Вроде, как
хулиганство окрестной шпаны. Но, полагаю, это имитация.
- Это что, сидя в Вене, вы все узнали? - усмехнулся Фита.
- Как видите, я не в Вене, а здесь.
- Надолго?
- Не знаю.
- Вот вам и Перфильев, инженеришка из "Экспорттехнохима".
- Ушкуев отказал Перфильеву, - сказал рыжеволосый.
- Значит и мытьем, и катаньем нам не "породниться" с Перфильевым.
- Буду думать.
- Думайте.
- И вам не лишне напрячь мозги... Ну, а ваши новости?
- Мои похуже, - сказал Фита. - Желтовский видел нас в Париже. Он
преподнес мне фотографию, где все мы запечатлены. Но никаких вопросов,
комментариев, интереса. Он снял нас...
- В Бурже?
- В гостинице точно, но, возможно, и в Бурже.
- Вам не следовало приходить в гостиницу. Я же говорил вам, - жестко
сказал рыжеволосый.
- Но кто бы мог думать, что... такая случайность... чтоб в одной
гостинице и он, и они... да еще в Париже! В Москве-то я с ними почти не
встречаюсь, не разговариваю... Кто бы мог думать?!
- Думать мог "господин случай". А ему я не доверяю, поэтому всячески
избегаю, - сказал рыжеволосый. - Но есть кое-что еще в этом ряду: под
видом предпринимателя Желтовский навестил "Лесной шатер", выследил иранца
и был в посольстве, хотел с ним встретиться. Все это уже похоже на
системный поиск, - рыжеволосый заметил, как напряглась кожа на лице Фиты и
заметались глаза. - Последнее время он зачастил в довоенный кооперативный
дом, - рыжеволосый назвал улицу. - Там в квартире номер пять проживает
некая дама. По возрасту в любовницы ему не подходит. Фамилия ее, как
выяснили мои люди, Скорино.
Скулы Фиты побледнели. Рыжеволосый заметил, спросил:
- Вам знакома эта фамилия?
- Не припоминаю, - ложь эту он произнес с трудом, словно после
крутого подъема переведя дыхание. Вспомнил и звонок Желтовского о
докладной.
"Врет, - понял рыжеволосый. - С чего бы такой перепуг?"
- Вы уверены, что она вам незнакома? - спросил он. - Лучше что-то
предпринять сейчас, чем потом пытаться лизнуть свою пятку.
- Не припоминаю, - упавшим голосом повторил Фита, а мысли его
метались: "Может сказать о бумагах?.. Нет, нельзя... Нельзя... Поймет, что
и для него это - смертельная угроза... А он такой... Но может обойдется...
договорюсь со Скорино, когда она приедет... Да, но Желтовский не зря
зачастил к ней... И звонил мне не зря... Неужели она ему..."
- Что же будем делать? - упавшим голосом спросил Фита, ощущая во всем
теле вялость.
- Будем делать, - неопределенно ответил рыжеволосый. - Может выпьете
коньячку, чтоб взбодрится?
- А валерьянку не порекомендуете?! - взорвался Фита, преодолевая
страх и желая перехватить инициативу. - Да, Желтовский - это Желтовский.
Что же он замыслил? Подсунул фотографию среди прочих безобидных или это
случайность? Ожидал моей реакции?
- С ним все ясно, - жестко сказал рыжеволосый.
- Вам ясно, а мне нет, - буркнул Фита.
- А вы все расположите последовательно, может и для вас прояснится, -
ухмыльнулся рыжеволосый. - Холодает, - посмотрел он на него, как бы
завершая тему...
Фита понял, потер озябшие пальцы.
Слушая этот разговор, неосведомленный человек едва ли бы понял, кто
их них старшинствует. Фита иногда говорил начальственным тоном,
рыжеволосый же как бы упрятывал свое положение в этой сложной иерархии в
сдержанные, иногда ироничные фразы.
- В прошлый раз я говорил вам о людях... - Фита открыл тоненькую
папочку, лежавшую на краю стола. - Вот еще один список и регионы. Особо
н_а_с_ волнует, естественно, столица, затем Питер, Екатеринбург,
Приморский край. Люди эти обнаглели. А нестриженый ноготь, как говорится,
в мясо растет. Состригать надо вовремя. Это не только мое желание...
Пока Фита говорил, рыжеволосый думал, глядя на папку, о том, что
действительно замыслил все не Фита, вернее не один он, тут "разум
коллективный", все просчитано, ошибочками тут не пахло; каждый из
поименованных в списках имел по несколько фамилий, кличек; указывались
возможные их адреса, места, которые они посещают; их фотографии: или из
личного арестантского дела, или сделанные скрыто сильным объективом, или
"наконец", снятые с видоискателя видеокамеры. На таких снимках люди эти,
не зная, что их тайно снимают, были в непосредственных позах: в
ресторанах, барах, казино, на пляже, за рулем стоящего автомобиля, в
биллиардной с кием в руке, один даже у входа в коммерческую
стоматологическую поликлинику.
- Сильный у _в_а_с_ размах, - произнес рыжеволосый - проблема
решаемая, но сложная. - Однако, если расчет на моих людей...
- Я не знал, не знаю и знать не хочу никаких ваших людей, -
раздраженно перебил Фита. - Тут не самодеятельность. Заказчик не того
уровня. Он знает, как потом пойдет розыск, следствие, возможность
следствия. Все заранее оценено адекватно, - с намекающей интонацией сказал
Фита. - Это вы понимаете?
- Так кто же, если не мои? - спросил рыжеволосый.
- Вы опять - "мои", "мой"! Не хочу знать их и слышать! - огрызнулся
Фита. - Тут будут работать специалисты. Большие специалисты! Вы будете
координировать во времени и пространстве. Они обеспечены всем, но денег
понадобится много. Не жалейте, окупится. Все их просьбы выполнять
неукоснительно.
- И сколько же их... ваших специалистов?
- С вами свяжется только руководитель групп.
- Взрывоопасная затея...
- Она будет иметь надежное прикрытие. Со стороны людей, официально
располагающих такой возможностью.
"Дурак, это я без тебя знаю и больше тебя знаю", - подумал
рыжеволосый, но спросил:
- Список фигурантов, - кивнул на папку, - тоже от этих официальных
людей?
- Это уже, простите, не ваше дело.
- Я ведь не швейцар в баре, Анатолий Иванович, - мягко сказал
рыжеволосый. - Хочу напомнить, что мы работаем друг на друга.
- Сейчас не время выяснять отношения.
- Но я хотел напомнить, что вы не князь, а я не ваш стремянный.
Лошадка-то у нас одна на двоих.
- Ладно, не лезьте в бутылку... С этой бумажкой осторожней, не мне
вас учить, - сказал Анатолий Иванович.
- Как с тем вопросом? - спросил рыжеволосый и уточнил: - С
законопроектом.
- О лицензировании?
- Да.
- Идея вашей поправки оригинальна и внешне безобидна, постараюсь
протащить ее. Отдал в комиссию. Будут рассматривать, - сказал Фита.
- Найдете союзников?
- Надеюсь.
- Надо, чтоб в итоговый документ - в постановление, в резолюцию или
куда там еще, - она попала анонимно. Пусть автор - герой останется
неизвестным, скромность вас украсит, - засмеялся рыжеволосый.
- Без вас знаю, - буркнул Фита.
- Но свой имидж вам надо укреплять, - с едва уловимой иронией сказал
рыжеволосый.
- Это каким образом?
- Позвоните опять Ушкуеву. Батров присмотрел еще три
развалюхи-пятиэтажки. Две возьмем себе, снесем, построим затем, скажем,
казино или варьете.
- Зачем нам влезать в эти шалманы?
- А не будем влезать. Сдадим их тут же в аренду на очень выгодных
условиях сопливой шантрапе. Если у них впоследствии возникнут конфликты с
властями, с налоговой инспекцией, мы-то в стороне, мы сдали в аренду, весь
спрос с арендаторов.
- А при чем тут мой имидж? - спросил Фита, мысленно отмечая простоту
и удобство комбинации, придуманной рыжеволосым.
- Третью развалюху мы тоже снесем. Но на ее месте возникнет детская
бесплатная стоматологическая поликлиника, оснащенная самым современным
образом. Инициатором этого подарка для жителей района станет депутат
Анатолий Иванович Фита. Он нашел спонсоров в лице фирм "Улыбка" и "Лесной
шатер". Избиратели ваши, конечно же, должны узнать об этом из средств
массовой информации. Но об этом позаботитесь уже сами. Я не большой
любитель иметь с ними дело, предпочитаю оставаться безвестным.
- Сколько же Ушкуев запросит в этот раз?
- Батров с ним уладит. Вы только позвоните, скажите, что зайдет.
Они вошли в дачу, в хорошо обставленную большую комнату-салон на
первом этаже. На мебели лежала пыль, по разным мелочам можно было понять,
что тут не живут постоянно.
Фита устало опустился на диван, прикрытый несколькими старыми
иссохшими газетами, зашуршавшими под его грузным задом.
- Налейте, - попросил он.
Рыжеволосый извлек из знакомого места в серванте початую бутылку
коньяка и две низких, но широких рюмки. Обычно во время их встреч эту
прощальную процедуру исполнял Фита. На сей раз, чувствуя странную слабость
в теле и головную боль в затылке, он попросил рыжеволосого исполнить этот
ритуал.
Выпили они молча по одной рюмке, не чокаясь.
- Я пошел, - сказал рыжеволосый, ставя на стол пустую рюмку.
С трудом поднявшись, Фита проводил его до террасы...
Рыжеволосый шел к железным воротам и рассуждал: "Ишь сукин сын, как
разговаривать начал! Голова от успехов закружилась: депутат,
неприкосновенность! А за чьи деньги ты туда влез, кто тебя всунул туда?
Твоя депутатская неприкосновенность нужна прежде всего мне. И тогда я
напомню, что голова должна кружиться не от успехов, а от поклонов мне. И
отвесить тебе придется много..."
Анатолий Иванович Фита какое-то время смотрел вслед рыжеволосому...
"Экая мразь, - думал Анатолий Иванович. - Однако мастер, редкий мастер. Я
имею с ним дело уже более шести лет, а так и не знаю, кто он, откуда, где
живет, есть ли у него семья, даже не знаю настоящей его фамилии. Рудольф
Петрович Якимов, - вот и все, что я знаю. Иди, проверь, так ли это..."
Голова разболелась пуще прежнего. Он стал вспоминать все, что знал
сам и все, что услышал сегодня от рыжеволосого Якимова; теперь это _в_с_е
сложилось в нечто рукотворимое Желтовским. И Фита уже почти зримо увидел,
куда Желтовский может увести весь сюжет. И стало страшно, он даже
почувствовал тошноту. Утерев со лба испарину и глубоко вздохнув, чтоб
унять ее, Фита хлебнул коньяка из горлышка бутылки, вышел на террасу,
похватал открытым ртом холодного воздуха и вялыми от слабости ногами пошел
к воротам, чтобы покинуть дачу, думая с тоской, что еще верст пять
плестись пешком до электрички и сожалея, что приехал сюда не на своей
машине...
Между тем Якимов, подходя к железнодорожной платформе, все еще думал
о сегодняшнем Фите - с трудом скрывавшем возникшую в нем вдруг
суетливость, испуг, даже страх. Прежде такого не наблюдалось. Обычно
самоуверен, нагловато-снисходителен. "Что-то он скрывал от меня, -
высчитывал Якимов. - Видимо, эту женщину - Скорино... Что ж, придется
другим путем выяснять, какая тут связь и почему Фита соврал, что фамилия
ее не знакома ему. А ведь соврал!"
Якимов не любил и остерегался людей, которых вдруг хватал за глотку
страх, ибо они непредсказуемы, воля их размягчается, как нагретый воск, и
тогда они очень послушны... И опасны. Очень... Он всегда избавлялся от них
загодя...

Поздним осенним вечером рыжеволосый человек, именовавшийся Рудольфом
Петровичем Якимовым, сидел в своей однокомнатной квартире, слушал
последние известия по "Маяку". На нем была застиранная светлая сорочка без
двух верхних пуговиц, серые помятые домашние брюки, на ногах суконные
шлепанцы. Комната не то, что скромная, а просто бедная: дырявые полотнища
штор на окне, прикрывали старую тюль занавески, простенький диван-кровать,
отечественное происхождение которого выдавала тускло-зеленая обивка с
идиотским узором, маленький полированный стол, два обычных деревянных
стула, небольшой сервант из древесно-стружечной плиты со вздувшимся в
разных местах шпоном, такой же платяной шкаф.
Принеся из кухни стакан чая в подстаканнике, он извлек из серванта
вазочку с засохшим кексом. И в это время раздался телефонный звонок. Он
удивился: номер его телефона знали только два человека: Анатолий Иванович
Фита в Москве и Артур Аузинь в Риге.
- Слушаю, - тихо произнес Якимов.
- Рудольф Петрович? - спросил четкий мужской голос.
- Кто спрашивает? - осведомился Якимов.
- От Анатолия Ивановича, - лаконично ответил голос.
- Я понял, - отозвался Якимов, оценив, что Фита был назван только по
имени и отчеству.
- Спускайтесь. Возле автомата, из которого звоню, черная "девятка".
Жду в ней, - трубку повесили.
Человек, повесивший трубку, не разговаривал, а словно бросал
слова-приказы.
Одевшись, Якимов вышел. По-осеннему было холодно, ветрено, но сухо.
Из подъезда глянув по сторонам, он увидел "девятку", медленно пошел к ней,
понял, что за ним наблюдали, потому что едва приблизился к машине, тут же
открылась передняя правая дверца. Едва сел, машина рванулась. Человек за
рулем был в добротной куртке. Возраст его - около сорока, кисти рук,
лежавших на руле, огромные, сильные, да и росту слава Богу, - салазки его
сидения сдвинуты назад до самого упора. Машину он вел без лихачества, но
так уверенно и надежно, словно сам являлся какой-то ее важной частью,
вмонтированной в сидение.
Когда были уже возле Триумфальной арки на Кутузовском, Якимов нарушил
молчание:
- Нам далеко?
- Скоро будем, - ответил неопределенно водитель.
Выехали на Минское шоссе, миновали Баковку. Сидевший за рулем, то
увеличивал скорость, то сбрасывал, на желтый свет не трогался, ждал
зеленого. И Якимов мысленно отметил: "Ничего не нарушает".
Минут через тридцать "девятка" свернула на малозаметный съезд с шоссе
и двигалась уже через лес по грунтовой дороге, мягкой от многолетних
утрамбованных слоев сосновых игл. Еще минут десять-пятнадцать, и они
выкатили к поляне, где за штакетником стоял небольшой одноэтажный сруб. В
окне сразу вспыхнул свет. Там, видно услышали звук двигателя.
- Приехали, - сказал водитель, выскочил из машины, распахнул дверь в
сруб, пропуская Якимова вперед, молвил:
- Мы на месте.
Едва вошли, как четверо сидевших за длинным столом поднялись. И по
тому, как поднялись дружно, и по тому как вытянули вдоль цивильных
костюмов руки, Якимов понял: военные или бывшие военные. Они пристально
оглядели Якимова, словно облапили и пронзили.
- Садитесь, - скомандовал привезший Якимова.
Все сели на тяжелые деревянные лавки за большой голый стол из хорошо
оструганных столешниц, на них стояло несколько бутылок "Пепси". Четверо и
пятый, привезший Якимова и, видимо, главный, были почти одного роста, но
не ниже метра восьмидесяти сантиметров, широкоплечие, с сильными руками и
крепкими шеями. Мощь, идеальные пропорции тела, мышц, координация каждого
натренированного движения и несомненно военная развернутость плеч и
ровность спин. От этого низенький, большеголовый и тонконогий Рудольф
Петрович испытывал не страх - страх был ему чужд, - а некое неудобство,
униженность, зависимость, что ли, чего Якимов не терпел. Но игру тут будут
вести они, это он понял сразу, и подчинился, как и остальные, команде
"садитесь". И еще Якимов подумал вот о чем: он, могущественный, обладавший
огромными тайными деньгами и тайной властью над многими людьми, он,
перегонявший эшелонами и танкерами сырую нефть из России в другие страны
без особых осложнений, имевший свои каналы на золотых приисках Приморья,
умевший переправлять в порты Балтии, а оттуда сразу же переадресовать в
Салоники или Никозию многое из таблицы Менделеева, что имелось и
добывалось из-под вечной мерзлоты в Норильске, - он вдруг понял, что все
это - мираж, который может исчезнуть, превратиться в прах перед
возможностью этих людей едва шевельнуть пальцем на спусковом крючке
пистолета или автомата; может исчезнуть так же, как исчезало все для
кого-то неугодного, когда спусковой крючок приходил в движение, нажатый
пальцем других людей, подчинявшихся Артуру, вернее ему, Рудольфу
Петровичу. Но что были они, те люди Артура, по сравнению с этими?! Щенки,
мелкота, отслужившая срочную в каком-нибудь ОМОНе. Рудольф Петрович знал
только об их существовании, но никогда не видел и не желал видеть, все
делалось через Артура. Эти же, сидевшие перед ним, ни за какие деньги не
стали бы даже мочиться в один писсуар с каким-то Артуром, а тем более
служить ему и даже самому Рудольфу Петровичу. Еще и потому он думал так о
людях, сидевших перед ним, что догадывался: все они офицеры либо бывшие
офицеры спецподразделений; понимал, что ниже уровня этих профессионалов ни
Фита, ни его сановные единомышленники никогда не опустились бы. Не
случайно, как он сообразил, вся информация в листках бумаги, которые он
сейчас передаст старшему, добыта тоже профессионально, откуда же, если не
из какого-нибудь генеральского кабинета в МВД "утекли" и приплыли к Фите
отлично исполненные ксерокопии личных арестантских дел с фотографиями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27