Есть "пальцы". На бутылке коньяка и на бокалах.
- Приедем, сразу же сличи с "пальцами" Фиты, их у покойника
"откатали". Остальные проверь по картотеке...
Желтовский не объявился. Зуйков решил набраться терпения. С утра ушел
на доклад к начальнику управления, затем писал какую-то справку,
освободился к концу дня. По внутреннему телефону позвонил сотрудник,
попросился на прием.
- Чего улыбаешься? - спросил Зуйков.
- Куча новостей.
- Излагай.
- Я был на квартире, которая числится за Якимовым, та, что купила
"Улыбка".
- Застал?
- Нет.
- Входил?
- Да.
- Аккуратно? Не наследил? Прокуратура вой поднимет, головы поснимает.
- Все чисто сделал.
- И?
- Конура, грязновато, нежилой дух, словно там нищий обитает. Искал
"пальцы". Нигде. Так не бывает. Значит, все протерто. Тоже ведь
симптомчик. Но я нашел. На ручке форточки. Эти же "пальцы" совпали с теми,
что нашли на даче, на бутылке. Еще одни с бутылки - пальцы Фиты. Вот и все
участники дачных свиданий. Говорил с соседями Якимова по лестничной
площадке: маленького роста, большеголовый, сильный торс и... рыжеволосый!
Узнаете?
- Ох-ха! - выдохнул Зуйков.
- Соседи его видели раза два-три всего, хотя живет он там года три. У
них впечатление, что он там бывает крайне редко. Кто он, чем занимается,
откуда появился - никто не знает. С этим все.
- Молодец! Есть еще что-нибудь?
- Есть. По сводкам. С повинной в райотдел явился человек, заявивший,
что он застрелил двух наемных убийц.
- Подробности имеешь?
- Да, - сотрудник достал листок из большого блокнота. - Брустин Борис
Сергеевич, шестьдесят девять лет, фронтовик, инвалид войны, сейчас
пенсионер, работал всю жизнь инженером в проектной организации. В
собственноручных показаниях сообщил, что сын его, автомеханик на СТО, был
убит двумя приезжими из Латвии наемными убийцами. Автомеханик якобы
заподозрил в них угонщиков машины, которую накануне ремонтировал другому
владельцу. Те поняли это, каким-то образом заманили его в эту краденную
машину, увезли в Подмосковье и в лесу убили и зарыли. Старик застрелил
обоих из пистолета, привезенного еще с фронта, после этого явился в
райотдел, сдал свой пистолет и два ствола убийц. Группа, выезжавшая с ним
на место, обнаружила зарытый труп его сына, умершего от черепно-мозговых
травм. И еще два трупа в кустах со смертельными огнестрельными ранами.
Угнанную убийцами машину старик подогнал к райотделу. В показаниях
утверждает, что застрелил двух наемных убийц.
Зуйков задумался: "Что мне этот старик? Без меня разберутся с ним...
Но... Утверждает, что застрелил двух наемных... Откуда у него такая
уверенность?..."
- Н-да... Дела... Где содержится этот старик? - спросил Зуйков.
- В СИЗо, - сотрудник назвал, в каком. - У меня все, товарищ
полковник.
- Хорошо, спасибо.
Когда сотрудник ушел, Зуйков позвонил по телефону:
- Виктор Адамович, там у вас подследственный Брустин, явка с
повинной. Хочу повидаться... Добро... договорились...
Большая голая комната. На окне решетка. Стол, два стула по обеим его
сторонам. За одним - Зуйков, напротив, на втором, старый человек с
изможденным, но гладко выбритом лицом, одет опрятно. Это - Брустин Борис
Сергеевич. Они беседуют уже полчаса, беседуют так, как будто сидят за
столиком в кафе, а не в СИЗо. Эта тональность установилась сразу, едва
Брустина привели. Задал ее он, без всякой бравады дав понять Зуйкову, что
не угнетен, не подавлен пребыванием здесь, где он терпеливо и спокойно
готов ожидать суда.
- Мне в сущности все равно, что меня ждет. Жену я потерял, теперь вот
сына. Для кого жить? Для себя? Так я уже стар, свое прожил, - сказал
Брустин.
- Так нельзя, - сказал Зуйков.
- А как можно? - насмешливо спросил Брустин.
- Вы были убеждены, что именно эти двое?
- Абсолютно. Если бы у меня была хоть толика сомнений, я бы
остановился... Впрочем, я все написал в своих показаниях и на допросах до
деталей рассказал следователю.
- Я прочитал.
- Тогда в чем же дело?
- Но это самосуд.
- Согласен. А что бы вы делали в моем положении?
- Ну... - попытался найти ответ Зуйков.
- Заявить в милицию, ждать? - усмехнулся Брустин. - Вы же сами
понимаете, что ничего бы из этого не получилось. Пока милиция расчухалась,
они бы исчезли. Предварительно убив того, кого собирались. А потом - опять
кого-нибудь. И еще кого-нибудь. Их надо было остановить. А таких можно
остановить только таким способом. Они для общества не представляют никакой
ценности. Но главное даже не в этом, а в том, что они убеждены, что чья-то
чужая жизнь принадлежит им. Они и не думают, что это присвоенное ими право
подлежит сомнению.
- Но и вы взяли на себя право палача еще до вынесения приговора.
- Повторюсь, станьте на мое место: убивают моего единственного сына
только за то, что он заподозрил их в угоне машины. Хотя это не входило в
их планы, а так, походя, между делом. Подумаешь, еще одного! В их планы
входил другой человек, им, видите ли, приказал некий Артур из Риги. И они
бы исполнили этот приказ с легкостью, словно им повелели нарвать яблок в
чужом саду.
- Они часто упоминали этого Артура.
- Нет, кажется один или два раза. И было ясно, что он их
"работодатель".
"Артур, Артур", - вертелось в голове Зуйкова имя, которое, он был
уверен, уже слышал. Однако где - вспомнить не мог.
- У вас есть адвокат? - спросил Зуйков.
- Я не нанимал и мне не нанимали - уже некому это делать. Мне дали
государственного.
- У вас есть какие-нибудь просьбы?
- Одна: я хочу похоронить сына по-людски. Тело его, наверное,
валяется в морге. Это, поверьте, единственное, что меня гложет.
- Я постараюсь добиться этого, - пообещал Зуйков.
- Буду вам благодарен... Впрочем, что вам моя благодарность? Для меня
это что-то значит, для вас это же будни... На том они и расстались.
Возвращался Зуйков в подавленном настроении. Ему было жаль одинокого
старика, безупречно прожившего жизнь и вот как ее завершившего. Он слушал
сейчас свои мысли не как полковник Зуйков, официальное лицо, знавшее
Уголовный кодекс, а просто как Антон Зуйков, отец шестнадцатилетней
дочери. Случись с ней нечто подобное, что сделал бы? Застрелил бы
негодяев? Застрелил бы! А там, будь, что будет...
И уже поднимаясь в лифте на свой этаж в управлении, он внезапно, в
каком-то озарении вспомнил: Артур! Это имя упоминал Оленич - умиравший в
больнице от рака почки бывший "вор в законе"! Упоминал, как о "диспетчере"
заказных убийств! Значит те двое присланы были сюда им. По чью же душу в
этот раз?..
Первое, что сделал, когда вошел в кабинет, стал названивать людям,
которые могли разрешить Брустину Борису Сергеевичу похоронить сына...

8. ПОСЛЕДНИЕ ПОВОРОТЫ КРУГА. МОСКВА. СЕГОДНЯ
Уходил Желтовский от генерального директора государственного
авиастроительного объединения "Крыло" Артемия Тарасовича Кононенко
удовлетворенный не только полученной устной информацией, он получил от
Кононенко сделанную тут же при Желтовском ксерокопию с документа, о
котором поведала Скорино и который вкупе с ее бумагами ставил на всем
точку. Теперь можно было приближаться к финалу и другой темы. Вернувшись
домой, он позвонил Перфильеву.
- Он занят, у него совещание. Кто спрашивает? - осведомился мужской
голос.
- Передайте - Желтовский.
- Подождите у телефона.
Через какое-то время тот же голос ответил:
- Павел Александрович через полчаса перезвонит вам, оставьте свой
телефон.
- Он его знает...
И Перфильев перезвонил, через полчаса:
- Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич. Вы звонили, слушаю Вас.
- Я, как вы уже убедились, гонец с дурными новостями. Впрочем, на сей
раз не знаю: дурные это новости или хорошие для вас.
- А именно?
- Ив Кнорре пытался в тюрьме покончить с собой.
- Для чего вы мне это сообщаете?
- Думаю, вам это не безразлично. Все-таки ваш партнер.
- Но почему это небезразлично вам?
- Вопрос по существу. Я же перед отлетом в Чечню обещал, что отвечу
на ваши вопросы.
- Я могу приехать к вам? - спросил Перфильев. И добавил: - Сегодня.
- Безусловно.
- Когда?
- Давайте часиков в семь вечера. Запишите адрес.
- Значит, до вечера, - и Перфильев положил трубку. "Надо с ним
поговорить до упора, чтоб не было недомолвок, и как-то покончить с этим, -
подумал он. - Что-то он вынюхал, не зря уцепился за меня и Кнорре. Шантаж?
Вряд ли. Но и не блефует. Это не в правилах его профессии. Ему нужны
только факты. Желательно жареные. Так на чем он меня поджаривает?.."
Весь день звонок Желтовского не давал работать, вспоминался так или
иначе, заставлял продумывать многое в поисках места, где произошел
прокол... Вспоминалась давняя беседа с Желтовским, когда тот сказал: "Мы с
Полем Бераром копаем тему о российских миллионерах в чужом кармане". -
"Как это понимать?" - спросил тогда Перфильев. - "А буквально. Сколько и
на чьих счетах на Западе лежит российских денег, и как они образовались".
- "И как движется ваша затея?" - "Трудно. Тайна вклада - там святое дело.
Но кое-что нащупали". - "Деньги компартии?" - "Это ерунда! Уже в зубах
навязло, а толку никакого. Нам с Полем нужны конкретные фамилии из сферы
подросткового российского бизнеса. Мы с ним работаем параллельно, он там
со служащими банков, а я уже дальше, по следам российских персоналий", -
усмехнулся Желтовский. - "И получается?" - спросил Перфильев. - "Кое-что
нащупали. Когда-нибудь узнаете..."
Очень уж не хотел Перфильев посвящать Лебяхина в свои проблемы с
Желтовским. Он признавал за Лебяхиным и изощренный ум, и богатый опыт. И
хотя Перфильев сам пригласил Лебяхина работать в офисе, присутствие
последнего иногда вызывало у Перфильева напряженность, переходившую порой
в неприязнь, которая подпитывалась тем, что свои опасения приходилось
скрывать, притворяться бодрым, независимым, бравировать легкостью, с
которой Перфильев заставлял себя вести с Лебяхиным, позволяя иногда
вольности в словах, неосторожные остроты, на что Лебяхин только усмехался,
как хозяин, позволяющий щенку цапнуть себя за палец еще беззубым ртом...
"Конечно, хорошо бы посоветоваться с Лебяхиным, дело принимает очень
опасный оборот. Если Желтовский что-то раздует, вся эта история может
загубить "Стиль-керамику". Французы и швейцарцы тут же прервут все
взаимоотношения. И другие солидные фирмы на Западе обведут вокруг меня и
моего дела запретный круг, который не переступить", - думал Перфильев. И
все же Лебяхину решил ничего не говорить...
Незадолго до окончания рабочего дня он, объездив три интуристовских
отеля, лишь в четвертом купил воскресный номер "Пари-диманш нувель".
Прочитав корреспонденцию, он решил никому ничего не говорить и не машиной,
а электричкой отправиться на свидание к Желтовскому...
За час до приезда Перфильева раздался звонок.
- Слушаю, - Желтовский снял трубку.
- Мне бы Дмитрия Юрьевича, пожалуйста, - сквозь какие-то шорохи,
гудочки раздался далекий мужской голос.
- Я Дмитрий Юрьевич, - отозвался Желтовский.
- Вас беспокоит Иса Озиев, я из Гудермеса, из Чечни. Вы были у нас
недавно, но повидаться с вами я не успел, а у меня для вас была
видеокассета с интересным материалом. Я журналист.
И в Назрани, и в Грозном, и в Гудермесе Желтовский общался с
тамошними коллегами, чьи-то фамилии запомнил, чьи-то нет, кое с кем
обменялся адресами.
- Вы откуда говорите? - спросил Желтовский. Плохо слышно.
- Из автомата на Белорусском вокзале, тут шумно.
- Так что с кассетой?
- Я приехал на два дня в Москву, кассету захватил с собой. Живу в
гостинице "Минск". Если у вас есть желание и время, можем встретиться.
Потому что завтра я уезжаю.
- А что на кассете?
- Уверен, материал для вас представляет интерес. Просто у нас его
использовать невозможно.
- Вы что, хотите продать кассету?
- Упаси Бог! Я привез ее вам.
- Где мы можем встретиться?
- В холле гостиницы "Минск".
- В котором часу?
- Дайте подумать... Ну, скажем, сегодня в девять вечера, я уже
освобожусь.
- Как я вас узнаю?
- Я в теплой коричневой шапке из норки и в зеленой куртке. Да и
кассета у меня будет в руках.
- Хорошо, я буду у вас в девять. До встречи.
Такое случалось, что местные репортеры, где бывал Желтовский, либо
боялись использовать добытые факты, либо им просто не давали этого
сделать...
Дачный поселок, где жил Желтовский, был зажат лесом, его узкие улочки
освещались плохо, почти все дачи стояли за забором в глубине участков.
Перфильев шел в темноте, вглядываясь в номера на воротах. И вот она -
улица Гоголя, 14. Он нажал на ручку калитки в воротах. Двор был большой, в
доме освещено только одно окно - наверху, в мансарде, нижний этаж погружен
во тьму. Перфильев нажал звонок на косяке двери, обитой серым или зеленым
дерматином - во тьме было не разобрать. Открыл ему Желтовский. По
скрипучей лестнице поднялись наверх. Тут было светло, уютно, тепло. Это,
как понял Перфильев, был и кабинет, и спальня.
- Я живу здесь. Внизу пусто. Мне тут удобней.
- Тут хорошо, - сказал Перфильев, усаживаясь в кресло, на
подлокотниках которого потрескалась искусственная кожа.
Желтовский сел напротив за стол. Работал приемник "Грундиг", звучала
тихая музыка. Желтовский нажал на кнопку, выключил приемник. Но этим
"выключением" (о чем знал только Желтовский) он запустил
магнитофон-репортер с двухчасовой кассетой, вделанный в "Грундиг".
- Что-нибудь выпьете, Павел Александрович: джин, пиво? - предложил
Желтовский. - Пока добрались ко мне, наверное, озябли.
- Спасибо, пить не буду.
- Пока мы не приступили к главному, позвольте задать вопрос.
- Я слушаю.
- Вам не знакома фамилия Гирхан Арсанукаев?
- Знакома. Он владелец фирмы "Лесной шатер".
- Я видел его в Бурже, тогда, - сказал Желтовский.
- С ним был и глава фирмы "Улыбка" некий Батров.
- Это он? - Желтовский показал фотографию, сделанную в холле
гостиницы в Париже.
- Он.
- А кто этот рыжий рядом, между ним и Фитой?
- Понятия не имею.
- Вас что-нибудь связывает с Батровым, какие-нибудь дела вашей фирмы?
- Абсолютно ничего. Он наведывался ко мне, предпринимал еще кое-какие
шаги, чтоб объединиться.
- Вы - с ними?! Для чего они вам?
- Мне они не нужны. Я указал им на дверь. Думаю, нужен был им я. Как
возможное прикрытие.
- Чего?
- Не исключено, каких-то сомнительных сделок.
- А вы знаете, что Фита и эти трое были в Бурже неслучайно, был с
ними еще один - иранец по фамилии Хеджези. Высокий чиновник из
Министерства обороны Ирана. А может, из спецслужб.
- Нет, не знаю. И мне не интересно. Я ведь не за этим тащился сюда, -
раздраженно сказал Перфильев.
- Хорошо. Согласен. Приступим...

Красный старенький "жигуленок" медленно полз по темной улице дачного
поселка, водитель то и дело всматривался в номера на заборах. Гоголя, 14.
Этот. Почти напротив, через дорогу, был узкий глухой переулок, в котором
две машины не разминутся. Уходил он вдаль, в поле, за которым была
железная дорога. Приткнув в этом переулке машину у наклонившегося забора,
водитель во тьме с трудом разглядел на циферблате время: семь часов десять
минут. Он стал ждать. В восемь часов он увидел, что свет в окне второго
этажа на даче погас. Завел двигатель. Через три минуты открылась дверь
калитки, вышел человек. "Жигуленок" выехал, притормозил возле человека и
из длинной насадки-глушителя на стволе раздался тихий выстрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27