Рябой лежал на боку, пуля разнесла
ему гортань, из которой булькало...
Тяжело поднявшись, Брустин на вялых дрожащих ногах поплелся к машине,
отпер багажник. Там лежала небольшая штыковая лопата со следами свежей,
плохо соскребанной земли, две канистры, тряпки, две рубчатых струбцины,
банка импортного моторного масла и еще какая-то шоферская мелочь. Под
куском поролона в дальнем углу он увидел сверток, развернул, во фланель
были закутаны два пистолета - "ПМ" и "Баретта". Он снова их завернул,
положил на место, захлопнул багажник и сел за руль. Не зажигая фар, вывел
машину с просеки на шоссе и поехал к городу. Было без восемнадцати два.
Ночное шоссе почти пустое. Недалеко от виадука-развязки, где был пост ГАИ,
он свернул, сделал петлю километра в три и снова выехал на шоссе. Он не
испытывал ни раскаяния, ни сожаления, ни чувства удовлетворенной мести. Он
думал о сыне, о страшном месте, где Миша остался лежать, он плакал,
беззвучно, ощущая лишь на щеках слезы...
Подъехав к дому, сперва занес сверток с пистолетом, затем без
гаечного ключа, силой сдернул клеммы с аккумулятора и напрягаясь,
чувствуя, как слабеют мышцы, дотащил его до квартиры. Все еще тяжело дыша,
скинул плащ, вымыл руки и закурил, хотя в рот не брал сигареты уже пять
месяцев - бросил по настоянию Миши, когда стала душить эмфизема. Затем
разделся, вымылся под душем, надел свежее белье, сорочку и вышел из
дому...

Сняв пальто и шапку, Зуйков сел к столу, прижал ладони к вискам и
согнал волосы к затылку. Было утро, начало рабочего дня.
"Кое-какие итоги можно подвести, - подумал Зуйков. - Морфлотовский
блокнот Фиты, хранившийся в письменном столе дома, явно сугубо личный, в
нем от глаз посторонних прятались номера телефонов, которых нет в его
служебных справочниках. Что же это за телефоны? Подполковник Жигалов, зам.
командира спецотряда "Молния", Москва; некий полковник милиции, Петербург;
Сергей Андреевич Лучко, угрозыск, Владивосток; Федор Фита, племянник,
командир автобата, Екатеринбург. Интересная география. Она совпадает со
странными убийствами высших "авторитетов" криминального бизнеса; фамилии
эти вписаны Фитой в квадраты на листках, найденных при обыске меж страниц
однотомника Гете - книги, которую редко, а может и вовсе не брали в руки
для чтения: это не "Унесенные ветром", не Пикуль, для семьи Фиты Гете не
чтиво. И хозяин это знал, потому и устроил из Гете тайник! И на одном
листке, в конце, как итог, Фита написал: "За все - 50 тыс." За _в_с_е_. И
всего-то 50 тысяч рублей? Рублей? Это же мелочь! Скорее, тут не о рублях
речь, а о другой валюте. Что такое 50 тысяч сегодня? Смех! Значит валюта,
скажем, доллары. Это уже сумма. Но кому и за что? И из какой кассы? Уплата
за услуги, за важную работу? И Зуйков начал догадываться. Вспомнил слова
бывшего вора в законе Игната Оленича, умиравшего в больнице от рака почки:
"Больно уж мастеровито сработано, без шума... Не "разборки" это..." И еще
сказал Оленич явившемуся к нему "спортсмену": "Предупреждал вас,
подавитесь, потому как поперли вы на саму власть... не уступят вам
ничего... Сидеть бы вам тихо, сосать сиську из ларьков, кооперативчиков, а
вам нефть понадобилась, печки-домны, леса да недра, а вышло, что не по
Сеньке шапка... Главные хозяева жизни терпели вас, покуда из прихожей вы
без спросу не полезли в парадные покои. Вот и приняли они решение извести
вас, приговорчик вынесли: без следствия и суда". Вот почему тогда Игнат
Оленич на вопрос Зуйкова "Кто?" ответил: "Политика". Сошедшийся в уме
Зуйкова пасьянс не потряс его, только и подумал Зуйков: "Ай да Фита! В
таком деле не ты один затейник, тут, видать, клан твоего же ранга. И в
друзьях - сплошь полковники из силовых министерств в нужный момент
оказались, значит, и агентурная информация сама в руки плыла, и
исполнители нужного класса нашлись. И - ни одно убийство не раскрыто.
Потому что не должно было быть раскрыто? "Ну, а какой твой-то личный
интерес, Анатолий Иванович, дорогой ты мой покойничек? И почему ты в
покойнички ушел? Что так прижало-прижучило? - подумал Зуйков и вспомнил о
телеоператоре Желтовском. - Запропастился, а ведь пообещал, что
объявится".
Зуйков пошел дальше по своему мысленному списку вопросов. Возникла
Франция. И секретарша Ада Георгиевна говорила о частых поездках Фиты туда,
и сын упоминал, и в личном морфлотовском блокноте Фиты, где на страничке с
перечнем денежных единиц девяноста двух стран, Фитой подчеркнута только
строка: "Франция. Франк = 100 сантимов". Каков же его интерес был к этой
стране или в этой стране?... Дальше: в ночь накануне самоубийства ему
позвонили домой. Жене он соврал, сказав, что это звонила секретарша, тут
же собрался и понесся к станции, сосед видел, как он спешил, затем стоял
на платформе с человеком невысокого роста. Видимо, этот человек и вызвал
его срочным звонком на свидание. О чем они говорили, - этого никогда не
узнать. Но вернувшись домой, Фита пустил себе пулю в голову. В
предчувствии какой-то опасности? Шантаж? Среди телефонов в тайном его
блокноте один из номеров посольства Ирана. Имеет ли он связь со всем
остальным?...
Зазвонил телефон. Зуйков снял трубку, выслушав, сказал:
- Заходи немедленно...
Минуть через пять вошел сотрудник.
- Садись, - нетерпеливо сказал Зуйков. - Ну, что там?
- Фирма "Улыбка". Слабенькая. Все документы в порядке, налоги платят
исправно. Дача действительно у них на балансе, арендуют. Оплачивается ее
содержание тоже исправно: за аренду, газ, телефон, свет. Но вот со светом
странное дело: не платят по несколько месяцев.
- Почему?
- А не нагорает.
- Ты спросил у Батрова, как это понять?
- Нет, не стал форсировать.
- Хорошо. Тогда пригласи ко мне Батрова Евсея Николаевича на
послезавтра, часов на четырнадцать, чтоб сразу после обеда... Что еще?
- "Улыбка" почему-то оплатила покупку однокомнатной квартиры, которая
принадлежит... фирме "Лесной шатер", зарплату охранные службы обеих фирм
получают по одной ведомости. Владельцем одного из телефонов, которые мы
расшифровали, является некий Якимов Рудольф Петрович. Так вот телефон этот
установлен именно на этой однокомнатной квартире, адреса совпали.
- Ты все это выяснил у Батрова?
- Нет. Я окольно, через бухгалтерию, через их документы.
- Правильно.
- Кто возглавляет фирму "Лесной шатер"?
- Гирхан Арсанукаев. Фирма тоже не ахти какая, дела идут не шатко, ни
валко.
- Не подставные ли это конторы?
- Возможно.
- Осторожно выясни мне все об этой квартире Якимова. Сходи туда, но
осторожно. Ты понял, что имею в виду?
- Понял, товарищ полковник.
- Что еще?
- Я просматривал для вас сводки за несколько суток. Арестован Ушкуев
Филипп Матвеевич из Горремстроя. Ведал помещениями, зданиями, которые
должны идти на снос и капремонт. Взят с поличным в момент получения
взятки. Раскололся сразу же, начал плакать и давать показания, посыпались
фамилии взяткодателей. Среди них Фита и Батров.
- Это уже интересно... Что ж, если у тебя все, можешь идти, -
отпустил сотрудника Зуйков...
"Каша густеет, - подумал он. - Ниточка к ниточке, узелок будет тугой.
Развязывать тебе, Антон, придется зубами, одними пальцами не
управишься..."

Брустин шел по ночному городу, уже зимнему, но еще бесснежному. Он
шел, старый сухощавый человек с узким осунувшимся лицом, воспаленными от
ветра или от слез глазами. Глядя на его поджарую фигуру, ровную спину,
никто не сказал бы, что человеку этому под семьдесят. Шел прихрамывая, за
минувшие тяжкие дни натрудил раненное в сорок четвертом году колено,
осколок тогда извлекли, но в торопливой в ту пору операции молоденький
госпитальный хирург повредил какое-то сухожилие. Это было уже второе
ранение. Третье случилось в январе сорок пятого: пуля навылет пробила
грудь, левое легкое и при выходе порвала какой-то пучок нервов...
Он шел не спеша. На голове была старая велюровая шляпа, какие у нас
носили в конце сороковых, начале пятидесятых, а в Америке - в тридцатые
годы: широкополая, с высокой тульей, с чуть приспущенными полями; на нем
был немодный теперь давно купленный финский черный плащ-реглан "дипломат".
В руке Брустин держал увесистую сумку.
Дойдя до здания, где над входом светилось табло "Милиция", он прошел
несколько метров по слабо освещенному коридору, провонявшемуся табаком,
потом и кирзой, вошел в дежурку. Здесь тоже пахло табаком дешевых сигарет,
кирзой и еще чем-то, напоминавшим ему запахи казармы его молодости. За
столом сидел милицейский капитан, что-то писал в большом журнале, справа
за пультом со светящимися разноцветными лампочками и телефонными трубками
устроился сержант, а слева, на стульях покуривали и тихо беседовали два
милиционера.
Капитан отложил ручку и поднял глаза на вошедшего Брустина:
- Слушаю вас.
Сперва Брустин вынул из сумки свою "Збруевку", быстрым умелым
движением (позже капитан почему-то вспомнит умелость), извлек обойму и
сказал:
- Я убил двоих, - протянул пистолет капитану.
Капитан не отпрянул, потому как старик держал пистолет за ствол (тоже
привычное движение человека, имевшего дело с оружием).
- Тут не хватает двух патронов, - сказал Брустин, пододвинув обойму к
милицейскому офицеру. - Остальные на месте. - Он ожидающе посмотрел на
капитана, затем извлек из сумки сверток - завернутые во фланель пистолеты
"Баретту" и "ПМ". - Это их, - развернул он фланелевую тряпку.
Только теперь ошеломленный капитан медленно приподнялся со стула, не
отрывая глаз от лица странного посетителя, вытянул ящик письменного стола
и осторожно положил туда три пистолета и обойму. После этого сел и спросил
первое, что пришло на ум:
- Вы кто? Что произошло? Откуда стволы?
- Я все напишу и расскажу следователю, - без выражения, сухо, словно
во сне произнес Брустин. - Не хватает только двух патронов, остальные на
месте, - повторил он, как бы давая понять, что пролежавшим у него полвека
оружием он не пользовался.
И сидевший за пультом сержант, и двое милиционеров, куривших на
стульях, ошалело смотрели на старика.
- Соедини-ка меня с начальником, - сказал капитан сержанту.
- Сейчас? - засомневался сержант. - Четыре утра, товарищ капитан.
- Давай, набирай!
После соединения на другом конце долго никто не брал трубку. Наконец
взяли.
- Извините, что разбудил, товарищ полковник, это Алтухов. Я дежурю.
Тут вроде явка с повинной... Ага... Три ствола... - и он кратко изложил
событие. - Ясно! До вашего прихода в пятом кабинете. Понял!..
Закончив разговор, капитан приказал одному из милиционеров:
- Возьми ключи от пятого кабинета, отведи туда гражданина и посиди с
ним. В восемь приедет начальник...

7. ПУЛИ НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ИЗ ПОЛЕТА. МОСКВА. СЕГОДНЯ
Перфильев и Желтовский прилетели в один день, но в разное время и в
разные аэропорты: Перфильев авиарейсом из Новороссийска во Внуково,
Желтовский военным бортом в Кубинку...
Командировка была тяжелой. Торчание на пирсе под пронизывающим
ветром, неуютная гостиница, топили плохо, Перфильев мерз в номере по
ночам, днем, следя за разгрузкой строительной техники, отправленной
"Катерпиллером", не успевал даже горячего поесть; нудные переговоры с
железнодорожным начальством о количестве платформ, оплате. Он успокоился,
когда перегруженные и укрепленные на платформы скреперы, краны,
бульдозеры, землеройки убыли товарняком в Белояровск...
- Как съездил? - спросила жена, когда приняв горячий душ и
побрившись, Перфильев сел к столу и втянул носом домашний запах борща,
исходивший из тарелки.
- Устал, намерзся... Меня никто не спрашивал?
- Нет, ни одного звонка.
- Ну и слава Богу, - произнося это, он тут же тревожно подумал о
Желтовском: хорошо или плохо, что он не звонил? Ведь при последнем
телефонном разговоре сказал по поводу ареста Кнорре: "Вернусь из Чечни,
обязательно встретимся". Забыл или по каким-то мотивам не спешит? А может
еще не вернулся из Чечни?
Поев, Перфильев позвонил в офис.
- Что у нас нового? - спросил секретаря, снявшего трубку.
- Все спокойно. Ждем вас.
- Отправьте в Белояровск факс директору карьера: "Машины отгружены из
Новороссийска".
- Будет исполнено, Павел Александрович.
- Лебяхин на месте?
- На месте.
- Завтра с утра буду на работе.
- Ждем...
Затем он позвонил Лебяхину, сообщил, что вернулся, что все сделал и
что очень устал. Это был просто звонок вежливости. Он прилег на диван,
включил телевизор, накрылся пледом и, угревшись, незаметно уснул...

Дача выстыла. Желтовский спустился в подвал, разжег котел.
Холодильник был пуст, а хотелось есть. Он сбегал в поселковый магазин,
купил банку датской ветчины, десяток яиц, банку американских бобов, пять
банок пива, хлебный батон. Поев, он достал дорожную сумку, выложил
блокноты, кассеты, которые завтра надо будет перегнать, смонтировать.
Отсортировал их: что-то пойдет в эфир в "Останкино", что-то, наиболее
интересное, он, как всегда, тайно и анонимно передаст западным агентствам
через аккредитованных тут их завбюро.
Поев, с банкой пива в руке и сигаретой в зубах, он поднялся в свой
кабинет-спальню в мансарду. Сел к столу. Из факса торчала бумага, он
вытянул, стал читать: "Кнорре пытался покончить с собой в камере.
Находится в реанимации. Следствие идет своим чередом. Поль". Желтовский
посмотрел на дату: факс пришел в его отсутствие, четыре дня назад.
Желтовский откинулся в кресле, вытянув под стол длинные ноги. Глоток пива,
затяжка сигаретой. Так он просидел наверное с час. Перетасованные, как
карты, мысли постепенно складывались по мастям. И все - вокруг
Перфильева...

Первые признаки болезни Артур Аузинь ощутил четыре года назад:
начались сильные боли в крупных и мелких суставах. Он лег на обследование
в ревматологическое отделение, ему поставили диагноз: ревматоидный
полиартрит. Потом знакомый врач пытался объяснить ему, что заболевание у
него системное, по-научному называется "коллагеноз", и что это не столько
заболевание суставов, сколько соединительных тканей. Ничего не поняв,
Аузинь послал всех медиков к такой-то матери, стал горстями глотать
анальгетики. Помогало плохо, невыносимые боли особенно донимали в
межсезонье, во время сильных осенних балтийских ветров. Он снова пошел к
врачу и тот порекомендовал ему "сесть" на кортикостероидные препараты.
Другого выхода нет. И год назад он начал принимать при болях полторы
таблетки в день преднизалона, а в спокойные дни - полтаблетки,
ежедневно...
В этот день сильно разболелся голеностоп. Штормило. В рижском заливе
тугой ветер вздымал волны и гнал их, словно ухватившись за пенистый
загривок, к берегу. Аузинь нервничал: прошло более двух недель, как,
справившись с делом, должны были вернуться и доложить Мартин Виксне и
Сергей Лащев, но они словно провалились сквозь землю. Он знал: не
выполнить его "заказ" они бы не посмели, понимали, что за это бывает,
однажды и навсегда он, их хозяин, предупредил: "Пули не возвращаются из
полета, они извинений не принимают". Он велел им ждать в Москве
возвращения "клиента" и не высовываться, теперь им будут давать команды
непосредственно в Москве. Но из Москвы ему, "диспетчеру", гневно дважды
звонили от Большого Хозяина: "Твои люди не отвечают на телефонные звонки в
квартире". И Артур Аузинь нутром волка почуял: что-то стряслось, такого не
было никогда. Случались накладки, затяжки, но глухого молчания - никогда!
Он собирался уже было лечь спать, когда раздался междугородный
телефонный звонок. Снял трубку. Сперва женский голос по-немецки что-то
сказал, затем по-русски с заметным акцентом: "Ответьте Вене". У Аузиня
вспотели ладони: он понял, кто звонит. Аузинь всегда боялся междугородных
звонков, его голоса, раздававшегося чаще всего из Вены, случалось и из
Гамбурга, из Парижа: диспетчеру Артуру передавался "заказ", через короткое
время через третьи-четвертые руки от совершенно незнакомого и, как понимал
Артур неосведомленного человека под тайным, незаметным присмотром людей
Артура ему поступали деньги... Голос этот он знал хорошо, хотя в лицо не
видел этого человека ни разу в жизни.
- Я слушаю, - прокашлявшись, сказал Артур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27