" - "Нет, я просто сокращаю свой
аппарат. Сейчас это приветствуется. У меня две сменных секретарши.
Помощник мне ни к чему. Его функции я разделю между секретаршами..." Я
уперлась. Но он так и сделал, сукин сын.
- Но вы же доработали до пенсии!
- Доработала. У меня много знакомых министров, бывших министров.
Меня, как работника, знали, быстро нашли место. С этим все в порядке.
- И сейчас вы хотите уделать каким-то образом Фиту?
- Не "уделать", как ты выражаешься, а показать всем, что он опасное
существо.
- Каким образом?
- Возьми эту папку, прочитай сейчас ее содержимое, и все поймешь.
Тогда и решим, как быть...
Желтовский начал читать. И по мере чтения у него захватывало дух, он
даже шевельнул ноздрями - проснулся инстинкт охотника: такой густой запах
шел от этих бумаг. Дочитав, воскликнул:
- Впечатляет!.. И что вы намерены с этим делать, тетя Женя?
- Чтоб решить этот вопрос, я и пригласила тебя.
- Задачка! - покачал головой Желтовский.
Несколько минут оба молчали: она - ожидая его решения, он -
прикидывая возможные варианты с учетом того, что знал и чем занимался в
связи с Фитой, примеривался, как, когда втиснуть это в почти разложенный
им пасьянс. Женщина, сидевшая напротив, об этих его прикидках и не
догадывалась.
- Сделаем так, - наконец произнес Желтовский. - Я сниму несколько
ксерокопий. Для себя и для вас. Оригинал и ксерокопию дома не держите.
- А куда я их дену?
- Ладно, я найду, куда упрятать.
- Ты полагаешь...
- Полагаю, ежели учесть, кто и на каком уровне проворачивал это.
- Что дальше?
- Когда ксерокопии будут у меня, одну вы должны исхитриться, тут уж
все будет зависеть от вас, положить пред самые очи Фиты. Ну, не буквально
вы, но обязательно лично ему в запечатанном конверте, чтоб никто, кроме
Фиты, не имел возможности увидеть эти ксерокопии. Изыщите такую
возможность? Вы же плохо себя чувствуете.
- Изыщу. Чувствую себя очень плохо, но не помираю.
- Когда вы убедитесь, что бумаги эти у него, тотчас дайте мне знать.
Затем действовать буду я, а вы немедленно уйдете в тень.
- Что значит в тень?
- Уехать в какую-нибудь Краснобрюховку.
- В какую Краснобрюховку?
- В Синебрюховку! Мало ли на Руси Тьмутараканей. Я заточу вас,
например, в какой-нибудь хороший санаторий!
- Хорошо... А что будешь делать дальше?
- Ждать.
- Чего?
- Пока Фита от неведения не дойдет до кондиции.
- А потом?
- Потом будет весело... Итак, договорились, - он встал, попрощался и
вышел... Последующие десять дней он почти через день бывал у Скорино,
привозил продукты, лекарства.

Поездка в Южную Корею сложилась удачно, Перфильев вернулся с выгодным
контрактом, знал, задержки с поставками не будет, значит, следовало
поторопиться с приобретением двух-трех старых домов, чтобы снести их или,
если возможно, капитально восстановить и начать строить цех, и салоны по
приему заказов от населения на изготовление очков и стекол самых разных
конфигураций, ходовых и дефицитных диоптрий. Нужен был немедленно Ушкуев,
с которым договорился встретиться еще до отлета в Сеул.
Филипп Матвеевич Ушкуев был дока в своем деле: он прошел, пожалуй,
все этапы революции и эволюции коммунальной системы, и, наконец, медленно,
но верно достиг того места, выше которого и не стремился, исповедуя
справедливую теорию, что если полезешь выше уровня своей компетенции -
можешь сломать шею. Но не только это удерживало Ушкуева попробовать
протолкаться куда-нибудь повыше, - место, которое занимал ныне, было
необычайно прибыльным, и как человек тертый жизнью, он усвоил: от добра
добра не ищут. А ведал Ушкуев "Горремстроем", а, значит старыми
домами-развалюхами, которые подлежали капремонту. Но ремонтировать их
Филипп Матвеевич не торопился, ссылаясь на отсутствие стройматериалов. Он
"доводил" их до кондиции - чем сильнее они разваливались и ветшали, тем
ниже становилась их балансовая стоимость, тем проще было дешевле передать
здания на баланс коммерческим структурам, СП и всяким людишкам, жаждавшим
купить не эти дома, а землю под ними, уплатив Ушкуеву приличную мзду.
Конкуренция тут была большая. Побеждали богатые...
Все это Перфильев знал, поскольку уже имел дело с Ушкуевым. Потому
нынче снова запросто позвонил ему:
- Филипп Матвеевич, добрый день. Это Перфильев. Как и уговорились,
собираюсь к вам. Когда удобно?.. Хорошо, значит после обеда... Да, я
приглядел три объекта... И после обеда Перфильев уже сидел в кабинете
Ушкуева. Обсудили все подробности, уговорились встретиться через неделю...

Теперь Желтовский многое понял. Ларчик, в котором лежали отрывочные
факты: пребывание Фиты в Париже, в Бурже, иранец, фирмы "Улыбка" и "Лесной
шатер", умолчание Фиты, когда узрел среди прочих фотографий себя с
иранцем, - открылся теперь этот ларчик ключиком в виде бумаг Скорино. Не
знал он только, кто такой рыжеволосый тип и какова его роль. Вечером, все
скомпоновав, он написал небольшую корреспонденцию для одной из частных
газет в Париже, чтобы опубликовать ее через Поля Берара, но как всегда
анонимно. В редакционном комментарии должен быть крючок для читателей:
мол, в ближайшее время мы сообщим новые подробности этого дела.
Денег Желтовский не пожалел и отправил трехстраничную корреспонденцию
из дому факсом на факс Поля Берара.
Желтовский не знал, что теперь почти все его передвижения
контролировались - с момента выезда с дачи до возвращения вечером - за ним
следовала машина: либо "москвич-пирожок", либо бежевый потрепанный
"жигуленок". После этого ежедневно составлялся график его маршрутов и
остановок.
И если бы сейчас, сидя в комнате у Евгении Францевны Скорино, он
подошел к окну-эркеру и выглянул, то увидел бы среди прочих,
припаркованных почти на тротуаре машин, бежевый "жигуленок"...
- Я сделала все, что ты рекомендовал, - сказала Евгения Францевна
Скорино.
- Каково эхо? - спросил Желтовский.
- Звонила его секретарша, сказала, что Фита срочно хочет со мной
встретиться.
- Значит прочитал, засуетился, - комментировал Желтовский.
Он не сказал ей, что звонил Фите вчера и спросил, не сохранилась ли у
него копия докладной в правительство, - и назвал, чья это докладная
двухлетней давности. Фита тут же отрезал: "...Я копий не храню... Я ушел
из того ведомства." Фита не удивился, не спросил, о чем докладная, какого
черта она нужна Желтовскому, хотя знал, о чем речь, ведь среди прочих
бумаг получил от Скорино и копию этой докладной. - Он теперь сидит в позе
роденовского "Мыслителя", - сказал Желтовский, - думать ему есть о чем, он
ведь не знает ваших дальнейших намерений: захотите ли передать это в
отечественную прессу или будете шантажировать, требуя деньги за бумаги. Он
сейчас мечется. Что вы ответили на его предложение о встрече?
- Я сказала, что встречусь с ним через месяц после возвращения из
Таганрога. Якобы еду туда к приятельнице.
- Хорошо. Приготовьте все, что нужно не для Таганрога, а для
проживания под Москвой. Завтра за вами заедет мой приятель и отвезет в
хороший ведомственный санаторий.
- Далеко?
- Километров сто двадцать.
- Ты матери говорил о наших делах?
- Нет.
- Ну и правильно. Она раскудахталась бы...

Они прогуливались не спеша, от Верхней Масловки через Петровский парк
до автобусной остановки и обратно. Было сумрачное сырое предвечерье, пошел
дождь со снегом, время - час пик. Народ спешил, кто к метро "Динамо", кто
из него, кто к остановке, откуда шли автобусы по пяти маршрутам.
Они мирно беседовали - Филипп Матвеевич Ушкуев и худощавый, с
болезненным серым лицом язвенника Евсей Николаевич Батров, глава фирмы
"Улыбка".
- Вам, вероятно, скоро позвонит Фита. Так что будьте готовы, - сказал
со значением Батров, открывая зонтик.
- Могут возникнуть некоторые осложнения, - ответил Ушкуев.
- Какие?
- Еще один человек хочет. Мне трудно ему отказать, тем более, что мы
уже уговорились. А подряд две сделки проворачивать не хотелось бы.
- Кто таков?
- Некий Перфильев. Глава фирмы "Стиль-керамика".
Батров никак не выразил своего интереса, только и сказал
категорично-приказным голосом:
- Отложите встречу с ним на время. На неопределенное.
- Но есть обстоятельства, по которым я не могу это сделать.
- Мы что, меньше вам платим?.. Какие еще тут обстоятельства?!
Делайте, как я говорю.
- Но...
- Будем считать, что мы обо всем договорились... Всего доброго...
Нет, нет, провожать меня не надо, - и Батров через парк зашагал к Верхней
Масловке, в угловом молочном магазине купил кефир, сладкий сырок и
двинулся к трамвайной остановке, чтобы сесть на двадцать седьмой...
А Ушкуев плелся к метро в тяжких раздумьях: он не знал, то ли Батров
ходит под Фитой, то ли Фита под ним, но это дела не меняло; оба были для
Ушкуева страшны, хотя и не представлял себе, чем именно, однако интуитивно
ощущал всем нутром, что обязан повиноваться. Но и Перфильев, за которым
стоял Лебяхин, тоже не из детского сада, в особенности Лебяхин, однажды
напомнивший Ушкуеву, на какое ведомство в молодости тот охотно трудился.
Да, было над чем поразмыслить Филиппу Матвеевичу Ушкуеву: куда ни кинь -
клин, тем более, что у страха фантазия богатая...

- С Ушкуевым сорвалось, отказался, заявил, что сейчас не может, -
произнес Перфильев, выжидательно посмотрев на Лебяхина.
- Вот как?! С чего бы такая строптивость?
- Если уж _в_а_с_ позволил себе ослушаться, значит кто-то крепко
ухватил его за сонную артерию.
- Похоже... Так что, еще раз поговорить с ним?
- Нет. Только увязнем. Я попробую решить это дело через мэрию.
- А хотелось бы знать, кто же это на Ушкуева такой аркан накинул.
- Ладно, черт с ним, - махнул рукой Перфильев...
И все же Лебяхин на следующий день поехал к Ушкуеву. Тот сидел за
столом в своем кабинете. Лебяхин стоял спиной к окну, свет из окна обтекал
его, обрисовывая только контуры фигуры, почти не попадая на лицо, это
нервировало Ушкуева, потому что не видел он выражения лица Лебяхина.
- Что это вы нас обижаете, Филипп Матвеевич? - спросил Лебяхин. - Я
свое обещание не нарушил: ваша тайна сохраняется, как в сейфе.
- Обстоятельства, Василий Кириллович. Как говорят, выше меня. Я очень
ценю вашу порядочность, но это тот случай...
- Мы, конечно, обойдемся без вас...
- Я готов компенсировать вам такой вариант.
- Вы что, взятку мне предлагаете?
- Нет, но... как-то готов отблагодарить и вас, и Павла
Александровича... В особенности вас, разумеется.
- Я готов принять взятку от вас. Но знаете, в каком виде?
- В каком?! - радостно ухватился Ушкуев, не предполагая, в какую
мышеловку сунул голову.
- Кто перебил нам эту сделку, кто этот человек, которого вы боитесь
больше, чем меня?
Ушкуев то ли всхлипнул, то ли поперхнулся. Он не хотел называть по
многим причинам. Упоминать Фиту вообще убоялся, надеясь, что Фита в
благодарность за это выручит его в случае чего.
- Могу сказать лишь, что приходил человек от фирмы "Улыбка" и "Лесной
шатер". Я пару раз уже имел с ними дело, - сказал Ушкуев. - Дома
приобретают они.
Как бы пропустив мимо ушей эту интересную информацию, Лебяхин
спросил:
- Чем же это они вас так прижали, что оказались страшнее меня? -
засмеялся Лебяхин.
- Сугубо личное... поверьте... к вам это никаким боком...
- Ладно, ладно, - подняв руку, остановил его Лебяхин.
- Все образуется, наши контакты с вами и Павлом Александровичем не
должны прерываться. Нас все-таки связывает...
- Связывает, связывает, Филипп Матвеевич. Особенно вас со мной, хотя
это и дела давно минувшие, - цинично напомнил Лебяхин.
- Ну зачем так, Василий Кириллович! - взмолился Ушкуев.
- А вы хотели как? - Лебяхин направился к двери. - В этот раз мы без
вас обойдемся... О том, что я был у вас, о том, что вы назвали мне эти две
фирмы, рекомендую не распространяться. Рекомендую из уважения к вам, - не
прощаясь, он вышел.
Ушкуев облизнул пересохшие от волнения губы, потер ладонью лоб, как
бы пытался вернуть себя к иным реалиям...

- Значит, опять "Улыбка" и "Лесной шатер"? - спросил Перфильев,
выслушав информацию Лебяхина.
- Как видишь. Будем что-нибудь предпринимать?
- На сей раз оставим без внимания, но учтем.
- И занесем в скрижали, - постучал пальцем по столу Лебяхин.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БОЛЬШАЯ СТРЕЛЬБА

1. УБИЙЦЫ. МОСКВА. РИГА. СЕГОДНЯ
Предзимье. Ноябрь нынче для Москвы и Подмосковья выдался редкий: с
морозцами по ночам, но с безоблачным небом, солнышком днем и с плюсовой
температурой, с бесснежьем. По сухим загородным шоссе как бы с
удовольствием бежали машины, ощущая под колесами не опасную наледь, а
надежную цепкость асфальта. Наслаждались последними погожими днями редкие
уже любители тихих лесных прогулок.
С востока доступ на территорию дачи напрочь перекрывало большое озеро
- три километра поперек, - противоположный берег являл собою крутой обрыв,
за которым шли леса. С севера, запада и юга тоже тяжелые запущенные леса,
ближайшее жилье - небольшой поселок - прижалось к железнодорожному
переезду в пяти километрах отсюда. Кроме того, дачный участок был обнесен
высокой бетонной стеной с единственными могучими железными воротами, у
которых при въезде торчала пустая сейчас будка, где некогда бдел
милицейский пост. Когда-то это место называлось "госдачей", она была
закреплена за каким-то завсектором ЦК КПСС. Но исчез завсектором,
поскольку канул в небытие и сектор, и сам ЦК. Ушли милиционеры,
разбежалась обслуга. Дача стала как бы бесхозной, ее арендовала фирма
"Улыбка". Несколько раз поменялись люди, сдававшие в аренду подобные дачи.
И вскоре об этом вообще как бы забыли. Новые владельцы из "Улыбки" врезали
в мощные неприступные ворота секретные замки, сделанные по спецзаказу на
каком-то оборонном заводе. Ключи от них имелись лишь у двоих. И один из
них - Анатолий Иванович Фита, - подстелив кусок поролона, сидел сейчас на
берегу у мостков, слушал, как облизывая сваи, мягко плещется вода, и
нетерпеливо поглядывал на часы: он ждал второго обладателя ключа. Тот
запаздывал. Было зябко, но Анатолий Иванович не хотел сидеть в одной из
пяти комнат добротного двухэтажного сруба, - там давно царило запустение,
жилой дух выветрился, ибо дачу посещали крайне редко, она служила теперь
всего лишь местом для срочных, но кратких конфиденциальных встреч обоих
обладателей ключей.
Анатолий Иванович прибыл сюда не на служебной "Волге", не на
собственных "жигулях", а доехав электричкой до платформы, протрусился
пешочком пять верст. Таким же манером должен был добираться и человек,
которого он ожидал: Анатолий Иванович любил повторять затасканную, но не
случайно въевшуюся в его лексикон фразочку: "Береженого Бог бережет, -
сказала монашка, надевая презерватив на свечку..."
Но вот лязгнули ворота, Анатолий Иванович направился к
асфальтированной дорожке. Навстречу шел невысокий, плотный, очень сутулый
человек, торс его и крупную голову с рыжеватыми волосами как бы с трудом
поддерживали тоненькие ноги. "Наверное в детстве страдал рахитом", -
однажды решил Анатолий Иванович. Он хотел было двинуться,
поприветствовать, однако передумал. "Надо сохранять дистанцию в прямом и
переносном смысле, - Анатолий Иванович внутренне улыбнулся удачно
сложившейся фразе, но лицо его, глаза, оставались при этом строгими,
жесткими, какими их привыкли видеть его подчиненные в большом и важном
Госкомитете, который он теперь возглавлял.
Они пожали друг другу руки. Рыжеволосый извинился за опоздание.
Уселись в удобные плетеные кресла на веранде.
- Когда вы прилетели? - спросил Фита.
- Позавчера... Слушаю вас, Анатолий Иванович, - рыжеволосый плохо
произносил букву "л", она часто звучала, как "в" и получалось не "слушаю",
а как-то гнусаво "свушаю".
- Вы перевели? - спросил Фита.
- Да.
- Сколько?
- Семьсот тысяч.
- Куда?
- В Люксембург.
- Хорошо... Иранец доволен?
- По-моему, вполне.
- Какие новости?
- Перфильев все-таки слетал в Сеул.
- Что же это Субботин не мог еще попридержать его документы?
- Перфильев начал показывать коготки: были избиты двое людей, которые
"вели" Субботина, разгромлен радиотехнический фургон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27