- "Смотрите, если что
надо, не стесняйтесь, мы с женой всегда рады будем помочь".
Увидев вышедшего Зуйкова, жена Фиты сказала:
- Это наши соседи по даче. Вот Аркадий Ильич последним в тот вечер и
видел Анатолия Ивановича.
- Да-да! - как-то гордо сказал сосед. Это был человек лет семидесяти,
в синих спортивных брюках, в такой же блузе, поверх которой надета теплая
куртка, и в кедах.
- Если вы не прочь, мы побеседуем, а, Аркадий Ильич? - предложил
Зуйков.
- Бога ради! - откликнулся сосед.
- Евдокия Федосьевна, а вы не знаете, кто делал фотографии? - спросил
Зуйков.
- Почему же не знаю? Корреспондент телевидения Желтовский, они были
хорошо знакомы с Анатолием Ивановичем, приятный, веселый человек.
- Он хороший мастер, - кивнул Зуйков, думая о своем. - Ну что ж,
Евдокия Федосьевна, я на первый случай вроде закончил. Вы уж извините,
служба такая. Да, комнату наверху я все же опечатал. Может еще раз
придется заглянуть, не обессудьте.
- Что уж теперь...
Попрощавшись, Зуйков вышел вместе с соседом, остановились за воротами
дачи.
- Так где вы видели Анатолия Ивановича последний раз? - спросил
Зуйков.
- В тот вечер, пожалуй, уже была ночь, начало двенадцатого, я пошел
прогулять своего спаниеля. Маршрут у нас с ним один: от нашей дачи, вниз
по дороге до шлагбаума, оттуда назад. Когда возвращались, я и встретил
Анатолия Ивановича, почти у шлагбаума, он трусцой спускался вниз, к
станции. "Куда спешите, сосед?" - спросил я. - "Прогуляться перед сном", -
не останавливаясь сказал он. - "Что ж на станцию? Идемте по лесу", -
предложил я. "Извините... Я... пробежечкой... А вы с собачкой... оно
долго", - ответил и ушел или убежал, как хотите. Меня удивила его
нелюбезность и торопливость. Уже поднявшись наверх, к лесу, я оглянулся и
увидел, что он уже на платформе на Москву обменивается рукопожатием с
каким-то человеком.
- А вы могли бы его описать? - спросил Зуйков.
- Что вы! Темно ведь было. Разве что точно видел, что он гораздо ниже
Анатолия Ивановича, а у нас с Анатолием Ивановичем рост один: 178
сантиметров. А тот ему едва до плеча доставал.
"Значит тот человек не высок, где-то метр шестьдесят пять-шестьдесят
восемь", - отметил про себя Зуйков.
- Вот, пожалуй, и все, - сказал сосед.
- Что ж, спасибо, Аркадий Ильич, - протянув руку, Зуйков попрощался и
пошел к "Волге", припаркованной у штакетника.
- Куда едем, Антон Трофимович? - спросил шофер.
- На работу...
Поднявшись к себе и сняв пальто, Зуйков первым делом извлек из
карманов ключи, блокнот и завернутые в бумагу клочки разорванных
фотографий. Он высыпал их на стол и попытался сложить из цветных
разрозненных мозаичных кусочков что-то цельное, понятное. Но ничего не
получалось. Он сгреб их и высыпал в конверт. Затем взялся за блокнот,
тщательно перелистал его страничку за страничкой. В итоге он выписал на
отдельный лист бумаги семнадцать номеров телефонов. Они были разнесены
Фитой по алфавитным страницам, но нигде не указывалось, чьи они. Видимо,
Фита знал их принадлежность, что говорило о том, что номера эти были для
него значимы, помнил по цифрам, кому они принадлежали. Номера были шестии
семизначные. Первые явно не московские, вторые могли быть и московскими, и
других городов, как России, так и иных государств СНГ. Все это предстояло
выяснить. Зуйков позвонил, вызвал сотрудника.
- Постарайтесь установить принадлежность этих телефонов, - сказал
Зуйков, когда тот вошел, и отдал ему бумажку. - В этом конверте
разорванные фотографии, отдайте экспертам, пусть попробуют сложить...
Затем он позвонил в приемную Фиты. Ответил женский голос:
- Слушаю, приемная.
Назвавшись и представившись, Зуйков сказал:
- Мне нужна Ада Георгиевна.
- Я Ада Георгиевна.
- Ада Георгиевна, хотел бы с вами повидаться.
- Завтра годится? - спросила она.
- Хорошо бы. В какое время?
- Давайте после четырех. Скажите, куда приехать.
Он попросил ее приехать к половине пятого, сказал куда и где получить
пропуск...
К концу рабочего дня вошел сотрудник.
- Садитесь, - предложил Зуйков. - Ну что?
- Из семнадцати номеров четыре шестизначных. Принадлежность
установить практически невозможно. Из оставшихся тринадцати - девять
московских, остальные - загадка, они могут быть во многих городах на
территории бывшего СССР, где семизначная система.
- Это я без вас понял, - буркнул Зуйков. - Ладно, давайте московские.
- Два номера - это служебный и домашний телефоны генерала, - он
назвал знакомую Зуйкову фамилию высокого чина из МВД. - Один телефон
бывшей госдачи ЦК КПСС, последний телефон принадлежит посольству Ирана.
- Кто сейчас хозяин дачи ЦК КПСС?
- Не знаю.
- Выясните! Дальше!
- Еще один - домашний некой Ады Георгиевны Голодышиной.
- Дальше!
- На страничке с буквой "Я" телефон какого-то Якимова Рудольфа
Петровича. Еще один квартирный - Жигалова Олега Олеговича. Есть еще
телефон какой-то Скорино Евгении Францевны.
- Все?
- Да.
- Хорошо. Установите, кто такие Якимов, Жигалов, Скорино.
- Теперь фотографии, товарищ полковник, - он достал из папки три
плотных листа бумаги, на которых были наклеены, собраны воедино кусочки,
сложившиеся в три фотографии. - Получилось не очень. Многих фрагментов не
хватает, есть пробелы и там, где верхняя пленка отделилась от основы.
Основа есть, а самой пленки с изображением нет, видимо, уничтожали
фотоснимки с большим рвением.
Зуйков рассматривал снимки. На двух он нашел Фиту, еще каких-то двоих
людей, на третьем возник в полуоборот еще один с рыжими волосами. Зуйков
узнал: все эти люди были на похоронах Фиты. На фотографии они стояли то ли
в вестибюле, то ли в холле на фоне какого-то киоска, возможно, сувенирного
- виднелись на витрине зажигалки, игральные карты, бижутерия. Все это
Зуйков рассматривал через лупу, но полное представление составить не мог -
многих фрагментов действительно не хватало, и куда они подевались, ломать
голову не имело уже смысла.
- На какой бумаге отпечатаны эти фотографии? - спросил Зуйков. - На
"AGFA", на обороте есть фирменные знаки.
"Скорее всего и эти снимки делал Желтовский", - подумал Зуйков,
вспомнив, что те, дачные, семейные, сделанные Желтовским, тоже на этой
бумаге.
- Установите нынешних владельцев дачи ЦК КПСС.
Зуйков посмотрел на часы, было без восемнадцати шесть. Он позвонил в
приемную Фиты. Трубку сняла Голодышина.
- Ада Георгиевна, простите, беспокою еще раз. Это Зуйков. Скажите,
пожалуйста, какие у Анатолия Ивановича были служебные телефонные
справочники?
- Совминовский, Госдумы и еще один как бы личный, толстый такой, как
большой блокнот с алфавитом. Туда он записывал телефоны и адреса. Он у
него на письменном столе лежал всегда.
- У меня к вам просьба: просмотрите внимательно все три, не попадутся
ли вам такие фамилии: Жигалов, Якимов, Скорино, бывшая госдача ЦК КПСС и
генерал... - он назвал фамилию.
- Скорино работала помощницей у Анатолия Ивановича. Она ушла на
пенсию. Остальное я посмотрю. Вам сейчас нужно или терпит до завтра?
- Терпит. Мы же увидимся, - пришедшая в голову Зуйкова мысль
требовала проверки.

Прошло два дня. Миша не пришел, не звонил. Борис Сергеевич Брустин
запаниковал. В голову полезли всякие ужасные истории, которыми жила
столица. Утром третьего дня Брустин отправился с письменным заявлением в
милицию. Майор, прочитав заявление, стал успокаивать: "Да не паникуйте вы.
Ну загулял парень, дело молодое. Появится. У нас таких заявлений полно.
Потом выясняется, что исчезнувшие веселились. Бывает и не по два-три дня,
по неделям гуляют... Ладно, займемся и вашим сыном".
Брустин видел, что майор с неохотой принял его заявление и понял, что
поиск пропавших людей - дело, которым не спешат заняться, есть кое-что
поважнее. Но он принял решение. Первое, что надо было сделать - поехать на
Мишину работу. Старенький "Москвич" стоял во дворе, Борис Сергеевич
прогрел двигатель, проверил в бардачке, на месте ли сумочка, где его и
Мишины права и техпаспорт, и поехал на СТО.
Начальник смены сидел у себя в каморке, в которую Брустин прошел
через весь цех.
- Вы по какому делу? - спросил начальник смены, разглядывая Брустина
и соображая: "Не инвалид ли какой с жалобой. От них всегда чего-нибудь
жди".
- Я отец Миши Брустина.
- О! Что это он забастовал? Заболел, что ли?
- Нет. Позавчера он не вернулся с работы. По сей день.
- Как так?
- Не вернулся, не позвонил. Сегодня третий день пошел.
- Да я сам видел, как он запирал свой шкаф, взял сумку с
инструментами и ушел. Вместе с Рубеном.
Рубен был Мишиным близким приятелем, вместе ходили в школу, он часто
бывал в доме Брустиных.
- Можно поговорить с ним и с другими слесарями, кто был в ту смену?
- Конечно! Идемте.
- Я хотел бы сперва посмотреть его шкафчик. Но у меня нет ключа.
- Откроем.
Они вышли в цех, Брустина сразу окатил шум. Лязгал металл, работали
двигатели, с выхлопных труб куда-то под пол уходили насаженные на них
толстые шланги.
Шкафчик Миши вскрыли монтировкой. Пока начальник смены пошел звать
Рубена с мойки, Брустин под любопытными взглядами слесарей осматривал
шкафчик. Висела рабочая одежда, берет. На полочке лежали ключи от какой-то
машины на красивом фиатовском брелке, под ними замусоленная бумажка, рукой
Миши "шариком" написано: "Старые номера, астраханские, 84-02, номер
двигателя 7951986. Новые номера не московские, иногородние, 22-41".
Брустин сунул эту записку и ключи с брелком в карман. Не было главного -
сумки с инструментами. Брустин знал, что Миша никогда не оставлял ее на
работе, забирал домой. Несколько лет назад японская фирма "Камацу"
монтировала заправку, Миша пошел туда подработать, когда был свободен от
смены. На прощание мастер-японец подарил ему красивую сумку с фирменными
инструментами: гаечные ключи разных номиналов, в отдельной коробке набор
сверл, в другой коробке комплект съемных отверток от самой узкой,
двухмиллиметровой, до самой широкой, сантиметровой. И ко всему этому одна
удобная рукоятка-скоба, в которую закреплялся тот или иной инструмент. Был
еще набор накидных и торцовых ключей и три разной величины молотка. Когда
Миша принес эту сумку в цех, все сбежались смотреть, как на выставку:
инструменты были исполнены с невиданной красотой, изяществом, надежностью,
с той степенью удобства, к которой рука сразу привыкает. Миша очень
дорожил этой сумкой, на которой было написано "Камацу"...
Подошел начальник смены, Рубен, Вова-электрик и еще несколько
слесарей. Все подтвердили, что видели, как Миша уходил после девяти
вечера.
- Мы с ним вдвоем шли к остановке, - сказал Рубен. - Подошел мой
автобус, я еще успел увидеть через дорогу, как Миша "проголосовал", белый
"жигуль" подкатил, "семерка".
- Он сел в него? - спросил Брустин.
- Похоже. Я когда глянул в окно, Мишки на остановке уже не было.
Все умолкли. Потом о чем-то подумав, Брустин спросил:
- Можно ли узнать, ремонтировал ли он машину с астраханскими номерами
84-02: номер двигателя 7951986? - заглянул в бумажку Брустин.
- Можно. Подождите, я сейчас, - начальник смены вышел из цеха. Пока
его не было, все как-то неловко переминались, перешептывались. Вернулся
начальник смены минут через десять, в руках у него копия наряда-заказа.
Глядя в него, сказал: - Три дня назад он менял помпу и шкив на белой
"семерке" с такими номерами.
- А кто владелец этой "семерки"? - спросил Брустин.
- Высокий здоровый малый, блондинчик в теплой джинсовой куртке, -
ответил Вова-электрик. - У него шрам через обе губы...
Брустин попрощался. Провожал его Рубен. Вышли за территорию.
- Расскажи подробно, Рубен.
- Да-да, я не хотел там при всех... В общем, когда мы шли к
автобусной остановке, Мишка сказал: "Три дня назад делал белую "семерку",
помпу менял и шкив. Хозяин - прапорщик из Астрахани. Машину я запомнил:
во-первых, на лобовом стекле свето-защитный козырек с надписью "Мишлен",
фартук порван и чехол на одной "седушке" прожжен. А через три дня эта же
"семерка" снова в цехе, Вовик замок зажигания менял. Только на машине
номера другие. Похоже, угнали. Не "Колбаса" ли номера схимичил? Все мало
ему..."
- Кто это "Колбаса"? - спросил Брустин.
- Сытников Глеб Иванович. Когда-то работал у нас. Хороший специалист
по кузовным работам, рихтовщик высокого класса. А человек - дерьмо,
"кулак", рискованно левачит, слух есть, что "лепит" фальшивые номерные
знаки. Однажды уже горел на этом.
- И что было дальше?
- Подошли, значит, мы к автобусной остановке, Мишка ждать остался, я
перебежал на свою сторону, тут подкатил мой автобус. Я, правда, еще успел
увидеть, как Мишка "проголосовал" какой-то белой "семерке" со
светозащитным козырьком. Он и сел в нее.
- Если это та же, зачем же он сел? - как бы себя спросил Брустин.
- Не знаю. А может это не та.
- А если все же та?.. Может поехать мне к этому "Колбасе"? - спросил
Брустин. - Ты адреса его не знаешь? Больше-то негде мне Мишу искать,
Рубен, это хоть какая-то зацепочка.
- Адрес-то я узнаю. Да говорить он с вами не станет.
- Тоже верно... Что же делать?
- Поедем к нему втроем, - поразмыслив, сказал Рубен.
- Кто?
- Я, вы и еще один парень, лейтенант ГАИ. Хороший мужик, я с ним
срочную служил. Правда, он из дорожного надзора, ну да ничего. Важно тут,
что из ГАИ. Сейчас иногда по кружке пива выпиваем, он Мишку знает, думаю,
не откажет. Вы можете меня подождать час, у меня конец смены?
- Могу...
Ждал Брустин, сидя в "Москвиче" часа полтора, когда, наконец, вышел
Рубен уже умывшийся и переодевшийся.
- Адрес "Колбасы" я в отделе кадров узнал. С лейтенантом созвонился.
Он через полчаса обещал подъехать. Я ему все рассказал.
Лейтенант приехал минут через сорок. Познакомились. Это был крепыш
невысокого роста, хромовые сапоги туго обтягивали крепкие икры. Прикатил
он на гаишной машине - "жигули-пятерка".
- Адрес узнал? - спросил он у Рубена.
- Узнал, - Рубен протянул ему листок бумаги.
- Поехали, - решительно сказал лейтенант.
Дом Глеба Ивановича Сытникова - двухэтажное старое строеньице,
находилось на отшибе, за новыми девятиэтажками. Сытникова нашли за домом,
на участке, огороженном штакетником, где стоял просторный кирпичный гараж
с распахнутыми воротами; Сытников был внутри. Брустин сразу понял, что это
- тот человек, который им нужен: коренастый, узкогубый, с широким красным
лицом и большими руками, темными от многолетнего соприкосновения с
металлом. Лицо было цвета вареной колбасы. В руках он держал автогенный
резак.
Сытников растерянно смотрел на прибывших. Рубена - мойщика с СТО
узнал, и лейтенанта вспомнил. "Кто же это с ними, кто этот старый пердун?
Неужто хозяин угнанной "семерки"?.. Значит загремели латыши?.. Навряд, они
уже где-то далеко за Москвой должны быть, спешили ведь..."
Брустин и Рубен остались у машин, лейтенант вошел в гараж, оглядел
его молча, двигаясь вдоль стен, осматривал полки с инструментами, со
всякими банками и баночками, склонялся к верстаку, пошевелил сапогом, как
бы разгребая, кучу железа в углу. Наконец сказал:
- Богато живешь, Сытников. Хорошую мастерскую отгрохал.
- Все должно быть по-хозяйски, - сипло от волнения ответил Сытников.
- А налоги платишь? - спросил лейтенант.
- Так я почти ничего не делаю. Тяжело уже, старый.
- А заготовки-то зачем? - лейтенант извлек из груды железа полосы из
тонкого алюминия. - Смотрю, а у тебя ни плансона, ни матриц, ни пресса. Ты
что же, руками чеканишь, молоточком? Да, чеканщик ты был знаменитый.
- Вы про что?
- Снова за старое взялся?.. Это что за дверь в углу?
- Там чуланчик, стол да стул, отдыхаю там.
- Давай-ка зайдем туда потолкуем про все, а товарищи нас подождут.
Они скрылись за дверью, пробыли там минут двадцать. Когда вышли, лицо
Сытникова было еще краснее, распаренное, лоснилось от пота. Брустин
подумал: пот страха? Сытников нервно тер ладонь о ладонь, скатывая грязь.
Мысли Брустина вдруг обрели ясность: "Почему я маниакально уперся в то,
что "семерка", которую делал Миша, была здесь, у Сытникова? И какова
вероятность, что, "проголосовав", Миша в тот вечер сел именно в нее?
Минимальная, почти никакой... И если это была она в тот вечер, и он узнал
ее, почему все же сел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27